Текст книги "Умер-шмумер"
Автор книги: Евгений Добрушин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
– Влад, ты о чем задумался?
– Что? Ах, прости, я тут кое-что прикидывал… извини. Скажи мне, ты довольна?
– Сегодняшним днем? Очень. Мне страшно понравился Гент. Спасибо.
– Ты была в Амстердаме?
– Нет.
– А хочешь, поедем? Тебе наверняка понравится! Это обязательно надо видеть! Давай поедем прямо сейчас?
– Сейчас? Ты с ума сошел!
– Да почему? Приедем, остановимся в какой-нибудь гостинице, а с утра пойдем шляться по Амстердаму! Ника, поедем! Ты знаешь, какие в Амстердаме цветы! Ты же любишь цветы, а какие там бутерброды с селедкой! Мечта, ты будешь в восторге, я уверен! А еще я свожу тебя в Красный квартал, и вообще, куда ты только захочешь! Будем таскаться вдоль каналов, и… Ника, пожалуйста, поедем! Позвони Алле, предупреди ее, что вернешься послезавтра!
– Влад, я не могу, я даже не…
– Ты не взяла ничего с собой? Ерунда! Что там тебе нужно? Зубная щетка, трусики, ночная рубашка? Купим, что за проблема? Поедем! – он почти молил ее.
Она напряглась:
– Нет, Влад, я не хочу!
– Ерунда, как ты можешь не хотеть? Я не верю! Ты же когда-то так мечтала увидеть мир? А тут я тебе предлагаю… – Он осекся. – Ты, верно, думаешь, что тебе придется спать со мной? Но если ты не хочешь, не надо! Ни в коем случае! Мы возьмем два номера и… Я же не насильник. Просто нам было хорошо сегодня, почему бы не продолжить…
– Ну если так…
– Да, конечно! Ника, поедем! – Он вытащил из кармана телефон. – На, позвони Алле!
Она на мгновение задумалась, а потом покачала головой:
– Нет, я не могу.
– Да почему? Почему не можешь?
– Я устала и хочу домой.
– Нам все равно ехать почти три часа, говорю же, мы остановимся в хорошем отеле, там и отдохнешь…
– Нет, Влад, не стоит…
Она боится, она боится меня, нет, себя! Хочет, еще как хочет, но боится! И все-таки я повезу ее в Амстердам! Благо эти автобаны совершенно безликие, она и не сообразит, что мы едем не в Германию. Я поставлю ее перед свершившимся фактом! Она же еще будет мне благодарна! А что, это неплохое приключение для стареющей одинокой женщины. Воскресший из мертвых возлюбленный похищает ее… Похищение Европы… Нет, похищение в Европе! Решено.
– Ну не стоит так не стоит! Но завтра мы поедем на лошадке!
– Хорошо, поедем на лошадке! Обожаю ездить на лошадке! Жалко, я не вожу машину, а то могла бы сменить тебя…
– Чтобы я доверил женщине свою драгоценную жизнь? – засмеялся он. – Да никогда!
– А ты не устал?
– Нисколько! Сегодня такой хороший день… А ты устала? Поспи!
– Знаешь, меня почему-то всегда клонит в сон в машине, просто ужас!
– Хочешь на заднее сиденье?
– Нет, ни в коем случае, я постараюсь не спать…
– Зачем же мучиться?
– Мне как-то неловко…
– Что за чепуха!
– Нет, пожалуйста, Влад, если я засну, толкни меня.
– Слушай, Ника, а ты спой мне что-нибудь, ты же когда-то хорошо пела, очень музыкально…
– Ну, Влад, я уж давно не пою… И вообще…
– Спой мне какую-нибудь самую модную вашу песню!
– Самых модных я не знаю… это какие-то молодежные хиты… Я их не воспринимаю…
– Ну спой что ты воспринимаешь… Кто у вас звезда номер один?
– Номер один? Наверное, Пугачева…
– Пугачева? Все еще Пугачева? – расхохотался он. – Невероятно… Ну спой хит Пугачевой.
– Да ну, неохота…
– Ну, Котофеич, не ломайся! Спой, светик, не стыдись…
– Знаешь, есть одна песенка, мне она ужасно нравится, ее поет какая-то группа, даже не знаю ее названия и вообще помню только припев: «Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино, мы, как птицы, садимся на разные ветки и засыпаем в метро»… Или вот еще одна песенка, несколько лет назад была страшно модной, – она лукаво на него посмотрела: – «Как упоительны в России вечера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки…»
Он рассмеялся.
– Хочешь этой чепухой пробудить во мне ностальгию?
– Да нет, зачем?
Они замолчали. Вскоре он заметил, что Ника опять задремала. И вдруг в памяти всплыло смешное, трогательное слово «козичка». Когда-то давным-давно он с друзьями поехал в августе отдыхать в Молдавию. Они жили в пансионате недалеко от Дубоссар, на самом берегу Днестра, ловили рыбу, ведрами ели дивные фрукты, ведрами же пили домашнее вино, увивались за девушками, словом, наслаждались жизнью. Он тогда окончил четвертый курс и чувствовал себя счастливым и свободным. За вином они ездили в деревню под смешным названием Малавата, где его восхищали увитые виноградом дворы, крашенные синькой дома и потрясающе вкусная деревенская еда – плечинты с творогом, жареные перцы, домашняя брынза и мелкая, сваренная с кожурой молодая картошка, которую надо было макать в блюдце с постным маслом и очень крупной солью… Все эти яства выставлялись на стол во дворе, когда они приезжали за вином к деревенскому учителю и его жене, носившей поэтическое имя Виорика. А у Виорики была коза, удивительно нежное и грациозное создание, никогда раньше он не видал таких красивых коз – серо-бурая, с точеными рожками… «Козичка» ласково называла ее Виорика. Им всем страшно нравилось это слово. Козичка. А однажды утром, когда они валялись на пляже, Марик толкнул его в бок и прошептал:
– Посмотри, Влад, какая козичка появилась!
Он лениво приоткрыл глаза и замер: у кромки воды стояла девушка лет семнадцати, не больше. Тоненькая, казалось, вот-вот переломится, коротко стриженная и совершенно белая. Солнце еще не успело коснуться ее нежной кожи.
– Козичка, правда…
– Хороша, да? – шептал Марик. – Чур, моя!
– Ни фига! – сказал он и вскочил. – Девушка, вам нельзя долго быть на солнце! – окликнул он козичку.
Она обернулась, смерила его кокетливым взглядом и одарила такой улыбкой, что у него все поплыло перед глазами.
– Как тебя зовут? – хрипло пробормотал он. – Меня – Влад.
– А меня Ника.
Это была любовь с первого взгляда. Она приехала с родителями, что создавало кучу проблем, но все равно от тех дней осталось упоительное воспоминание о жарком, сухом, пахнущем степью воздухе, о цикадах, гортанных криках горлиц, прохладной воде Днестра и о сумасшедшей влюбленности в тоненькую, полную жизни девочку, козичку.
А потом было много всякого. Он хотел сразу на ней жениться, но она еще не окончила школу, и ее родители были против, потом умер ее отец, а он с головой ушел в свою науку… Да мало ли что было в те годы… И вот он опять похитил свою козичку… В то лето он частенько увозил ее на лодке – и это у них называлось похищением… Все это хорошо и мило, но нам ведь совершенно не о чем говорить, кроме прошлого. А прошлое – опасная тема. Мы целую жизнь прожили врозь, в разных мирах.
У нее свой мир, о котором я не очень-то хочу знать… Зачем мне все эти русские заморочки – Чечня, вечные кризисы, рухнувшие ценности, новые идолы… Я этого не хочу! Мне и своих забот хватает. Тогда какого черта я везу ее в Амстердам? Чтобы трахнуть? Или чтобы загладить свою вину? Да какая там вина! Если бы я остался в России, что бы меня ждало? У них там наука просто рухнула. Значит, я все равно бы уехал, только позже, уже не таким молодым, отягощенным кучей забот, семьей, растерявшим в политических страстях свои силы и талант. Интересно, она это понимает? Наверное, да, она ведь ни словом меня не укорила… Да и не так уж у нее все плохо… в конце концов, она сама виновата, что не ужилась с тремя мужьями. Вот говорит же, что была Марку плохой женой… А я подозревал, что Марик в нее влюблен. Он всегда смотрел на нее с обожанием. Жаль его, беднягу, так рано умер… А я вот умер-шмумер… Да, конечно, мы чудовищно далеки друг от друга, и, наверное, нет никакого смысла сближаться, не перепрыгнет она океан, и я не собираюсь его перепрыгивать… Так, может, оставить все как есть и повернуть назад, пока не поздно? То есть поехать сейчас в Бонн – и дело с концом? Но почему же мне так хорошо, так легко и приятно – оттого что рядом дремлет эта постаревшая козичка? И тут он увидел, что впереди скапливаются машины. Неужели пробка? Да, похоже на то. Видимо, какая-то авария. Только этого еще не хватало!
И совершенно некуда свернуть. Вот незадача! Он затормозил, и тут же Ника открыла глаза.
– Что? Мы приехали? – сонно пробормотала она.
– Приехали! Пробка, черт бы ее взял!
– Ой, это надолго?
– Понятия не имею! Выспалась?
– Да, знаешь, мне приснилось, как мы с тобой на лодке катались…
– Не гребли, а целовались?
– Во сне мы не целовались…
– Так давай наяву поцелуемся, надо же что-то делать в пробке.
– Ну вот еще!
– Какие у тебя волосы красивые…
Он протянул руку и погладил ее по голове.
– И мягкие…
– Влад, не начинай!
– Почему? Я никогда раньше не видел тебя с такими волосами, мне очень нравится… А помнишь, ты всегда носила зеленые бусики… Они у тебя живы? – И он дотронулся пальцем до ее шеи. Она чуть отстранилась. А он положил руку ей на шею, сзади, под волосами, он знал, это ее взволнует. Она и вправду вздрогнула. Ага, действует. И он стал поглаживать это местечко.
– Влад, прекрати!
– Ни за что! – страстным шепотом ответил он, повернул ее к себе и поцеловал.
– Пусти! Пусти, дурак! – слабеющим голосом простонала она, пытаясь вырваться.
А – пущу, если только ты согласишься поехать в Амстердам! А не то прямо тут тебя изнасилую! На глазах у изумленной публики, – смеялся он.
– Опять двадцать пять! Не хочу я в Амстердам!
– Дело твое, тогда терпи! – И он опять стал целовать ее.
Она больно ущипнула его в плечо.
– Ай, что ты делаешь, крэйзи!
– Влад, мы так не договаривались!
– А я думал, ты обидишься, если я не стану к тебе приставать. Вы же, бабы, такие… Лезешь к вам – плохо, не лезешь – еще хуже!
– Просто надо соображать, когда, как и к кому лезть! Ко мне – не стоит!
– Вообще не стоит или именно здесь?
– Вообще!
– А почему, интересно?
– Влад, как это ни пошло звучит, но между нами Атлантический океан. И как ни старайся, его не перепрыгнешь…
Черт побери, она опять читает его мысли и выражает их его словами…
– Ника, зачем мыслить так глобально? Тут тебе и география, и история, и философия, если хочешь. Лишнее все это! Мы просто мужчина и женщина, которых тянет друг к другу.
– А, ну да… Физиология, и больше ничего? Мне это не нужно.
– Но ты же сама говорила, что не умеешь любить. Ты сама себе противоречишь, голубушка!
– Ничуть, просто не желаю быть для тебя подножным кормом.
– То есть?
– Ну не встретилась бы я тебе, лез бы сейчас к любой другой…
– Но ты же встретилась!
– Я встретил вас, и все былое… так, что ли?
– Представь себе!
– Да ладно…
– Нет, Ника, я когда увидел тебя… Короче говоря, я в тот же вечер пригласил в ресторан одну девицу, молодую, хорошенькую, аппетитную, которая была очень даже не прочь… И к концу вечера просто возненавидел ее. И знаешь за что?
– Понятия не имею!
– За то, что она не ты… Вот так!
– И что теперь, я должна зарыдать? И кинуться в твои объятия?
– Рыдать не надо, а вот насчет объятий… Я лично не возражал бы.
– Перетопчешься!
– Фу, какая ты грубая.
– Я не грубая, я просто объясняю тебе, что к чему. Как ты думаешь, пробка надолго?
– Почем я знаю… Ника, слушай, не сердись на меня, но я правда счастлив, что встретил тебя, что ты стала такая…
– Какая?
– Красивая, сильная…
– Сильная? – Она как-то горько усмехнулась. – Ну-ну.
– Послушай, давай махнем куда-нибудь на недельку, куда-нибудь на острова, где пальмы, море, белый песок… Я был в прошлом году на Мальдивах, это рай… Подумай, Ника, ведь, когда мы встретились на берегу Днестра, мы даже и помыслить не смели, что сможем махнуть, например, на Канары…
– Я была на Канарах, – сухо ответила она.
– Ты упрямая, как ослица… Ну не хочешь на Канары, давай полетим на Виргинские острова или на Гавайи, хочешь на Гавайи? Помнишь, ты любила у Джека Лондона рассказ «Прибой Канака»? Сможешь своими глазами это все увидеть… Неужели ты не хочешь в Гонолулу?
– Влад, все это великолепие только для того, чтобы затащить меня в постель?
– Да ну тебя… Куда девался твой романтизм?
– Ах, мой романтизм? Нету его, Владик, нету! Испарился!
Он замолчал. Если в ней не осталось ни капли романтизма, она явно не оценит идею «похищения в Европе» и только разозлится или, что еще хуже, просто посмеется над ним. Но деваться было некуда, они, похоже, намертво застряли. Он вдруг ощутил усталость и раздражение. И чего, спрашивается, я распинаюсь тут перед этой козой? Никакая она уже не козичка, а просто глупая коза! И к черту всякие похищения, как только удастся добраться до первого поворота, поеду в Бонн, она ничего не заметит, и к чертовой матери все сантименты, я ей не нужен, ну и отлично, не больно-то и хотелось.
– Знаешь, я, пожалуй, пойду немного пройдусь, посмотрю, что там случилось, не могу тупо сидеть на одном месте, – сказала она вполне мирно и буднично.
– Иди, только не пропадай, а то, если вся эта лавина стронется, мы можем потеряться.
– Да нет, я быстренько!
Обязательно эта дура потеряется, и я же потом буду виноват! – со злостью подумал он. Что я за болван, почему позволил себе вляпаться в такую дурацкую историю? Никогда не надо возвращаться к пройденному! Ничего хорошего это не сулит, всегда надо идти только вперед! Ну куда эта коза подевалась? Или ей в сортир приспичило, а она постеснялась сказать? Провинциальная идиотка! И я тоже хорош! На Гавайи поедем, на Виргинские острова! Что там с ней делать?
И тут он увидел ее. Она быстро шла к его машине и чему-то улыбалась. Хочу, подумал он, хочу смертельно, больше всего на свете, только ее, и больше никого!
– Там впереди трейлер опрокинулся, а из него коробки высыпались, столько коробок! Но, кажется, скоро их уберут! – радостно сообщила она.
Странно, она отсутствовала всего минут десять, но за это время в ней что-то переменилось, словно спало напряжение, сломался какой-то барьер. Она уже не казалась такой неприступной.
– Что ты так на меня уставился? – со смешком спросила она.
– Ты очень красивая.
– Ты находишь? Это приятно, через столько лет услышать… Кстати, раньше ты никогда не говорил, что я красивая.
– Не выдумывай!
– Нет, правда-правда! Говорил, что я самая лучшая, самая очаровательная, это было, а вот красивой не называл…
Черт побери, она кокетничает!
– Скажи мне одну вещь, только честно…
– Спрашивай!
– Зачем все-таки тебе понадобилось объявлять себя мертвым?
– О, это долгий разговор…
– А куда нам спешить? Мы тут проторчим битый час, и ехать еще долго…
– Понимаешь, все это не так просто. И в то же время просто до неприличия… По большому счету, это была шутка…
– Шутка?
– Как бы это объяснить? Мне ведь предложили остаться, посулили прекрасную работу, а я знал, что в Союзе у меня перспективы мизерные и в научном, и в материальном плане, и, когда мама вдруг умерла, я подумал: это перст судьбы, мама отпустила меня на свободу, тем более что сообщение о ее смерти дошло до меня, когда ее уже похоронили. Но все оказалось достаточно сложно, особенно в эмоциональном плане, надо было себя полностью перестроить, приспособиться к новым условиям, к языку, да и вообще… Я сказал себе: ты должен это сделать.
– Влад, что ты толчешь воду в ступе? Я вполне способна понять тебя, более того, я и тогда тебя поняла. Тебе было тяжело, кто же спорит. Но умирать-то зачем?
– Ты же говоришь, что не поверила?
– Да, но все же хотелось бы понять твои мотивы.
– Да это вышло почти случайно…
– То есть?
– Понимаешь, один человек, мой научный руководитель, который много для меня сделал на первых порах, очень меня поддерживал, так вот он, видя, что я впадаю в депрессию, посоветовал мне полностью отрешиться от прошлого, тогда ведь казалось, что к нему никогда возврата не будет… Так вот он… Он предложил мне… его приятель тогда собирался в Москву, он был журналистом и…
– Это он позвонил мне с тем сообщением?
– Да, мне в тот момент показалось, что это выход, я зачеркну прошлое, вернее, не так, я вычеркну себя из твоей жизни, пустота быстро заполнится… Я подумал: она будет ждать, надеяться, годы уйдут, а так… ей станет легче, погорюет и забудет, а я начну совсем новую жизнь, даже имя сменю.
– Да? И как же тебя зовут?
– Вэл Мартин.
– Шикарно звучит, не то что Владислав Мартыненко.
Он грустно усмехнулся:
– Наверное, это было глупо, но тем не менее, согласившись стать живым трупом, я как-то встряхнулся, вышел из депрессии и буквально попер.
– Попер? Куда попер?
– Вверх. Я многого добился, у меня большое имя в моей области.
– Но это не твое имя!
– Мое, давным-давно мое! Дело ведь не в том, как я называюсь, а в том, что я собой представляю! Я состоялся, Ника, это главное! Конечно, я не мог даже вообразить, что через несколько лет этот советский мастодонт сдохнет, но я все равно бы уехал, у вас ведь наука развалилась…
– Это я понимаю и не осуждаю тебя, ты не думай, просто я хотела понять… Теперь поняла. Ты пошутил… У тебя случайно нет жвачки?
– Жвачки? – удивился он. – Есть. Вот возьми.
– Какой-то противный вкус во рту, наверное, от устриц… Спасибо.
– Ты, вероятно, хочешь спросить, почему же я потом не объявился, когда у вас все изменилось?
– Да нет, тут как раз все ясно… Отрезанный ломоть…
– Я думал тогда об этом, но все было так зыбко по началу, казалось, дали вам глоток свободы, а потом еще хуже закрутят гайки… Да и вообще, у меня в те годы столько всего было… Я не хотел глубоко вникать, многие у нас ловили каждое слово из Союза, а я не хотел…
– Несмотря на акцент, ты все же хорошо говоришь по-русски, а то я с некоторыми эмигрантами общалась – тихий ужас! «У меня дом с тремя бедрумами! В пище не должно быть много карбонгидрэйта»…
– Что поделать, эмигрантская болезнь. Но к черту все это! Главное, что мы с тобой сидим тут в пробке посреди Европы…
– И у обоих от этого едет крыша, – засмеялась она.
– Какая крыша? Теперь так говорят?
– О да, очень популярное выражение, тем более что и на самом деле почти у всей страны крыша съехала во многих смыслах.
– Значит, ты на меня не сердишься?
– Я уж сказала, что нет.
– Я имел в виду не мое бегство.
– А что? – Она лукаво на него посмотрела.
Его бросило в жар.
– А ты знаешь, я ведь тебя похитил.
– Да? Этот «Фольксваген» поуютнее, чем лодочка на Днестре.
Черт, сколько же общих воспоминаний…
– Пожалуй, – улыбнулся он. – Я тебя везу не в Бонн, а в Амстердам. Только не кричи, ладно?
Неожиданно она расхохоталась:
– Я почему-то так и думала… Черт с тобой, только надо позвонить Алле. Она будет волноваться.
Фантастическая женщина! Он протянул ей телефон.
– Белла Львовна, это Ника! Пожалуйста, позовите Аллу! Ее нет? Тогда передайте ей, что мы решили съездить еще в Амстердам, да-да, в Амстердам. Я завтра Аллочке позвоню. Спасибо. Все в полном порядке!
Он был озадачен. Она согласилась ехать в Амстердам! И похоже, на все остальное тоже согласна. А впрочем, лучше не спешить… А то мало ли… Не надо ее вспугивать.
– Влад, но мы остановимся в разных номерах! – тут же напомнила она.
– Естественно.
– Похищение… Похищение Европы, нет, похищение в Европе, – задумчиво проговорила она.
О господи! Странно, раньше, в той, прошлой, жизни у них не было такого, чтобы они читали мысли друг друга, или он не замечал, считал, что это в порядке вещей? Наверное, просто не придавал значения… а если это и тогда было, как могло сохраниться после стольких лет?
Но тут пробка мало-помалу начала рассасываться.
Больше часа они ехали молча, за окнами почти совсем стемнело. Ему было хорошо и спокойно, рядом сидело родное существо, родное до комка в горле. Наверное, пока лучше оставить все как есть, не надо стремиться сегодня же уложить ее в постель, думаю, это произойдет само собой. Она дозреет, и тогда все будет прекрасно… Он затормозил.
– Что случилось?
– Хочу заказать номера. – Он вытащил мобильник и быстро выяснил телефон уютной маленькой гостиницы в пригороде Амстердама, где останавливался несколько лет назад. Там ему ответили, что на одну ночь у них есть два номера.
– Ну что?
– Все в порядке. Уверен, тебе понравится эта гостиница, она, правда, за городом, но я подумал, что лучше уж ехать сразу туда, чем мотаться в поисках номеров, правда?
– Правда. Тем более что я устала.
– Я тоже притомился, должен тебе сказать. Ты все-таки спала.
– Еще как дрыхла!
– Что это ты вдруг развеселилась?
– А что, по-твоему, мне делать, если ты меня похитил? Заламывать руки? Завывать, как бездарная актриса? Ты все время ждешь от меня каких-то трагедий, Влад. Но трагедия не мой жанр! Видимо, в глубине души ты чувствуешь свою вину, да? Брось, Владик, все отлично! Жизнь прекрасна и удивительна!
На мгновение в этой оптимистической речи ему почудился какой-то надрыв, но, посмотрев на ее безмятежно-прелестное лицо, он успокоился. И все-таки с ней как на качелях, вверх-вниз, вверх-вниз! Но зато уж точно не соскучишься!
– Влад, только давай сначала заедем в какой-нибудь магазин.
– Ах да, трусики!
Когда он подъехал к магазину на бензоколонке, она сказала:
– Я пойду одна, не ходи со мной, я не люблю…
– Стесняешься при мне трусики покупать? – засмеялся он.
– Просто не хочу!
– Но и мне надо кое-что купить, а впрочем, ладно! – Он устало махнул рукой. Пусть делает что хочет.
Она вернулась с довольно внушительным пакетом.
– Что ты там накупила?
– Разные мелочи.
В уютной загородной гостинице им отвели два номера рядом на третьем этаже.
– Какая прелесть! – воскликнула Ника, войдя в свой номер. Она сразу скинула туфли и плюхнулась в кресло. – Ой, мамочки, как я устала, ужас просто!
– А ужинать?
– Владик, я не хочу!
– Как это – не хочешь? Что ж мне, одному ужинать? Ника, это свинство.
– Влад, ну куда я пойду в таком виде? Я вся пыльная!
– Ты самая красивая девушка в Голландии, нет, даже в Бенилюксе, а чуть-чуть пыли мне лично не помешает. Или ты рассчитываешь сразить всех мужчин в округе? Так их тут нет!
– Как – нет? Это что, город женщин?
– Просто в такой час в ресторане вряд ли много народу, да и ресторан тут совсем маленький, но кормят чудесно! Пойдем, Ника! Пойдем прямо так, не надо наводить красоту, поедим и ляжем спать.
– Дай я хоть душ приму!
– Не надо! На ночь примешь, я умираю с голоду! Мы черт знает как давно обедали.
– Хорошо, идем!
Они спустились в ресторан. Там было очень уютно, цветы на столиках, свечи. Им сразу подали меню.
– Что ты хочешь, Ника?
– Не знаю… закажи сам… Только я хочу что-нибудь выпить…
– Ты же не пьешь?
– Вино не пью, а что-нибудь покрепче вечером можно…
Они сели друг против друга, ели, пили, говорили о сегодняшних впечатлениях, словно не сговариваясь, решили – ни слова о прошлом.
– Мне нравится, – сказала вдруг Ника, – мы как будто только сегодня познакомились, и ты так мило за мной ухаживаешь… Ты очень интересный мужчина, Влад, не растолстел, не облысел… и, как писали Ильф и Петров, покрыт колониальным загаром…
– Ты хочешь сказать, я неотразим? – улыбнулся он.
– Наверное…
Он взял ее руку и поцеловал ладонь.
– Ника, я, кажется, заново в тебя влюбился…
– Именно что кажется, – засмеялась она. – Ты еще помнишь, что надо делать, когда кажется?
Он быстро перекрестился.
– Все равно не помогает. Влюбился!
– Брось, Владик! Чепуха все это! – Она допила свою водку.
– Налей еще!
Он налил.
– Давай выпьем за то, что… за то, что… что все было не зря! – Она опять залпом выпила водку. – Еще!
– Хватит, Ника, окосеешь!
– Да, правда, и вообще… Я пойду спать, Владик, спасибо за все, но я пойду… У меня сил больше нет… Утром поговорим.
– Погоди, я хоть доем…
– Доедай, в чем проблема, я пойду… Не волнуйся.
Он не стал возражать, видел, что ей действительно нехорошо. Она побледнела, глаза покраснели. Сейчас она выглядела немолодой и некрасивой.
Не умеет пить… Ей надо было снять напряжение, вот она и перебрала… Ну ничего, завтра все будет отлично.
Он спокойно доел свой бифштекс, потом еще съел десерт, расплатился и не спеша поднялся на третий этаж. Дверь Никиного номера была неплотно прикрыта. Надо же, как напилась… Или она нарочно оставила ее открытой? Это приглашение? Но сейчас совсем ничего не хочется…
Он собирался уже тихонько прикрыть дверь и уйти к себе, как вдруг услышал странные звуки. Она плачет? Нет, это не плач. Смеется? Сама с собой? Нет, это не смех. Задыхается? Ему стало тревожно. Он осторожненько открыл дверь и прислушался. Странные звуки доносились из ванной и больше всего напомнили ему приступ астмы у одного его коллеги, свидетелем которого он был. У нее астма? Но тогда ей нужна помощь. Он шагнул и открыл дверь в ванную. Ника, совершенно голая, сидела на полу и, вцепившись зубами в махровое полотенце, выла. Этот задушенный полотенцем вой был не громким, но оттого еще более страшным. Он кинулся к ней:
– Господи, Ника, что с тобой?
– Уйди, уйди, – бормотала она. – Пожалуйста, уйди!
И тут он заметил на раковине ополовиненную бутылку виски.
– Боже, ты так надралась, что ты делаешь, зачем?
Он пытался поднять ее с полу, но она, видимо, только что принимала душ и была еще мокрой и скользкой. От ужаса и жалости у него все перевернулось внутри.
– Ника, маленькая моя, что ты, что ты плачешь, ну прости, прости меня, только не плачь, не надо…
– Я не плачу, я не умею плакать… не получается, – тихо проговорила она. – Уйди Влад, прошу тебя, уйди!
Он схватил другое полотенце, накинул на нее, вытер и так, в полотенце, поднял с полу. В самом деле, глаза у нее были сухие, ни слезинки, а лицо такое несчастное, такое пьяное и такое красивое… Он прижал ее к себе.
– Ника, девочка моя, маленькая моя, ты зачем так надралась, тебе же плохо, пойдем, я тебя уложу, тебе надо уснуть, а завтра опять будет чудесный день, у меня есть таблетки от похмелья… Успокойся, Котофеич, все же хорошо, – бормотал он, прижимая ее к себе все крепче. Он ненавидел женские слезы, они всегда приводили его в крайнее раздражение, но сейчас он не чувствовал ничего, кроме любви, тем более что слез как таковых и не было. Он отнес Нику на кровать и вдруг ощутил непреодолимое желание поцеловать ее в шею, не удержался и поцеловал, а дальше он уже ничего не помнил. И никакая Джинджер ему не понадобилась…
Он проснулся оттого, что в окно светило солнце. Ах, хорошо! Он тут же вспомнил прошедшую ночь. Это было что-то особенное, сладострастно потянувшись, подумал он. Сказочный секс с любимой женщиной. Оказывается, так бывает. Я что же, ее люблю? Выходит, что так… От воспоминания о жутком вое пьяной, мокрой, жалкой женщины не осталось и следа, помнились только сияющие глаза и сумасшедшие ласки, сменяющиеся сумасшедшей нежностью… Вот так и сходят с ума от любви… Какое счастье, что я ее встретил, что она со мной… И вдруг до него дошло, что ее нет в постели. Он прислушался, из ванной не доносилось ни звука. Может, она ушла в мой номер, чтобы не будить меня? Он потянулся к телефону. Набрал свой номер. Никто не ответил. Ему вдруг стало тревожно. Он вскочил:
– Ника! Ника!
Ни ответа ни привета.
Наверное, пошла в магазин, что-нибудь купить. И вдруг его пронзила мысль – она вчера не захотела делать покупки с ним вместе, потому что собиралась купить виски. Тайком. Она ушла на десять минут, вернулась совсем другая и попросила жвачку… Там рядом было придорожное кафе… Да, все сходится. Но она не похожа на пьянчужку… Просто, видимо, она слишком напряглась, чтобы не показать свое волнение… Он заглянул в ванную и увидел, что бутылка пуста… Так. И куда же она, пьяная, с утра пошла?
Он молниеносно оделся, не стал даже принимать душ и бриться, и побежал вниз.
– Простите, – обратился он к портье, – дама из триста пятого номера не выходила?
– Она уехала и оставила вам записку, вот!
– Уехала? Куда уехала?
– Вероятно, в записке все сказано, – вежливо напомнил портье.
Он развернул записку. «Влад, прости, я уезжаю. Было чудесно. Но – было… А больше ничего не будет, я не хочу. Прости еще раз за вчерашнюю истерику, я выпила лишнего. Ника».
Он стоял в полной растерянности. Потом обратился к портье:
– Извините, а как вам показалось, дама была… здорова… Она была в нормальном состоянии?
– Мне показалось, что да… – И видимо, из сочувствия к его растерянности, добавил: – Дама спросила, как ей попасть в Бонн, я вызвал такси, чтобы ее довезли до вокзала.
– Давно?
– Часа полтора назад. Если она уехала десятичасовым поездом, вы не успеете ее перехватить.
– Да нет, я и не думал, спасибо… Я просто поеду в Бонн.
– Советую вам позавтракать сначала.
– Спасибо. Не хочется.
– Но у вас же заплачено, сейчас вам завернут с собой, подкрепитесь в дороге.
И пока он кидал в сумку свои вещи, горничная принесла ему пакет.
– Вот тут две порции, мадам тоже уехала без завтрака.
Милые, честные голландцы, отчего-то растрогался он. Он вдруг стал таким сентиментальным и уязвимым. А может, не надо ехать за ней? Не хочет она, ну и ладно. В конце концов, ты удовлетворил все свои желания, вот и успокойся. Но не получалось. Мысль о том, что Ника, пьяная, не говорящая толком ни на одном иностранном языке, одна куда-то едет, казалась непереносимой. Нет чтобы спокойно жить дальше, мне нужно только одно – убедиться, что она добралась до Аллы. А там уж ее обиходят, она рассказывала вчера, что Алла ее давняя и очень близкая подруга, а Белла Львовна врач, так что… Главное, чтобы она до них добралась. А на поезде она доедет до Бонна лишь через несколько часов, значит, спешить не стоит. Да и вообще… куда спешить? Позвоню Алле, и тогда все, а пока прогуляюсь по Амстердаму, я так его. И он поехал в город. Но ничего, кроме отвращения, не ощутил. За те пять лет, что он тут не был, заметно прибавилось эмигрантов с востока и юга, а с ними и грязи, раздраженно думал он. Интересно все же, почему она сбежала? Ведь ей было хорошо со мной, так же волшебно хорошо, как и мне с ней… Почему же тогда? И тут вдруг на глаза ему попалась уже знакомая реклама духов «Земляника». И он расхохотался с огромным облегчением. Все проще простого! Вчера она устала, напилась, впала в истерику, потом провела безумную и бессонную ночь. Совершенно естественно, что наутро она выглядела кошмарно и не пожелала в таком виде показаться мне на глаза! Ну конечно! Все элементарно. Тогда зачем такая мелодраматическая записка? Она не протрезвела от любви и виски, а утром еще добавила. И уверена, что после этой ночи, после всего сказанного в эту ночь, я ее найду, примчусь за ней, а она к тому времени приведет в порядок свои мысли, чувства и, главное, лицо. И все у нас будет прекрасно, н у, может, она поломается немножко, а потом сдастся. Я на ней женюсь. Увезу ее от этого дурацкого Гриши с его камерным вокалом. И от седовласого жмота, который только на пять розочек раскошелился да на мороженое в уличном кафе. А может, и еще от кого-то, кого я не знаю… Опыт у нее, судя по всему, богатый… Видимо, много мужиков было… Нет, об этом я думать не буду, в конце концов, меня она считала мертвым… Говорят, кстати, такие браки бывают счастливыми – когда люди встречают свою былую любовь на закате… Да какой там закат? Хотя, наверное, все-таки уже закат, если так безумно потянуло к прошлой любви… Ничего, пусть придет в себя, выспится, а завтра утром я явлюсь к ней, она же не знает, что мне известно, где она живет. Приду и просто позвоню в дверь! Чтобы у нее не было времени на всякие дурацкие метания. Приду и скажу: «Ника, я люблю тебя, будь моей женой…» Он прекрасно умел успокаивать себя, а как же иначе? И вот уже Амстердам вновь явился ему во всей своей прелести. Погуляю еще немного, потом пообедаю и не спеша поеду в Бонн, а завтра с самого утра – к Нике. И он продолжал бродить по городу, потом ему в голову пришла забавная мысль: эх, уж если терять свободу, то красиво. Он вспомнил какой-то фильм, кажется с Джулией Робертс, где героиня считала себя брошенной и несчастной, а герой, богатый и красивый, Ричард Гир, явился к ней с букетом… А я явлюсь еще и с кольцом, можно счесть его обручальным. Вот сейчас зайду и куплю ей кольцо, у нее такие тонкие пальчики, а колечко скромненькое, с гранатом. А я куплю ей с изумрудом, она же любит зеленое. И глаза ее вспыхнут от радости… Черт побери, это все так избито и пошло, но в этом-то и прелесть… Кажется, Ремарк писал, что все избитое и пошлое стало таким именно потому, что безотказно действует на людей. Дословно он эту цитату не помнил, но за точность мысли мог поручиться. И он зашел в ювелирный магазин, где оказалась совершенно очаровательная продавщица. Он долго выбирал кольцо, и девушка по его просьбе примеряла одно за другим. У нее были красивые руки, и вся она была такая аппетитная. Он хотел уж было пригласить ее с ним пообедать, но в магазин явился дюжий голландец, по-видимому, бойфренд, лет двадцати пяти, и ему пришлось ретироваться. Но кольцо было куплено. Красивое, с изумрудом, окруженным мелкими бриллиантиками.
