Текст книги "Танковый десант"

Автор книги: Евгений Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Наша танковая армия, в том числе и наша 49-я механизированная бригада, действовала в глубоком тылу противника. Немцы оказывали нам сопротивление лишь на отдельных рубежах по маршруту нашего марша. Иногда были дни, когда мы вообще не встречали противника, или он пытался остановить наше движение наспех организованной обороной, которую мы без большого напряжения сбивали. Значительное сопротивление немцы оказали в бою за город Гусятин 22–23 марта 1944 года. В его освобождении принимал участие наш 1-й мотострелковый батальон и, естественно, наша рота. К вечеру 23 марта, когда противник был выбит из города, мы с Петром Шакуло остановились на окраине города, где заняли недалеко друг от друга несколько хат для отдыха личного состава.

Усталость валила всех нас с ног, так как весь день мы продвигались пешком, сбивая отдельные очаги сопротивления. Танки в этих стычках не всегда нам помогали, так как поддерживали другие батальоны нашей бригады. В темноте боя мы потеряли связь с командиром роты Титовым и с командиром батальона Козиенко, а также с другими ротами батальона. Связь и взаимодействие друг с другом – основа в бою, и терять связь нельзя, но мы были рады отдыху и тому, что выбили немцев из города, и решили, что с рассветом разберемся в обстановке, поэтому не стали искать командира роты. На всякий случай выставили у хаты часовых, договорились о смене. Наступила ночь, мы успели протопить печь, сняли мокрые шинели, сапоги, чтобы просушить портянки, и крепко заснули. Глубокой ночью часовой, зашедший в хату погреться, услышал стук в дверь. Часовой открыл дверь и, услышав немецкую речь, закричал: «Немцы! Немцы!» – и открыл огонь из автомата. Проснулись остальные бойцы, многие успели выбежать из хаты и тоже открыли огонь. Но немцы успели скрыться с криком: «Иванен! Иванен!» – так они называли нас, воинов Красной Армии.

Лейтенант Шакуло отругал часового за его нерадивость. До рассвета подремали немного, обулись, оделись и с наступлением утра отыскали командиров роты и батальона. Подошли другие роты батальона, перекусили чем бог послал и отправились пешим порядком вперед. Было тихо, противника не было видно. Видимо, на нас напоролись ночью блуждающие немцы, из остатков разбитых частей. На фронте всякое может быть. Когда, например, наш батальон ушел из города, то туда набились тыловые подразделения батальонов и бригад. Забыв о бдительности, они расположились на отдых, зная, что город освобожден от немцев. К вечеру ворвались немецкие танки и устроили в городе «Варфоломеевскую ночь» – разбили, уничтожили, передавили все, что там стояло на улицах, – им некому было дать отпор. Немцы сожгли нашу батальонную машину с полевой кухней, погибли некоторые из поваров. Об этом рассказали очевидцы, которым удалось спастись живыми из города Гусятина, в том числе зампохоз батальона Задиран. Днем 24 марта 1944 г. к Гусятину подошли танки других частей нашей танковой армии, и в результате ожесточенного боя немцы вынуждены были снова оставить Гусятин. Получается, что город дважды освобождался от противника, а заслуги по освобождению г. Гусятина приписали потом не нашей бригаде, а совсем другим частям, которые второй раз вели бой за Гусятин.

Вспоминается мне пеший марш весной 1944 года. Идешь по грязи, еле передвигая ноги от усталости, шинель от дождя становится пудовой, и думаешь: «Хорошо бы забраться в хату, поесть горячих щей или супа и вздремнуть часиков 25». В походе всякие мысли в голову лезут, и хорошие, и плохие.

Мы обрадовались, когда наш батальон догнали танки бригадного танкового полка, и мы уже десантом двинулись дальше. Задача у нас была одна – овладеть городом Каменец-Подольский. Забегая вперед, скажу, что до города бригада двигалась два-три дня. Устали и люди, и танки, они тоже не выдерживали такого напряжения. Танки стали чаще останавливаться из-за мелких поломок, особенно разрывов гусениц. Конечно, мы, десант, тоже принимали участие в ликвидации поломок, чтобы не отставать от батальона.

Марш батальона после Гусятина продолжался, противник упорного сопротивления не оказывал. Отдельные очаги сопротивления противника сминались нашими танками и десантом батальона. В других случаях немцы не вступали в бой, уходили, оставляя иногда незначительные заслоны. В одном из сел мы устроили привал для заправки танков горючим и боеприпасами, а также для ликвидации отдельных поломок. Я уже писал, что марш был тяжелым и отдых был необходим. Жители села нас накормили, и мы вздремнули в хатах. Как помню, день был солнечный. Боялись налета авиации, поэтому строго соблюдалась маскировка. Действительно, прилетели бомбардировщики противника и стали бомбить село, но в основном почему-то другую окраину, где не было ни танков, ни личного состава. Нас летчики, видимо, не заметили. Когда авиация улетела, мы услышали плач женщин – были жертвы среди гражданского населения. На этом же привале произошел такой случай: механик-водитель одного танка, видимо употребив самогона, включил скорость, но не переднюю, а заднюю; танк стоял возле хаты и проломил ее стену, отодвинув к противоположной стене хаты стол, за которым обедали несколько офицеров танкового полка и хозяева. Механик вовремя остановил танк, поняв, что поехал не в ту сторону. Удивительно, что пострадавших не было, но все были обсыпаны глиной, побелкой, да и стена дома была сломана. Те, кто сидел за столом, в хате, отделались испугом. Один из офицеров выскочил из-за стола и с пистолетом в руке бросился к люку механика-водителя. Механик, перепугавшись, закрыл все люки и молча сидел в танке, пока остальные успокаивали офицера, грозившегося расстрелять водителя. В итоге танк отогнали, а командование танкового полка приказало оставить «безлошадных» танкистов, чтобы те восстановили дом.

Под вечер стали собираться на марш, и командиры решили продолжать движение ночью из-за высокой активности авиации противника днем. С наступлением сумерек выступили в ночной марш на танках. Населенные пункты мы проскакивали с зажженными фарами танков. Вместе с нами двигались и транспортные машины, «Cтудебекеры», и поэтому создавалось впечатление, что движется огромная танковая колонна.

На рассвете, вернее, было уже утро, мы столкнулись с противником – пехотой и двумя-тремя танками («тигры» и «пантеры»). Завязался бой. С обеих сторон танки открыли огонь. Открыли огонь и 76-мм пушки артиллерийского дивизиона бригады, некоторые орудия были выдвинуты на прямую наводку. Я и лейтенант Шакуло подняли свои взводы в атаку. Скомандовали каждый из нас своему взводу: «Встать. За Родину, бегом вперед!» Сами тоже оторвались от матушки-земли и бросились вместе со всеми в атаку. Хорошо, что бежать много не пришлось – противник был не более чем в 100 метрах от нас.

Ворвались на окраину села, часть немцев была перебита, другие убежали. Артиллерией был подбит один немецкий танк, другой вместе с пехотой покинул село, а третий танк остался стоять на месте, но экипаж его покинул. На броне танка были вмятины от наших снарядов и шли трещины по борту. Видимо, у него кончилось горючее. Вот такая атака.

Действие каждого воина в атаке – это уже подвиг, подвиг – идти в атаку под пулеметным и артиллерийско-минометным огнем противника, не зная, останешься живым или нет. Сколько надо иметь стойкости, мужества и храбрости, чтобы все это преодолеть и выбить фрицев с занимаемых ими позиций! Кто кого – на войне только так. Идти в атаку на противника страшное дело, надо пересилить свой страх, пересилить себя, встать с земли, подняться и сделать хотя бы первый шаг, а для этого надо как можно ближе подойти к противнику, перебежками или ползком – это очень тяжело, а затем броском на врага, который сосредоточил на тебе огонь. Сначала бежишь, но сил не всегда хватает бежать до переднего края противника, особенно по пашне, по которой не только бежать – идти шагом тяжело, особенно весною, когда ноги глубоко проваливаются в грунт. Но, как правило, атакующие всегда стараются бежать, и при этом обязательно надо вести огонь из автомата по противнику, даже если его не видишь. Это психологический фактор воздействия на противника. И я всегда требовал от бойцов вести огонь.

Когда мы под огнем противника ворвались в село и остановились передохнуть, я узнал, что мой друг лейтенант Петр Шакуло ранен. Не везло Петру: в каждой операции ему попадало.

Подошли наши танки – они все же подбили другой танк, который сгорел в селе, и мы отправились дальше выполнять задачу. Это было утром 24 марта 1944 года. Кроме командира роты Титова и меня, в роте теперь остался только один офицер – командир пулеметного взвода лейтенант Колосов.

Во второй половине дня 24 марта немецкая авиация нанесла удар по нашему батальону и танкам. За время войны я редко видел действия нашей истребительной авиации. Сколько раз нас бомбили немцы, но истребители не прикрывали нас. А зенитные пулеметы роты ПВО бригады – это ерунда против авиации немцев, да они просто боялись стрелять. Штурмовая авиация нам помогала, реже – бомбардировочная, а истребителей я видел только в Орловской операции. Пишут и говорят, что не было истребителей в 1941–1942 гг. для прикрытия советских войск, но их не было и в 1944-м, когда нас «утюжила» немецкая авиация, буквально с высоты 50 метров расстреливая людей и танки. Говорили, что для наших истребителей близко не было аэродромов. Может, и так, да вот только нам от этого не легче. В то время мы не думали плохо о нашей авиации, наоборот, гордились ею, радовались, как она «работает» по противнику. Только на старости лет у меня возник вопрос: почему истребители не прикрывали нас на марше от авиации противника?

В тот день, 24 марта 1944 года, немецкая авиация почти полностью уничтожила батальон. Мы понесли большие потери в личном составе, а танковый полк – в танках. Другим досталось не меньше. Налет авиации начался в полдень и длился до вечера. Одна волна, самолетов 15–20, отбомбится, и только наша батальонная колонна соберется и начинает движение вперед, как налетает другая волна немецкой авиации, и так несколько часов подряд – до сумерек. «К счастью», у танка, на котором десантом был я со взводом, произошел разрыв гусеницы, и мы встали для ее восстановления. Бригада ушла вперед, а мы стали ремонтировать машину. Произошло это сразу после первого налета авиации, и остальные налеты на бригаду я не видел. Срастив гусеницу, мы двинулись вперед, и по дороге к нам присоединилось еще два танка. Прибыли мы в батальон, когда уже стемнело. Я нашел командира нашего батальона Козиенко и командира танкового полка Столярова, они оба обрадовались, что прибыло пополнение. Комбат спросил меня, не видел ли я командира роты Титова. Я доложил, что не видел. Оказывается, наш командир роты Петр Иванович Титов пропал, его еще до наступления полной темноты искали, обшарив вокруг всю местность, но так и не нашли.

Около села, которое почти сгорело, стали собираться бойцы батальона и других подразделений бригады, которые разбежались по всему полю и до темноты скрывались, кто как мог. Батальон понес большие потери в людях, а полк в танках. У нас в роте, кроме меня и Колосова, остались в живых человек 30–35 личного состава, в других ротах и того меньше – по 10–15 бойцов. Козиенко и Столяров поставили мне задачу: остатками роты и пулеметным взводом роты лейтенанта Колосова на трех танках двигаться в сторону города Каменец-Подольского, овладеть его окраиной, а далее действовать по обстановке, но лучше дождаться главных сил бригады. Сами они остались собирать людей и танки после налетов авиации.

Бои за город Каменец-Подольский

На рассвете 25 марта 1944 года мы достигли Каменец-Подольского. Наша рота на трех танках обошла город с запада и вышла к окраинам с юга. Было еще темно. Немцы не ожидали появления советских войск с юга, но когда мы подошли к мосту через реку Смотрич, уже рассвело, и нас обстреляли, хотя и не интенсивно. Мост был завален грузовыми автомашинами и другими предметами. Было сооружено что-то вроде баррикады, в которую был включен даже танк без гусениц. Река Смотрич имеет обрывистые берега высотой до 10 метров, что не позволяло переправить танки на другой берег. Моя же попытка войти в город через мост была остановлена огнем противника. Пулеметный огонь нам вреда не причинил, но снайперы свирепствовали. Я решил не рисковать и не нести напрасных потерь и стал ждать подхода главных сил бригады. Мы заняли домик недалеко от моста и выслали к мосту разведку. Возвратившиеся ребята доложили, что пройти завалы на мосту невозможно и снайперы бьют так, что голову поднять невозможно. Пока мы ждали главные силы бригады, бойцы роты стали осматривать машины, брошенные немцами на берегу при нашем появлении. Большие грузовые автомашины были набиты вещевым немецким имуществом, продовольствием и даже вином разных марок и стран. Продукты и вино были со всей Европы. Бойцы забрали немецкое оружие и боеприпасы к нему, некоторые обмотались лентами с патронами от немецких пулеметов МГ-34, как матросы в Гражданскую войну. Что сделаешь – мальчишки да и только. Многие переобулись в немецкие новые сапоги, а мне офицерские красивые хромовые сапоги не подошли – подъем у меня оказался большой, хотя перемерил я многие, так мне хотелось их иметь. Натащили еды и вина, кубинских сигар в специальном ящичке, сигарет, шоколада, печенья, сдобных хлебцев, рыбных и мясных консервов. Наелись этого добра вволю и курили сигары, сигареты. Сигары были именно кубинские, как у Черчилля.

В полдень подошли главные силы бригады. Меня вызвал комбат Козиенко, там же был и командир танкового полка Столяров. Я доложил обстановку, танкисты тоже доложили, что мост непроходим и охраняется противником, хотя и немногочисленным. Тогда командиры дали указание уйти от моста вправо и постараться найти переправу через реку Смотрич, войти в город и продвигаться к центру. В поддержку дали мне эти же три танка и, конечно, пулеметный взвод Колосова. Связь приказано было держать по танковой рации. Я собрал командиров отделений, отдал приказ на выдвижение, и мы покинули место около моста, двигаясь вдоль русла реки. К нам подошло три танка, рота разместилась на их броне, и мы поехали искать брод или удобное место для спуска к воде и подъема на другой берег. Нашли вроде бы удобное место, переправились на танках на тот берег реки. Танкисты по рации доложили Столярову, что брод найден и что мы вошли на окраину города на противоположном берегу. Но самый верх противоположного берега оказался почти отвесно обложен камнем, на высоту около полутора метров. Танки не смогли преодолеть эту преграду, как ни старались. Это можно было бы назвать противотанковым эскарпом, но на самом деле эту преграду соорудили для укрепления берега от оползня и на случай паводка. Пришлось разбирать эту каменную кладку, чтобы сделать удобный въезд для танков. У танкистов даже лома не оказалось, но все-таки мы смогли кое-как разобрать камни, и один танк преодолел препятствие и ушел в город с десантом пулеметного взвода Колосова. Остальные два танка не смогли перебраться в город. Долго возились, но так ничего и не смогли сделать, а тут возвратился танк, ушедший в город.

Лейтенант Колосов сообщил, что его ранило, да я и сам увидел свежую перевязку. Его танк с десантом обстреляли немцы из пулемета с колокольни церкви, почти в центре города. Кроме того, танк дальше не смог продвинуться, так как улицы были заставлены автомашинами впритык друг к другу. Не только проехать – тяжело было пройти человеку, так плотно стояли брошенные немецкие автомашины с грузом. Позже мы узнали, что эти машины с вещевым имуществом и продовольственными грузами принадлежали тылам крупной немецкой группировки, отступающей на запад. Однако наша бригада перерезала им пути отхода, и они остановились в городе. Машин было очень много, не менее 1000–1500 грузовиков, и чего в них только не было! Повторяю, что таких трофеев я больше не видел. Что интересно, шоферов автомашин не было.

По рации передали указание танкам остаться на месте у реки, а десанту выполнять задачу – продвигаться к железнодорожной станции. Это было повторение ранее отданного устного указания командира батальона. Я с ротой стал продвигаться по городу. Улицы были заставлены автомашинами, в основном большой грузоподъемности: «Маннами», «Опелями» и другими. Немцев же мы не встретили – они убежали при нашем появлении. Вдруг мы услышали артиллерийские залпы и разрывы снарядов в городе. Это била наша бригадная артиллерия. Рота вышла на окраину города, на более высокий берег реки Смотрич, чем противоположный, и перед нами открылась интересная картина. На город шла в атаку наша бригада: все три батальона и танковый полк, точнее, то, что от них осталось после почти месячных боев. Вся эта масса вела огонь: танки, артиллерия дивизиона бригады, минометы и пулеметы. Красиво бригада шла в атаку, но хорошо бы на противника, а не на своих, особенно не на мою роту. Мы кричали, махали шапками, руками (ракет у нас не было), бегали, старались обратить на себя внимание наступающих, но безуспешно, они продолжали наступать в развернутом строю, достигли реки, вброд преодолели ее по пояс в воде (а наша рота на танках перебралась – все остались сухими), поднялись на наш высокий берег и стали наступать на город.

Рота соединилась с батальоном, и не успел я доложить командиру батальона о выполнении его приказа и ранении лейтенанта Колосова, как он меня ошарашил словами: «А ты где был? Что-то я тебя не видел среди наступающих, да еще сухой, не мокрый?» Сначала я его не понял. Потом мне стало обидно. Я вынужден был напомнить Козиенко о поставленной мне и Колосову три часа назад задаче. О выполнении задачи танкисты передали по рации. Комбат ничего не ответил на это, но окружающим офицерам сказал: «Хитер Бессонов, преодолел реку и ноги не замочил».

Вскоре мы вышли на восточную окраину города. Я не ошибся, именно на восточную окраину, ибо наша 4-я танковая армия и другие подвижные соединения фронта совершили бросок с севера на юг и практически отрезали путь к отступлению на запад для большой группы немецких войск восточнее Каменец-Подольского. В городе бригада и ряд других частей перешли к обороне с целью сдержать и не допустить прорыва через город отступающих с востока немцев по хорошим дорогам с выходом на запад и на юг к Днестру, а направить их по залитым грязью грунтовым дорогам.

Как потом выяснилось, сплошного кольца окружения фронту создать не удалось. Из-за значительных потерь в личном составе и технике действующим войскам 1-го Украинского фронта не хватило сил. Это было видно на примере нашего 1-го мотострелкового батальона и других частей 49-й механизированной бригады – мы понесли в тот период невосполнимые потери в людях. Да и погода подвела.

К утру 26 марта 1944 года г. Каменец-Подольский был полностью освобожден от противника. На радостях как-то само собой получилось, что был организован ужин из трофейных закусок и вин. Выставив сторожевые посты, мы собрались в свободном от жителей доме, где всю ночь отмечали победу. Я не очень любил застолья на фронте – поел, немного выпил и пошел проверять посты, где обнаружил, что один расчет пулемета убит. Шел плотный снег, и следы бежавших из города немцев отчетливо были видны. Я поднял несколько отдыхающих солдат, мы пробежали по следам, оставленным на снегу немцами, но, не догнав, вернулись. Усилив посты, я приказал никого близко не подпускать и открывать огонь по любому человеку или даже силуэту, еле видимому в метели. Солдаты честно выполнили указания и открывали огонь по любому силуэту. К утру все успокоилось, передвижение немцев из города прекратилось.

К утру, кроме сторожевых постов, все спали крепким сном. Усталость накопилась за время непрерывных боев днем и ночью, когда мы спали урывками по нескольку часов в сутки, а то вообще не спали, засыпая в буквальном смысле на ходу.

Наутро мы заняли оборону за городом, в поле перед оврагом. Слева были сельские домики – там оборудовала позицию минометная рота батальона. Дальше была третья рота, в которой осталось 10–15 бойцов во главе с командиром взвода младшим лейтенантом Алексеем Беляковым. Во второй роте осталось тоже не более 15 человек, во главе с командиром взвода лейтенантом Николаем Чернышовым. В нашей роте, которой теперь командовал я, осталось не менее 30 бойцов, почти столько же, сколько было в двух других ротах. Однако командир батальона капитан Козиенко, начальник штаба батальона капитан Белан и заместитель командира батальона по политической части капитан Герштейн решили объединить нашу первую роту со второй. Комбат вызвал меня и объявил об этом решении и о назначении командиром объединенной роты Чернышова – командира взвода 2-й роты. Сам же я предполагал, что останусь командиром своей роты, в ней было личного состава больше, чем во 2-й и в 3-й ротах, вместе взятых. Кроме того, фактически я руководил ротой почти все последние бои, получая указания от командира батальона. Высказав свое неудовольствие, я попросил оставить меня командиром нашей роты и не объединять ее со 2-й ротой, а объединить вторую роту с третьей, оставив лейтенанта Чернышова ее командиром. Мои доводы, однако, не были приняты во внимание, и приказание осталось в силе. Пришлось мне подчиниться этому распоряжению – в армии спорить не положено, правильный приказ или опрометчивый, но выполнять его надо, особенно на фронте. Что поделаешь, начальству виднее, на то оно и начальство! Так неудачно закончилась моя первая и не последняя попытка продвижения по службе.

Наша объединенная рота окопалась на окраине города Каменец-Подольский неудачно, на открытом месте перед оврагом, или, вернее, лощиной. Противоположный скат лощины был выше, и наша позиция хорошо оттуда просматривалась. В то же время несколько позади нашей позиции была удобная для обороны естественная насыпь. Я и предлагал там окопаться, но меня никто не послушал. Солдаты вырыли окопы, выложив на бруствер окопа свое оружие, патронов к которому не было, а рядом положили немецкое оружие с патронами, две-три немецкие гранаты. У каждого было по одной или две бутылки с вином для обогрева. Сильных морозов не было, но жить при нулевой температуре днем и ночью, изо дня в день, под дождем или снегом, очень неприятно. От холода пробирает дрожь. За насыпью было бы куда удобнее, можно было хотя бы костер разжечь, но и тут солдаты вышли из положения, накрыв окопы трофейными плащ-накидками и одеялами. Я тоже имел одеяла и ночью накрывал ими свой окоп – в окопе до удивления хорошо сохранялось тепло. Окоп для себя я рыл сам или совместно с ординарцем. Малую саперную лопатку носили все солдаты и многие младшие офицеры, в том числе и я. Солдаты носили лопатку в чехле, который надевали на поясной ремень, а у меня лопатка была немецкая, складная, и носил я ее только в руке. Так и проносил ее почти до конца войны.

Противогазов у нас не было, они только мешали в бою, особенно танковому десанту. Каску я тоже не носил, да и многие солдаты ее не носили – она была тяжелая и в бою соскальзывала на лицо. Немецкое оружие: автоматы, карабины, винтовки, пулеметы – мы взяли при обороне Каменец-Подольского вынужденно – для своего оружия не было патронов. Так до конца операции некоторые бойцы и носили два вида оружия: свое и немецкое, пока не получили боеприпасы к своему оружию. Немцы пытались сбрасывать своим парашюты с боеприпасами и иногда с продуктами. Два таких парашюта с боеприпасами попали к нам, и их полотнища взял старшина роты Братченко, чтобы можно было потом обменять в деревнях на сало и самогон. Деревенские шили из этого материала блузки и платья.

Обычно ночью я спал мало, проверял часовых-наблюдателей, особенно во второй половине ночи – а вдруг наблюдатели или вздремнули, или просмотрели действия немцев, не обратили внимания, да мало ли что может быть? Обязательный обход позиции ночью вошел у меня в привычку, да и солдаты знали о моих ночных осмотрах, и им было спокойнее, что командир не спит.

В обороне мы простояли несколько дней. В один из дней появились немцы, но роту не атаковали, а захватили несколько хат метрах в 100 левее наших позиций. Из хат они стали вести по нам огонь, в основном винтовочный, причем даже по отдельным бойцам. Интересно, что немцы подошли скрытно и, видимо, появились перед нами еще вечером или ночью, а мы обнаружили их только утром. Этого я всегда боялся – проспать противника. Но, скорее всего, это была просто разведка, они искали путь на запад и хорошие дороги, по которым могли бы проехать автомашины. Мы тоже ответили им из всего оружия, благо патронов было много, не надо было их экономить. Из-за этой экономии давно не стреляли от души по противнику. Немцы прекратили вести огонь, и мы тоже. Зато нам был слышен сильный огонь в расположении 3-й роты (которая теперь была 2-й) и минометной роты батальона.

В этом бою был тяжело ранен командир взвода минометной роты лейтенант Новожилов. Немцы уже были готовы захватить минометы, и тогда Новожилов приказал подчиненным отойти с минометами на другую позицию, а сам остался прикрывать их отход из пулемета, который минометчики имели на всякий случай. Немцы подожгли дом, откуда вел огонь Новожилов, но он продолжал стрелять до тех пор, пока не сгорел в этом доме. Так 28 марта 1944 года погиб лейтенант Сергей Васильевич Новожилов, веселый и бравый офицер двадцати лет от роду, пожертвовавший своей жизнью для спасения бойцов минометной роты. Немцы после гибели Сергея дальше не пошли и даже, наоборот, оставили 2–3 хаты недалеко от сожженного дома. Левый фланг роты нам пришлось повернуть лицом к противнику, чтобы держать его под огнем, и во время этого передвижения меня немцы чуть не «ухлопали» – пуля ободрала на боку кожу. Видимо, немец стрелял разрывной пулей, потому что на коже, на правом боку, еще долго оставалось черное пятно.

В один из дней конца марта 1944-го в Каменец-Подольском пошел густой снег, который шел всю ночь. Всю эту ночь я проспал в окопе как сурок, накрывшись двумя трофейными одеялами, утром проснулся, и оказалось, что окоп полностью завален снегом. Меня и солдат буквально откапывали – столько было снега в окопах. В то же время Чернышов находился в доме, в тепле – топил печку. Ни разу он не пригласил меня погреться, а ведь только что мы оба были командирами взводов. Как только его назначили командиром роты, сразу изменилось и его отношение ко мне, а позже и к другим офицерам роты – Шакуло и Гаврилову. Сам я к нему в эту хату не заходил, был всегда среди солдат, с ними и питался. Но мне очень хотелось поесть горячего супа, или щей, или попить чая.

В эту метель немцы, воспользовавшись случаем, оставили свои позиции и скрылись. Так что когда мы выбрались из-под снега, то ребята сообщили мне, что немцев нет. Только тогда мы с бойцами пошли в эти хаты, чтобы сготовить что-нибудь горячего. Шоколад, печенье, консервы нам уже надоели, да и вино тоже.

Противник обошел город Каменец-Подольский стороной и ушел на запад, бросая в метель автомашины и другую технику на дорогах. Столько брошенных или сожженных автомашин я больше не видел. С востока, от Винницы, немцев на нас гнали общевойсковые армии 1-го Украинского фронта, но сил, чтобы удержать отступающего противника на рубеже Каменец-Подольского и осуществить полное его окружение, как это было под Сталинградом, нам не хватило. Не считаясь с потерями в людях, бросая технику из-за отсутствия горючего или застрявшую в непролазной грязи, немцы прорвались на запад. Бои были ожесточенные и кровопролитные. Я помню, что мы находили листовки советских пропагандистских частей за подписью маршала Г.К.Жукова с призывом к немецким солдатам сдаваться в плен, так как они окружены и будут уничтожены, если не сложат оружие. Жаль, конечно, что второго Сталинграда не получилось. Но все же немцев отбросили далеко на запад.

Как мне рассказывал лейтенант Петр Шакуло, вернувшись в строй после ранения, он находился в медсанвзводе в городке Оринин, под г. Каменец-Подольским. Там же находился штаб нашего 6-го Гвардейского механизированного корпуса во главе с его командиром генералом Акимовым. Отступая на запад, немцы попытались захватить Оринин. Отражая атаки немцев, в бой пошли даже раненые, которые в состоянии были носить оружие. Бой шел несколько часов, и неизвестно, чем бы он закончился, если бы на помощь осажденным не пришло несколько танков ИС-2. В результате немецкие танки были уничтожены, пехота разбежалась, а часть сдалась в плен. Таким образом, были спасены сотня раненых и командование корпуса.

Бои за город Каменец-Подольский завершились. Приблизительно в первых числах апреля с востока подошли общевойсковые части.

Приказом Верховного Главнокомандующего от 27 марта 1944 года воинам бригады была объявлена благодарность за освобождение г. Каменец-Подольского, а нашей бригаде и некоторым другим частям 4-й танковой армии было присвоено почетное наименование «Каменец-Подольских». Бригада стала именоваться «49-я механизированная Каменец-Подольская бригада», а ее командиру, Туркину Петру Никитичу, было присвоено воинское звание полковника.

Бригада снова получила задачу наступать на запад, гнать противника с нашей земли. После двухдневной метели на полях и дорогах лежал глубокий снег, кое-где с заносами. Батальон опять был посажен десантом на танки с задачей преследовать отступающего противника и не дать ему закрепиться на удобных для обороны рубежах. Погода улучшилась, небо очистилось от облаков, засветило солнце, и снег быстро сошел с дорог и полей. Стало теплей. Кое-где встречался противник, но бригада успешно сбивала его с занятых им позиций. Танков осталось мало, да и те, что были, использовали свои моторесурсы и постоянно выходили из строя из-за различных поломок. Случилась поломка и в том танке, на котором находился я со своими бойцами. После одной из дневок в каком-то селе, а мы уже вели бои на территории Западной Украины, наш танк остановился окончательно. Командир батальона капитан Козиенко приказал мне остаться с танком и дожидаться окончания ремонта танка. Прошел день, и утром танкисты заявили, что неисправность серьезная и они встали надолго. Я решил не дожидаться ремонта, а догонять батальон пешим порядком, посчитав, что меня могут заподозрить в умышленном отлынивании от боев. Догоняли мы батальон дня два. По дорогам двигалась на запад масса наших войск из разных частей фронта, и на мой вопрос, куда направилась бригада, мне никто не мог ответить. На одной из дорожных развилок я увидел знак с надписью и стрелкой «Хозяйство Туркина». Стали продвигаться согласно этому указателю. В тот период такие знаки использовали почти все, чтобы люди не блуждали по фронтовым дорогам в поисках своих частей. В середине одного из дней, кажется, 12 апреля, я нашел свой батальон, от которого почти ничего не осталось. Задачу надо было выполнять, а в батальоне до моего прихода находилась только одна 2-я рота в количестве 10–15 человек, а может быть, и меньше. В почти полном составе остался только штаб батальона – правда, и он понес некоторые потери. Моему приходу обрадовались и командир батальона Козиенко, и замполит Герштейн, и начальник штаба батальона Белан – со мной было не менее 20–25 бойцов, все, что осталось от 1-й и 2-й рот. Командира роты Чернышова со своей ячейкой управления в батальоне не было, и никто не знал, где он. Отстав вместе с неисправным танком, командир роты появился только дня через три.