Текст книги "Снежный мальчик"
Автор книги: Евгений Новиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава IX
Особо крепкие щеки
– Ты меня обманула! – вскричал Ром. – Ты сказала, что здесь растут золотые ананасы! А теперь прячешь глаза!
– Я лишь сказала, что иду в ту сторону, где растет золотой ананас, – промолвила Пекмата тихим голосом.
– Он перевернул все с ног на голову! – с нарочитым изумлением воскликнул Прибамбасс и, встав на голову, принялся отчаянно размахивать ногами.
Вокруг него, охая и притворно вздыхая, суетился Прибамба и пытался подсунуть под голову дружка розовую подушку, чтобы ему было мягче стоять. Ром в сердцах толкнул Прибамбасса, и тот, перевернувшись в воздухе, ловко встал обеими ногами на эту подушку.
– Какая дикость, какое варварство становиться на подушку грязными ногами! – закричал Прибамба. – Нет, недаром я придумал про тебя пословицу – посади свинью за стол, она и ноги на стол. Я ее придумал в тот злополучный день, когда пригласил тебя отобедать в моем доме, в лоне моей незабвенной семьи. Помнишь, вражина?
В свою очередь Прибамбасс решительно заявил, что дело обстояло не так, а совсем наоборот и с напускным гневом принялся уличать Прибамбу во всем, что только приходило ему по ходу уличений в голову. При этом оба раскраснелись, размахались руками. Дело шло к потасовке, но тут они в один голос воскликнули: "Да чтоб мне провалиться, если я вру!" и разом провалились.
– А ты знаешь, где растет золотой ананас? – спросил мальчик Пекмату.
– Этого не знает никто, – ответила та.
– Но все знают, что он растет в той стороне, куда мы идем, – сказал крокодильчик и кокетливо повел глазами. – Он всегда там, куда бы мы ни шли.
– Я должен его добыть! – твердо сказал Ром. – И я пойду с вами.
Они вышли из тоннеля на ослепленную солнцем площадь. Она была настолько обширна, что дома на противоположной ее стороне, несомненно, выглядели бы совсем крошечными, если бы только виднелись. Но они не виднелись, потому что площадь в середине была выше, чем по краям, и из-за этой-то ее выпуклости могли выглядывать лишь самые высокие флюгера на самых высоких крышах. Площадь была полна людей и всевозможных созданий, от одного вида которых у обычного человека сердце упало бы в пятки. Но обычные люди не видели их. Занятые своими делами, они сновали по площади, делая покупки в торговых рядах, сидели за столиками многочисленных кафе, беспечно прогуливались, жарко спорили, многозначительно переглядывались. И никто из них не обращал внимания ни на многоголового пятнистого змея, пробовавшего каждого проходящего своими стремительными раздвоенными жалами, ни на двухметровую черную крысу в белом плаще, задумчиво прохаживавшуюся под руку с синелицей девицей, из живота которой торчала чья-то когтистая судорожно сжимавшаяся лапа, ни на рогатого пингвина, хлеставшего по жирным бокам короткими крыльями и изрыгавшего многоногих лягушек с изумрудными хвостами. И каких только еще загадочных и страшных созданий здесь не было! Но люди проходили сквозь них, не подозревая об этом. Иногда сверху раздавался треск, и на площадь падали куски, похожие на слюду или стекло.
– Мир ветшает, – сказал крокодильчик и, подхватив мальчика зубами за воротник, усадил на спину Пекматы, которая двинулась через площадь. – Верхние его сферы разрушаются и стремятся вниз, чтобы заслужить благосклонность госпожи Неи.
При этих словах Ром почувствовал, как Пекмата начала расти вверх и увидел, что возвышение посреди площади, хоть и похоже на бугор, но еще более похоже на яму, каким-то невероятным образом прикинувшуюся бугром.
– Да-да, ты прав, – бодро сказал крокодильчик. – На самом деле это не бугор, а яма. А точнее – зрачок госпожи Неи, в который она следит за всем, что делается наверху. Присмотрись внимательнее к площади и ты увидишь, что вся она – глаз. Бессонный глаз, всегда смотрящий вверх.
Мальчик окинул быстрым взглядом площадь и убедился, что это так. То, что люди принимали за мостовую, было поверхностью громадного желтоватого глаза с черным, как бы вывернувшимся наружу, зрачком посередине.
– Ничего себе! – воскликнул Ром. – Как же это глаз терпит столько всякой всячины на себе? Когда в мой глаз попадает соринка, хочешь – не хочешь – сразу слезы текут, а тут столько всего!
– Настанет день, и глаз закроется. – сказал сзади вибрирующий, как металлическая пластина, голос.
– А что же тогда будет с людьми? – спросил Ром, оборачиваясь. Он думал, что с ним разговаривает крокодильчик – только голос зачем-то изменил —, но тотчас понял, что ошибся.
– С людьми будет то, что они заслужили, – сказал тот же вибрирующий голос из телефонной трубки, висевшей в воздухе.
Ром протянул к ней руку, чтобы взять, но трубка презрительно фыркнула и улетела с видом оскорбленного достоинства. Как ей удалось, не меняя ни цвета, ни формы, показать это оскорбленное достоинство, оставалось только догадываться.
– Что это с ней? – удивился Ром.
– Она гордая, – сказал крокодильчик.
– Гордая? А чего же тогда с первым встречным разговаривала?
– Ты спросил. Она ответила. Но это вовсе не значит, что ее можно хватать! Ты, что же, всех, кто с тобой разговаривает, считаешь возможным тут же хватать?! Тебя, вообще-то когда-нибудь учили правилам приличного поведения?
– Но она же всего-навсего трубка! – рассердился Ром. – Она для того и предназначена!
– Ба! Да ты еще и циник! Час от часу не легче! А что ты знаешь о предназначении, о котором рассуждаешь с таким безрассудством и беспримерной дерзостью?!
Не желая продолжать, как ему казалось, пустые споры, мальчик стал смотреть вниз, где происходило немало весьма занимательного. Во-первых, он заметил, что глаз, который люди принимали за мостовую, постоянно меняется и движется, словно песчаное дно на мелководье стремительной реки. Во-вторых, он понял, что некоторые перемены в нем зависят от людей. По крайней мере, там, где людей было меньше, глаз был зеленее и спокойнее. А там, где людей скапливалось особенно много, и они суетились, глаз подрагивал и светился.
Нескончаемое движение внизу, было подобно движению гигантской карусели, смешавшей все и вся: и черных африканцев, и желтых азиатов, и розовых европейцев с загадочно клекочущими грифонами, мирно дремлющими длинноухими единорогами, пышноусыми черепахами и прочими существами и созданиями, названия которым вряд ли можно сыскать в людских языках.
Вот мелькнула проворная фигура Прибамбасса, и на спине надменной дамы в роскошном черном платье появилась розовая надпись: "Продано". Прибамбасс довольно ухмыльнулся, отряхнул ладони, с которых полетела розовая меловая пыльца, и сгинул в толпе. А следом за ним из-под полотняного грибка летнего кафе уже спешит Прибамба. Он весело облизывает мороженое и оглядывается на кафе, где только что с треском лопнул стул, зазвенели бокалы, и господин в светлом костюме, обрызганном оранжевым соком, поднимается с четверенек. В кафе слышится смех публики, молодые официанты кривятся и прикрывают ладонями рты.
И медленно, вдоль низкой каменной стены к середине площади – глаза плывет черно-коричневое существо, похожее на громадного налима с высоким плавником. Но это не налим. И не плавник, а кинжал торчит из его спины, и красный кровавый шлейф волочится за ним следом.
– Ужас, ужас! Сколько их внизу?! И все они такие разные! – услышал Ром сзади незнакомый надтреснутый голос. – Такие разные, и все такие одинокие!
Мальчик хотел обернуться, но не успел, потому что Пекмата, вдруг опять начала расти вверх. Чтобы не упасть, Ром приник к ее шее. Теперь он видел, как люди внизу, вопреки утверждению надтреснутого голоса, переставали быть отдельными, отъединенными друг от друга фигурками. Пространство между ними таяло, сливая их в одно целое, подобное прозрачному плещущему крылу диковинной птицы. Неожиданно для самого себя, мальчик подумал, что не бывает отдельных людей и, что как бы далеко ни находились они друг от друга, между ними все-таки нет никакого расстояния. Как нет его между рукой и плечом, стволом и веткой. И даже, если люди разделены другими людьми, все равно они вместе, потому что как бы перетекают друг в друга. И сам он был бы их частью, даже находясь на спине Пекматы, если бы только имел тень.
Удивленный своим открытием, Ром смотрел вниз, прижавшись к шее Пекматы. Словно золотая искра или блесна сверкнула над площадью-глазом. И все внизу взволновалось, помутнело и вздыбилось, будто стая хищных прожорливых рыб начала охоту. Ром с досадой почувствовал, что сейчас вновь услышит надтреснутый голос за спиной.
Но этого не произошло. Все звуки внезапно ушли, все вокруг погрузилось во тьму, и наступила тишина, какая бывает в умершем сердце. И только потом, когда Пекмата беззвучно дохнула вперед, когда позади в смутном полумраке остался лишь светящийся след ее движения и заиграло солнце, звуки вновь вернулись.
– Ну вот, мы и прошли долину безмолвия. – бодро сказал крокодильчик. – А это было не так-то просто. Не у каждого найдутся такие крепкие щеки.
– А при чем же здесь щеки? – спросил мальчик.
– Путь через долину безмолвия можно открыть лишь особым дыханием, – пояснил крокодильчик. – А для этого особого дыхания требуются особо крепкие щеки.
Пекмата стояла на зеленом берегу у тихой заводи, окруженной синими и фиолетовыми тенями Веев. Оглядевшись, Ром убедился, что это то самое место, где он расстался с Ринтоном и встретил Пекмату.
– Зачем мы снова сюда вернулись? – спросил мальчик. – Мы потратили столько времени, и теперь оказались там, откуда ушли!
– Ты ошибаешься, это совсем не то самое место, – сказал крокодильчик, – Мы – у переправы через реку Го. А тогда были просто у реки Го.
– По-моему, это одно и то же.
– В этом месте реку Го намерены перейти Черные всадники, – сказала Пекмата.
– Что, у Черных всадников есть золотой ананас? – глаза Рома заблестели.
– Нет. У Черных всадников нет золотого ананаса. Я здесь для того, чтобы не допустить их на эту сторону реки. – сказала Пекмата.
– Ах, как ты мне надоела! – Ром, словно пружина подпрыгнул и слетел с ее шеи на берег реки. – Мне нужен золотой ананас, а ты меня водишь по кругу! И мне нет никакого дела до каких-то там Черных всадников! А ты?! – мальчик в гневе посмотрел на крокодильчика. – Зачем врать, что Пекмата всегда идет в ту сторону, где растет золотой ананас? Она и сама не знает, куда идет, если приходит туда же, откуда ушла! От нее нет никакого толку! – Ром засмеялся злым смехом и отвернулся от Пекматы.
Перед ним стояла река. И тут Ром вспомнил о Ринтоне. "Наши имена живут вместе. – прошептал мальчик. – Только ты можешь помочь мне." С этими словами он ступил в воду.
Глава Х
Потерянное сердце
Река поглотила Рома, как щепотку соли и увлекла с собой. Он стал этой рекой, как когда-то стал ливнем, прошедшем над ней. Он двигался по самому дну между корневищами подводных стеблей и одновременно скользил по волне, наблюдал золотистые облака и толстопузых пучеглазых рыб, тонкой струей распластывался над зеленым листом кувшинки, вспугивая насытившуюся соком мошкару и заглядывал в приоткрытые створки ракушек, обросшие водорослями.
– Полегче, полегче! – сказала одна ракушка, когда Ром коснулся ее темного живого перламутра. – Знаем мы ваши нежности!
Забавляясь, мальчик подцепил ногу стремительно скользящей водомерки, и та, словно конькобежец, под конек которому попалась брошенная на счастье монета, потеряла равновесие и неуклюже оседлала сухой стебель, плывший по течению.
Мальчик рассмеялся, а водомерка, будучи, видимо, чрезвычайно тщеславной, воскликнула:
– Пусть никто не думает, что я споткнулась! Просто я решила немного передохнуть.
– А про тебя вообще никто ничего не думает, – сурово сказала проплывавшая мимо лиловая каракатица. – Не та ты персона, чтобы про тебя хоть что-нибудь подумать.
– Хоть что-нибудь?! – изумилась водомерка.
Каракатица не удостоила ее ответом и уплыла, оставив беднягу в совершенной растерянности.
– Это просто немыслимо… Это про меня-то нельзя хоть что-нибудь подумать… Про меня, которая есть единственная на свете… Да ведь я… – сидя на стебле, потрясенно бормотала водомерка, пока ее вместе с этим стеблем не унесло в заросли камышей.
"Интересно, а думает ли про меня хоть кто-нибудь хоть что-нибудь?" – подумал Ром. Он обратился с этим вопросам к рыбам, но те лишь молча раздували боками, всецело занятые поеданием водорослей. Чайка, которую он спросил об этом же, вместо ответа схватила зазевавшуюся рыбку и унеслась, хлопая тяжелыми крыльями.
– Может быть, ты думаешь про меня? Хотя бы что-нибудь, хоть самую малость? – обратился Ром к раку, настороженно выглядывавшему из-под камня.
– Я думаю лишь о том, чем мне поживиться, и о том… – с этими словами рак на всякий случай попятился под камень. – О том, как бы мной кто-нибудь не поживился.
– И что же, я тебя нисколько не интересую? – с некоторой досадой спросил мальчик.
– Ну почему же, если ты готов угостить меня, то…
Ром швырнул под камень пригоршню песку. Оттуда – ни звука, только злобно и тревожно блеснули рачьи глаза.
– Ого-го, – сказал мальчик. – Что же это такое получается?! Выходит, что до меня никому нет дела, как до какой-нибудь водомерки!
– Я думаю о тебе, – раздался над рекой голос. – Я всегда думаю о тебе.
Это говорила Пекмата. С середины реки она была похожа на мирную горную гряду, возвышающуюся над разноцветными тенями Веев. Но стоило Рому взглянуть на нее от кромки берега, где волны, шипя, накатывались на песок, чтобы увидеть, как из ее черных ноздрей вырываются языки пламени, грозно блестят на лбу три серебряных рога, как воинственно поворачивается исполинская голова крокодила, растущая из спины Пекматы, а его темно-зеленый хвост, готовый нанести сокрушительный удар, простирается до самого горизонта. Хвост был густо унизан гигантскими шипами, с которых стекала тягучая, ядовито пахнущая жидкость.
– Да-а, – протянул Ром, разглядывая хвост. – Черным Всадникам не позавидуешь. Если они, конечно, здесь покажутся.
На противоположном берегу реки зазвенело железо и, словно из воздуха, один за другим стали возникать закованные в темные латы всадники. Их было не меньше сотни. Впереди на черном, клокочущем, как кипящая смола коне, сидел рыцарь с закрытыми глазами и неестественно высоким белым лбом без бровей. Несмотря на довольно сильный ветер, длинные светлые волосы рыцаря неподвижно лежали на его железных плечах. В правой руке он держал нечто вроде короткого толстого копья, а левой натягивал уздечку коня, очень похожего на волка или собаку. В небе стояло солнце, но в черных глазах животного отражался кривой месяц. Под седлами других всадников были такие же собакообразные кони. Роняя с тонких алых губ клочья пены, они хрипели и грызли острыми своими зубами уздечки, а всадники, с трудом их удерживали.
Но вот безбровый рыцарь поднял руку, и несколько всадников с гиканьем ринулись через реку. Их страшные кони летели, не касаясь копытами воды. Всадники метнули в Пекмату копья. Но эти копья вспыхнули и осыпались с ее боков, как осыпаются в седой прах сухие сосновые иголки, попавшие на раскаленные угли костра. Скачущие над водой выхватили из ножен пронзительно взвизгнувшие кривые сабли и миновали уже середину реки, но тут их настиг удар крокодильего хвоста. Все вокруг вздрогнуло, воздух потемнел. То, что мгновение назад было всадниками, обратилось в черные клубки, которые побежали в разные стороны. Вода в реке зашипела, и Рома сначала пронзил нестерпимый холод, а потом он почувствовал то покалывание, какое бывает, когда отлежишь руку или ногу.
На одном берегу дышала огнем и высоко вздымала хвост Пекмата, на другом – колыхались черные силуэты всадников, а Ром катился вместе с рекой между ними. С каким-то болезненным любопытством ожидал мальчик продолжения сражения, ему хотелось во что бы то ни стало узнать, чем оно закончится, но течение неудержимо влекло его все дальше и дальше.
Вскоре река распалась на множество протоков, и они вынесли его в море. Море было огромным, может быть, даже безбрежным, но мальчику почудилось, что он охватил его руками от края до края.
– Ринто-он! – громко позвал Ром и тут же увидел мерцающую дорогу, уходившую в морскую пучину. В конце этой дороги на пустынной площадке стоял белобородый Ринтон, и за его спиной, утопая в подводной тьме, громоздились какие-то глыбы и причудливые строения.
Словно по ледяной горке, мальчик соскользнул по светящейся дороге к Повелителю Светлых Вод.
– Ринтон, мне нужна твоя помощь, – сказал Ром. – Скажи – где растет золотой ананас. Похоже, кроме тебя в Потаенной Стране этого никто не знает.
– А, ты опять за старое, – словно разочаровавшись в чем-то, усмехнулся Ринтон. – И почему ты решил, что я интересуюсь фруктами? Разве я похож на торговца ими или на садовника?
– Да, тот, кому нужны ананасы, нужно обращаться прежде всего к продавцам овощных магазинов, – издевательским тоном сказал внезапно выплывший из-под руки Ринтона язь в матросской бескозырке, на которой серебряными буквами было написано "Отважный". – А в крайнем случае можно почитать справочник садовода-любителя и вырастить их самому.
Сказав это, язь с явным недоброжелательством посмотрел на Рома желтым глазом, поправил плавником бескозырку и замер, готовясь то ли к отважному нападению, то ли – к решительному бегству.
Дерзость язя мальчику весьма не понравилась, и он почему-то сразу вспомнил точно такого же язя, только без головного убора, которого однажды мать принесла с базара и изжарила на обед. Тот язь был чрезвычайно костистым, и как Ром ни старался тогда быть осторожным, одна его кость все-таки застряла в горле. Чтобы избавиться от нее, пришлось съесть немало жестких корок хлеба.
– Ты бы лучше помолчал, пока тебя не спрашивают, – сказал Ром.
– А почему ты решил, что спрашивать должен ты? – язя так и передернуло от негодования. – Может, я буду спрашивать, а ты – покорно отвечать!
– Да кто ты такой, чтобы меня спрашивать! – возмутился Ром. – И вообще я не с тобой разговариваю!
– Это просто неслыханно! – возмутился в свою очередь язь. – Сначала отобедал мной, а теперь заявляет, что и говорить со мной не желает! Нет уж, если ты меня съел, то изволь теперь отвечать. Ведь должна же быть хоть какая-то справедливость! Хоть какая-то!
– Я съел тебя? Но ведь ты же цел и невредим?!
– Это сейчас я цел и невредим, а на твоем обеденном столе был изжаренным, а затем и вовсе уничтоженным. Забыл, как подавился тогда моей косточкой?
– Ну, если ты имеешь в виду тот самый случай, когда… – тут Ром запнулся, пытаясь понять, как может говорить рыба, которую давно уже съели.
– Да, именно тот самый случай я и имею в виду, – злорадно заметил язь.
– Я помню, как тогда съел пару кусков…
– Нет, это, действительно, неслыханно! Подумаешь, он и съел-то всего пару кусков! Но это была пара кусков меня, понимаешь, меня! – с этими словами язь заморгал, закусил ленточку на бескозырке и, чтобы скрыть внезапно нагрянувшие слезы, отплыл в темноту.
– Надо же, я и представить прежде не мог, что съеденная когда-то рыба может на самом деле быть совершенно не съеденной. – Ром пожал плечами и посмотрел на Ринтона. – Нехорошо, конечно, тогда получилось… Но все язи так похожи друг на друга… Попробуй тут разберись – какого ты съел, а какого – нет! Сказал бы уж сразу, что я виноват перед ним!
– Все язи так похожи друг на друга. – задумчиво произнес Ринтон. – И ананасы… И ананасы, конечно, тоже, как и все прочее сущее. Так что же разделяет их на годное и обреченное? Их воля? Воля без границ и истоков? Неужели без истоков… Ах, может быть, все проще?! Может быть, вся хитрость – в стороннем взгляде?! Маленьком, как чижик, но наделенном силой и властью произнесенного слова… – глаза Ринтона стали пустыми.
– Ничего не понимаю. Воля, язи, истоки… Мне нет до них никакого дела. – сказал Ром. – Я просто ищу золотой ананас. В Потаенной стране есть лишь один такой. И он мне нужен!
– Что ты знаешь о Потаенной стране? – усмехнулся Ринтон, и глаза его ожили. – Ты только что не мог представить, как съеденная когда-то рыба может вновь оказаться целой и невредимой. Ты никогда не видел тот ананас, который ищешь, но без всяких колебаний утверждаешь, что он только один такой! А что ты скажешь про это?! – с этими словами Ринтон поднял руку.
Бездна воды колыхнулась, налилась сиреневым цветом, и в ней показались скрывавшиеся прежде во тьме стены и башни подводного замка. Он на глазах округлялся и становился прозрачным, все более и более уподобляясь невероятных размеров медузе.
– Что, по-твоему, это такое?! – весело, почти восторженно вскричал Ринтон.
– Был замок, – сказал Ром. – А теперь похоже на медузу.
– На медузу?! – Повелитель Светлых Вод расхохотался так, что бездна задрожала, и мириады рыб, обитавших в ней, посыпались вверх испуганными искрами. – Это твое сердце, потерянное в океане!
– Мое сердце? – прошептал Ром, вглядываясь в то, что он принял сначала за замок, а потом за медузу. – Это мое сердце?
Мальчик прижал руку к груди, но не услышал в ней ни звука. Зато сокращалось и пульсировало Нечто, медленно поднимавшееся вверх со дна. Оно было разделено прозрачными перегородками на множество отсеков разных размеров и напоминало многоэтажный дом со стенами из стекла. И каждый отсек жил своей жизнью. В одном из них Ром увидел Пекмату, которая, торжествуя, поднимала голову и смотрела вслед удалявшимся и таявшим среди полей Черным всадникам. "Так вот чем кончилось сражение", – подумал мальчик, но тут же его внимание привлекла женщина-пальма. По-спортивному молодцевато расставив ноги, она стояла посреди комнаты и, глядя в телевизор, бодро натирала лоб и щеки огурцом.
– Это, чтобы от морщин уберечься, – сказал Ринтон и лукаво подмигнул Рому. – Занимательно, впрочем, другое – закончив косметическую процедуру, практичная дама употребит огурец по прямому его назначению. А именно – порежет в салат. Она всегда так делает. Что ж – достойная похвалы рачительность. С такой хозяйкой не пропадешь.
– А почему она в моем сердце? – спросил мальчик.
– В твоем сердце есть много такого, о чем ты даже не догадываешься, – сказал Повелитель Светлых Вод. – Изволь, полюбопытствуй, чем оно напичкано.
Ром с удивлением вглядывался в то, что происходило за прозрачными стенами его медленно поворачивавшегося сердца. Какие-то люди, знакомые и никогда прежде не виденные, по-хозяйски расхаживали там, бесцеремонно ели и пили, с азартом играли в карты и в футбол и пели песни. И среди них приплясывали и витали существа, похожие на те, которые обитали на площади с вывернувшимся зрачком.
"Глория", – прочитал Ром на борту корабля, привалившегося боком к стенке сердца.
– Да-да, та самая Глория. – сказал Ринтон. – А при ней, как и положено настоящему капитану, бедный капитан Питер.
Высоко над палубой затонувшего корабля стояло запутавшееся в канатах тело в порванном красном камзоле и при шпаге, а рядом с ним сновали разноцветные рыбы.
– Какая печальная, и при том назидательная участь, – промолвил Ринтон. – Полагаю, что капитана теперь вполне уместно было бы использовать в качества наглядного пособия, дабы остудить пыл начинающих романтиков. Вот что происходит с романтиками, когда они идут до конца. Вытряхни из своего сердца весь хлам, скопившийся в нем, и оно станет свободным и чистым, как горный хрусталь. Стоит тебе только сказать одно слово, и все изменится. Одно слово – и ты станешь навсегда свободным и недоступным для надежд, мечтаний и страдания!
– Мне нужен золотой ананас. – сказал Ром.
– Что ж… Ты сделал выбор, – и Повелитель Светлых Вод коснулся его плеча тростью, увитой белыми цветами.
Все вокруг исказилось. А затем бездна, с глухим ропотом оторвавшись ото дна, взмыла куда-то вверх вместе с сердцем мальчика, превратившимся в огромный айсберг. И только мелькнуло птичье крылышко цвета голубого атласа, вмерзшее в это вновь потерянное сердце.
