Текст книги "Очередь за солнцем. Откровения дна"

Автор книги: Евгений Гиренок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Евгений Гиренок
Очередь за солнцем. Откровения дна

Дельфин в аквариуме

Урмас Вротт задумчиво вытряхнул в бокал последние капли из опустевшей бутылки и тоскливо сморщился. Синий дельфин, насмешливо высунувший из аквариума ехидное рыло, поглядывал на него свинячьими глазками, словно намекая на то, что ему известна подоплека депрессивного состояния своего босса и собутыльника. За годы, проведенные в квартире Вротта, дельфин до мелочей изучил все особенности характера хозяина, в минуты пьяных откровений проникая в такие глубины сознания, куда боялся заглянуть и сам Урмас.

Конечно, у дельфина хватало ума помалкивать и не козырять своими знаниями, тем более что иногда под влиянием выпитого Вротт становился очень подозрительным и начинал задавать ему провокационные вопросы. Его порой сильно интересовало, откуда вообще в его квартире появилась эта чудная рыба, и как получилось, что он не помнил этот момент.

В такие минуты Урмас придвигал стул поближе к аквариуму, переворачивал его спинкой вперед и садился, засучив рукава, наподобие немецких офицеров, проводящих допрос партизанов. Для начала он пристально смотрел немигающим взглядом прямо в глаза дельфину, стараясь вывести его из душевного равновесия и заставить понервничать. Потом, не отрывая взгляда, доставал из кармана брюк мятую пачку сигарет, вытаскивал одну, щелкал зажигалкой и дерзко выпускал острую струю дыма прямо в нос дельфина. Казалось, ему доставляло удовольствие видеть, как дельфин начинал судорожно кашлять и чихать, мотая головой и пытаясь увернуться от пристального взгляда. Злобная усмешка кривила губы Урмаса, он наслаждался беспомощностью чудной рыбы и скрипучим голосом вопрошал:

– Ну ты че, сука?

После этого он многозначительно хмыкал и переходил к более конкретным вопросам, пытаясь вывести дельфина на чистую воду. Но тот молчал, как рыба об лед. Потому что ему и так было хорошо. Он давно знал, что все эти угрожающие вопросы постепенно сменяются истерическими вскриками, потом в голосе появляется надрыв и начинает дрожать слеза, а еще через некоторое время Урмас крепко обнимал дельфина за шею и начинал рыдать, проклиная тот день, когда в его квартире завелось это странное млекопитающее.

Где-то в глубине души Урмас отдавал себе отчет, что все не так просто, что ему надо как-то тормознуться и перестать испытывать на прочность окружающий мир, глядя на него через зеленоватое стекло бутылки, но не мог ничего с собой поделать. Дельфин не давал ему покоя, будоража воображение своей загадочностью и молчаливостью. Урмас понимал, что рано или поздно он должен узнать секрет этого существа, но приходил новый вечер, и все повторялось снова.

И только серый рассвет, заглядывавший в грязное кухонное окно, каждый раз удивлялся, глядя, как человек в жилетке поверх грязно-белой рубахи, сидит на стуле, уставившись в закопченную стену и, оживленно жестикулируя, разговаривает сам с собой.

Улыбка Джа

Джем сидел на скамеечке и не спеша вытягивал никотин из сигареты, привычно скользя взглядом по знакомому до боли унылому пейзажу. Двухэтажный барак, решетки локалки, вышка сириуса, асфальтовый плац, черные фигуры, время от времени мельтешащие перед глазами. За много лет это настолько въелось в сознание, что не хотелось даже смотреть по сторонам. Мысли вяло перекатывались вокруг мелких бытовых вопросов, решение которых не требовало никакого особенного труда, поэтому не могло прогнать смертельную скуку.

Джем ждал лишь когда пройдет вечерняя поверка, и он сможет свалить из отряда в свои владения – уютный домик, насколько вообще уместно говорить об уюте применительно к зоне, в котором располагались библиотека, художественная мастерская и радиорубка, откуда на всю колонию велась трансляция радио Маяк. Это был островок покоя в бушующей страстями лагерной жизни, который Джем создал сам, тщательно выстроив личную систему сдержек и противовесов, позволявшую быть на хорошем счету у администрации, и в то же время не затрагивать чужих интересов. Это давало возможность вести достаточно независимый образ жизни и оставаться со всеми в хороших отношениях.

Джему подчинялись старик библиотекарь, в прошлом директор вагона-ресторана; бандитствовавший интеллигент Гусь, за плечами имевший авиационный институт и вполне способный включить усилитель радиотрансляции; спившийся художник, вполне сносно умевший писать плакаты; а еще тридцать человек всяких непризнанных гениев, составлявших коллектив художественной самодеятельности, хотя как раз эта банда доступа в святая святых не имела, а считала за счастье пару раз в неделю собираться в помещении кафе.

Последнюю братию Джем искренне ненавидел всей душой, ибо хуже нет человека, внезапно осознавшего, что его зачаточное умение дернуть несколько раз меха баяна и выдать какое-то подобие пения вполне благосклонно принимается администрацией, и тут же начинающего выкатывать свой райдер, в котором фигурируют дополнительные свиданки и поощрительные передачи. Но, по крайней мере, Джему удавалось держать стадо этих артистов в достаточно жестких рамках, чтобы не допускать сесть себе на шею и в то же время занимать первые места на всяких смотрах.

Безусловно, это позволяло Джему решать все свои бытовые вопросы и жить достаточно привольно по меркам лагеря, но все равно его одолевали частые депрессии, когда не хотелось видеть вообще никого. После вечерней поверки была возможность закрыться в своем домике, куда даже режимники не могли попасть внезапно, а, соответственно, можно было вполне безопасно трещать по мобиле. Хотя, сейчас, как назло, на счету был ноль, поэтому надо было сначала найти способ его пополнить.

Ну и, конечно, постоянно была забота поддерживать небольшой запасец волшебной трын-травы, позволяющей скрашивать серые монотонные будни. Поставки трын-травы финансировал один музыкант, угодивший в тюрьму за распространение запрещенных веществ. У него было двойное гражданство и, приезжая в Москву потусить, он всегда брал с собой несколько почтовых марочек, с которыми и спалился. А поскольку по законам его второй родины – Голландии, это не считалось преступлением, он был признан невинно пострадавшим, к нему регулярно приезжал консул и выплачивалась какая-то материальная компенсация, на которую и закупалась трын-трава. Джем и Гусь давно навели мосты с одним режимником, который периодически затаскивал небольшие посылочки за символическое вознаграждение.

Голландец всегда был очень счастлив, когда его приглашали воскурить трубку мира и даже не пытался никогда вникать в материальные и другие не менее щекотливые вопросы, и уж тем более никогда не считал, во сколько ему обходилась возможность нарушать запреты. Он понимал, что все стоит денег, и возможность почитать книгу в библиотеке в такое непростое время не у каждого есть. У них это так и называлось – почитать литературку.

Но уже как пару недель все книги были прочитаны, в связи с чем Джем находился в состоянии уныния, подсознательно надеясь, что когда-то должен, наконец, наладиться один мостик, который уже долгое время пытался перекинуть Гусь, ведя телефонные переговоры со своим знакомым бизнесменом на воле по фамилии Басов. Вчера перед отбоем Гусь довольно сообщил, что у Басова все на мази, и можно со дня на день ожидать посылочку. Джем не стал сразу вдаваться в детали предстоящей операции, но сейчас с удовольствием бы поговорил на эту тему, хотя бы даже для того, чтобы чем-то себя занять.

Однако Гусь уже несколько часов резался в нарды, безуспешно пытаясь хотя бы на пару конов вырваться вперед – общий счет так и крутился вокруг нуля. Джем знал его соперника – тот играть не умел совершенно, но обладал нечеловеческой способностью выкинуть нужное число на зариках и выезжал исключительно на фарте. Как-то раз он предложил Джему сыграть партеечку до поверки, Джем снисходительно согласился, в ответ предложив чисто символически ставить по пачке сигарет на кон. И вкатил подряд десять партий за час, совершенно ничего не в состоянии сделать – соперник выкидывал один пятый куш за шестым и вообще плевал на какую-то тактику и стратегию. Это была какая-то дьявольская насмешка – Джем давно не выхватывал такого нервяка и, швырнув блок сигарет победителю, зарекся еще хоть раз садиться с ним играть. Но Гусь самонадеянно посчитал, что сможет его одолеть, и теперь сам сидел злой и красный, не в силах перебить дурную масть.

Джему, конечно, очень хотелось, чтобы с Басовым все получилось, но от него здесь ничего не зависело. Если в случае с голландцем он контролировал весь процесс, начиная от приобретения литературы, ее транспортировки и передачи, до распределения среди заинтересованных лиц, то Басов был чисто темой Гуся. Они еще на свободе вели какие-то совместные дела, Басов несколько раз приезжал к Гусю на свиданки, в общем, у них были хорошие отношения, позволяющие надеяться на то, что в их библиотеку привезут новые книги. Но как именно это осуществится, Джем пока не представлял.

Он давно испытывал психологическую зависимость от литературы, ему хотелось читать много и часто, но не было такого количества книг, чтобы удовлетворить его разгорающуюся страсть. Подсознательно понимая, что это не есть хорошо, что тяга к чтению не должна превалировать в его жизни, Джем тем не менее, с легкостью всегда находил десятки аргументов, чтобы ее оправдать. Для него это была тонкая смесь экзистенциальных рассуждений с чисто зоновским прагматизмом и тягой к гедонизму, которой можно было легко обосновать все свои поступки.

Краем глаза он увидел, как дед-библиотекарь выдвинулся в сторону штаба за письмами – обычно он приносил их незадолго до вечерней поверки. В руках у деда была смешная самодельная холщовая сумка, в которой он обычно носил почту – видно, ему бабка привезла из дома на свиданку. Вообще, это была идея Джема сделать деда библиотекарем, ему нужен был номинальный человек, чтобы самому не заморачиваться с мелкими вопросами.

Обязанности у библиотекаря несложные – в рабочие дни получить в штабе почту, рассортировать, и перед поверкой раздать ее завхозам отрядов. Ну и раз в неделю отнести в штрафной изолятор чемоданчик с книгами. Но поскольку в лагерной библиотеке выбор был не велик, а в изоляторе содержались далеко не любители чтения, то дед особо не перетруждался. Джема он побаивался и в библиотеке появлялся очень редко, и то предварительно испросив разрешения – он был старым лисом, много повидавшим в жизни. Полжизни откатавшись по стране в вагоне-ресторане, а еще лет десять будучи директором какого-то кафе в Строгино, дед попал в тюрьму совершенно глупо и бездарно.

Однажды возвращаясь домой из гаража в некотором подпитии, дед пустил своих собачек какой-то декоративной породы поиграть во дворе, но к ним подскочила огромная овчарка. Дед заверещал, но, как назло, хозяин овчарки тоже был в подпитии, да не один, а в компании с друзьями и подругами, и они стали деда всячески обзывать и унижать. Его гордая душа не вынесла такой мелочной фигни, он сбегал домой, взял нож, которым капусту шинковал и одного обидчика сразу наглушняк угомонил, а второго сделал инвалидом. Ситуация осложнялась тем, что один из них был зятем начальника местной милиции. В общем, деду вкатили по полной и перспектив досидеть до конца срока у него было не очень много.

Джем писем пока не ждал, поэтому достаточно равнодушно проводил деда взглядом и тут же забыл о нем. Гусь никак не мог одолеть этого фартового осла, и от этого тоже становился ослом – на всю локалку доносились его раздраженные возгласы, когда соперник выкидывал очередной куш.

Потихоньку зэки выходили из бараков в локалку, готовясь к поверке – не то чтобы это какое-то важное событие, но все, как правило, стремились какое-то время побыть на воздухе, потрещать и поприкалываться. Джем иногда и сам любил зацепиться с кем-нибудь языком, поболтать на отвлеченные темы, но сегодня говорить совершенно не хотелось.

Он удивился, когда дед чуть ли не бегом влетел в локалку и направился к нему – по идее, он должен был идти в библиотеку, где уже собрались завхозы. Дед, немного отдышавшись, сказал, что Джема срочно вызывает в штаб замполит. Это было реально неожиданно.

С замполитом они были не то чтобы друзьями – все-таки есть же субординация, но общались всегда вполне по-человечески, замполит очень ценил Джема. После того, как коллектив художественной самодеятельности прогремел на все областное управление, три года подряд становясь первым, приехали журналисты из центра. И когда вышла целая полоса в газете, где красовался портрет Джема и расписывались его заслуги, замполит вообще растаял и покровительствовал ему во всех вопросах. Даже с режимниками утряс, чтобы они не одолевали без необходимости.

Но сегодня не было причин встречаться – тем более, что утром замполит с безопасником фланировали по плацу, и Джем подходил к ним. Большой необходимости в этом не было, просто визит вежливости, с безопасником у него тоже были хорошие отношения, которыми Джем старался не злоупотреблять, но, если было необходимо, спокойно решал свои вопросы. Они несколько минут постояли втроем и перебросились несколькими фразами – начальство было на расслабоне и вполне было расположено пошутить и посмеяться. Поэтому Джем сейчас был в недоумении, что там могло случиться.

Он пришел в штаб и нашел замполита в самом благодушном настроении. Это был реальный здоровяк с двумя чеченскими войнами за спиной, совершенно не желающий под кого-то прогибаться и имевший непререкаемый авторитет среди других офицеров колонии. Его побаивались за крутой характер и требовательность, а он мог позволить на всех смотреть свысока, даже на проверяющих из управления, которые довольно часто приезжали сюда. Ему они были в какой-то мере безразличны, потому что у него отец был заместителем начальника областного управления. То есть, замполит, а точнее, заместитель начальника колонии по воспитательной работе, был вполне независимым человеком и мог позволить себе жить просто в кайф.

Весело взглянув на Джема, он протянул ему бандероль.

– На вот, тебе с управления передали, там разберешься. Какой-то мужик про тебя в газете прочитал.

Толстый конверт из оберточной бумаги был не подписан, Джем с недоумением взял его и понял, что в нем книга. Ничего не понимая, он распрощался с замполитом и помчался в отряд, но поняв, что до проверки еще есть минут десять решил забежать в библиотеку, чтобы без лишних глаз рассмотреть посылку. Почему-то сердце стало биться быстрее, чем обычно, и пересохли от волнения губы. Завхозы уже разошлись, и дед тоже собирался.

Джем влетел в радиорубку и закрыл за собой дверь. Разорвав конверт, он действительно убедился, что в нем лежит книга. Ничего не понимая, взглянул на автора, и сердце чуть не выскочило из груди – В. Басов. Сработала цепочка ассоциативного мышления – книга, Басов, и дрожащими руками Джем стал судорожно потрошить страницы и прощупывать переплет. Не было сомнения, что друг Гуся нашел возможность передать свою посылку.

Но в книге ничего не было, и Джем словно сдулся. Он еще раз тупо посмотрел на обложку. В.Басов. “Бог и я”. И только тогда догадался достать из пакета сопроводительное письмо.

«Уважаемый друг! Я прочитал о Вас в газете и понял, что Вы реально встали на путь исправления. Мне бы хотелось, чтобы Вы прочитали мою книгу о том, как я нашел Бога. Возможно, она поможет Вам тоже найти правильные ориентиры в жизни»

Джем еще раз посмотрел на невзрачную книгу в серой обложке, потом со всей силы шваркнул ее об стол и пошел на поверку.

Конь Моисея

Ослепительно солнечным утром Моисей и Тарантина неспешно шли по микрорайону, который тоже носил название Солнечный. Точнее, даже не шли, а плавно парили над землей, ощущая нереальную гибкость и легкость в суставах, позволяющую едва касаться асфальта. Во всяком случае, им так казалось, хотя со стороны все выглядело немного по-другому. Редкие прохожие сторонились их и отводили немного испуганные взгляды, встретившись с непроницаемо черными стеклами очков Тарантины.

Уже второй день они чувствовали себя сорвавшими джек-пот. Путем сложновыстроенной комбинации со множеством участников им удалось вымутить несколько стаканов превосходной соломы, и вчерашний вечер на глазах расцветал яркими красками, превращаясь в роскошное летнее утро, в котором не надо было суетиться, нервничать, что-то искать, куда-то спешить. Не было дерганного тремора, не было надломленного голоса, не было тянущей боли в коленях, не было изматывающего желания разом от всего избавиться, любыми путями добыв новый допинг.

У них все было с собой – невероятная солома, сигареты, немножко денег и пьянящее чувство превосходства над серым убогим миром, которому не дано познать чудесное многоцветье Эдема, в который у них есть возможность проникнуть снова и снова. Они практически ни о чем не разговаривали, каждый шел, погруженный в свои ощущения и неторопливые мысли, крутящиеся, в общем-то, об одном и том же – оба думали, как доберутся до пустой квартирки Моисея и спокойненько догонятся. Тем более, там есть видеомагнитофон и пара несмотренных кассет, так что вполне можно неплохо зависнуть.

Они шли мимо сахарно-белых пятиэтажек, в стеклах которых весело сверкало солнце, рассыпаясь звонкими осколками по изумрудно-зеленым газонам и прячась в листве тополей. Два странных человека в грязноватых джинсах и бесформенных растянутых футболках, каким-то странным образом вписавшиеся в гармонию этого утра. И нет ни печали, ни зла, ни гордости, ни обиды.. Внезапный резкий крик нарушил царившую идиллию и вернул обоих к реальности. Откуда-то сверху знакомый женский голос, полный затаенной надежды и боязни вспугнуть эфемерную удачу, едва ли не с мольбой возопил.

– Мальчики, мальчики, подождите, я сейчас к вам спущусь!

Они послушно остановились, поняв, что это их знакомая – Аня Лиса, кричит с балкона третьего этажа. Не прошло и минуты, как она уже стояла перед ними, заискивающе пытаясь заглядывать им в глаза. Тарантина отморозился за своими черными стеклами, но незрячие зрачки Моисея не больше острия иглы говорили, что у ребят все хорошо. Лиса сама не верила своему счастью – ее выламывало уже второй день, не было ни денег, ни возможности пристроиться к кому-нибудь на хвоста, все тело болело и ныло, и с каждым часом ей становилось все хуже. Она буквально взмолилась.

– Ребятки, помогите здоровье поправить, я прям болею сильно! Мож у вас есть хоть чуть-чуть лекарства?!

Моисей индифферентно пожал плечами.

– Ну, так-то есть немножко, варить надо.

Лиса оживилась, реально увидев свет в конце тоннеля.

– Так пойдемте у меня сварим. Я ща сына накормлю, и кухня ваша. Пойдемте, мальчики, а?

Тарантина пожал плечами и согласно кивнул – ему вообще все было сейчас безразлично, можно было и у Лисы сварить. Моисей тоже не стал возражать, и они последовали за сразу же окрылившейся Лисой в ее маленькую тесную квартирку, где на кухне в детском деревянном креслице сидел ребенок и ковырял ложкой манную кашу.

С виду он казался немножко умственно отсталым – у него был совершенно отсутствующий взгляд и странное выражение детского личика. Лиса нетерпеливо начала его поторапливать.

– Ешь, сынок, ешь быстрее, видишь, дяди тебя ждут.

Но сынок, увидев перед собой зрителей, только немножко оживился и начал свой концерт, размазывая по лицу манную кашу, никак не попадая ложкой в рот. Он сжимал ее в маленьком кулачке и с удовольствием пускал слюни, не обращая внимание на возрастающую нервозность мамы. Тарантина и Моисей разместились на жестком кухонном диванчике, наблюдая за попытками Лисы накормить своего малыша. Моисей увидел лежащую на окне коробку пластилина, и в нем всколыхнулась какая-то давно забытая тяга к творчеству – он даже учился в культпросвете когда-то. Он объявил ребенку.

– Я сейчас слеплю тебе лошадку, – и действительно начал потихоньку разминать кусочки пластилина. Окружающая обстановка, грязь и серость, совершенно не трогала его, ему просто было очень хорошо, и ребенок казался ему очень забавным. Тарантина привалился боком к стене и притих – за темными стеклами было непонятно, воткнул он или просто наблюдает за происходящим.

Лиса изнывающе глядела, как маленький человечек ковыряется в тарелке с кашей и у нее было одно желание – схватить эту тарелку и запихнуть кашу ему в рот. Она сдерживалась изо всех сил, только повторяла.

– Ешь, сына, прошу тебя, побыстрее.

Мыслями она была уже на полчаса впереди, когда вожделенный раствор выберется из железной кружки и можно наконец будет избавиться от этой ноющей, выламывающей все суставы боли. Она как заклинание бормотала.

– Давай быстрее, ешь, сына.

Но это не приносило никакого результата. Ребенок, почувствовав себя в центре внимания, которого ему явно не хватало в этой жизни, начал активно самовыражаться, пуская еще больше пузырей и размазывая еще больше каши. Моисей чувствовал,что его накрыла плотная волна кайфа, и если пальцы еще машинально что-то лепили, то глаза уже падали, и сознание плавало все медленнее и медленнее. Он бубнил себе под нос.

– Ешь быстрее, дядя сделает тебе коня, коня, вот смотри…

Он действительно вылепливал нечто похожее на конскую голову, и даже уже начал лепить туловище, но движения его все замедлялись, и пальцы почти перестали слушаться. Лиса бросала на них с Тарантиной завистливые взгляды, с каждой минутой ощущая, как ее все больше охватывает раздражение и нетерпение. Сейчас только сынок с остатками каши отделял ее от вожделенного избавления от нечеловеческой пытки – знать, что все есть, все рядом, надо только, чтобы была доедена эта каша.

– Ешь, сына! – ее голос уже почти кричал, она все труднее справлялась с собой. Моисей сквозь вязкую пелену тумана поглядел из-под почти упавших век на них, и в последний раз пробубнил.

– Я сейчас сделаю тебе коня, – и провалился в сладкое безвременье, так и застыв с конской головой в руке.

Лиса еще сделала попытку уговорить сына есть кашу, но, обернувшись, увидела счастливо воткнувших в блаженном забытье Тарантину и Моисея, и в один момент потеряла самообладание – ей очень не терпелось оказаться в таком же состоянии.