Текст книги "Око за око"

Автор книги: Евгений Санин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Часть вторая

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. Свежие новости

Отправив домой купленных рабов, Эвбулид вернулся к «камню продажи».

Глашатаи на этот раз расхваливали партию чернокожих египтян, поджарых мужчин с острыми плечами. Еще вчера молившие своих богов о высоком разливе Нила, рабы стояли, скрестив на груди жилистые руки, и с тоской смотрели, как поднимаются по ступенькам их будущие хозяева, зажиточные афиняне.

Египтян сменили фригийцы, фригийцев – пленники из Каппадокии, Понта, их – малоазийцев – косматые геты, бородатые тавры…

Эвбулид ревниво оглядывал каждую партию, слушал цены и с радостью убеждался, что самые лучшие рабы этого привоза достались именно ему, да еще по такой смехотворно малой цене!

Подтверждали это и завистливые взгляды соседей. Сомата – что гнездо горных пчел: не успеет самая быстрая найти сладкий цветок, как об этом уже знает весь улей!

Приосанившись, он даже стал давать советы нерешительным покупателям, называя понтийцев – пергамцами, тех, в свою очередь, – каппадокийцами: все эти рабы из неведомой ему Малой Азии были для него на одно лицо.

Вскоре Эвбулида уличили в невежестве, и он, опасаясь насмешек, а пуще того – сглаза, скороговоркой пожелал покупателям благосклонности богов и заторопился с соматы.

Радость переполняла его, искала выхода, но, как нарочно, на всей агоре не было видно ни одного знакомого лица. Даже Армена, которому он мог рассказать о крепости рук сколотов, о сговорчивости их торговца, и того он отправил со своими новыми рабами на мельницу. Эвбулид обошел весь рынок, потоптался перед храмами, у Пестрой Стои и направился в гимнасий, где состязались атлеты. Среди множества зрителей, подбадривающих возгласами потных, обсыпанных мелким песком борцов, он, наконец, увидел несколько своих знакомых. Все они, уже наслышанные о покупке, выразили буйный восторг. Но, узнав, что званого ужина по этому случаю не будет, сразу поскучнели, и один за другим перевели глаза на арену.

«Жаль, что нет Фемистокла!.. – подумал Эвбулид, глядя, как обнаженный атлет под восторженные крики подминает под себя соперника. – Уж он–то иначе порадовался бы за меня!»

Обычно захватывающее его зрелище на этот раз показалось скучным, и Эвбулид выбрался из толпы, забившей здание гимнасия.

Улицы Афин по–прежнему были полны народа. Каждый торопился по своим делам.

Напрасно Эвбулид пытался завести разговор с остановившимся поправить ремешок сандалии гражданином и с зевакой–прохожим. Сославшись на неотложные дела, они продолжили путь. Никому не было дела до счастливого Эвбулида. Лишь философ сам пытался заговорить с ним, как всегда, обо всем и ни о чем. Но до этого ли ему было в такой день!

Так, толкаемый всеми, он медленно брел по бурлящим улицам, пока взгляд его не упал на знакомую надпись, сделанную прямо на стене одной из торговых лавок:

«Здесь, за самую скромную плату, седые снова станут молодыми, молодые – юными, юные – зрелыми мужами! Модная стрижка, бритье, уход за ногтями, ращение волос и самая приятная беседа – только у нас!»

Обрадованный Эвбулид машинально пригладил свои мягкие волосы, отмечая, что давно не мешало бы постричься, придирчиво осмотрел отросшие ногти и, едва сдерживая нетерпение, шагнул через порог лавки.

В тесном помещении было оживленно. Два цирюльника – оба метеки1: худой финикиянин и тучный грек из Элиды ловко обслуживали клиентов. Финикиянин тщательно выбривал щеки молодого грека. Элидец красил волосы пожилому афинянину, придавая им красивый однородный цвет. Слушая вполуха, о чем рассказывают клиенты, они успевали делиться свежими новостями, услышанными от предыдущих посетителей, перебивая друг друга и перевирая их, как только могли.

Два десятка человек, разместившись на лавках вдоль стен, увлеченно беседовали между собой в ожидании своей очереди.

Эвбулид поискал глазами свободное место и направился к дородному капитану триеры – триерарху2, который молча прислушивался к тому, о чем говорят остальные.

– Сегодня на агоре поймали вора! – вытаращив глаза, воскликнул финикиянин. – Мерзавец утянул у торговца рыбой двадцать пять драхм!

– Не двадцать пять – а целую мину! – поправил элидец. – И не в рыбном ряду, а на сомате!

– Говорят, на сомате продавали сегодня полузверей–получеловеков! – подхватил финикиянин, и его глаза стали похожими на круглые блюдца.

– Их было тридцать штук! – кивнул элидец. – Головы – скифов, туловища – циклопов, а на ногах – копыта.

– Один ка–ак кинется на покупателей! Пятеро – замертво, семь пока еще живы!

– Какой–то ненормальный заплатил за них десять талантов!

– Не такой уж он и ненормальный! – возразил финикиянин. – Будет теперь показывать их по праздникам за большие деньги!

Эвбулид слушал метеков и давился от смеха. Слезы выступили у него на глазах.

– Ну и народ эти цирюльники! – обращаясь к триерарху, заметил он. – Голова – скифов… туловища – циклопов… десять талантов!

– Не вижу ничего смешного! – пожал плечами триерарх. – В море я встречал чудовищ и поужаснее! Сирен, мурен–людоедов. Одни только морские звери чего стоят!..

– Да дело в том, что это я купил этих «полузверей–получеловеков»! – пояснил Эвбулид.

– Ты?!

– Да, я!

– И будешь показывать их по праздникам?

– Какие еще праздники! – засмеялся Эвбулид. – Эти рабы – обычные люди, только очень высокие и сильные!

– И ты заплатил за них десять талантов?!

– Десять мин! И было их не тридцать, а только пятеро! И хотя эти пятеро, действительно, стоят тридцати, а то и ста обычных рабов, эти цирюльники вечно все перепутают. Свет не видел больших лгунов и болтунов!

– Пожалуй, ты прав, – согласился триерарх. – Всего десять минут назад этих чудовищ у них было двадцать, а сумма – в несколько раз меньше! – покачал он головой, глядя на заспоривших между собой метеков.

– А я говорю, что Рим двинется сначала на Понтийское царство! – доказывал финикиянин.

– Нет – на Пергам! – возражал элидец. – Он ближе к Риму!

– На Понт! Зря что ли перепуганный Митридат превратил свой дворец в боевой лагерь и спешно вооружает свое войско?

– Царь Митридат день и ночь возится со своим наследником! – качая на руках ножницы, словно воображаемого ребенка, объяснил посетителям элидец. – Что ему Рим? Это Аттал должен волноваться!

– Глупец! Ты забыл, что Аттал – «друг и союзник Рима!», его предки самыми первыми в Азии стали носить этот титул!

– И все равно первым падет Пергам!

– Нет, Понт!

– Аттал!

– Митридат!

– Ты лжец!

– Я лжец?!

В руках цирюльников появились склянки с маслом и благовониями.

– Э–э, да так наши волосы чего доброго останутся без масла! – не без тревоги заметил триерарх и громовым голосом проревел: – А ну, кончай даром сотрясать воздух, трезубец Посейдона вам в глотки! Оба вы лжете!

– Как это оба? – опешил финикиянин, невольно опуская пузырек. – Если лжет он, то значит, прав я!

– Да! – подтвердил элидец. – А если он лжет – то моя правда!

– Кто–то же из нас двоих должен быть прав?

– Никто! – отрубил триерарх. – Ты, хитрец из Финикии, лжешь потому, что Рим плевать хотел на всех своих друзей! Македония и Каппадокия тоже были его союзниками, и что с ними теперь? А твои слова, блудный сын Элиды, лживы хотя бы уже потому, что у Митридата с Лаодикой нет наследника! Царю все время некогда, он почти не бывает в Синопе, проводя дни и ночи в учениях своих войск!

– Ага! – обрадовался финикиянин. – Значит, прав все–таки я: Митридат готовится к войне с Римом!

Триерарх обвел глазами примолкших посетителей и отрезал:

– Войско царю Понта нужно для того, чтобы захватить Вифинию и Армению! А Рим больше не опасен ни Митридату, ни Атталу. Недавно я был в Сицилии и могу сказать, что у Рима руки теперь коротки!

– Я слышал, Евн уже взял город Катану и осадил Мессану! – сообщил нарядный щеголь, поправляя на плече дорогую фибулу. – Но ведь это же на самой границе с Италией! – обрадованно воскликнул элидец.

– А я что говорил? – улыбнулся триерарх. – Новосирийское царство растет день ото дня! А Евн ведет себя, как настоящий базилевс!

– Вот было бы славно, если б его рабы вошли в Италию!.. – мечтательно причмокнул языком финикиянин.

– И навсегда покончили с этим Римом! – поддержал элидец.

– Этого не будет, – неожиданно раздался уверенный голос с порога. – Никогда.

Посетители цирюльни с изумлением взглянули на вошедшего. Это был высокий стройный грек лет семидесяти, с аккуратно завитыми седыми волосами.

– Полибий… Полибий… – послышался восторженный шепот.

Изумление на лицах сменилось почтением. Греки задвигались, стараясь высвободить рядом с собой место для редкого гостя.

Эвбулид тоже отодвинулся от триерарха. Он сразу узнал Полибия, которого видел еще под Карфагеном, в свите главнокомандующего римской армии Сципиона Эмилиана. Когда консул благодарил Эвбулида за спасение своего центуриона, Полибий тоже сказал несколько добрых слов соотечественнику и с тех пор всегда узнавал Эвбулида. Вот и сейчас он приветливо улыбнулся ему как старому знакомому.

Ловя на себе завистливые взгляды, Эвбулид вежливо спросил у Полибия:

– Скоро ли ты порадуешь нас окончанием своей «Всеобщей истории»?

– Надеюсь, что скоро, – дрожащим голосом, выдававшим его возраст, охотно ответил Полибий. – Работается мне, правда, увы, не так легко, как прежде. Быстро устаю. Вот и сейчас даже не смог дойти до дома, – пожаловался он, – решил зайти сюда, отдохнуть… Да и годы, кажется, сделали меня сентиментальным. Приходится затрачивать немало усилий, чтобы продолжать свою «Историю» без прикрас и слезливости.

– Я читал твою последнюю книгу, в ней ты полностью верен себе! – уважительно заметил Эвбулид и добавил то, что слышал от философов у Пестрой стои: – Это прекрасное знание материала, глубокая философская оценка каждого приводимого тобой факта!

– Правда? – по–детски обрадовался похвале Полибий и вздохнул: – Это умение быть точным во всем с каждым днем дается мне все труднее…

– И тем не менее ты написал тридцать два великолепных тома!

– Уже тридцать пять! – поправил Эвбулида Полибий и пояснил: – За два с половиной года, что я снова провел в Риме, я закончил еще три тома. Еще пять – и я расскажу потомкам, как Рим в течение каких–то пятидесяти лет стал властелином всего мира!

– Как жаль, что я смогу узнать об этом лишь через несколько лет, когда ты закончишь весь свой труд! – вздохнул Эвбулид.

– Ну отчего же? – улыбнулся Полибий, и в его голосе появились молодые нотки. Эвбулиду даже поверилось в слухи, что историк до сих пор катается на лошади! – Я этого не скрываю и сейчас!

Ножницы и расчески замерли в руках метеков. Посетители в дальних углах даже привстали со своих мест, чтобы слышать каждое слово знаменитого историка.

– Если ты читал мои прежние тома, – продолжал Полибий, – то знаешь, что я отношусь ко всем государствам, как к живым организмам. Каждое государство рождается, мужает и … умирает. Так было с Персией, с Македонией… Так, увы, происходит сейчас и с нашей Грецией. С Римской республикой дело обстоит совершенно иначе. Преимущества ее государственного строя так велики, он столь совершенен, что я сулю Риму расцвет и незыблемость на все времена!

– Как? – воскликнул пораженный триерарх. – Бесчинства римских легионов в чужих землях будут продолжаться вечно?!

– Я всегда был противником излишней жестокости римлян и не скрывал этого ни здесь, ни в Риме! – возразил Полибий. – Но тысячу раз я согласен с выводом Панеция, который оправдывает политику Рима тем, что только единое мировое государство может осуществить божественное единство разума на земле!..

– Кажется, старик выжил из ума! Сейчас я высеку его собственным же кнутом! – прошептал на ухо соседу триерарх и громко, чтобы все слышали, спросил у Полибия:

– Так значит, каждое государство, совсем как человек, рождается?

– Да, – охотно кивнул тот.

– Мужает и гибнет?

– Конечно!

– Но тогда, по твоим же словам, если Рим родился и сейчас возмужал, то он должен и погибнуть! – торжествующе воскликнул триерарх. – И чем раньше, тем лучше для всех нас! – ударил он кулаком по лавке.

– Рим? – вскричал Полибий. – Никогда! Рим – это счастливое исключение! Это – верх справедливости…

– То–то этот Рим забрал тебя с тысячью заложников себе, а вернул живыми лишь триста! – усмехнулся в дальнем углу пожилой афинянин.

– Рим – это идеальный государственный строй! – Не слушая больше никого, увлеченно твердил Полибий. – Это смешанные надлежащим образом все три известные формы правления: монархия, аристократия и демократия, это…

– И такому человеку благодарные греки поставили памятники в Мегалополе, Тегее, Мантенее, десятках других городов! – печально вздохнул триерарх.

– Ты забыл, что он десять лет назад вступился за Грецию! – с укором напомнил Эвбулид. – И сенат пошел на уступки только из уважения к его авторитету!

Метеки, освободив кресла, почти одновременно подскочили к Полибию, который уже рассуждал сам с собой, перейдя на чуть слышный шепот.

– Садись в мое кресло! – умоляюще заглянул ему в глаза финикиянин.

– Нет, в мое! – оттеснил его плечом элидец.

Полибий очнулся и невидящим взглядом обвел цирюльню. Остановил удивленные глаза на почтительно склонившихся перед ним метеках.

– Не беспокойтесь! Я отдохнул! – воскликнул он, легко поднимаясь с лавки. – Мне надо спешить – меня ждет тридцать шестая книга моей «Истории»! Весь смысл моей жизни заключен в этом труде!

– А разве ты не желаешь обновить завивку на своих кудрях?

– Или привести в порядок ногти?

– Как–нибудь в другой раз! – возразил историк и с несвойственной его возрасту быстротой направился к двери: – Мой труд торопит меня…

– Тогда ваша очередь! – разочарованно обратились метеки к триерарху и Эвбулиду.

Снова защелкали ножницы, запахло благовониями.

Ощущая приятный озноб в голове от беглых прикосновений металла, чувствуя, как отмокают пальцы в теплой воде, настоянной на травах, Эвбулид никак не мог взять в толк, что происходит в мире. Странные странности! Римлянин дает ему, греку, в долг, в чем отказали Эвбулиду его соотечественники. А греки, причем такие, как Полибий и Панеций, защищают кровожадный Рим, оправдывая все его убийства и войны, в том числе и порабощение Греции… От этих тревожных мыслей его отвлек финикиянин. Он поднес к лицу Эвбулида зеркало и спросил:

– Может, завить волосы? Это сейчас очень модно, особенно если идешь на званый ужин!

– Да, пожалуй, – согласился Эвбулид. А его сосед триерарх неожиданно захохотал:

– Тогда завивайте меня в три раза крепче, потому что я зван сегодня сразу на три ужина. И, клянусь трезубцем Посейдона, – мрачнея, пообещал он, – напьюсь на них так, что позабуду и Рим, и всех его прихвостней!

2. Двадцатилетняя Гедита

Когда Эвбулид вернулся домой, в мужской половине все уже было готово к приходу знатного гостя.

Клине, всегда покрытые грубым шерстяным сукном, на этот раз были застланы яркими, дорогими покрывалами, приданым Гедиты, вынутым из сундуков; Армен сдвинул их так, чтобы Эвбулиду было удобно вести беседу с Квинтом.

Еще три клине, одолженные у соседей, стояли у стены на тот случай, если Квинт приведет с собой товарищей или заявятся незваные гости – параситы1.

Тазы для умывания, венки из роз, расшитые цветами подушки и пестрые коврики – все лежало на своих местах.

За несколько часов, которые провел Эвбулид в цирюльне, повар, судя по ароматам, идущим из кухни, честно зарабатывал две драхмы.

– Гедита! – громко позвал Эвбулид, довольно потирая ладони.

– Иду–у! – послышалось из гинекея.

Что–то в голосе жены приятно удивило Эвбулида. Таким он слышал его разве что тринадцать лет назад из приоткрытых окон ее девичьей комнаты.

– Гедита! – нетерпеливо повторил он.

– Я здесь…

Эвбулид оглянулся и замер.

На пороге гинекея1 – словно и не было этих тринадцати лет – стояла Гедита! Куда делись хмурые морщинки, старящие ее лицо? Где поселившиеся в ее глазах усталость и недовольство? Всегда покрытые пеплом домашнего очага волосы на этот раз были тщательно уложены волнистыми локонами. Щеки и губы аккуратно раскрашены в нежный румянец. Брови подчеркнуты сажей, веки оттенены углем. Но главное – глаза. Они были прежними – молодыми и счастливыми. А еще духи – Эвбулид сразу узнал их запах и вспомнил: свадебный месяц гамелион, полнолуние, прячущая под покрывалом лицо Гедита и священный гимн, которым встречали их родители и соседи:

«О, Гимен, о, Гименей!..»

Гедита смутилась от долгого взгляда мужа, опустила глаза и ласково, совсем как в дни их минувшей молодости, сказала:

– Эвбулид, наконец–то и наш дом заметили боги… Неужели это были наши рабы?

– Наши, Гедита! Конечно же, наши!

– С такими рабами мы действительно расплатимся с Квинтом! А я так боялась…

– Видишь – и совсем напрасно!

Эвбулид подошел к жене и тоже, как в молодости, взял ее за руки. Шепнул на ухо:

– А знаешь, как мы отблагодарим нашего главного покровителя – Гермеса? Сына, который родится у нас после сегодняшней ночи, мы назовем его именем!

– Эвбулид! Здесь же дети…

Гедита со счастливым укором показала глазами на приоткрытую дверь гинекея, откуда выглядывали Фила и Клейса.

– Ну и что? – воскликнул Эвбудил и подхватил на руки младшую дочь: – Фила, Клейса, скажите маме, вы хотите, чтобы у вас был братик по имени Гермес?

Фила стыдливо закрыла лицо платком и скрылась за дверью. Клейса, забавно выговаривая слова, спросила:

– А он тоже будет из глины, как тот Гермес, что живет у нас за дверью?

– О боги!..

Эвбулид быстро опустил Клейсу на пол и ударил себя кулаком по лбу.

– Забыл! Совсем забыл…

– Что случилось? – встревожилась Гедита. – Эвбулид, на тебе же лица нет!

– Я…

– Ну, говори же, говори!

– Я обманул бога!

– Ты?! Ты, всерьез не обманувший в жизни ни одного человека – обманул бога?! Эвбулид, ты наговариваешь на себя!

– Если бы это было так! – Эвбулид тяжело опустился на клине.

– Сегодня утром я пообещал Гермесу, что поставлю ему в случае удачи каменную статую и новый алтарь, принесу в жертву лучшего поросенка, какого только можно будет найти на агоре! И вот он подарил нам удачу, да что удачу – счастье! А я с этими проклятыми атлетами и цирюльниками забыл о своем обещании!

– Что же теперь делать, Эвбулид? – встревожилась не на шутку Гедита.

Эвбулид вскочил с клине, отталкивая бросившегося к нему на помощь Армена, сам начал завязывать ремешки на сандалиях.

– Скорее на агору! – бормотал он, путаясь с непривычки в ремешках и, в конце концов, позволяя Армену обуть себя. – В лавки каменотесов, в мастерские скульпторов…

Громкие удары железного молотка в дверь оборвали его на полуслове.

– О, Афина! – прижала к лицу ладони Гедита. – Что же теперь будет? Может, Квинт подождет, пока ты сбегаешь? – с надеждой спросила она.

– Квинт? – грустно покачал головой Эвбулид. – Никогда!

Стук в дверь повторился.

– Армен, – слабо надеясь, что это пожаловал Демофонт за старым долгом или кто–нибудь из дружков Диокла, окликнул Эвбулид. – Что стоишь? Иди, посмотри, кто там?

Кряхтя и отряхивая с хитона мучную пыль, принесенную с мельницы, старый раб медленно прошел через комнату. Неторопливо открыл дверь, за которой тут же послышалась ругань, сопровождаемая звонкой затрещиной, и возвратился с несвойственной ему быстротой.

– К тебе гость, господин, – потирая затылок, сказал он. – Велено доложить: Квинт Пропорций, благородный квирит1 всаднического сословия…

3. Благородный квирит

– Эгей, Эвбулид, Марс тебя порази! – прогремело за порогом. – Ты что – нарочно забрался в это проклятое богами место Афин?!

Гедита проворно подхватила на руки заплакавшую Клейсу и скрылась в гинекее. Обычай запрещал ей находиться в мужской половине в присутствии чужих людей, и она не могла даже поблагодарить римлянина за все, что он сделал для них.

Дверь грохнула, закрываясь, словно в нее попал свинцовый снаряд, пущенный из пращи умелой рукой.

Квинт Пропорций стоял на пороге, с недовольством разглядывая заляпанные зловонной грязью сапоги из мягкой темной кожи, скрепленные на подъеме красивой пряжкой в форме полумесяца.

– Или я дал тебе недостаточно денег, чтобы ты мог пригласить меня в более достойное место? – отрывисто бросил он, хмуро осматривая закопченные стены и низкий потолок.

– Не беспокойся, Квинт! – радушным тоном поспешил смягчить раздражение гостя Эвбулид. Он подтолкнул к римлянину Армена и пообещал: – Сейчас мой раб разует тебя и почистит твои дорогие сапоги! Они станут еще лучше, чем когда ты впервые увидел их в лавке сапожника!

– Я вообще не видел их в лавке у сапожника, потому что это подарок брата! – желчно возразил Квинт, скользнул по Армену презрительным взглядом и процедил сквозь зубы: – Разве этот раб годен еще на что–нибудь? Такого я давно бы уже отправил на остров Эскулапа!

Римлянин перехватил благодарный взгляд Армена, принявшего его слова за чистую монету, и нахмурился:

– К тому же он глупец и неуч. Пусть лучше приведет с улицы моего раба и отвяжет твою собаку. Я не желаю, чтобы расплодившиеся в ваших Афинах параситы и бродяги помешали мне приятно провести вечер!

– Но у меня нет собаки! – развел руками Эвбулид. – Мне пока нечего охранять от воров.

– Тогда возьми веревку и привяжи к двери этого старого раба! – проворчал Квинт. – Да вели ему лаять погромче на прохожих. Хоть какая–то польза будет от дармоеда!

Эвбулид незаметно для гостя сделал Армену знак убираться из комнаты. Армен выскользнул в дверь, и почти тут же в дом вбежал смуглый египтянин. Упав на колени перед Квинтом, он ловко снял с него сапоги, пододвинул таз с водой и столик с благовониями, тщательно вымыл ноги своего господина, обильно надушил их. Затем схватил под мышку грязные сапоги и стремглав бросился с ними в угол – приводить в порядок. И все это – без единого слова.

– Твой раб на зависть! – воскликнул Эвбулид, привыкший видеть в чужих домах и на улицах Афин ленивых, вечно огрызающихся рабов. – Но почему он все делает молча? Ты, наверное, недавно купил его, и он еще не понимает ни эллинской, ни вашей речи?

– Он все понимает, мерзавец! – усмехнулся Квинт. – Просто не разговаривает.

– Так он – немой?

– Он более чем немой! – подчеркнул Квинт и, видя, как вытягивается лицо Эвбулида, объяснил: – Я запрещаю своим рабам разговаривать. Зачем? Лишняя роскошь. Рабы – это орудие труда, такие же, как телега или мотыга. Скажи, разве ты видел, чтобы телега разговаривала или мотыга смеялась?

– А если ему захочется поговорить? – с жалостью покосился на чистящего сапоги египтянина Эвбулид. – Мало ли – земляка встретит или случайно что–нибудь скажет?

Квинт равнодушно пожал плечами.

– Тогда, клянусь Марсом, это будут последние слова в его мерзкой жизни. Я прикажу вырвать ему язык. А если после этого он, как ты выразился, «случайно» еще и замычит, – шумно зевнул он, – я велю раздробить ему колени, как последнему беглецу или вору, и выброшу за забор – подыхать!

– И после этого ты не боишься иметь у себя в доме насмерть озлобленных рабов? – зябко поежился Эвбулид.

– Сколько рабов – столько врагов, как говорят у нас в Риме! – усмехнулся Квинт. – Зря что ли я держу у себя нескольких преданных мне надсмотрщиков? Эти негодяи из страха, чтобы я не отослал их на рудники или не продал ланисте в гладиаторы, доложат мне то, о чем еще только начинают замышлять рабы! Они передадут мне мысли даже мертвого! Но я и сам вижу своих рабов насквозь. Как считаешь – о чем сейчас думает этот негодяй?

Квинт кивнул на египтянина, который, вздрогнув, еще быстрее стал водить тряпкой по сапогам. Эвбулид взглянул на раба и предположил:

– О чем еще может думать всегда голодный раб?.. Наверное, слышит вкусные запахи и хочет есть. Ты позволишь Армену накормить его на кухне?

– А это ты сам спроси у него! – предложил Квинт.

– Но ведь ты… вырвешь у него за это язык!

– Конечно!

Римлянин, с усмешкой взглянув на растерявшегося Эвбулида, сам обратился к рабу:

– Как ты посмел не ответить моему другу? Египтянин вздохнул и стал водить тоскливыми глазами по комнате.

– Квинт, не надо! – не выдержал Эвбулид, жалея, что поддержал этот разговор.

Но римлянин не унимался.

– Значит, ты и мне не хочешь отвечать? – с угрозой спросил он раба. – Знаешь, как я поступаю в таких случаях? А ну выбирай, что тебе дороже – язык или голова, с которой ты сейчас же распростишься за неподчинение господину?!

– Квинт! – закричал Эвбулид, с ужасом глядя на сжавшегося раба. Понимая, что еще мгновение, и египтянин не выдержит этой пытки, он хлопнул в ладоши: – Эй, повар!

– Да, господин? – тут же послышалось из кухни.

– У тебя все готово?

– Конечно!

– Вноси!

Эвбулид, словно ненарочно, встал между Квинтом и рабом и стал показывать гостю, на какое клине ему забираться.

Собственноручно пододвинул для удобства под ноги римлянина маленькую скамейку. Остывая, Квинт погрозил рабу кулаком, забрался на покрывало и лег, опираясь на левую руку.