Текст книги "Повесть военных лет"

Автор книги: Евгений Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Дня через два после нашего пленения партизанским конвоем, нас спросили: "Будете воевать с оружием в составе отряда или будете помогать по хозяйству в составе отряда?" Не думаю, что это была только формальность, отдающая дань западной демократии. С человека, тем более, с иностранца, изъявившего добровольное желание взять в руки оружие, и спросить можно больше. Мы все, не раздумывая, попросили зачислить нас в боевые группы. После бесправия плена, уж очень хотелось чувствовать себя вооружённым, способным дать отпор любому, посягающему на нашу свободу. Мы, русские, остались неразделимой пятёркой, мы вместе бежали из плена. Нас повели на склад оружия. Там были винтовки, ручные пулемёты, автоматы. Всё оружие новое, английское. Шарль де Голль активно помогал партизанам. Мы все выбрали автоматы. Нам выдали и партизанские повязки. Теперь, попадись мы в руки немцев, разговор был бы коротким. Но мы стали полноправными бойцами отряда – грозой оккупантов.

Так мы были приняты в отряд французских партизан капитана Макса. Всё, казалось бы, произошло очень просто. И советские люди и французы воевали против общего врага – фашистской Германии. Почему бы и не принять пятерых русских парней, к тому же, бежавших из немецкого плена, в отряд сражающейся Франции?

Однако, потом, когда прошло много времени, когда для французов война уже закончилась, и мы жили на ферме капитана Макса, то от него мы узнали следующее. Сразу после нашего задержания, весь день и в течение всей ночи, когда мы спокойно спали, уверовав в свое спасение, штаб партизан заседал. На повестке дня стоял один вопрос: расстрелять этих русских парней или оставить их в живых?

Далеко не все в отряде партизан были простаками, готовыми верить на слово незнакомым, не французам, да ещё и одетым в поношенную немецкую армейскую форму. Много было и таких, что считали нас лазутчиками, завербованными немцами и подосланными в отряд с целью выведать его дислокацию и планы. Мы спали, а французы спорили, и были среди них такие, что требовали расстрелять нас немедленно. Конечно, отделавшись, таким образом, от нас, они обрели бы определённое спокойствие. Так было бы надёжнее, вернее и забот меньше.

Спас нас командир отряда Поль Картерон – "капитан Макс". По его словам, это он взял на себя всю ответственность и поручился за нас. Признаюсь, что я до сих пор сомневаюсь во всёй этой истории. Если бы это было правдой, то мы узнали бы об этом, почувствовали бы это ещё в отряде, там у нас было много хороших друзей. Поведал бы нам об этом и наш переводчик Жорж. Но никогда во время войны, ни от кого мы не слышали и намёка на эту историю. С другой стороны, сомневаться в целях неизвестных, одетых в немецкую форму пришельцев – святая обязанность командира партизан. Обсудить это с верхушкой отряда – естественно. Решение было положительным для нас. Нас не ликвидировали. Но, ведь, голос командира был, при этом, решающим, и ответственность падала именно на него. Так что, по логике вещей, спас нас "капитан Макс". Спас и перекрыл все разговоры об этом. Молчал до конца войны.

Через некоторое время отряд сменил своё место нахождения, перебазировался в пустующий женский монастырь, расположенный в небольших горах, покрытых густым лесом. Монастырь был в стороне от асфальтированной дороги. К нему от асфальта вела полукилометровая, вымощенная камнем дорога.

На асфальтовой дороге отряд соорудил нечто, вроде контрольного пропускного пункта. Он состоял из двух, выложенных из камня, стенок-баррикад с бойницами. Дорога шла в углублении, а наверху, по сторонам дороги, слева и справа организовывались засады с постоянным дежурством. На этот пост выходили дежурить и мы. На посту стояли по 2-3 часа, потом приходила смена.

Один раз, во время не нашей смены, в район поста залетели два немецких грузовика с немецкими солдатами в кузове. Был бой. Одну машину сожгли, на другой они укатили, бросив на поле боя пятерых убитых немцев.

В отряде было несколько легковых автомашин и около 15 грузовиков. На этих грузовиках отряд делал рейды по немецким тылам. Делали засады на шоссейных дорогах, обстреливали и уничтожали немецкие машины с оккупантами, подрывали железнодорожные пути, мосты через каналы. В одной из таких операций участвовали и мы. Задача была уничтожить баки с горючим на небольшой железнодорожной станции. Задание было выполнено, баки взорваны, а из здания станции вывезли три сейфа, в которых, кроме документов, оказалась изрядная сумма денег. Всем участникам этой операции выдали по 8000 франков. (Курс франка был: 1 доллар = 50 франков.)

Наш командир "капитан Макс", заявившись как-то внезапно домой, на свою ферму, застал квартировавшего там немецкого полковника и застрелил его. После войны он показывал мне засохшую лужу крови на чердаке и свой трофей немецкий мундир с полковничьими погонами и с пятнами засохшей крови.

Питание в отряде всегда было просто изумительным: первое, второе и даже давали по кусочку торта. Порции были без ограничений, кто сколько съест. Продуктами отряд снабжали фермеры. Из отряда на ферму выезжала группа на грузовике, договаривались с фермером, забирали продукты, а хозяину-фермеру выдавался документ-расписка. После окончания войны, после прихода к власти французского правительства, в соответствии с этой распиской, были оплачены все расходы фермеров.

Во второй половине августа 1944 года, когда американские войска вступили на территорию "Верхняя Марна", отряд стал действовать совместно с войсками союзников, в роли пехоты поддерживающей танковые группы.

Немцы практически не оказывали сопротивления и быстро отходили на север. Мы входили в города победителями и население радостно, с национальными флагами, встречало своих партизан-освободителей. Люди сплошной стеной стояли на тротуарах. Нам вручали цветы. Мы, торжествуя, колонной проходили по городу, пели с населением французский гимн – "Марсельезу". Мы, русские не знали слов гимна, но подпевали повторяющиеся куплеты. Мы доходили до центральной площади. Нас фотографировали местные фотографы: и вместе с жителями городка и отдельно, отрядом. Потом горожане приглашали нас в кафе, к себе домой, угощали старинными, выдержанными, многолетними винами, шампанским.

У меня было три больших фотографии, где я сфотографирован вместе с отрядом. Я довёз их до СССР. Эти фотографии конфисковал следователь проверочно-фильтрационного лагеря (ПФЛ) в городе Мостиске Львовской области. Возможно, что они и сейчас лежат в моём деле в архивах КГБ. В городе Благовещенске один мой хороший знакомый, долгое время работавший на руководящих постах в КГБ, сказал мне, что моё "дело" будет следовать за мной всю жизнь, где бы я ни жил в СССР. Но я полвека жил и работал в Эстонской ССР и моё "дело" могли уничтожить при выходе Эстонии из СССР. Тогда КГБ уничтожало свои архивы.

Американцы в течение одного дня прошли департамент "Верхняя Марна" (Houte Marne), в котором действовал отряд "капитана Макса". Немцы бежали, не оказывая сопротивления. А после освобождения этого департамента отряд наш был расформирован. Для нашего отряда война окончилась. Во Франции тогда существовало положение: каждый отряд освобождает от немцев только свой департамент. Французов призывного возраста направили во французскую действующую армию, на фронт. Остальные разъехались по домам.

8. Мирный тыл Франции

Стал вопрос: куда же теперь нас – русских – пять человек? В армию французскую нельзя, мы не являемся гражданами Франции. Отпустить на все четыре стороны тоже нельзя – мы не имеем "вида на жительство". Сначала нас временно оставили при комендатуре города Лангр. А чтобы даром хлеб не ели, нас придали солдатам комендатуры конвоировать пленных немцев на работу. Утром мы забирали их в местном лагере и вели на работу. Они восстановили взорванный месяц назад, нашим же отрядом, железнодорожный мост через канал. Часа в четыре вечера конвоировали их обратно, в лагерь, после чего были свободны. Роли переменились: то меня конвоировали немцы, теперь я конвоировал пленных немцев.

Несколько слов о городе Лангр. Это город-крепость, построенный в средние века. Он расположен на вершине отдельно стоящей горы. Крепостные стены переходят в отвесные обрывы горы. На толстых древних стенах крепости есть несколько смотровых площадок, откуда открывается изумительный вид. Видны далеко-далеко расположенные населённые пункты, леса, реки. На стенах этих площадок горизонтально укреплены полукруглые эмалированные доски. На этих досках стрелками указаны направления на все видимые населённые пункты, их названия и расстояния до них в километрах. Стрелками, также, указаны направления на столицы соседних государств и расстояния до них.

У подножия горы вокзал, там проходит железная дорога. Автомобильная дорога в город поднимается серпантином. От вокзала в город ходит и трамвай, тоже по серпантинной дороге. Между трамвайными рельсами уложена зубчатая рейка, у трамвая же, на колёсной оси, имеется зубчатая шестерня, которая, зацепляясь за рейку, поднимает трамвай на крутом подъёме.

Рядом с железной дорогой проходит судоходный канал "Марна-Сона", который соединяет реку Марну с рекой Соной, по которой можно проехать в Марсель и Средиземное море. Река Марна впадает в реку Сену, протекающую через Париж и впадающую в Ла Манш.

Населения города Лангр не более 10000 человек. Дома все каменные, старинные, ровесники крепости, внутри весьма благоустроенные. Есть район военных четырёхэтажных казарм, построенных из кирпича, это уже в наше время. В 1945 году в них располагались американские войска.

Примерно 15 ноября 1944 года была команда: сдать оружие и следовать на "сборный пункт" для отправки на Родину. Мы сдали пять автоматов и пять пистолетов, а шестой автомат решили не сдавать. Может, пригодится, на всякий случай. Автомат разобрали и вместе с патронами спрятали в наши вещи. В провожатые нам дали вооружённого солдата, фактически, он исполнял роль конвоя. Он должен был доставить нас на сборный пункт и проконтролировать, что нас зарегистрировали

На сборном пункте нас приняли хорошо. Зачислили в комендантский взвод по охране сборного пункта! Выдали автоматы для несения патрульной службы. Разрешили пользоваться и тем автоматом, что мы принесли с собой. Сборный пункт размещался в большом трёхэтажном здании, за колючей проволокой и с постовыми вышками. Выход в город разрешался только по увольнительной, которая, практически, не выдавалась. На сборном пункте соблюдался военный порядок и дисциплина. Объясняли так: "Вас никто не демобилизовал. Вы являетесь военными на иностранной территории".

Комендантский взвод, в который мы попали нашей пятёркой, жил по своему распорядку. Дежурили на постах по охране пункта, отдыхали. Во время отдыха ходили в город без увольнительных. Всего на сборном пункте было человек двести. В большинстве, это бывшие "власовцы", то есть те, что служили в немецкой армии. Возвращаться на Родину вместе с ними нам было совсем нежелательно, совсем не по пути. Пока там разберутся "кто есть кто". И вообще, будут ли разбираться? Стали задумываться: как нам быть? Как нам, партизанам, отделиться от тех,кто воевал против Родины? Помог случай.

Однажды, когда мы, втроём, ходили по городу, возле нас остановилась легковая машина. Из неё вышел ни кто иной, как наш "капитан Макс" – Поль Картюрон, командир нашего партизанского отряда. Обрадовался он, что увидел нас, обнял нас. Мы тоже обрадовались, так как давно его не видели, думали, ведь, что, вообще, никогда его не увидим. Он стал нас расспрашивать. Что мы здесь делаем? Где живём? Как живём? Мы немного понимали по-французски и, как могли, рассказали ему, что мы сейчас закреплены на сборном пункте, для отправки на Родину. И, главное, что мы там вместе с теми, против кого воевали, и, что это нас очень беспокоит. Он понял нас. Он спросил, не хотели бы мы пожить у него на ферме, поработать по хозяйству? Мы верили ему и, конечно, сразу согласились. Поработаем у него некоторое время, отстанем от "власовцев", а там видно будет. Он посадил нас в свою машину и довёз до сборного пункта. Попрощался. Сказал, что, раз мы согласны у него работать, то он всё уладит и дня через три-четыре приедет за нами.

Через четыре дня он приехал на своей большой машине и, с согласия начальника сборного пункта, забрал нас. Наверное, за эти дни он получил согласие вышестоящих чиновников. На этот пункт мы уже больше не вернулись.

Привёз он нас к себе в небольшую деревню с названием "Кофельу", которая находилась недалеко от города "Лангр" (Langres), немного в стороне от главных магистральных дорог. Деревня, если можно назвать её деревней (слово "деревня", вероятно, происходит от слова "деревянная", здесь же все дома каменные, кирпичные),располагалась в одну улицу по гребню невысокой горы. В этом департаменте, где действовал наш отряд, почти вся местность гористая. Деревня насчитывала домов тридцать, в центре небольшая площадь с белой каменной католической церковью. Площадь и улица – мощёные. От каждого дома вниз, под гору спускаются дворы-усадьбы. Верхняя часть усадьбы, ближняя к дому, представляет собой две-три горизонтальные террасы. Нижняя часть наклонная, на ней виноградники. Дома все каменные, окрашенные белой краской, ухоженные, в один-два этажа, с большими, под весь дом, подвалами, с бочками для вина и со стеллажами для бутылок. Все дома снабжены трехфазным вводом электрического тока. В домах электродвигатели различного назначения.

У нашего командира, "капитана Макса" в центре деревни стоял большой двухэтажный каменный дом, окрашенный белой краской. На первом этаже, со стороны улицы, располагался большой магазин одежды, обуви и хозяйственных товаров, необходимых в сельской местности. В другой части дома, выходящей во двор, жил сам хозяин. Здесь имелась большая столовая, она же и кухня, где завтракали, обедали, ужинали все за одним столом. По вечерам здесь подводили итоги дня, обсуждали: что и как сделано, намечали, что делать завтра, просто вели разговоры. Второй этаж предназначался для гостей. Там были гостевые комнаты с полным набором мебели, зал с камином, который, правда, не топился всю зиму. Были комнаты для прислуги. К дому примыкал большой гараж на три-четыре автомашины и помещение пилорамы для распиловки круглого леса на доски. Доставив нас в свою усадьбу, Поль сказал: "Четверо из вас будут жить здесь, и помогать мне в работе. Один из вас будет помогать моему родственнику, и жить у него на хуторе, в одном километре от моего дома". Мы посовещались и решили, что к родственнику поеду я.

Родственник Поля занимался исключительно сельским хозяйством. У него было много земли, на которой он выращивал злаки и занимался скотоводством. Он имел 120-150 голов рогатого скота и готовил его на мясо. Для ночлега скота предназначался большой, каменный скотный двор, который размещался посредине большого огороженного выгона. На этом выгоне и пасли скот. Коров, коз, овец и другой скот обычно пасут подростки или даже молодые, прилично одетые девушки. Практически, скот пасут несколько специально обученных собак, которыми командует пастушка. Собаки не пускают скот за отведённое пастбище, не дают выходить из стада во время перегона и, по команде, могут очень быстро собрать скот в кучу. Сидит молодая нарядная пастушка под деревом, читает книгу или занимается рукодельем, изредка поглядывает за скотом и собаками.

Коров этого стада не доили, их сосали телята, но, на хуторе, было и другое, дойное стадо. Молоко шло на продажу и для стола. Продажа происходит так. Молочные бидоны, полные молока, рано утром ставят у дороги. Сборщик молока приезжает на машине, забирает полные бидоны, выставляет пустые, которые забирал вчера и оставляет квитанцию о количестве накануне забранного молока. Так же, примерно, происходит и с хлебом. Хозяин завозит на пекарню муку на весь год, потом, постепенно, забирает хлеб. Учёт ведёт пекарня. Во Франции нигде я не видел хлеба, формованного кирпичом. Хлеб пекут круглыми калачами или очень длинными сайками. Часто можно было видеть, как калачи хлеба везут надетыми на руль велосипеда. Не знаю как в городе, а в сельской местности хлеб для стола не режут. Кладут калач и нож на деревянную разделочную доску, и каждый отрезает себе сам.

Завтрак для мужчин, как правило, молоко с хлебом, а женщины готовят себе какое-либо жаркое. Обед – мясное с овощным гарниром и салаты. Очень много едят фасоли во всевозможном виде. Очень много её заготавливают, консервируют. Фасоль у них так же, как у нас картофель. Картофель "помдеттер", в переводе "земляное яблоко", употребляют мало. В обед каждому ставят бутылку молодого столового вина. Я как-то днём захотел пить и попросил налить мне кружку воды. Меня спросили: зачем? Я сказал, что хочу пить. На это последовал ответ: "У нас воду пьёт только скот, а человек должен пить вино". У кого мало винограда или нет виноградника, покупает вино, разбавляет водой – делает "сидр". Супов почти совсем не варят. За период в течение несколько месяцев, что я там прожил, варили раза два, и то это был не суп. В кастрюлю овощи – морковь, картофель и другие – были положены не резаными. После того, как это сварилось, бульон слили и подали с сухарями, а овощи подали отдельно со сливочным маслом и сметаной. Получилось первое и второе блюдо. Очень много едят салатов. Например, ранней весной из листьев одуванчика. Листья хорошо промывают, на несколько секунд кладут в кастрюлю, на дне которой кипит сало, затем вынимают и подают с соусом. Соусов готовят несметное количество и все они вкусные. Очень нравилась, весной, отваренная спаржа с соусом. На ужин обычно подают что-нибудь мясное с овощами. После ужина, перед сном хозяин обычно готовил хорошее кофе с сыром или делал глинтвейн. Этим особенно отличался Поль. Он наливал в кастрюлю вино, из расчёта две кружки на человека, клал в вино сахар и нагревал почти до кипения. Ставил на стол грецкие орехи или сыр. Не спеша, пили вино, вели разговоры.

Об одном французском деликатесе. Как-то в апреле месяце, когда я работал уже у Поля на винограднике, ко мне подошёл соседский парень и пригласил меня пойти с ним, сегодня вечером, ловить. Кого ловить я не понял. Он назвал. Я ещё раз переспросил. Слово было незнакомое, а словаря со мной не было. Тогда он руками показал, что "это" прыгает. Я понял, что "это" заяц. Не отказываться же от зайчатины, конечно, согласился на такую охоту. Сосед сказал, что зайдёт за мной, как стемнеет. Когда он пришёл, я его уже ждал, только не знал, что прихватить с собой для ловли зайцев. В руках же соседа был хороший карманный фонарь и небольшой мешок. Других приспособлений не было. Когда мы тронулись в путь, я спросил: "А как мы будем их ловить?" Сосед сказал: "Придём – увидишь". Во Франции темнеет быстро и, когда мы, выйдя за деревню, стали спускаться к небольшому ручью, было совсем темно. Спустились и пошли вдоль ручья. В луч фонаря попала лягушка. Сосед нагнулся, взял её и положил в мешок, произнеся то слово, которое я раньше не понял. Тут я разобрался, что это и был тот самый прыгающий "заяц". Сосед отдал мне мешок, чтобы я его нёс, а сам ловил лягушек и клал мне в мешок. Набрав штук 50-60, пошли домой. Утром он пригласил меня отведать лягушек, но я не пошёл. Поль мне потом говорил, что едят у лягушек только задние лапки, толстые места и едят только ранней весной.

В доме все ходят в тапочках, а на улице – в деревянных долблёных башмаках, называемых "сабо". Их надевают на тапочки, они лёгкие и удобные. Единственный недостаток, если в них идёшь по мостовой, они громко стучат. Я к ним быстро привык, и мне они нравятся своим удобством снимать и надевать. Не надо наклоняться, застёгивать, зашнуровывать, вставил ногу и пошёл.

На хуторе у родственника Поля было всё своё: крупа, мука, молоко, масло, сыр и самогон. Пшеница, в снопах, загружалась осенью на сеновал, оттуда транспортёром подавалась на молотилку. Была своя небольшая мельница, где мололи муку на пироги. Была своя крупорушка. В отдельной пристройке стоял большой самогонный аппарат. Это была печь с вмазанным котлом и змеевиком, тут и гнали самогон. Гнали, в основном, из фруктов. Крепость замеряли спиртометром. Мне довелось попробовать из чернослива. Это "изделие" сохраняло синеватый оттенок, с привкусом чернослива.

Жил я в небольшой отдельной комнате на втором этаже. Работал по хозяйству. Электропилой пилил дрова, колол, складывал в поленницу. Работа знакомая, я и дома это делал, только там пилил один двуручной пилой. Выгонял самогон, подавал снопы с сеновала на обмолот. Был я один во французской семье, поэтому быстро стал пополняться мой запас французских слов. Но жить на хуторе мне пришлось не долго.

Месяца через два мои друзья, остававшиеся у Поля, встретили меня и отбили охоту работать. Они заявили: "Хватить задарма на этого эксплуататора ишачить. Лучше мы поедем и посмотрим Париж и другие города". Очень звали меня, но мне не захотелось идти бродяжничать, да ещё зимой, и они ушли. Больше их не видел и не знаю, как сложилась их судьба, за исключением Саши Шепотанова. Но об этом я расскажу дальше. Ребята мои ушли, а я опять остался один во французской семье, где никто не говорил по-русски.

9. На ферме "капитана Макса"

После ухода ребят, Поль забрал меня к себе на усадьбу. На втором этаже его дома я жил в комнате с кроватью, шифоньером и туалетным столиком с зеркалом. У Поля я копал огород, перекапывал виноградник, натягивал проволоку на винограднике. Помогал консервировать смазкой оружие. А оружия в доме "капитана Макса" хватило бы на большой партизанский отряд. Пулемёты, автоматы, патроны в ящиках, гранаты и так далее. Французы в это время были сильно настроены против американцев. Они их считали такими же оккупантами, как и немцев. Поль мне всё время говорил: "Не торопись ехать на родину. Подожди три-четыре месяца. Мы снова организуем партизанский отряд, и будем гнать американцев из Франции, как гнали немцев".

Поль подарил мне небольшой карманный словарь "русско-французский, французско-русский", довольно объёмистый, по количеству слов. Мне стало намного легче изъясняться с ними. Единственно, где я мог слышать русскую речь, это приёмник. На кухне стоял очень хороший, по тому времени, приёмник марки "Телефункен",Поль слушал по нему последние известия. Я нашёл на нём программу передач из Лондона на русском языке. Стал в курсе того, что делалось на фронте, в Европе и в России.

Днём, при ясной погоде, ежедневно по несколько раз, можно было видеть в небе, как сотни самолётов летели на север, бомбить Германию. Первое время, когда фронт был недалеко, на полях можно было видеть множество ленточек из фольги: длинной 20-30сантиметров, шириной 1,5-2 сантиметра. Их сбрасывала американская авиация десятками тысяч, для создания помех радиолокации немцев. Позже, проезжая по Франции, я видел результаты американской бомбёжки, так называемый, "бомбовой ковёр", когда бомбили не цели, а площади. Была разбомблена небольшая железнодорожная станция. Это было сплошь перепаханная бомбами земля. Сплошные воронки, которые перекрывали одна другую. На этом месте ничего не осталось: ни строений, ни столбов, ни деревьев, ни травы. Только бурая земля, перемешанная с рваным железом и кирпичом.

У Поля я прожил зиму с 1944 года на 1945 год. Зимы, как таковой, собственно, не было. Снег, который иногда падал, сразу же таял. Минусовой температуры не было. В домах нет отопления, но спать было тепло. Меня снабдили периной и пуховым одеялом. Чтобы не ложиться в холодную постель, у французов имеются специальные грелки. Называют их "буют". Это керамическая болванка, длинной в полтора кирпича, а шириной и высотой как у обычного кирпича, но с полукруглыми краями. Болванка покрыта глазурью. Таких "буютов" в доме столько, сколько людей. Весь день они греются в специальной духовке плиты, а когда идёшь спать, берёшь с собой. Чтоб не обжечь рук, заворачиваешь "буют" в полотенце. Несёшь его в кровать, там разворачиваешь и кладешь под одеяло у подушки, затем передвигаешь в ноги, чтобы нагрелась вся постель. Утром, вместе с полотенцем, несёшь его в духовку. C "буютом" приходил уют и спать было совсем не холодно.

У Поля семья была из четырёх человек: жена и две девочки, одной 12 лет, а младшая только училась лепетать. Когда её показывали на меня и спрашивали: "А это кто?" Она, вместо слова "любимый", говорила "любовник". Все хохотали. Супруга Поля, шатенка, я сейчас не помню, как её звали, была моложе Поля лет на пять. Она почти никуда не отпускала его одного, всегда ездила с ним, а младшую дочь оставляла с нянькой.

В зимнее время все жильцы собираются на кухне: там тепло и уютно. На нашей кухне стояла большая чугунная плита на ножках, с духовкой, со встроенным баком, с краном для горячей воды. В плите был шкаф, для нагревания "буютов". Плита топилась дровами и угольными брикетами. В центре кухни стоял большой обеденный стол, у стены большой шкаф-сервант с посудой. На шкафу находилось несколько графинов с самодельными ликёрами градусов в 60-70, из самогона, сахара и эссенции для ликёров.

На ферме постоянно делали свой домашний сыр. Для этого прокисшее молоко наливают в мешок из редкой ткани и помещают в специальный цилиндр на ножках, с множеством отверстий. Через пару недель сыр готов. Готовили вкусное вяленое мясо – "джамбул". Из говядины нарезают нетолстые ленты, обильно посыпают специями, солью, затем скручивают рулоном, туго обвязывают шпагатом и вялят на воздухе. Обычно оно находится на чердаке несколько месяцев. Много выращивали в огороде табака. Может потому, что была война? А может это дешевле, чем в магазине? Табак очень хороший, ароматный. Крутят из него сигары. Учили и меня как крутить сигары. Но большинство курят сигареты. Для этого режут табак небольшой машиной, а затем закручивают сигарету миниатюрной карманной машинкой. Папиросную бумагу для сигарет продают в любой лавке, бумага эта имеет полоску с клеем. Изготовленные домашним способом сигареты практически не отличаются от фабричных, как по качеству, так и по внешнему виду.

Были большие проблемы с бензином для автомашин. Поль покупал бензин у американских солдат. Канистру бензина – за литр самогона. Между прочим, встречал я там и легковые машины "на дровах", то есть, с газогенераторным прицепом. У нас, в СССР я видел грузовые автомашины с газогенераторным двигателем по обе стороны кабины. А перед самой войной, в 1941 году плавал с отцом на катере с газогенератором и тракторным двигателем.

Немного о праздниках. В деревне, где была ферма Поля, новый 1945 год не праздновали. Не помню что-то я, чтобы отмечали рождество. Но в церковь ходят почти все французы, причём, нарядно одеваются. Ходят, наверное, не столько для молитвы, сколько для общения друг с другом. Самый большой праздник, как рассказывал Поль, это 14 июля, "День взятия Бастилии". На нем не пришлось присутствовать, я уже был в пути на родину.

Об окончании войны узнали 7 мая по приёмнику, который стоял на кухне. Передали: "Германия подписала акт капитуляции во французском городе Реймсе".

Началось празднование. 8 мая утром за мной пришёл соседский парень, примерно моего возраста. Мы с ним часто общались. Он сказал, что надо помочь звонить в церковный колокол в честь окончания войны. Звонить полагается весь день, поэтому надо подменять звонарей. Большой церковный колокол закреплён в центре квадратной рамы из брёвен. За верёвку раскачивают раму с жёстко закреплённым на ней колоколом, пока язык колокола не ударит в бок колокола. Работа довольно тяжёлая. После двух часов работы, вместе с напарником, на колокольне, я, на обеих руках, набил верёвкой водяные мозоли.

Праздновали день окончания войны всем селом, за деревней. Заметьте, для французов это был день окончания войны, а для нас – День Победы. Невольно я усматриваю в этом некоторый смысл. Мало того. Союзники: Великобритания, Соединённые Штаты и Франция подписали акт капитуляции Германии 7 мая, бездумно, точнее, предательски, подло игнорируя роль Советского Союза, сыгравшего решающую роль в разгроме фашизма. Собственно, СССР обеспечил свободу Франции. Но французы забыли об этом 8 мая, в день окончания войны для них. Только по требованию Советского Правительства, акт капитуляции Германии был подписан всеми четырьмя союзниками 8 мая. Поэтому наш День Победы 9 мая.

За деревней сбили несколько рядов длинных столов из досок, установили скамейки на столбиках. Я, на маленьком тракторе с прицепом, возил доски, столбы, продукты, бочки с вином, молодые саженцы, которые посадили здесь недалеко от столов, в память окончания войны. Так что, где-то растёт моё деревцо, посаженное в день окончания войны. После всех приготовлений, во второй половине дня, всей деревней сели за столы. Было много вина, был и самогон. Так что, я, в этот день, хорошо нагрузился.

Вскоре мне пришло письмо. Я ни от кого не ждал писем и был удивлён. Домой, в Благовещенск я не писал. Боялся, что после моего письма отца могут уволить с работы или даже арестовать. Но письмо пришло из города Лангр, от одного из наших парней, Александра Шепотанова – он был из нашей пятёрки, когда мы прыгали из вагона при побеге. Он писал, что живёт в пригороде города Лангр, у молодой вдовы. Работает у американцев и приглашает меня приехать к нему в гости, на выходной. Я поговорил с Полем, он согласился на мою поездку.

Поль дал мне велосипед и очень подробную карту дорог, объяснил, какой дорогой мне лучше ехать на велосипеде. Ехать было не далеко. В субботу утром я выехал, в обед был у Александра. Доехал хорошо. На дороге масса указателей. Все указатели и наименования населённых пунктов сделаны чёрным на белых эмалированных досках. Дороги у них в отличном состоянии, обслуживаются надсмотрщиками. У каждого надсмотрщика свой участок дороги, за которым он следит, делает мелкий ремонт, заливает трещины гудроном, косит и убирает траву с обочин. В поездке меня поразило то, что, на многие километры вдоль дороги, штабелями и в ящиках, лежали горы снарядов и мин, никем не охраняемые и совсем не огороженные. Это были боеприпасы американской армии.

Александр жил в пригороде города Лангр. Местечко называлось "Бизон". Его подруга, я не помню, как её звали, оказалась миловидной француженкой лет 20. Муж её погиб во время войны. Она же жила в собственном доме из 4-5 комнат, с большим приусадебным участком. Выращивала овощи и фрукты, которые продавала в городе. На огороде работал нанятый работник, Саша звал этого работника "мсье Треке". Сам Саша работал в городе Лангр, на небольшом американском заводе. Завод был военным, там ремонтировали автомобильные двигатели. Саша работал кочегаром в отопительной котельной, прогревающей американские казармы. А так как температура на улице была за +20 градусов, то котельная практически не работала. Но Саша регулярно ходил на работу и каждую неделю получал зарплату. Устроился он на работу через поляка американского происхождения, который, в офицерском звании, служил на этом заводе. Александр уже подал прошение в мэрию города для получения вида на жительство во Франции.