Текст книги "Псевдомемуар"
Автор книги: Евгений Попов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Попов Евгений
Псевдомемуар
Евгений Попов
Псевдомемуар
1. Москва
Однажды в одном сибирском городе К., стоящем на великой реке Е., впадающей в Ледовитый Океан, лежа в одной постели – полутораспальной, ссорились одни любовники – он и она.
Она выговаривала сердито:
– Посмотри, на кого ты похож! Нестриженный! Это -ужасно. Шуба замурзанная, подпоясанная какой-то веревкой.Ты ходишь, как сторож.
– Но у меня ведь очень теплая шуба, мне в ней тепло,– мирно возражал он.
– Тепло! Ты – как сторож. Тебе только ружья не хватает.
– Ружья мне действительно не хватает. Было б ружье,я тебя давно бы ухлопал,– согласился любовник.
– Ох ты! Ох ты! Подумаешь! – захохотала она.Но отвеселившись возобновила атаку.
– А твои ужасные брюки,а эти валенки! Мне стыдно идти с тобой по улице. Право,стыдно!
– Право-лево,– пробормотал любовник. Он собрался вздремнуть.
– Не спи, паразит! – крикнула юная сибирская девушка.– Не спи! Ишь,не нравится,когда правду говорят...
Любовник тоже обозлился.
– Какая тут может быть правда,– взвыл он.– Ты и тебе подобные, в частности твоя подруга Ирочка московская... Вы – типичные осколки ширпотреба... вы смеете диктовать мне свои паскудные вкусы?
– Не смей ругаться. Ты – обычный неряха. Ты – грязный. И если тебе люди говорят, то ты слушай, а не ори!
– Вот уж чего-чего, а не грязный,– захохотал любовник. – Что угодно, но только не это. Это скорее ты грязная. Вспомни-ка, вспомни!
– Нечего мне вспоминать,– пробормотала девушка.
– Так уж и нечего?– лукаво осведомился любовник.
– Почти нечего.
– Вот и врешь! Вот и врешь! – любовник хлопал себя по ляжкам. – Вот и врешь!
– И потом – зачем ты задеваешь Ирочку? Да, она моя подруга. Да, она составила хорошую партию. Но она – модерновая девка. Она – современная девка. А ты из себя корчишь невесть Бог знает что, а сам – обычная бездарь.
– Я – не бездарь. Мне многие говорили, что я не бездарь. И ты это прекрасно знаешь, что я не бездарь.
– А ты больше слушай дураков. Не бездарь... Даже цепочку мне купить не можешь.
– Может, мне еще вдобавок за каждый раз по пятерке платить? – снова возопил любовник, впадая при таких словах в ужасный гнев.
– Ты пошлости не говори.Т ебе завидно,что Ирочка в Москве живет. Олег-то ее по крайней мере хоть может обеспечить.
– Да понимаешь ли ты, что таким дерьмом, как твоя Ирочка и ее дратый супруг в Москве мостовые вымощены! – заорал любовник.
И тут наступил переломный момент.
– Ну все, хватит, – торжественно сказала она. – С меня хватит. Ты уже достаточно наговорил. С меня хватит.Мне надоело. Все.
Она встала. Любовник посмотрел на нее снизу вверх. Она поняла его взгляд. Она сильно пнула его в нос прелестными ножными пальчиками и заплакала. Она заплакала и стала поспешно одеваться.
Она натягивала на себя все свое розовое, все свое белое, все свое трескучее, отглаженное. Она всхлипывала, и от ее синтетического свитера сыпались трескучие зеленые молнии.
– Ну ладно. Кончай ругаться. Мир! – протянул он руки.
–Уйди! Ненавижу! – прошипела она. После чего ушла.
Впрочем, не навсегда. В жизни никто никуда не уходит. Просто жизнь проходит и возникает смерть. Поэта Николая Рубцова убили в 1971 году. Я помню,в 1967 году он лежал в общежитии Литературного института им. А.М. Горького на голой "панцирной" сетке железной кровати и просил у прохожих три рубля. Дверь в коридор была открыта.
2. Эпизод
Имея дальние замыслы, я в 1963 году приехал в город Москву.
Но на факультете журналистики Московского Государственного Университета им.М.В.Ломоносовa мне по-хорошему сказали,что я должен иметь два года трудового рабочего стажа,повариться, как говорится, в рабочем,так сказать,котле,если планирую свою учебу на этом факультете в реальном будущем.
А на отделении восточных языков того же университета мне было ясно сообщено, что переводчик с восточных языков долженобладать ясной и грамотной речью,а не мекать и заикаться,как это имело (и имеет) место быть у меня.
Так я оказался на бывшей и будущей улице Никольской (25-е Октября),где есть здание,в котором проживал первопечатник Иван Федоров, и где тогда помещался Историко-архивный институт, ныне преобразованный тоже в университет его ректором (он же – герой перестройки) Ю.Афанасьевым.
Там меня принял очень мило и даже дали направление в общежитие, известную СТРОМЫНКУ,которая вся состоит из келий и описывать которую – зря тратить время:тысячу раз описана Стромынка и умными людьми,и идиотами.
Забравшись в келью, я стал читать учебник "История СССР" и вполне возможно,что поступил бы в институт первопечатника.
Поступил бы и работал бы всю свою сознательную жизнь в окружении мыслящей, умной молодежи где-нибудь в архиве или делопроизводителем каких-либо хороших дел,ранга упомянутой "перестройки".Но увы мне!
Ведь там, в келье,кроме меня было еще человек шесть, которых я не запомнил. И седьмой человек там был – демобилизованный солдат, которого я запомнил.
Я читал ночью "Историю СССР",а солдат бредил. Голова его приподнималась над казенной подушкой,лицо озарялось неземным светом тусклой электрической лампочки,и он орал:
– Поступить!Поступить! Войти!Войти в их круг! Стать! Стать!
Увидев в солдате злейшую карикатуру на самого себя,я сначала сильно приуныл.К тому же припомнилось нехорошее: при скрупулезном рассматривании моих документов дама из приемной комиссии сильно удивилась – действительно ли я не состою в комсомоле (ВЛКСМ, Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи,если кто забыл),– как это гласят мои школьные документы?
– Действительно, – потупился я,скромно глядя в ее красивое лицо.
– Вы знаете, я хочу дать вам добрый совет, – сказала дама.
Но совета она мне никакого, практически,не дала, а просто разъяснила,что у них оч-чень,ну очень большой конкурс – двенадцать или того хуже человек на одно место. И – "Вы сами понимаете!.."
"Ми фас понимай!"-как сказал в фильме "Калина красная", снятом в 1972 году актер Лев Дуров, играющий официанта,ре– жиссеру фильма Василию Шукшину, играющему вора.. Так что...
...так что сильно приуныв от бредовых речей солдата, я утром пришел в институт и, забрав документы, был немедленно выдворен из общежития.
Сдав чемодан в камеру хранения Ярославского вокзала, я направился в Александровский садик,который,слава Богу, и доселе существует около Кремля, существующего тоже доселе и тоже слава Богу. Сел на скамейку и стал сочинять стихи следующего тошнотворного содержания:
Есть что-то необычное,большое
В сияньи синих рельсов,осиянных
Луной.Они совсем живые,
Осыпанные блестками снежка.
Из строгости угрюмой и завидной
Завидую с угрюмостью упорной.
Тут я решил немного передохнуть и слегка покосился на девушку, рядом с которой я, собственно, и сидел на скамейке Александровского сада около Кремля, как нечистая сила рядом с ведьмой (см.соответствующие страницы романа "Мастер и Маргарита",который опубликуют только через четыре года после того,как я сидел на этой соответствующей скамейке).
Девушка внимательно читала книгу. Я продолжил занятия.
А среди рельсов – белые подушки
СнегОвых холмиков.
Чернеют шпалы,
Черня (херня? – реплика из 1996)
и заставляя чуть поверить,
Что снег – не снег, а просто – песий шип.
Девушка,вздохнув,перелистнула страницу,а я вдруг взял да и закончил в неком идиотическом озарении:
И строгие,и матовые лица
Монашенок закутаны в туман.
Какие еще там "матовые" -тьфу! Какие еще там -"монашенки"
– тьфу,стыдоба! Но я обратился к девушке в эстетике своего старшего друга, ныне всенародно известного литератора Р.С.:
– Простите,вы не скажете,как мне проехать на станцию метро "Аэропорт". Мне там надо увидеть знакомого поэта.
Девушка обрадовалась.
– А вы тоже поэт?
– Нет, я свинину на рынок привез продавать, – сострил я, как умел.
Девушка взяла да улыбнулась,и вскоре я оказался у нее дома,в кресле около вентилятора,где нес ахинею,содержание которой уже начисто выпало из моей слабеющей памяти. А она забралась в другое кресло с ногами. Глазки ее горели живым и ровным огнем. Магнитофон знакомил меня с записями Дэйва Брубека. Гудел вентилятор. В аквариуме плавали неизвестные рыбки.
Окрыленный, я потянулся губами к губам девушки, имя которой было, помоему, Оля.
Или Катя. И это довольно странно, что потянулся – человек я был в те времена был довольно робкий, чтоб вот так вот сразу взять да и потянуться губами.
Однако факт остается фактом: я потянулся к ней губами,и она потянулась ко мне губами. И наши губы встретились. И мы свились в кольцо и стали кататься по имевшемуся дивану... С девушкой, которую, по – моему, звали все-таки Олей.
И тут раскрылась дверочка их шикарной квартиры на Ломоносовском проспекте, и в комнату зашла женщина, в которой даже кретин тут же определил бы Олину маму. Я во мгновение отскочил от Оли, а она сидела спокойно.
Мамаша злобно покосилась на мои ботинки и прямо обратилась к дочке:
– Ты что же это опять делаешь,сука?
Дочка расхохоталась веселым искренним смехом:
– Давайте я вас познакомлю.Эо – Женя. Он – поэт.
Но мамаша не слушала дочь. Мамаша подошла ко мне и в кратких, но совершенно приличных выражениях попросила меня покинуть их жилплощадь.
Я и вышел один. А эта девушка меня даже и не проводила.Ее точно звали Оля. У ней ...это...высунулась из-под платья сверху, как это называется? Бретелька,что ли? А джинсы тогда в массовом порядке советский народ еще не носил,даже в Москве.
Ночь я провел на скамейке Ярославского вокзала,где меня милиционер несколько раз поднимал,чтобы я не проводил ночь на скамейке Ярославского вокзала.
Утром я пошел и подал документы в Московский геологоразведочный институт им.С.Орджоникидзе,закончив его в 1968 году, получив пятерки,четверки и тройки.
И если вы ждете еще чего-либо от моего рассказа,то совершенно напрасно. Мне запомнилась эта история,отчего я ее вам и рассказываю. История мелкая,тусклая.Одним словом – эпизод.Но она мне запомнилась,потому что была со мной.А все, что мне и вам,и всем запомнилось имеет и смысл,и право на существование. Солдата же того я как-то недавно видел по телевизору. Я его сразу узнал. Он стал народным депутатом и теперь заседает в Государственной думе.
3.Псевдомемуар
Ввиду огромного количества нищих,блатных,авантюристов и жуликов,обнаруживаемых в самых разных слоях нашего постпосткоммунистического общества я (временно) вынужден был прийти к выводу,что художественная литература в смысле "разумного,доброго, вечного, как-то немножко стушевалась,если не сказать больше.
То ли дело раньше, в суровые годы застоя,когда вся страна (за исключением некоторых на самом верху и в самом низу) буквально изнывала под игом злодеев-коммунистов: в магазинах продавали рыбу-хек, а дети клянчили жвачку у иностранцев.
Тогда,например, а именно в 1982 году моему другу,поэту Ю.К. Комитет Государственной Безопасности по Москве и Московской области сделал недвусмысленное,но двойное предложение: или на Восток – исправляться физическим трудом на свежем лагерном воздухе, или на Запад – пропадать вдали от Родины, ее березок, "Березок", партийных комитетов да товарищеских судов. Поэт, естественно, выбрал Запад,и вот он уже в городе Вене,и вот он мне уже оттуда звонит в Теплай Стан г.Москвы, где я тогда проживал.
– Привет! Ты меня по "свободе" слышал? – напрямик спросил он, и я обомлел – три дня назад мы с ним толковали о том,что русско-советские,оказавшись на Западе быстро забывают реалии нашей вялотекущей жизни. Быстро,но не настолько же? Поэтому я ответил дипломатично:
– У меня батарейки в приемнике сели.
– Понятно! – оценил Ю.К. степень моей искренности.– Значит, глушат?
– Нет,ради тебя прекратили...– по известным причинам меня совсем не интересовала предложенная им тема, и я попросил: – Ты лучше опиши,что сейчас видишь из телефонной будки.
– А я вижу – киоск с напитками, жвачкой, сигаретами,чипсами и другими товарами.Рядом с киоском сидит нищий в джинсовом костюме и играет на аккордеоне.
Как быстро бежит время! Поэт Ю.К. одним из первых ( и последних, кстати, потому что мало кто из вынужденных эмигрантов последовал его примеру) возвратился на родину,издал много книг, стал уважаемым членом нашего постпосткоммунистического общества, работает в журнале на букву "Н".
А я недавно вышел на уголок, что напротив бывшей гостиницы "Советская" (" Соколовский хор у "Яра"был когда-то знаменит"), и там увидел ПЯТЬ киосков с напитками, жвачкой, сигаретами,чипсами, и другими товарами.Рядом сидели ДВОЕ нищих в джинсовых костюмах, один из них играл на аккордеоне, другой,правда,на аккордеоне не играл,зато пил из банки баночное пиво "Бавария".
– Почему бы вам не употребить, на худой конец, пиво "Жигулевское, если уж вы как-никак нищий? – обратился я к нему.
– Красиво жить не запретишь, – ответил он мне древней советской фразой, и тут-то меня и осенило,что художественная литература в смысле "разумного,доброго,вечного" как-то немножко стушевалась, если не сказать больше. Опиши я эту историю в нормальной прозе, меня обвинят в натужном сочинительстве и отсутствии "ясных нравственных критериев", потому что никаких нравственных (равно как и бнзнравственных) выводов из этой истории сделать невозможно.
Вот отчего я и вынужден писать этот "псевдомемуар".
Москва, декабрь 1996
