Текст книги "Окна в доме напротив (СИ)"
Автор книги: Евгений Атапин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Своего деда Николая помню смутно, так как видел его в последний раз еще, будучи четырехлетним. По словам родителей, он жил далеко от нас, в другом городе, маленьком городе под названием Н... точнее на окраине города, в пригороде. Он иногда приезжал к нам и привозил нам со старшим братом, какие то игрушки, конфеты, леденцы, шоколадки. Хорошо помню один момент, как дед Николай посадил меня на колени и долго расспрашивал, есть ли у меня лыжи, есть ли велосипед, коньки или ролики, умею ли я кататься. Помню его седые, спускавшиеся на лоб волосы, помню его морщинистое лицо и исходящий от деда запах сигарет. Он был очень добр ко мне, шутил и брал меня на руки. Вот и все, что закрепилось в моей памяти о седовласом дедушке Николае. Ввиду удаленности его места проживания, мне же его никогда навещать не приходилось. Но вдруг он пропал, и больше к нам не наведывался. Спустя время я спрашивал родителей, почему не приезжает дедушка Коля, но ни разу не получил вразумительного ответа, тем более отец и мать объясняли его отсутствие по разному. До меня дошло, что о нем, почему то стало непринято говорить в нашей семье. Умалчивание продолжалось, и мое любопытство оставалось неудовлетворенным до тех пор, пока старший брат не просветил меня, напрямик и без какой либо корректности – «он чокнулся, он сошел с ума, его положили в дурку». Я не совсем понимал, что такое «дурка», но фразу «сошел с ума» понял приблизительно правильно, словно дедушка превратился в кого то страшного, жуткого и опасного. Спросив объяснение у родителей, я столкнулся с упорным нежеланием говорить на эту тему. Позднее я начал понимать, что сумасшествие моего деда могло бросить тень на нашу семью, что то вроде родового проклятья, наследственной предрасположенности и поэтому данная тема являлась запретной. Но к тому времени у меня началась учеба, и вступление во взрослую жизнь, и про деда Николая, как то само собой забылось. Брат же мой, пристрастился к алкоголю, потом к наркотикам и после нескольких попыток его вылечить в дорогостоящих клиниках, денег в семье не осталось и мне пришлось много учиться, чтоб поступить на бесплатное обучение в вузе. Брата моего так и не вылечили, позднее он сел, где то, что то стащив. Впрочем, мы никогда не были дружны и я воспринимал брата как наказание божье за мои грехи в прошлой жизни, еще и потому, что он крал мои вещи, снося их барыгам. Но черт с ним. Пусть сидит, разве что родителей жалко. Я же поступил в приличный университет, на бюджетное отделение. Все годы учебы я провел за книгами, благодаря чему имел наилучшие оценки в дипломе. Я начал работать и показал себя перспективным. Начало карьеры было весьма обещающим. С личной жизнью не совсем все удачно...
Весть о смерти моего деда Николая не столько огорчила меня, сколько поразила своей неожиданностью. Я его уже успел забыть. А известие об составленном дедом, в состоянии относительного психического здоровья, в мою пользу завещании, благодаря которому я получаю в наследство его дом и все, что там лежит, озадачило меня, так как вносило в мою жизнь непредвиденные хлопоты. Тем не менее, отказываться от такого куша я не собирался. Если дом в хорошем состоянии то его можно продать, или все же оставить, чтоб туда наведываться. Но чтобы решить этот вопрос, следовало взглянуть на него, с этой целью я взял двухнедельный отпуск и отправился город Н... где проживал мой дед, и чей дом я должен был получить в наследство. Добраться туда, заняло около суток на поезде.
Встретившись с адвокатом и получив от него бумаги удостоверяющие мое право на наследство, я прибыл в загородный дом моего деда. Я прибыл вечером, найдя особняк на окраине города, на старой, не ремонтированной улице, заросшей травой сквозь трещины в асфальте и освещенной одним единственным фонарем находящемся, где то поодаль. Сам же дом в вечерних сумерках представился мне небольшим, но вполне жилым и ухоженным. Он был покрашен в белый цвет и имел второй, находящийся под двускатной крышей чердачный этаж. К дому прилегал небольшой садик. Окна первого этажа выходили на все четыре стороны, окна второго только на две стороны, в сторону улицы и в сторону сада. Внутри особняк оказался достаточно уютен, хотя меблировка и обстановка комнат напоминала музей позапрошловекового быта. С железными спинками и железной сеткой кровати, почерневший от времени шкаф, старый комод, буфет с рюмками за стеклянными дверцами, книжные полки, деревянные стулья, с восточными мотивами ковры и прочие предметы старины составляли убранство комнат первого этажа. На стенах висели фотографии в рамках. С одной из них на меня смотрел дед Николай, он улыбался мне, он был в старомодной шляпе, и с папиросой во рту. Он прищурил один глаз, от папиросного дыма. На других фотографиях он был с бабушкой (которая умерла еще до моего рождения). Они были молоды, и бабушка выглядела совсем девушкой. На третьих фотографиях была только бабушка. Но были фотографии и более старые, пожелтевшие, на которых запечатлелись мои более древние родственники, в цилиндрах и с тросточками, сделанные, по всей видимости, тем деревянным ящиком, из которого вылетала птичка. В доме так же имелся телефон, большой и черный, с крутящимся диском, и всякого рода антикварные вещи, статуэтки, шкатулки, самовар и пр. Обстановка чердачного этажа отличалась не многим, старая кровать, большой круглый стол, несколько стульев. Дом имел все удобства, что повлияло на мое решение, несколько дней пожить здесь.
Среди бумаг переданных мне адвокатом, я обнаружил письмо, как выяснилось, обращенное ко мне. Я его приведу...
«Дорогой внук, если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет в живых...»
Я отложил письмо и взглянул на улыбающегося мне с фотографии деда. Он будто подмигивал мне прищуренным глазом, будто удачно пошутил. Опустив глаза, я продолжил читать далее...
"Я надеюсь, ты помнишь меня, своего старого, доброго дедушку, помнишь, как я катал тебя на ноге и дарил подарки, рассказывал сказки и разучивал с тобой песенки, читал с тобой книжки и учил играть в игры. Мы редко виделись, а в последнее время не виделись вовсе, но я всегда помнил о тебе и любил тебя. Прослышав о твоих успехах, о твоем благоразумии и серьезном отношении к жизни, я решил доверить тебе мой старый дом, надеясь, что ты с умом воспользуешься полученным тобой наследством, в отличие от твоего дурака брата, который продаст и пропьет, либо снесет все деньги до первого барыги.
Ты можешь продать особняк, либо оставить. Как быть, решать тебе. Любое твое решение заранее мной одобрено. Дом в хорошем состоянии, плюс к нему прилегает участок, так что можешь взять за него хорошие деньги. Ну а если оставишь, то в нем можно прекрасно жить. Об одном хочу предупредить тебя, и прошу отнестись к моему предупреждению очень серьезно. Если выглянешь в окно со стороны улицы, то увидишь на противоположной стороне улицы краснокирпичный, двухэтажный дом. Этот дом является одним из самых страшных и загадочных мест. Не советую подходить к нему, не советую даже смотреть на него в окно, особенно по ночам. Зашторь занавески на окнах, выходящих в сторону улицы, не смотри туда. В свое время, я проявил к дому напротив повышенный интерес и мне кое что удалось выяснить, но то что я выяснил, еще кошмарней. Я мог бы тебе рассказать подробности, но это слишком ужасно и может повредить твой неокрепший рассудок. Воспользуйся моим советом, и никакая дьявольщина тебя не коснется.
Ну, вот, пожалуй, и все. Желаю тебе всего наилучшего. Твой дед Николай"
Закончив чтение, я первым делом выглянул в окошко и оглядел злополучный дом, это был одно подъездный, двухэтажный, краснокирпичный жилой дом. В некоторых окнах горел свет. Строение находилось на противоположной стороне улицы и отделялось от моего дома так же небольшим газоном, что делало его достаточно удаленным, и разглядеть дом более внимательно, с такого расстояния оказалось сложным. К счастью, среди дедовских старинных вещей нашелся старый полевой бинокль, что увеличивал достаточно хорошо. Вооружившись оптикой, я направился на чердак, чтобы с более обзорного места рассмотреть «одно из самых страшных и загадочных мест» как утверждалось в письме. Свет на чердаке, я оставил выключенным. Наладив с помощью колесика изображение, я направил бинокль в светящиеся окна дома. Светилось окно второго этажа слева от подъездной двери и окна первого этажа справа. На втором этаже, в убого обставленной комнате, обстановка которой состояла из заставленного бутылками из под пива и замусоренного окурками стола, табуретки и дивана, сидел на диване мужчина. Он сидел в майке и трусах, с опухшей небритой физиономией и периодически задирал голову присосавшись к бутылке. В промежутках между излияниями, мужчина разговаривал и, судя по отсутствию собеседника, сам с собой.
В комнате на первом этаже виднелись розовые обои, с высокими спинками кровать, зеркальный шкаф и все это освещалось неярким, мягким светом торшера. Людей в комнате не оказалось. Окна остальных двух квартир темнели. Я снова заглянул в комнату одиноко пьющего мужчины. Он, ведя монолог, обеими руками жестикулировал, пытаясь, что то кому-то разъяснить, и крутил головой. После того, как он повернул голову в мою сторону, я увидел его отупевший, невменяемый взгляд. Мужчина был до чертиков пьян и, смяв кулаком на груди своей майку, стучал себе в грудь, продолжая, что то доказывать. Я сместил взгляд вниз, надеясь увидеть нечто интересное в розовой комнате, но она так и осталась пустующей, за тем снова заглянул в комнату пьяного. Человек в майке допил очередную бутылку, закурил, открыл следующую, опять глотнул, поднял руку с зажатой между пальцами сигаретой, потряс ею, что должно было означать «прошу внимания» и снова заговорил. Он говорил и говорил, строя невидимому собеседнику страшные гримасы и продолжая бить себя в грудь. Устав наблюдать за алкашом одиночкой, я в очередной раз посмотрел в окна первого этажа и тут же выдохнул «ух ты». В розовой комнате, находясь ко мне боком и лицом к зеркалу, склонив голову на бок, расчесывала густые черные волосы молодая и стройная девушка, при том абсолютно голая. Склонив голову то в одну сторону, то в другую, она водила расческой по своим длинным локонам, за тем, согнув ногу в колене, и прогнув спину, девушка откинула голову, распустив шикарные волосы вдоль спины. Подняв руки, она собрала волосы в пучок, спустила вдоль плеча и, тут же мотнув головой, перекинула их снова за спину. Я прирос глазами к биноклю, но тут... С улицы раздался чей то крик, прозвучавший как протяжное "э", и, должно быть, означавший «Что делаешь?». Испугавшись того, что могу быть застигнутым за столь постыдным занятием, я тут же опустил бинокль и отошел от окна в темноту чердачной комнаты, за тем медленно вернулся к окну и осторожно выглянул. Улица, освященная тусклым светом далекого фонаря, оказалась пуста. Выждав некоторое время, я снова навел оптику на заинтересовавшее меня окно. Девушка исчезла, комната опять оказалась пустой. Несмотря на усталость рук, державших бинокль, я продолжал держать в поле зрения розовую комнату, в надежде еще раз увидеть хозяйку квартиры и желательно в том же облачении. Но устав ждать, я на минутку опустил руки, дав рукам отдохнуть и вновь направил вооруженный оптикой взгляд в комнату пьяницы. Алкаш одиночка уснул, сидя на диване и склонив голову на плечо, в той самой неудобной позе, после которой затекает шея, его ноги вытянулись под стол, а руки свисали вдоль туловища. Рот его чуть приоткрывался и закрывался, что возможно означало похрапывание. Не найдя в сей картине ничего интересного, я снова заглянул в окна первого этажа. Она была там и просто любовалась собой, разглядывая себя в зеркало, трогая себя за груди, водя руками по телу, виляя бедрами. Я, оперевшись тазом на подоконник и нагнув корпус вперед, с целью хоть чуть чуть приблизится, рисковал перекувыркнуться, свалившись с чердака. Хозяйка квартиры продолжала переминаться с ноги на ногу, собирать волосы в пучок и распускать их, а так же строила себе глазки, накручивала волосы на палец, выставляла вперед то одно плечо, то другое и вдруг замерла, после чего медленно повернула голову в мою сторону и уставилась прямо на меня, жутко красивыми раскосыми, глазами. Я же испугавшись ее направленного на меня взгляда, тем не менее, не опустил бинокль, а как загипнотизированный продолжал смотреть на нее. Девушка не выражала недовольства, а смотрела в мою сторону как будто с любопытством, с интересом, после чего растянула свои пухлые, выкрашенные черной помадой губы в красивой, порочной, манящей улыбке и погрозила мне пальцем. Я отшатнулся от окна и отошел.
В первую ночь, проведенную в дедовском доме, я долго не мог заснуть, находясь под впечатлением увиденного и осознавая открывшуюся во мне страсть к вуайеризму. Страшилки про дом я объяснил себе безумной фантазией сумасшедшего деда, и придя к решению заглянуть туда еще, особенно в комнату с розовыми обоями, но при этом быть осторожным и не дать себя обнаружить, я наконец заснул.
Следующим вечером, вооружившись биноклем, я опять влез на чердак, на этот раз, убедив себя не высовываться. Я сразу же навел объектив на окно голой соседки, но к моему огорчению, окно оказалось темным. Зато в трех остальных квартирах горел свет. На втором этаже, слева, картина не изменилась, за столом, на котором вырос лес бутылок, сидел вчерашний знакомец, в тех же майке и трусах. Он держал в руке одну из бутылок и периодически подносил ко рту, за тем ставил бутылку на колено и, опустив подбородок на грудь, тупыми, пьяными глазами взирал на свой округлившийся под майкой живот. Так же на втором этаже, в квартире справа от него, за столом находились трое мужчин, один из них сидел лицом в мою сторону, другие же, сидели лицом к первому и затылками к окну. Все трое держали перед собой веера из карт, и каждый по очереди, вытаскивал одну карту и кидал на стол, на котором помимо карт находилась крупная куча денег. Сидевший ко мне лицом мужчина, оказался весьма широколицый и упитанный, его толстое лицо обрамляли старомодные бакенбарды, его маленькие глазки переводили взгляд со стола в собственную колоду и обратно, его брови свелись к переносице, а широкий рот приоткрывался и закрывался, словно толстяк хотел что то сказать. К тому же он был невероятно мал ростом, над столом возвышалась чуть ли не одна голова, с подвязанной под головой бабочкой.
Партнеры по игре, как было сказано, сидели ко мне затылками и оказались значительно выше, сидящего ко мне лицом. Один из них демонстрировал мне лысый череп, блестевший в свете электрической лампы, другой же собранные в пучок волосы. Оба были одеты в светлые рубашки.
Квартира первого этажа, слева от лестницы, под алкашом одиночкой, так же освещалась, причем освещались сразу два окна, кухня и комната. На кухне, за столом, в белом домашнем халате, сидела женщина с растрепанными рыжими волосами, она прятала лицо в ладони, и, судя по дрожанию всего ее тела, плакала. В комнате виднелось кресло, находящееся ко мне в полуобороте, большей частью спинкой. Над спинкой кресла высовывалась, чья то с глубокими залысинами голова, на подлокотнике виднелась рука сидящего, а еще ниже нога, обутая в тапочек, за креслом находилась выходящая в прихожую дверь. Кроме верхнего света, по стенам комнаты мигали синие отсветы, что указывало на работающий в комнате телевизор, лицом к которому и расположился сидящий в кресле мужчина.
Я стал водить биноклем от одного окна в другое, испытывая удовольствие от наблюдения за чужой жизнью. Алкаш, в чью квартиру я вновь заглянул, сидел за столом и пел, широко раскрывая рот и демонстрируя недочет в передних зубах. Он набирал в рот воздух, приподнимал грудь, и снова горланил, он раскачивался туловищем и мотал головой из стороны в сторону. Насладившись арией (правда, без звука) я заглянул к картежникам. Картежники застыли в напряженном ожидании, потом один из них, тот, что лысый, бросил раскрытые карты на стол, остальные последовали его примеру, и сразу после этого среди них возник оживленный разговор.
Плачущая женщина, в этот раз, склонив голову, стояла у раковины, вытирая пальцами рук слезы под глазами. Потом намочила полотенце и приложила к лицу.
Алкаш продолжал петь, постукивая себя ладонью об колено.
Картежники приготовились к следующей партии, сидящий ко мне лицом толстячок мешал колоду.
Женщина ушла из кухни, отправившись в ванную комнату. Ее муж продолжал сидеть, не вылезая из кресла, его плешивая голова все так же виднелась.
Алкаш отхлебнул из бутылки, поставил на стол и снова запел.
Картежники... картежники, все трое смотрели на меня. Они смотрели недобро. Толстячок свел брови к переносице над маленькими глазками и тяжелым взглядом глядел в мою сторону. Его партнеры по картам глядели на меня вполоборота. Лысый продемонстрировал мне большой, горбатый нос, его бровь под взиравшим на меня глазом приподнялась, а уголки губ опустились. Мужчина с собранными в хвостик волосами оказался с густой, черной бородой и так же смотрел на меня искоса. Я опустил бинокль, и, сообразив, что лучше было бы скрыться, собрался отойти от окна, когда услышал свист. После недолгой паузы раздался второй, потом третий. Свист доносился со стороны дома. В комнате игроков, чья-то голова высунулась в форточку. Я поднес к глазам бинокль и снова взглянул в окно картежников. Лысый игрок стоял на табуретке и, высунув голову в форточку, свистел мне, за тем, увидев что я на него смотрю, не слезая с табуретки развернулся ко мне спиной, расстегнул штаны, спустил их до колен, и, нагнувшись показал мне в окно голую задницу, похлопав себя по ней. Его товарищи захохотали. Толстый раздвинул в улыбке губы на все свое широкое лицо, опустил руки на живот, а его поросячьи глазки слезились от смеха. Бородатый хохотал, раскрыв рот, образовав дыру в густых зарослях бороды и усов. Смеялся и сам лысый, его лицо выглядывало из за задницы. Я тут же опустил бинокль и отошел от окна, скрывшись в темноте.
В эту ночь, как и в прежнюю, я долго не мог уснуть, я боялся компании игроков, чувствуя опасность, боялся, они придут за мной.
Следующим вечером я вновь был на чердаке, еще раз убедив себя не высовываться. Свет горел в тех же квартирах, что и вчера, окна брюнетки оставались без электричества. Я осторожно, чуть отойдя от окна и стараясь быть незамеченным, заглянул в окна игроков. Любители карточных игр сидели в том же положении, что и вчера, и каждый из них сосредоточенным взглядом взирал на свои картишки.
Алкаш одиночка пытался подняться из за заставленного стеклотарой стола, что у него с первых попыток не получалось и он неоднократно плюхался жопой на диван. С очередной попытки он все же встал, задев ногой стол и повалив с него бутылки, после чего шатаясь, направился в направлении выходящей в коридор двери, но, немного не дойдя распластался, оказавшись ногами в комнате, а остальной частью тела в коридоре.
В квартире семейной пары, электричество горело только в пустующей комнате, но через некоторое время, из темноты прихожей, появился упитанный лысый мужик в семейных трусах и с большим волосатым пузом, он ввел в комнату, держа за волосы рыжеволосую женщину, собрав ее волосы на затылке в свою огромную волосатую лапу. Лицо женщины исказилось в гримасе боли, ее халат развязался, частично обнажив ее тело, а ее толстый муж рывком потянул ее за волосы на себя, заставив прогнуться. Ее гримаса приобрела еще более страдальческое выражение, она открыла рот, чтоб закричать, а муженек поднес свою упитанную физиономию к ее лицу и, взяв ее второй рукой за подбородок, что то долго выговаривал ей, за тем оттолкнул ее от себя и тут же, тыльной стороной ладони, с размаху ударил жену по лицу. Женщина отлетела, ударившись головой о стену, а буйный супруг, подойдя к ней, снова схватил женщину за волосы и ударил виском об стену, за тем ударил еще раз, потом еще. После очередного удара он отпустил. Жена сползла по стене вниз, исчезнув из моего поля зрения за подоконником. Мужичек на этом не остановился, он нагнулся к лежащей на полу женщине, и (судя по свирепому выражению лица) изрыгал проклятия в ее адрес. Вылив на нее целый ушат ругани, мужчина поднял ногу и резко опустил, в то место, где лежала его жена. Он поднимал ногу и резко опускал, поднимал и опускал, будто пытался завести отказывающийся заводиться мотоцикл, он избивал ее, пока на его лбу не проступили капельки пота, пока его дыхание не участилось. За тем, нагнувшись и оперевшись руками об колени, он опять орал что то в ее адрес, после чего вышел из комнаты. Женщина так и не поднялась, а мужчина появился на кухне, где включил свет, открыл форточку и закурил.
Не менее остросюжетные события происходили в комнате игроков. Игроки побросали карты на стол, каждый разглядывал, кто что имел. Вдруг бородатый картежник, встал их за стола, во весь свой внушительный рост и нагнулся к толстому, что то резко выговаривая ему в лицо. Толстый, сперва испуганно сидел, несколько отшатнувшись от бородатого, за тем робко поднялся, оказавшись на две головы ниже оппонента. Завязалась словесная перепалка, закончившаяся ударом кулака бородатого, толстяку в грудь. Следующий удар пришелся низкорослому в лицо, за тем снова в грудь. Лысый, встав из за стола, вытянул руки ладонями вперед, пытаясь каждого успокоить. Толстячок, изловчившись, обхватил бородатого руками за пояс и повалил на стол, с которого посыпались карты и деньги. Но бородатый, обхватив руками лицо партнера, оттолкнул его от себя, после чего продолжал бить. Низкорослый упал, попытался подняться, но получив удар кулаком в свою упитанную физиономию, опять упал, попытался встать, но получил удар снова. Наконец ему удалось подняться, загородить себя стулом и оббежать вокруг стола. Агрессор отшвырнул стул ногой, приблизился, размахнулся для очередного удара, но тут же замер, в его лицо было направленно дуло пистолета. Выиграв долю секунды, толстячек воспользовался моментом и достал пистолет. Лысый, увидев оружие в руках толстого, вытянул руки ладонями в его сторону, прося не стрелять. Бородатый так и остался стоять в замешательстве. Толстячек выстрелил в лицо нападавшего, выстрел прозвучал настолько громко, что достиг моих ушей. Небритый рухнул на пол, оставив позади себя красное пятно на стене. Толстячок опустил пистолет и сделал еще один выстрел, потом еще один, и еще...
Я опустил бинокль и бросился вон от окна, боясь быть замеченным картежниками и привлечь внимание, теперь уже как свидетель.
События происходившие в доме напротив не могли не заинтересовать, и в следующий вечер, я был возле чердачного окна с биноклем в руках. Светились окна алкоголика и окна этажом ниже, где несчастливая семья была несчастна по своему. В квартире буйного мужа и несчастной жены, в этот раз было спокойно. Женщина, как и в первый вечер, сидя за столом, плакала на кухне, утирая слезы рукавом халата и, осторожно казалась рукой ушибленных мест на лице, возможно вчерашних, либо приобретенных уже сегодня. Ее «заботливый» муж сидел в кресле, над креслом виднелась его голова, на подлокотнике рука. Кресло было обращено к телевизору.
Алкоголик стоял возле двери в прихожую, и привязывал к ручке двери веревку, за тем перебросил веревку через дверь, соорудив на переброшенном конце веревки петлю. Соорудив петлю, мужчина ушел в коридор, через коридор в ванную комнату, через минуту вернулся, держа в руках кусок мыла. Он намылил веревку, проверил скольжение, и, убедившись в легкости скольжения узла, поднес табурет.
Сообразив, что сейчас произойдет, я смотрел в объектив с волнением и учащенно бьющимся сердцем. Алкаш встал на табурет, сунул голову в петлю, притянул узел поближе к шее, как узел галстука, только с другой стороны и замер на несколько секунд, требующихся чтобы решиться.
Мое сердце выскакивало из груди, я ждал со страхом роковой минуты, я ждал, в предвкушении жуткого зрелища... Мужчина оттолкнул от себя стул. Он повис, дверь его выдержала, лишь слегка призакрылась. Алкаш висел с открытыми глазами, обозревая жутким взглядом пространство комнаты, зрачки его бегали по комнате, оглядывая стол, диван, бутылки, стены, все то, что являлось атрибутами его убогой жизни. За тем он начал задыхаться, его лицо приобрело выражение страха и мучения, его руки поднялись к горлу, будто в попытке ослабить петлю, в попытке освободиться, за тем опустились, снова поднялись и опять опустились. Алкаш начал извиваться в петле, как пойманная гусеница, его руки и ноги задергались в предсмертных судорогах, в исполнении какого то жуткого техно танца. Конечности его дергались на удивление долго, вызывая сравнение с марионеткой из театра кукол, но с каждым разом все слабее и слабее. Наконец, он замер, но вдруг опять задергался. Жизнь неохотно покидала тело, она боролась из последних сил. Лицо самоубийцы начало темнеть, глаза закатились, он опять замер, еще раз дернулся, снова замер, дернулся, замер. Но вот он застыл, его язык высунулся.
Я опустил бинокль и дал себе время прийти в себя. Я глубоко дышал и говорил про себя – «о черт, о дьявол» и посмотрел в окно вновь. Пьяница продолжал висеть, уставясь незрячими белками перед собой, по его ногам стекало, под ногами образовалась лужа.
В квартире семейной пары свет на кухне погас. Сидящий в кресле мужчина смотрел телевизор, а за его спиной, в проеме двери выходящей в темный коридор появилась белая фигура рыжеволосой женщины. Она вошла в комнату. Ее разбитое лицо в обрамлении растрепанных рыжих волос казалось страшным, под огромными синяками белели глаза, опухший, разбитый рот искривился в жуткой гримасе. Женщина что то сжимала в обеих руках перед собой. Она подошла к спинке кресла и развернулась. Топор, в ее руках находился топор для рубки мяса, небольшой, серебристый, с широким лезвием. Она подняла топор обеими руками над своей головой, целясь в торчащую над креслом лысину и, со всей силы опустила его вниз, вонзив топор глубоко в голову. Рука мужа затряслась, обутая в тапок нога то же. Женщина отпустила рукоятку топора, оставшегося торчать в голове благоверного, и сделала пару шагов назад, сунув кулак в рот и согнувшись в позе рыдания. Я отвел бинокль в сторону от страшного зрелища, и тут... в квартире брюнетки горел свет, сама она стояла у окна, чуть изогнувшись, прикоснувшись ладонями к стеклу и выставив на обозрение голые груди. Она смотрела на меня дьявольским взглядом и, изогнув рот в развратной улыбке и проведя языком по черным губам, подмигнула мне. Она пугала меня жуткой красотой, красотой демона. И тогда я закричал в мистическом ужасе, закричал и поддался назад, обо что то спотыкнулся, упал, поднялся и, не переставая кричать, бросился вниз с чердака к телефону.
– Отдел полиции Н... слушаю вас – ответил женский голос.
– Здравствуйте – дрожащим голосом начал я.
-Что случилось.
– В доме, напротив моего дома, через улицу, твориться ужасное.
– Что именно?
– Убийство, самоубийство, насилие. Жильцы дома убивают друг друга, один жилец повесился.
– Как вы узнали?
– Я заглядывал в окна.
– Ваш адрес, пожалуйста.
Я назвал адрес дедовского особняка.
– Вы говорите в доме напротив вашего, через улицу? – после некоторой паузы продолжала расспрос дежурная.
– Да.
– Вы уверенны, что ваш адрес назван правильно?
– Уверен.
– Напротив вашего дома, стоит нежилой дом, там никто не живет.
– Но там живут.
– Бомжи?
– Нет, это дом с квартирами, там горит свет, и живут люди...
– Он давно заброшен.
– Я кажется начинаю догадываться.
– Что именно?
– Это он, это он свел его с ума.
– Кто?
– Дом.
– Кого?
– Дедушку.
– Какого дедушку?
– Он писал, что там нечисто, что там твориться какая-то дьявольщина.
– Кто?
– Умерший дед. Вы должны что то сделать...
– Позвоните врачам, возможно, они для вас что то сделают.
Бросили трубку.
Я вышел из дома, ночная прохлада окутала меня, от холода или от страха, мое тело задрожало и мне пришлось обнять себя руками. Улица освящалась одним единственным фонарем, в сотни метрах поодаль. Я пересек улицу и осторожно приблизился к краснокирпичному строению. Ни одно окно здания не светилось, вокруг дома стояла тишина, слышался лишь стук моего сердца. В далеком, тусклом свете фонаря, мне удалось разглядеть выбитые окна, осколки которых, грязные от пыли, торчали в рамах острыми зубьями. Но в паре оконных проемов, были выбиты даже рамы с кусками кирпича. От стен отвалились куски кирпичей, и лежали тут же, под стенами. Входная дверь отсутствовала. Передо мной предстал старый нежилой дом, сурово взиравший на меня черными оконными проемами. Я стоял, насколько хватило сил выдержать зловещий взгляд черных окон, а потом пустился назад, через улицу, к себе в дом.
