Текст книги "Алмазный остров"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Влодзимеш вошел, представился и заявил, решив с ходу брать быка за рога:

– Я желаю служить у вас в самом секретном отделе.

– Да? – изумленно поднял кустистые брови генерал. Столь откровенные нахалы встречаются не часто.

– Да, – ответил Ренке. – Я готовился к этому всю свою жизнь.

– Похвально, – отозвался на сие заявление Иван Александрович Фуллон, – весьма похвально. А, простите, сколько вам сейчас лет?

– Скоро будет восемнадцать, – ответил Влодзимеш.

– Вы знаете, юноша, – генерал снисходительно посмотрел на Ренке, – у нас в секретном отделе служат только кадровые армейские офицеры, прошедшие тщательнейшую проверку и окончившие специальную школу в Петербурге.

– Гимназическое образование дает мне при поступлении на службу чин юнкера, – парировал тираду генерала Влодзимеш.

– Необходима еще выслуга лет в армии. Как минимум, два года, – заметил в ответ на это генерал Фуллон.

– Я достаточно подготовлен, ваше превосходительство, чтобы приступить к исполнению обязанностей секретного агента хоть сию минуту, – вскинув голову, твердо произнес Ренке.

– Вы это серьезно? – уставился на слишком настойчивого юношу генерал-адъютант.

– Вполне, – ответствовал Влодзимеш. – Можете проверить.

– Проверить? – Иван Александрович раздумчиво посмотрел на настырного юношу. – Извольте…

В принципе, его превосходительство Иван Александрович Фуллон был человеком добрым и обходительным. Его трудно было представить как лихим рубакой, так и гордым лейб-гвардейцем, а уж жандармом – тем паче. Однако и тем, и другим, и третьим остзейский православный дворянин Иван Александрович был и являлся.

Еще будучи корнетом, он связал себя с Царством Польским, когда через год после окончания Николаевского училища гвардейских юнкеров разгонял в январе 1863 года мятежных поляков, вознамерившихся восстановить конституцию 1815 года.

Он служил в армейской пехоте, в чине майора заведовал окружным провиантским магазином Варшавского интендантского управления, откуда был причислен к походной канцелярии Его Императорского Величества, где дослужился до чина флигель-адъютанта.

Затем была служба в пехотном Двинском полку и командование Петербургским лейб-гвардии полком, что являлось весьма почетным и сулило дальнейшее продвижение в чинах. Что и произошло, так как после полка Иван Александрович получил бригаду и чин полковника, а затем и дивизию – естественно, с чином генерал-майора.

А рубеж девятнадцатого и двадцатого веков ознаменовался для Ивана Александровича Фуллона получением чинов генерал-лейтенанта и генерал-адъютанта, ордена Святого Станислава первой степени и прусского Ордена Короны первой степени с бриллиантами. Должность ему также досталась немалая: начальник Варшавского губернского жандармского управления. Надлежало ознакомиться с сыскной и правоохранительной деятельностью хотя бы по верхушкам, но их превосходительство генерал-лейтенант Фуллон пошел дальше. Помимо изучения разного рода инструкций и наставлений, Иван Александрович прочитал массу специальной литературы с грифом «Секретно» и «Только для служебного пользования», а также литературу детективного жанра, в частности рассказы Артура Конан-Дойля, Эмиля Габорио и Эдгара По. Из произведений последнего – естественно, видоизмененных до неузнаваемости – и решил начальник Варшавского ГЖУ задать этому самонадеянному мальчишке Володе Ренке задачку позаковыристей. А поскольку решить ее он не сможет, то Иван Александрович будет иметь полное основание отказать этому Ренке в его притязаниях на службу в жандармерии или полиции. И по-отечески посоветовать заняться чем-нибудь другим…

– Итак, – начал генерал-адъютант, хитро поглядывая на Влодзимеша, – вот вам ситуация. У одной пани высшего света пропало компрометирующее ее письмо. Человек, который похитил это письмо, ей известен. И он начинает шантажировать ее. В полицию она обратиться не может, потому что не желает огласки. И она пришла к вам с просьбой помочь ей вернуть письмо… – Иван Александрович сказал это и в упор посмотрел на Ренке: – Каковы будут ваши действия?

– А мне известен человек, взявший это письмо? – поинтересовался Влодзимеш.

– Положим, нет, – ответил генерал-адъютант.

– Тогда я постараюсь сначала узнать о похитителе письма как можно больше, – заявил Ренке.

– А что именно? – спросил Иван Александрович, поглядывая на юношу с уже некоторым интересом.

– Характер, наклонности, привычки, взгляды на жизнь, мировоззрение… По возможности, конечно, – поспешил добавить Ренке, так как уже хорошо знал в свои семнадцать лет, что чужая душа – потемки.

И вообще, сей юноша весьма быстро накоплял жизненный багаж, и его «дорожная сумка», именуемая жизненным опытом, стремительно тяжелела и весила уже более, нежели у рядового молодого человека, скажем, двадцати трех – двадцати пяти лет…

– Еще пристрастия, интересы, увлечения, слабости, пороки, если они имеются… – продолжал перечислять Ренке качества, присущие человеку в отдельности и людям вообще. Выражение лица генерал-адъютанта сменилось со снисходительного сначала в удивленное, затем в любопытствующее и заинтересованное…

– А каким образом вы намерены узнать все это? – чуть подавшись к юноше, спросил начальник жандармского управления.

– Путем розыскных действий и личного знакомства с похитителем письма, – ответил Влодзимеш и поднял живые ясные глаза на генерал-адъютанта.

– Вы намерены лично познакомиться с ним? – с интересом спросил Иван Александрович.

– Намерен, – подтвердил Ренке.

– С какой целью?

– Дабы иметь подтверждение к уже собранным на него материалам. Или опровержение, – быстро добавил Влодзимеш.

– Любопытная точка зрения. А зачем вам, милейший, нужно знать этого человека? – задал вопрос генерал-лейтенант, который, как надеялся главный жандарм Варшавской губернии, поставит упрямого парня в тупик.

– Это мне необходимо по двум причинам, – не раздумывая, ответил Ренке. – Первая. Возможно, узнав о его пристрастиях, пороках и слабостях, на него удастся собрать компрометаж. Тогда может состояться простой обмен: я ему отдаю компрометаж на него, он мне – письмо, компрометирующее пани высшего света…

– Ну, это понятно, – скорее пробормотал, чем ответил генерал-адъютант Фуллон, поскольку паренек Володя оказался не таким простым и наивным, как поначалу о нем подумал Иван Александрович. – А какова вторая причина?

– Вторая причина… Если знать об этом человеке как можно больше, это позволит догадаться, где он прячет письмо. А догадавшись, мы сможем изъять его, – ответил Ренке.

– Поясните, – предложил Влодзимешу генерал-адъютант.

– Поясняю, – ответил Ренке. – Если похититель письма человек мышления обыкновенного, то есть массового, то он наверняка спрячет письмо куда-нибудь в ножку стола, потайное дно бюро, двойное дно чемодана или какой-либо подобный тайник. Тогда, воспользовавшись его отсутствием, можно будет метр за метром исследовать на наличие тайника его квартиру или дом и, в конце концов, сыскать письмо. Если же данные, собранные о похитителе, позволят сделать вывод, что человек этот мышления неординарного, то, скорее всего, письмо будет лежать на самом видном месте, то есть невидимом для обычного глаза. Ведь когда объект близко – часто искажена перспектива. И этот объект глаз просто не видит. К тому же истина не всегда сокрыта за семью печатями и может просто лежать на поверхности. К примеру, обычно – скажем, на карте – мы очень внимательно ищем и находим все мелкие наименования населенных пунктов, а вот крупные, да еще написанные с большими интервалами между буквами, не видим. Так же и с этим письмом. Его тогда нужно будет искать среди бумаг, разбросанных на столе, на бюро, в кармане шлафрока, а возможно, и приколотым к стене…

– Браво, Владимир Августинович, – генерал-лейтенант Фуллон уважительно назвал юношу по имени-отчеству и даже два раза прикоснулся ладонью к ладони, изображая аплодисменты. – Вы прекрасно справились с первой задачей. А разрешите задать вам еще одну?

– Извольте, – спокойно произнес Влодзимеш.

– Хорошо. – Генерал Фуллон совершенно серьезно посмотрел на собеседника. – Вам показалось, что за вами следят. Как удостовериться в этом? Или в обратном? И, по возможности, незаметно для того, кто следит за вами, – добавил начальник жандармского управления.

– Это довольно просто, – заметил Ренке.

– Не думаю, – возразил ему на это Иван Александрович. – Обнаружить слежку опытного филера – целое искусство, которому нужно долго и основательно обучаться.

– Совершенно с вами согласен, господин генерал. Этому искусству вполне возможно обучиться, – невозмутимо ответил Влодзимеш.

– Тогда… Слушаю вас.

– Существует несколько способов обнаружить за собой слежку, – начал Ренке. – Первый, я называю его «способом развязавшегося шнурка», состоит в том, что вы якобы обнаруживаете, что у вас развязался шнурок ботинка. Вы наклоняетесь и незаметно бросаете взгляд назад. Он более незаметен, нежели просто оглянуться, и будет невидим для преследующего вас человека…

– Хм, возможно, – отреагировал генерал Фуллон. – Продолжайте…

– Второй способ, я называю его «зеркало», предполагает остановиться у какой-нибудь зеркальной или просто стеклянной витрины и, якобы рассматривая выставленные в ней товары, проследить по отражению в ней, не остановился ли кто также. Запомнить его. И в случае, если он встретится или будет замечен еще раз, можно сделать вывод, что этот человек за вами следит. А затем постараться оторваться от него, если в этом есть серьезная необходимость.

– А как оторваться? – с большим интересом спросил Иван Александрович.

– Уйти проходными дворами…

– Еще какие-либо способы обнаружения слежки вам известны? – поинтересовался генерал Фуллон.

– Да, – ответил Влодзимеш.

– Слушаю вас.

– Следуя, скажем, по улице, надо вдруг остановиться, словно спохватившись, что вы чего-то забыли, и повернуть назад прямо в противоположном направлении тому, каким вы шли до этого. Идти, скользя взглядом по лицам прохожих, стараясь их запомнить. Потом снова повернуть назад через какое-то время, снова как бы мимоходом глядя на лица прохожих. И если встретится знакомое уже лицо, – все! Этот человек явно за вами следит…

– Вопросов больше не имею, – удовлетворенно произнес генерал-лейтенант и взялся за раструб телефона. – В жандармские офицеры я вас пока, – паузой он подчеркнул последнее слово, – взять не могу, но буду рекомендовать вас начальнику сыскного отделения господину надворному советнику Сысоеву Константину Дмитриевичу. Вас это устроит?

– Устроит, – расплылся в улыбке Влодзимеш.

– Так я телефонирую ему о вас? – повторился генерал-лейтенант. – Учтите, секретный агент – это на всю жизнь.

– Я согласен, – сказал Ренке.

– Хорошо, – сказал Иван Александрович, и через несколько минут Ренке уже ехал на извозчике к надворному советнику Сысоеву.

Константин Дмитриевич принял его по-простому. Напоил чаем, а затем много и долго расспрашивал. Задавал разные вопросы, кажущиеся Влодзимешу пустыми, малозначащими и к делу не относящимися: кто его отец и мать, есть ли у него девушка, нравится ли ему синематограф, какие игры были у него самыми любимыми в детстве и что он в настоящий момент читает. К примеру, Ренке совершенно был сбит с толку вопросом, любит ли он стихи. Стихи Влодзимешу нравились, но ответить правду было как-то неловко. В конце концов, он ведь не барышня, чтобы ему нравились стихи, верно? Так примерно он и ответил, чем вызвал у надворного советника кривоватую усмешку.

– Читать стихи и любить их очень полезно, – заметил надворный советник. – А писать – тем паче. Это развивает образное и аналитическое мышление. Советую начать.

– Ну, я пописывал… немного… в детстве, – попытался исправить свою ошибку Ренке.

– Вот и славно, – хмыкнул на это Сысоев и добавил: – Я, признаться, так и думал.

Он начальника сыскного отделения нельзя было скрыть даже крохотную тайну. Его глаза были словно рапиры, которые пронизывали все потаенные места, о которых хотелось умолчать. Поняв, что надворному советнику лучше говорить чистую правду, Влодзимеш расслабился и на последующие вопросы отвечал искренне и без намека на утайку. Оказалось, что это легче и проще, чем обдумывать ответы, чтобы подать их «в лучшем свете», дабы произвести положительное впечатление. К тому же с Сысоевым сделать это было положительно невозможно: свое впечатление о человеке он всегда формировал самостоятельно и никогда не попадал под влияние других взглядов.

Сысоев тотчас заметил, что кандидат теперь вполне искренен, и ходом «дознания», как он это называл для себя, остался доволен. А парень… Что ж, он производил впечатление весьма неглупого и исполнительного малого, готового добиваться своих целей независимо от количества преград и трудностей. А это в деле сыщика весьма важное качество.

– Значит, хотите служить секретным агентом? – без затей спросил Константин Дмитриевич, когда вопросы закончились.

– Да, – просто ответил Ренке.

– У вас фамилия Ренке; это значит, что вы немец? – поинтересовался Сысоев.

– Не совсем, – не сразу ответил Влодзимеш. – Фамилия действительно немецкая. Но, кроме немецкой крови, во мне течет еще польская, украинская, русская. А вторая бабушка, по матери, была литовкой. Так что кто я, и сам толком не знаю.

– Смешение кровей обычно приводит к хорошему потомству, – раздумчиво произнес надворный советник. – Рождаются умные, красивые, смелые люди… – Он пристально посмотрел на Ренке: – Хорошо, ты принят в сыскное отделение секретным сотрудником. Пока сверх штата. А там поглядим…

Смотреть пришлось недолго, всего-то два месяца. Испытательный срок закончился, когда Влодзимеш выследил самого Шрама, рецидивиста-мокрушника, на счету которого было восемь загубленных душ и какового искали в сорока восьми губерниях империи. Хитрый был, бестия, как лиса! И прятаться умел. А вот от Ренке ему спрятаться не удалось. Секретный сотрудник сыскного отделения вне штата Владимир Августинович Ренке, как его станут звать после этого дела, выследил душегуба в две недели и сдал полиции аккуратно, чисто и совершенно «тепленьким». Шрам спал в постели с «маргариткой», то бишь профессиональной проституткой, когда его разбудил сам Сысоев. Потом короткая борьба и… железо по рукам и ногам. Обошлось без единого выстрела.

Через день Владимир Августинович был принят в Варшавское сыскное отделение Губернского полицейского управления штатным сотрудником 1-го класса, а в его формулярном списке появилась первая запись: принят на службу в Варшавское полицейское управление чиновником 1-го класса с причислением к Министерству внутренних дел. (Потому как написание в формулярных списках о принятии на службу секретным агентом не практиковалось. Ибо что это за секретный агент, ежели об этом будет написано откровенно?)

Два года Ренке занимался тем же, чем и профессиональные «охотники за головами» на Диком Западе Северо-Американских Штатов. Только в отличие от американских охотников, выслеживающих добычу-преступника и зачастую уничтожавших ее физически, Владимир только разыскивал таковых и сдавал полиции. За что и получал неплохую мзду из «резервного фонда».

Девятьсот третий и последующие два года были очень сложными для службы в полиции. После двадцать девятого января 1905 года, когда силой была прекращена всеобщая забастовка в Варшаве, начались массовые покушения на полицейских. Из сыскного отделения были убиты два пристава и надзиратель. В самого Сысоева стреляли дважды, а один раз прямо ему под ноги была брошена бомба, которая, к счастью, не разорвалась и испустила только легкий зловещий дымок.

Эсеровские боевики стреляли во всех, носивших голубые жандармские мундиры. Стреляли из-за угла, в спину. Всего из Губернского жандармского управления было убито восемнадцать и ранено шесть человек. Появляться на улицах и прочих общественных местах в мундире Министерства внутренних дел также было опасно.

В таких условиях действовать было крайне сложно. При обнаружении слежки «объект» вполне мог всадить пулю в лоб. Также трудно было вести дознание. Законопослушные граждане до того были запуганы всякими синдикалистами, анархо-коммунистами, социалистами и прочим революционным отребьем, что просто отказывались отвечать даже на самые невинные вопросы.

Помимо прочего, Варшаву заполонили уголовники и фартовые. Было похоже, что они съехались из всех губерний России, откуда их стали выживать отстрелами после принятия закона о военном положении. Подломы и грабежи стали случаться в городе по нескольку раз на дню. Да еще эксы – экспроприации товаров в магазинах и имущества богатых граждан под предлогом осуществления программы «равенства и братства». Словом, обстановочка была крайне сложной. Однако Володя Ренке справлялся! От усталости, бывало, он валился вечерами с ног, но порученные задания всегда выполнял успешно и по-немецки аккуратно и добросовестно.

В середине 1905 года, лично выследив и арестовав одного из лидеров и идеологов боевой организации анархо-коммунистов Самюэля Яковлевича Брешко-Брюшковского, Владимир Августинович Ренке был награжден орденом Святого Станислава третьей степени, премией в восемьсот рублей и чином губернского секретаря, равного по табелю о рангах воинскому званию подпоручик.

Два года службы прошло (даже больше), чин равнялся офицерскому, и можно было писать рапорт о переводе в жандармское управление, как говорил о том генерал-лейтенант Фуллон.

Но Владимир Августинович отчего-то не торопился.

Во-первых, ему нравилась живая и рисковая работа в сыскном отделении. Во-вторых, ему был весьма симпатичен его начальник Сысоев, ставший к тому времени коллежским советником, то есть подполковником. Ну а в-третьих, ходили слухи, что Ивана Александровича Фуллона прочат в петербургские градоначальники, а вот кто придет на его место – еще неизвестно. Вдруг это будет какой-нибудь монстр, от которого никому не будет житья? Или карьерист, для которого место начальника Губернского жандармского управления есть лишь некий перевалочный пункт, так сказать, временное пристанище, с которого начнется его наступление на олимп власти? Это тоже не лучше. А вдруг он будет просто болван, ни хрена не смыслящий в розыскной работе? Тоже не славно. Так что 1907 год Владимир Ренке встретил опять-таки секретным агентом Варшавского сыскного отделения, работающим непосредственно по заданиям коллежского советника Константина Дмитриевича Сысоева.

Седьмой год был много спокойнее предыдущих двух. Жалованье (гонорар, как негласно называлось месячное вознаграждение секретных сотрудников сыскного) Ренке шло по самому высшему разряду, чему способствовал в определенной степени полученный орден Станислава, а кроме того, Константин Дмитриевич поручал теперь Владимиру, как лучшему агенту, весьма увлекательные дела, которые другим агентам были не под силу.

Так, в самом начале девятьсот седьмого Ренке распутал таинственное дело исчезновения военного атташе Пруссии Зигмунда фон Зудоффа. Атташе исчез через неделю после празднования Нового, 1907 года, и полиция сбилась с ног, разыскивая его. По просьбе варшавского полицеймейстера, для которого разыскать фон Зудоффа (или его тело) стало делом чести, Владимир Ренке был прикомандирован к одному из полицейских участков, на территории которого пропал атташе. Работать ему пришлось с приставом Щелкаловым, с которым он быстро нашел общий язык, несмотря на почти двадцатилетнюю разницу в возрасте.

Четыре недели потребовалось Ренке и Якову Васильевичу Щелкалову, чтобы отыскать прусского атташе, который, оказывается, передавал военные секреты Пруссии России – вернее, не передавал, а продавал. Дело это вскрылось, из-за границы приехали двое ликвидаторов, чтобы расправиться с предателем, и у них едва не получилось исполнить задание в первый же день. От пули фон Зудоффа спасла случайность, а точнее, золотой портсигар, который он носил в нагрудном кармане.

После покушения атташе залег на дно: прятался у какой-то кокотки в предместье Варшавы, и его не могли найти ни свои, ни чужие. А вот Ренке – отыскал. Выискал лишь потому, что атташе за все время, пока он скрывался на квартире кокотки, все же дважды вышел из дома, и его опознали бакалейщик и лихач-извозчик, который подвозил его до табачного магазина. Влодзимеш сначала вышел на извозчика; потом, уже примерно зная, где искать пропавшего, но живого атташе, путем опроса вышел на бакалейщика – а уж затем была установлена слежка за всеми тремя домами, расположенными близ бакалейной лавки.

Скоро удалось выяснить, что у некой кокотки полусвета появился серьезный ухажер, который живет у нее на квартире и никуда не выходит. Мол, у них такая жуткая любовь, что они не могут прожить друг без друга и минуты. Сие известие навело Ренке и Щелкалова на размышления, а затем на верные заключения, в результате которых они оказались на квартире кокотки и встретились с живым и невредимым атташе, правда, крайне перепуганным.

Они связались с контрразведкой, передали его из рук в руки и доложили полицеймейстеру обо всем, что произошло с пруссаком. Начальник губернской полиции остался весьма доволен результатами (особенно тем, что атташе оказался живехонек), поблагодарил обоих и пообещал им скорейший отпуск – чего, кстати говоря, исполнено не было: обе фигуры, и пристав, и секретный агент, были людьми незаменимыми в своем деле. Потом Ренке был откомандирован обратно в сыскное отделение к Сысоеву, а пристав Щелкалов вернулся к своим обычным делам: ловить домушников и фармазонов и возвращать на каторгу беглых арестантов. С тех пор они не виделись, покудова на следующее утро после телефонного звонка Щелкалова Сысоеву двери кабинета частного пристава не открылись и в них не вошел молодой человек с проницательным взглядом, крепкой грудью и широкими плечами…

* * *

– Прибыл в ваше распоряжение, – Ренке улыбнулся и шутливо приложил к виску два сложенных вместе пальца. – Рад вас видеть, Яков Васильевич.

– Я тоже, – доброжелательно посмотрел на него Щелкалов и пожал протянутую руку.

Со времени разговора с генерал-адъютантом Фуллоном в девятьсот третьем году Влодзимеш Ренке из юноши превратился в статного крепкого мужчину и даже как-то заматерел, что для его возраста, в общем, было рановато. Очевидно, служба в полиции успела наложить на него определенный отпечаток: он раздался в плечах, значительно прибавил в весе, а возле губ появились две жесткие складочки, говорящие как о накопленном и используемом жизненном опыте, довольно горьком, так и о таких чертах характера, как решительность и упертость. Такие люди никогда не отступают от задуманного плана, идут к намеченной цели, не пугаясь преград, и держат данное слово.

– Вот, познакомься со своей фигуранткой, – произнес Щелкалов и положил перед Ренке фотографическую карточку Ольги Григорьевны фон Штайн.

– Интересная пани, – не сразу отозвался Владимир Августинович, глядя на фотографию.

– И это все, что ты можешь сказать? – с некоторым сарказмом спросил Щелкалов.

– Ну, а что еще можно сказать по фотографической карточке? – отозвался Ренке.

– И все же?

– Только предположения, – неопределенно ответил агент.

– Слушаю, слушаю тебя…

– Это женщина…

– Весьма дельно подмечено, – с улыбкой произнес Яков Васильевич.

– …в возрасте около тридцати лет, среднего роста, не кокотка, но не лишенная шарма доступности, а потому наверняка окруженная целой толпой воздыхателей и поклонников. Или была окружена. Несомненно, дама эта высшего света, однако может быть своей в любом кругу, включая оборванцев, беспаспортных и нищих…

– Точно! – сказал пристав Щелкалов. – Подельников для аферы в ювелирном магазине она подбирала себе в самом низкопробном ночлежном доме.

– Она среднего роста, прекрасно сложена, умна и обладает завораживающим взглядом… Возможно, училась музыке и хорошо играет на фортепьянах. По всей вероятности, знает несколько европейских языков. Так?

– Так. Все так, – довольно ответил Щелкалов (вот что значит настоящий профессионал своего дела!).

– Как ее зовут? – спросил Владимир.

– У нее много имен, – ответил пристав. – Последнее настоящее – Ольга Григорьевна фон Штайн. Она законная супруга генерала фон Штайна. Правда, в бегах.

– Особые приметы имеются? – поинтересовался Ренке.

– Никак нет, – с сожалением ответил Щелкалов и продолжил: – У нее большой чистый лоб, нос с небольшой горбинкой, чувственный рот. Каштановые вьющиеся волосы… Впрочем, – Яков Васильевич вспомнил про ее необычный взгляд, – глаза. Вернее, взгляд. Ты правильно заметил, что взгляд у нее завораживающий. Все свидетели как один утверждают, что взгляд ее обладает некоей магнетической силой, и ему трудно противостоять. Особенно мужчинам. А мужчины подмечают, что взгляд у нашей фигурантки блестящий и влажный.

– Влажный? – удивился Владимир.

– Именно, – подтвердил Яков Васильевич.

– Интересное сравнение. Хорошо, будем считать это особой приметой, – заключил Ренке. – А ее специализация?

– Специализация? Аферы и мошенничества. С большой, надо сказать, выдумкой, – добавил Щелкалов. – Здесь она весьма преуспела. Про Соньку Золотую Ручку слышал что-нибудь?

– Разумеется, – ответил Владимир Августинович.

– Ну вот, – кивнул головой Яков Васильевич. – Эта фон Штайн – ее последовательница. Возможно, даже почище ее будет.

– Ясно, – сказал Ренке. – Когда приступать к розыскам?

– Сейчас, – ответил Щелкалов и посмотрел в спокойные и ясные глаза секретного агента.