Текст книги "Умер-шмумер"
Автор книги: Евгений Добрушин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
– Он любил тебя? Я это всегда подозревал… А ты его не любила?
– Понимаешь, Влад, наверное, я просто не способна любить… Вообще! Ну не дано мне это!
– Но разве ты… ты же меня любила?
– Нет, мне так казалось, по молодости и глупости. Я просто еще ничего тогда не понимала.
Врет, подумал он, врет, чтобы причинить мне боль и в то же время от меня защититься.
– И Гришу своего не любишь?
Она опять ласково улыбнулась:
– Гришу я обожаю, а это разные вещи, согласись!
– Обожаешь? Он что, тенор, чтобы его обожать?
– Нет, баритон, мне всегда нравились баритоны, разве ты не помнишь? И к тому же он прекрасно поет!
– Он певец, что ли?
– Певец!
– Известный?
– Ну в определенных кругах… Он, видишь ли, камерный певец, а камерные певцы не бывают так уж безумно популярны.
– И он, конечно, хорош собой?
– О да!
Опять заболело под ложечкой, да как… А кому приятно слышать, что женщина, которую ты хочешь больше всего на свете, обожает какого-то там камерного певца? Наверняка, кстати, он неудачник, иначе она не стала бы говорить, что камерные певцы не бывают слишком популярны. Бывают, еще как бывают, Фишер-Дискау, например!
– Влад, наверное, мне уже пора…
– А на десерт ты ничего не хочешь?
– О нет, я просто не в силах съесть еще хоть что-то! Ты меня отвезешь?
– Куда прикажете?
– Томас-Манн-штрассе.
– Разумеется, отвезу. Но завтра мы встретимся, может быть, съездим в Гент? Поговори с Аллой!
– Непременно.
– Ты дай мне ее телефон, я вечером позвоню.
– Хорошо.
– Значит, Томас-Манн-штрассе?
– Да. Ты знаешь, где это?
– Найду!
– Там есть ресторан «Феликс Круль», помнишь, кто это?
– Ну еще бы! «Признание авантюриста Феликса Круля». Черт возьми, а мы были начитанные…
– Теперь говорят, продвинутые, правда, тут немного другой оттенок… Ты вот, например, знаешь, кого называют ботаниками?
– Ботаниками? Н у, тех, кто занимается ботаникой, вероятно, но раз ты спросила, значит, тут есть какой-то подвох…
– Да, верно. Ботаниками называют таких, как Димка Фролов, помнишь его?
– А, ну да, понял… Как интересно…
– Влад, высади меня, пожалуйста, на Мюнстерштрассе. Я зайду в кондитерскую, куплю Белле Львовне пирожных…
– Кто это, Белла Львовна?
– Аллина мама.
– Хорошо, – не стал спорить он. Она не хочет, чтобы я знал, где именно она живет, усмехнулся он про себя, а я-то уже знаю! Что ж, пусть тешит себя мыслью, что может от меня скрыться. – Ника, ты уверена, что занята сегодня вечером?
– Уверена, Влад, к тому же я очень устала.
И действительно, у нее был усталый, даже измученный вид. Нелегко ей далась встреча с прошлым.
– В котором часу удобно позвонить? К примеру, в десять?
– Да-да, в десять удобно.
Он хотел поцеловать ее на прощание, но она ловко увернулась и вышла из машины. Он проследил за ней взглядом. Она и вправду зашла в кондитерскую и через несколько минут вышла с коробочкой пирожных.
Он вдруг тоже ощутил страшную усталость и в то же время пустоту. Поставил машину на стоянку, пошел домой и, ни о чем не думая, завалился спать. Спал крепко, без всяких снов, и проснулся уже в начале одиннадцатого с тяжелой головой. О, черт, надо же позвонить Нике! Неужели и эта гладкая блонда потащится с нами, неужели у нее не хватит ума и такта отказаться? Неужто она не поймет, что будет третьей лишней? Может и не понять, у нее такой самодовольный вид… Интересно, каково Нике у нее? Может, ей там неуютно?
Может, она чувствует себя там обузой? Надо бы предложить ей… Хотя что я знаю об этой новой Нике? Раньше она была иногда болезненно застенчивой и преувеличенно деликатной, а теперь бог ее ведает. А может, не надо звонить? Все, собственно, уже сказано… Или почти все… Если она хочет взять с собой Аллу, значит, не хочет быть вдвоем со мной, тогда зачем? Но тут он представил себе, как Ника уговаривает Аллу поехать с ними в Гент, а та говорит: «Хорошо, я поеду, но этот твой бывший бойфренд…» – нет, вряд ли она назовет его бойфрендом, скорее, хахалем, – «этот твой бывший хахаль, скорее всего, не позвонит». А Ника будет горячо ее убеждать, что он позвонит обязательно… Нет, придется звонить, иначе в глазах этих двух женщин я буду последним трусом, полнейшим ничтожеством… Ведь тогда мой поступок имел политическое объяснение, а теперь… Позвоню, в конце концов, что может случиться? Ничего! А может, именно оттого, что ничего в присутствии Аллы не может между нами случиться, я и не звоню? А вдруг у Аллы какие-нибудь дела? Или ее мама объестся сегодня пирожными, у нее заболит печень, и она не сможет остаться одна на целый день? Хорошо бы… И он позвонил. К телефону подошла Алла. Сказала, что Ники нет дома, но в Гент она все-таки поедет.
– А вы? Вы не поедете? – спросил он с надеждой.
– Нет, благодарю. Думаю, у вас и без меня найдется о чем поговорить. К тому же я уже бывала в Генте. Вы когда хотите выехать из Бонна?
– Чем раньше, тем лучше.
– В таком случае ждите Нику в семь часов у памятника Бетховену! Всего хорошего, покойничек! – добавила она со смешком и положила трубку.
Черт знает что! Идиотское место для встречи в такой ситуации! Ну да ерунда! Не стоит обращать внимание на мелочи! Главное – мы поедем вдвоем! И весь день будем вместе. Сейчас надо успокоиться, принять снотворное, иначе впереди бессонная ночь и трудно будет весь день провести за рулем! Так он и поступил. Сон сначала не шел, тем более что червем точила мысль, куда это Ника сегодня девалась, наверняка на свидание к седовласому отправилась… Ах, как нехорошо, как противно… Но, думаю, седовласому сегодня ничего не светит, я просто уверен! Тем более у нее же есть Гриша, которому она не желает изменять даже со мной, не то что с седовласым. Мысль эта была так утешительна, что в результате он довольно быстро уснул, поставив будильник на шесть утра.
К памятнику они подошли одновременно.
– Привет! – улыбнулась Ника. На ней были белые брюки и белая ветровка.
Ей не идет белый, отметил он, белый ее старит… Видимо, дело в том, что вчера на пароходе она довольно сильно загорела, и это как-то ее простит… Вот и чудно, может, за целый день я разгляжу в ней еще кучу недостатков и к вечеру мне ничего уже не будет хотеться и все само собой закончится. Я вернусь в Бостон, к своей привычной жизни, а она к своему камерному Грише. Но когда они сели в машину, он почувствовал запах ее духов, на который вчера как-то не обратил внимания, или сегодня у нее были другие духи? Запах был легкий, чуть горьковатый и удивительно приятный. В нем была какая-то успокоительная прохлада… И вообще, ему вдруг стало хорошо и уютно. Уже через пять минут она стянула с себя ветровку. А под ней оказалась бледно-зеленая в мелких ромашках то ли блузка, то ли рубашка, черт знает, как это называется…
– Жарко, – улыбнулась Ника. – Алла заставила меня надеть ветровку, боялась, что я замерзну…
А вот зеленая рубашка шла ей необыкновенно. И на шее были бледно-зеленые бусики. Милая, какая она милая! Милая моя, солнышко лесное, вон в каких краях встретилась со мною… – всплыло вдруг из глубин памяти.
– Чего ты смеешься? – спросила она.
– Да нет… так, просто радуюсь, что сегодня хорошая погода!
Когда они выехали на автобан, он спросил:
– Ты сегодня что-нибудь ела?
– Да, Алла впихнула в меня завтрак. А ты голодный?
– Нет, я тоже поел. Вот и чудно, второй завтрак можем съесть в Брюсселе! Ты не против?
– Я за! А можно открыть окно?
– Конечно!
Сквозной ветер трепал ее волосы. Они ехали молча, и почему-то это было так приятно… У него в голове вертелись обрывки старых песен, которые он любил в далекой молодости. «Из кошмара городов рвутся за город машины…», кажется, это Высоцкий… «Длинной-длинной серой нитью стоптанных дорог штопаем ранения души…», это Визбор…
– Автобаном никакие ранения не заштопаешь, – вдруг произнесла Ника.
Он от удивления чуть не выпустил руль.
– Что?
– Ты не помнишь песню Визбора?
– Нет, – сказал он, взяв себя в руки. – Не помню.
– Я хотела сказать, что автобаны скучные… Вот мы с Аллой ездили в какой-то замок, там была красивая дорога, она так петляла и вокруг такие виды, а тут…
– Зато быстро доедем.
Они довольно долго молчали. Но никакой неловкости не чувствовалось. Ему было хорошо. Наверное, и ей тоже.
– А где ты вчера вечером была? – вдруг спросил он.
– В гостях, – совершенно спокойно ответила она. – У старых знакомых.
– Одна?
– Что за вопрос, Влад? Я ведь уже довольно большая девочка и меня можно отпускать одну в гости.
Продолжать допытываться было попросту неприлично. Но, судя по ее спокойно-равнодушному тону, никаких любовных приключений вчера не было, ну и слава богу, решил он.
– Влад, а что, вся дорога будет такая скучная, по автобану?
– Боюсь, что да. Во всяком случае, до Брюсселя точно.
– А если я посплю немножко, это ничего, ты не заснешь?
– Да ради бога, только лучше переберись назад, ты там даже прилечь сможешь.
– Но тебе это не будет неприятно?
– Ну что ты, наоборот.
Он остановился, Ника перешла назад и завозилась, устраиваясь поудобнее. А вскоре он глянул в зеркальце и увидел, что она сладко спит, поджав под себя ноги.
Да, ей, похоже, и вправду на меня наплевать. Если бы она волновалась, испытывала какие-то сильные чувства, то вряд ли задрыхла бы, с раздражением подумал он. Конечно, автобан скучная штука но все-таки, могла бы лучше посмотреть в окно… Хотя что там увидишь, кроме самого автобана… И все же немного обидно.
– Ой, Влад, я долго спала?
– Минут сорок! – обрадовался он. – И здорово храпела!
– Храпела? Не ври! Я никогда не храплю!
– Откуда ты можешь это знать?
– Мне говорили…
– Гриша? Он наврал!
– Тогда почему ж ты меня не разбудил?
– Жалко было!
– Жалко? – каким-то странным голосом спросила она. – Тебе бывает кого-то жалко?
– Что ты хочешь этим сказать? – разозлился он.
– Ничего, просто спросила, я ведь половину своей жизни прожила без тебя и не знаю, каким ты стал.
– Каким я был, таким я и остался… – дурным голосом пропел он, – орел степной, казак лихой… А ты чего молчишь? Должна подхватить – зачем, зачем ты снова повстречался, зачем нарушил мой покой!
– Что это ты раздухарился? – засмеялась она.
– А черт его знает, просто мне вдруг стало так хорошо… Скорость, дорога, ты и, конечно, язык… До чего приятно говорить по-русски… Я даже не знал, как соскучился… И все время всплывают какие-то старые песни, стихи, черт знает чем башка набита. А ты так и дальше будешь на заднем сиденье валяться? Боишься меня?
– Да что ты! Я просто немножко отморозилась…
– Что? – переспросил он.
– Отморозилась.
– Тоже новое словечко.
– Уже не новое, нет.
– Для меня новое.
Он опять остановился, и Ника пересела к нему. Недолгий сон пошел ей на пользу, и он опять отметил, как она прелестна.
– Влад, а давай где-нибудь попьем кофе.
– Фу, разве на дороге кофе? Профанация! Потерпи, кофе будем пить в Брюсселе! Я знаю там одно кафе, «Локарно»…
– Так и быть потерплю! А капучино в твоем кафе подают?
Он вдруг расхохотался и резко затормозил.
– Ты что? – испугалась она.
Он повернулся к ней:
– Ника, Ника, ты только подумай, мы с тобой мчимся по автобану из Германии в Бельгию как ни в чем не бывало, и ты так капризно спрашиваешь про капучино!
– Ну и что?
– Да это же чудо! Я только сию секунду осознал, как изменился мир! И это поистине прекрасно! А что, в Москве тоже можно выпить капучино?
– Почему же нет? Можно, не везде, конечно, но можно! И ты уже не считаешься там предателем родины!
– Ну это ты загнула!
– Влад! – поморщилась она.
– Что – Влад? Уверен, что в КГБ меня все равно числят предателем.
– Да наплевать КГБ на таких предателей с высокого дерева, у них и без тебя забот хватает. Почему бы тебе не приехать в Москву, не посмотреть на все своими глазами?
– Нет уж, уволь… – нахмурился он. – Не тянет!
– Ладно, поехали, Влад, а то я еще не скоро выпью кофе.
– Да-да, ты права…
В Брюсселе Ника чрезвычайно оживилась, не отлипала от окна, и глаза у нее сияли.
– Вот что, давай поставим машину и часочек погуляем, потом выпьем кофе и двинем в Гент, согласна?
– Конечно!
День был чудесный, солнечный, но ветреный, и бродить по городу было приятно. Он взял Нику под руку, она не противилась.
– Ох, Влад, какая же я идиотка! – вдруг горестно воскликнула она.
– Что случилось?
– Я забыла фотоаппарат!
– И я забыл… Ну ничего, сейчас купим, тоже мне проблема! Я тебе подарю фотоаппарат!
– Не надо, у меня есть!
– Где?
– В Бонне.
– А мы что же, не запечатлеем друг друга на фоне бельгийских достопримечательностей? На фоне фонтана Пис? Это нонсенс! Идем покупать аппарат! Какую марку ты предпочитаешь?
– Мыльницу, с другими я не справлюсь.
– Ника, это несерьезно, давай купим хороший фотоаппарат!
– Я не хочу хороший! Я хочу мыльницу, чтобы нажать на одну кнопочку, и все!
– Но ведь такой у тебя уже есть!
– А мне лучше и не надо!
В результате он купил ей «Никон», правда самый примитивный. И когда вручил ей его, и она с благодарностью ему улыбнулась, он почувствовал себя почти счастливым и ему безумно захотелось осыпать ее подарками.
– Говори, что ты еще хочешь?
– Я давно уже хочу капучино и какое-нибудь пирожное!
– Развратничаешь?
– Да! Обожаю развратничать! – весело засмеялась она.
– А я бы съел что-нибудь посущественнее. Что-то я проголодался.
Он смотрел, как Ника наслаждается фруктовым тортом со взбитыми сливками, и у него комок стоял в горле. Когда то же самое ела Карина, его последняя подруга, его с души воротило.
– Ужас, как вкусно! – простонала Ника с набитым ртом. И он отчетливо вспомнил, как в незапамятные времена Ника училась на каких-то курсах, занятия кончались поздно, он встречал ее и сразу совал в руки горячий бублик, купленный у метро «Краснопресненская», и холодное красное яблоко джонатан. Они шли по снегу через Шмитовский парк, и Ника требовала, чтобы он разделил с ней нехитрую снедь, а потом они самозабвенно целовались. Она тогда тоже восклицала: «Ужас, как вкусно!» Интересно, она помнит это?
– Еще хочешь?
– Нет, спасибо! То есть я хочу, но в меня просто уже не влезет!
– Да ерунда, влезет, тут и нет почти ничего, одни сливки, ты же не толстеешь, наверное? Давай я закажу еще кусок и сфотографирую тебя.
У нее заблестели глаза.
– Ну вообще-то я и вправду не толстею… Но тогда закажи что-нибудь другое, а то неинтересно! И при одном условии!
– При каком? – улыбнулся он.
– Мы съедим это пополам!
– О’кей! Ты не меняешься…
– Вспомнил про бублики с джонатаном?
– Откуда ты знаешь?
– Правда, ты про это вспомнил?
– Да, память иногда такую чепуху подбрасывает… А еще я помню, как мы целовались в парке и вдруг на нас снег посыпался, кошка на дерево залезла и сбросила здоровенный пласт…
– Ну уж и пласт, так, немножко снежку…
– Ничего себе немножко! Мне за воротник столько набилось…
Им принесли еще торта, они попросили официантку сфотографировать их вместе, потом он фотографировал ее. И ему казалось, что не было этих двадцати двух лет, что их ранняя молодость спокойно и счастливо перетекла в нынешнюю жизнь, в которой они не могут существовать отдельно, ибо связаны неразрывно, и так было всегда. Но так не было. Ну и что же? Это неважно, важно, что впредь так будет, впредь они не будут существовать отдельно, потому что только эти глаза умеют так зажигаться радостью от любого пустяка, только этот смех находит отклик в душе…
– Влад, мы едем дальше или останемся в Брюсселе? – донесся до него голос Ники.
Он стряхнул с себя счастливое оцепенение.
– Едем! Я хочу в Гент!
И опять он гнал машину по автобану, а Ника опять задремала.
Наконец он разбудил ее:
– Просыпайся, соня, а то все проспишь!
Она открыла глаза, и в них вдруг полыхнула безумная радость, но она тут же их зажмурила, а когда снова открыла, это были совсем другие глаза. Красивые, даже радостные, но другие. В них читалась радость туристки. Но он успел заметить ту, первую радость, и это наполнило его счастьем. А Ника немного очумело мотала головой.
– Как красиво!
Они вылезли из машины.
– Предлагаю начать с собора! – сказал он. – Там есть знаменитый гентский алтарь братьев Ван Эйков!
Однако увидеть собор им не пришлось. Там велись реставрационные работы.
– Какая жалость! – воскликнул он.
– А я даже рада, – призналась Ника. – И пожалуйста, Влад, давай просто пошатаемся по городу. Ненавижу достопримечательности и музеи! Я никогда ничего не запоминаю из всех тех лекций, что читают гиды, просто не держится в голове… Я знаю, это, наверное, неинтеллигентно… Но я так устроена…
– То есть ты хочешь сказать, что ты темная баба, которая не желает просвещаться? – засмеялся он.
– Да, да, именно так! Во мне нет этой туристической жилки… Я люблю ходить по улицам, сидеть на лавочке и смотреть, как живут люди, мне это интереснее… А про достопримечательности я могу в книге прочитать…
– Значит, если бы мы попали в собор, ты бы мучилась?
– Нет, один собор я бы вынесла.
– А в Париже ты в Лувр не ходила?
– Ходила. Но одна. Посмотрела немножко и ушла. На другой день еще раз пошла… Это трудно объяснить…
– Ну почему же… Просто ты не любишь экскурсии, а вовсе не музеи и достопримечательности, я правильно формулирую?
– Наверное. Ты такой умный…
Он засмеялся и обнял ее за плечи:
– Ника, я тебя обожаю!
И они пошли бродить по улицам.
– Как здесь красиво и уютно, – сказала Ника.
Город и вправду был восхитительный. Ряды узких готических домов, лепящихся друг к другу без малейшего зазора, каналы…
– Подумать только, эти дома, они же все разные, и так тесно стоят! А вот ты посмотри, какая прелесть, Влад!
– Я уже видел подобные города в Голландии, а Брюгге вообще что-то особенное…
– Но ты же сам хотел в Гент.
– Я надеялся попасть в собор.
– Ты разочарован?
– Ну что ты… Мне давно не было так хорошо, как здесь.
Пробродив часа два по набережным, они присели отдохнуть на лавочке.
– Устала?
– Нет, просто хочется чуточку посидеть.
– У тебя туфли удобные?
– Очень! Я нарочно надела самые расшлепанные. Алла говорила, что в таких ехать неприлично, но они ужасно удобные. Ты тоже считаешь, что они неприличные?
– Смотря для чего, – засмеялся он. – Таскаться по городу – нормально. А вот пойти в хороший ресторан…
– Так пойдем в не очень хороший, что за проблема!
– Да я пошутил! А хочешь, купим тебе шикарные туфли, удобные и шикарные!
– Так не бывает!
– Еще как бывает!
– Нет, Влад, я не хочу, мне и в этих хорошо, и вообще, ты уже купил мне фотоаппарат, ты меня привез сюда, и я не настаиваю на том, чтобы платить за себя в кафе…
– Еще не хватало, чтобы ты за себя платила! Я этим вот так сыт! Я все-таки воспитывался в старой московской семье, и, когда баба заявляет, что платит за себя сама, я просто сатанею! У вас в Москве это еще не привилось?
– Не знаю, я с этим пока не сталкивалась…
– А туфли мы все-таки купим! Пусть у тебя будет две пары удобных туфель!
– Влад, я не хочу!
– Ника, ну доставь мне такое маленькое удовольствие!
Она смерила его каким-то странным взглядом. Казалось, вот сейчас она скажет: «Откупиться хочешь?» Но ничего подобного она не сказала.
– Ну если ты так настаиваешь!
Были куплены и туфли. Легкие, из мягкой кожи на соломенной подошве. Ника сама их выбрала, и ничто не могло ее заставить переменить решение.
– Ника, посмотри, по-моему, вон те черные тоже подойдут!
– Нет, мне эти нравятся.
– Хорошо, эти мы берем, но ты выбери еще!
– Спасибо, Влад, мне не нужно, – очень спокойно, но твердо ответила она. – А эти просто прелесть и ничего не весят. Спасибо.
– А давай еще платье купим?
– Влад, у меня много платьев, мне правда ничего не нужно.
– Это твой Гриша тебе покупает?
– Да нет, зачем, я сама…
– А Гриша не покупает?
– Нет, Гриша не покупает.
– Жадный, что ли?
– Нет, он не жадный, отнюдь, просто ему в голову не приходит.
– Ника, я проголодался, пора обедать!
– Ничего не имею против. Тем более что в новых туфлях меня пустят в любое заведение!
– Тебе в них удобно?
– Как в раю!
– Слушай, а ты когда-нибудь пробовала устрицы?
– Устриц? – испуганно спросила она. – Нет, не пробовала, но я не хочу!
– Ника, решено, будем есть устриц!
– Говорят, ими можно отравиться!
– Да, если есть их где ни попадя, а мы поступим иначе, вон видишь, Ратуша, я зайду туда и спрошу, где тут самый лучший рыбный ресторан!
– Господи, зачем же в Ратушу? – удивилась Ника.
– Там, по крайней мере, не соврут, заботятся о престиже города.
– Ну ты даешь!
Он и вправду забежал в Ратушу со своим вопросом, и ему с любезной улыбкой порекомендовали заведение мсье Пьера, что расположено на соседней улице. В витрине маленького ресторана был выставлен аквариум с живыми лангустами. Ресторан был старинный, узкое помещение всего на десяток столиков и темная деревянная лестница, ведущая наверх, в туалет. Навстречу им вышел хозяин, высокий полный бельгиец в длинном белом фартуке. Он отлично говорил по-немецки и был весьма радушен. Кроме них в ресторане сидели еще три завитые, напомаженные старушки.
– Ну, Котофеич, кроме устриц что будем есть?
– Я не знаю, – пробормотала Ника.
– Что это у тебя вид испуганный? Боишься пробовать устрицы?
– Есть немножко, – со смущенной улыбкой призналась она.
Боже мой, подумал он, как я жил без нее? И как она живет без меня? Это же нонсенс!
– Знаешь, Влад, ты закажи что-нибудь на свой вкус, хорошо?
– О’кей! Тогда возьмем устрицы, и, пожалуй, морской язык.
– Что это – морской язык?
– Просто очень вкусная рыба. Какого вина ты хочешь?
– Никакого! Я выпью сок! Или минералку.
– Но к рыбе сам Бог велел выпить белого вина.
– Ну ладно, если один бокал…
Он сделал заказ.
– Ника, я что подумал… Давай завтра поедем на Зибенгебирге, ты там еще не была?
– Нет, а что это?
– Ну если переводить на русский, то Семигорье, там красиво, а главное – можно покататься на лошади.
– Верхом? – ужаснулась Ника.
– Нет, в коляске! Хочешь?
– Можно.
– Договорились!
– Ой, что это?
На стол подали высокое двухъярусное сооружение, где во льду лежали раскрытые раковины устриц, а сверху горел огонек.
– Настал торжественный момент! Загадывай желание! Ты же первый раз пробуешь…
– Но я не знаю, как их едят, и вообще… вдруг мне не понравится?
– Если не понравится, я их сам съем, а тебе закажу что-нибудь сугубо примитивное! Погоди, я сейчас все сам сделаю!
Он полил устрицу лимонным соком, добавил немного соуса и, поддев мясо устрицы вилочкой, сказал:
– Закрой глаза и открой рот!
– Влад, неудобно…
– Глупости! Открывай рот!
Она подчинилась, и он сунул ей в рот устрицу. Она попробовала и широко открыла глаза.
– У них вкус моря… И совсем не противно…
– Значит, будешь есть?
– Буду!
А вот вина она выпила всего два глоточка.
– Не нравится? Я закажу другое.
– Нет, вино хорошее, просто я отвыкла, боюсь опьянеть… Понимаешь, я когда-то отравилась вином…
– Отравилась? Каким-нибудь вермутом за рубль две? – вспомнил он чудовищный напиток, который пробовал в студенческом стройотряде.
– Неважно, Влад, просто не хочу… Боюсь, меня разморит с отвычки…
– И что?
– Да ничего…
– Тогда я допью твой бокал и узнаю все твои грешные мысли.
Она рассмеялась:
– В отношении тебя у меня нет грешных мыслей.
– Да, я все хочу спросить, кто все-таки был тот тип, что подарил тебе розы?
– Ты.
– А до меня?
– Тот тип, как ты выражаешься, предлагал мне хорошую работу…
Врет, понял он, беспардонно врет! Так работу не предлагают, или разве что какой-нибудь суперзвезде, которая сулит баснословные барыши работодателю, а не стареющей московской кукольнице…
После обеда Ника сказала:
– Влад, я должна купить тут какой-нибудь сувенир для Аллы.
– Что ж, пойдем купим:
– Нет, я не хочу с тобой… Ты будешь лезть со своими деньгами, и вообще… лучше посиди вот тут, на лавочке, а я пробегусь по этой улице и что-нибудь куплю.
– И долго мне сидеть?
– Ну минут двадцать, пожалуйста, Влад!
– Хорошо, только я не хочу сидеть тут как идиот, я буду лучше ждать тебя вон в том кафе, выпью воды…
– Хорошо! – обрадовалась она. И ушла.
Он смотрел ей вслед. На чрезвычайно элегантной торговой улице Гента она совершенно не выглядела чужеродно. Раньше русскую женщину можно было определить с первого взгляда, а теперь… Она была ничуть не хуже других одета, и держалась достаточно свободно. Одно только отличало ее от остальных женщин на этой улице – она была ему необходима! Она была… родная, да, именно родная… И когда он произнес мысленно это слово, у него болезненно сжалось сердце. За все эти долгие годы достаточно трудной, напряженной, но в целом вполне благополучной жизни, никто не стал ему родным. Ни жена, ни даже сын… Хотя нет, в первые два-три года сына он все-таки ощущал родным, но со временем воспитание, которое ему давала Элли, и весь строй жизни отдалили мальчика… А потом развод, свидания по субботам… А вот эта хрупкая, не слишком молодая, когда-то до тошноты надоевшая женщина, о которой он и не вспоминал столько лет, вдруг показалась ему единственной теплой точкой в причудливом морозном узоре жизни. Как глупо, чудовищно глупо… Я вот свободен, а она… У нее есть какой-то Гриша, которой хорошо поет… И пьет, наверное, хорошо… и еще она говорит, что не умеет любить, и Гришу этого не любит… А вот того, седовласого, она любит, что ли? Не желает о нем говорить, наврала, что он работу предлагал, точно наврала… Она как будто оберегает его от меня, боится услышать о нем что-то дурное… А ведь эта встреча – судьба! И я не должен ее упустить, я хочу ее, и я своего добьюсь! Я женюсь на ней! Я хочу с ней состариться! Фу, идиот! – рассердился он на себя. Тебе еще нет пятидесяти, ты в отличной форме, у тебя все тип-топ, тебе просто нужна баба. Нет, не просто баба, а именно эта! Мне нужна Ника, и только Ника! Глупости, возьми себя в руки. С Никой все слишком сложно, зачем тебе эта головная боль? В ней есть какой-то надлом, и не исключено, что он связан с тобой, зачем тебе все это? Покатай ее, купи ей еще подарков и сматывайся, пока не поздно. Надлом, нет, это как-то иначе называется… Ах да, надрыв! Это ведь у Достоевского – надрыв в гостиной, надрыв в избе… Так, вот Достоевского только тебе и не хватало для комплекта… Ностальгия по полной русской программе! К черту! Отвезу ее в Бонн и скажу, что меня вызывают… Навру! И смоюсь, а Томасу потом все объясню или оставлю письмо. Но я ведь пообещал ей лошадку на Зибенгебирге. Ну и что? Обещанного три года ждут! Надо смываться, уносить ноги, сматывать удочки, давать деру, улепетывать, рвать когти, с наслаждением вспоминал он синонимы, но тут заметил Нику и, совершенно позабыв о благоразумных идеях, смертельно обрадовался, а она почти бежала к нему с таким сияющим видом, словно вдруг на торговой улице Гента осознала, что любит его, и поспешила ему об этом сообщить. Он невольно вскочил и кинулся ей навстречу.
– Влад, – она схватила его за руку, – Влад, идем, идем скорее, что я тебе покажу!
Он швырнул на столик деньги и пошел за ней. Она почти тащила его. Дело тут явно не в любви, а в чем? Она увидела какую-нибудь сильно дорогую штучку, какое-нибудь колечко за бешеные деньги… Ничего, если это в разумных пределах, я ей его куплю и тогда уж буду чист как стеклышко.
– Смотри!
Она остановилась перед витриной, но это был отнюдь не ювелирный магазин. Это был магазин сыров! И из открывшейся в этот момент двери на него пахнуло достаточно специфическим ароматом. Он был в полном недоумении.
– Смотри, Влад! Это моя кукла! Моя, понимаешь?
В витрине сырного магазина, очень изящно и элегантно оформленной, действительно сидела довольно большая кукла. Она была красивой, немного манерной, в платье и прическе времен маркизы Помпадур. И в то же время в ней был гротеск, придававший нарядной кукле какую-то неповторимость и изысканность.
– Влад, тебе нравится, скажи, – тормошила его Ника.
– Очень! Но как твоя кукла сюда попала?
– Это Сюзетта! Ее у меня купила одна дама из Люксембурга, на выставке в Будапеште! Еще два года назад! Вот не думала, что она сюда попадет! И главное, что я еще когда-нибудь ее увижу! Я ее очень любила! Тебе правда нравится?
– Очень! И тебя не огорчает, что твоя Сюзетта торгует сырами?
– А почему меня должно это огорчать?
– Да нет, я просто спросил… по глупости!
Ах, какой же я примитивный, грубый тип! Я решил, что она хочет с меня что-то слупить, а она хотела поделиться своей радостью, показать свое искусство, а я… Фу, как стыдно!
– А хочешь, я выкуплю твою Сюзетту из рабства и верну ее тебе?
– Зачем?.. Она тут так уместна… Это очень дорогой магазин, я уже заглянула… Ну и запах там, закачаешься.
– Вот видишь, твоя Сюзетта торгует вонючими сырами!
– Пусть!
– Значит, не хочешь вернуть Сюзетту?
– Нет, не хочу! И вообще, Влад, кончай ты демонстрировать свои материальные возможности! Я очень рада, что у тебя все в порядке, но…
– Прости, я ничего такого не думал… – смутился он.
– Знаешь что, давай-ка поедем обратно, тебе ведь еще часа три за рулем сидеть…
– Но ведь еще и шести нет.
– Ну и что?
– А завтра мы поедем на Зибенгебирге?
– Поедем.
– Ты купила что-нибудь для Аллы?
– Да. Ой, Влад, сфотографируй меня на фоне этой витрины, с Сюзеттой!
– Гениальная идея! И еще мы вместе тут снимемся!
– У нас некоторые теперь говорят: сфотаемся!
– Сфотаемся? Какой кошмар!
– Да уж!
Они молча брели к стоянке машин. До нее было довольно далеко. Вот и кончается этот странный день… Я идиот, я все время жду какого-то подвоха, какой-то гадости, каких-то упреков… Сам себе порчу такой чудесный день, а ведь он и в самом деле получился чудесным. Он искоса взглянул на Нику. У нее было спокойное и довольное лицо, правда, глаз он не видел, она надела темные очки, но на губах играла легкая улыбка. Она всегда так улыбалась, когда бывала довольна. Господи, сколько же всего я о ней помню… Даже вкус ее губ… Интересно, он изменился за эти годы? Как я хочу поцеловать ее, по-настоящему поцеловать, прижать к себе… Нет, не буду об этом думать, нельзя. И не нужно, ни в коем случае… Как странно, мы целый день провели вместе и практически ничего не узнали друг о друге, о том, как жили эти годы… Она почти не задает вопросов, а на мои вопросы отвечает как-то вскользь… А может, и лучше? Мы расстанемся, и у нас сохранятся лишь приятные воспоминания друг о друге… Нет, я не желаю никаких воспоминаний! Я хочу эту женщину, я не могу потерять ее во второй раз… А что, может, и в самом деле жениться на ней, увезти в Бостон… Буду возвращаться не в пустой дом… Буду каждый день слышать этот переливчатый голос и, просыпаясь, видеть это прелестное лицо, буду будить ее, и в ее глазах будет зажигаться та сумасшедшая радость, которая мелькнула лишь на мгновение… Она врет, что не любила меня, еще как любила, и теперь… если не любит, полюбит, никуда не денется! Обязательно полюбит! Почему бы ей не любить меня? Я еще нестарый, у меня есть деньги, я куплю новый дом, и пусть делает там своих кукол, устрою ей мастерскую… Да, кстати, Диксоны собирались продавать дом… Уверен, он ей понравится, такой красивый дом… Для меня одного он, конечно, велик, но для семьи… Чем черт не шутит, может, она мне еще ребенка родит, дочку, такую же хрупкую, с такими же волосами… А впрочем, нет, не надо детей! Поздно уже…
