Текст книги "По законам Дикого Запада (часть вторая)"
Автор книги: Евгений Топоровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Фанерные перегородки делили ящик изнутри на длинные узкие секции, в каждой из которых располагалась чуть изогнутая пластина оливкового цвета. Эрнандес извлек одну и прочитал на выпуклой стороне вытесненную в пластике надпись: "front toward enemy". Мрачно покачал головой, и вернул пластину в предназначавшуюся для нее ячейку. Встал, отряхнул колени и повернулся к стоящему за спиной Хуарезу.
– Это то, о чем я думаю?
– Не знаю, о чем вы думаете, босс, – ответил Хуарез, не отрывая восхищенного взгляда от содержимого ящика, – но это чертова куча чертовых "Клейморов[13]". Одна такая игрушка, установленная в правильном месте, легко превратит в фарш десяток человек.
– И где можно достать подобное сокровище? – задавая вопрос, Эрнандес почти наверняка знал ответ. И этот ответ его совершенно не радовал.
– В магазине точно не купишь. – Хуарез усмехнулся и чуть пожал плечами, как бы признавая всю абсурдность такого предположения. – Насколько я знаю, эти красотки доступны только "зеленым беретам".
Эрнандес присвистнул. Получается, длинные деревянные ящики украдены с базы одного из элитных спецподразделений армии США. Воров накрыли при переправке товара через границу, и «федералы» твердо намерены распутать это дело. А номера на минах могут изрядно облегчить им жизнь. Теперь ясно, почему La EME хочет уничтожить товар.
– Ладно, Хуарез, приступай, – Эрнандес махнул рукой, приказывая всем отойти ко входу в ангар.
Хуарез снял со спины рюкзак и опустился на колени перед лежащими на полу ящиками. Открыв центральное отделение, извлек шесть брусков С4, клубок спутанных проводов и завернутые в провощенную бумагу детонаторы. Установил взрывчатку по периметру ящиков, ловко подключил пук проводов к небольшой пластмассовой коробке, снабженной электронным табло, вроде тех, что используются в часах. Вопросительно глянул на босса, и получив в ответ утвердительный кивок, нажал единственную кнопку. Электронное табло мигнуло, на нем появились красные цифры. 10.00. А мгновение спустя, начался обратный отсчет.
– На выход, на выход! – закричал Хуарез, почти бегом бросаясь к двери.
Эрнандес уже сидел в кабине пикапа, когда территория склада озарилась яркой вспышкой взрыва. Горячий воздух тугой подушкой ударил в грудь, издалека слышался грохот разлетавшихся во все стороны железных листов. Мигель без команды завел мотор «доджа», и машина, взревев двигателем, рванулась в сторону Нуэво Ларедо.
Глава 4. Клив Бриннер. Между мирами (вне времени и пространства)
Сознание возвращалось медленно. Сначала одна единственная мысль, точнее, вопрос, загорелся крохотной искоркой в окружавшей его бесконечной тьме. "Кто я?" Искорка пульсировала, становясь все ярче в отчаянном стремлении рассеять окружавшую ее мглу. Спустя мгновение, секунду, тысячелетие, точнее определить прошедший промежуток времени не представлялось возможным, искорка засияла ярким золотым огнем, и Клив осознал себя.
С высоты птичьего полета, как это бывает только во снах, он увидел маленький пыльный городок в окружении песчаных холмов, поросших редким кустарником и вездесущими кактусами. Тонкая нить дороги проходила сквозь жалкое скопление деревянных коробок, появляясь из ниоткуда и уходя в никуда. Внезапно перспектива изменилась. Теперь Клив видел небольшую площадь, окруженную несколькими аляповатыми строениями, увидел низкое широкое здание и несколько человеческих фигур, замерших в пыли. С такого расстояния они больше напоминали искусно сработанных кукол, наряженных в одежду, тщательно пошитую из обрезков, но Клив знал, что это не так. Один мертвец, а Бриннер был убежден, что все эти люди мертвы, лежал на боку, вытянув правую руку вперед, словно стараясь удержать нечто, видимое только ему. Вокруг его головы растеклась большая темная клякса, сама голова была сплющена и расколота, как перезревший арбуз, по недосмотру упавший с обеденного стола. Второй полусидел, опершись спиной на ступени, подбородок уткнулся в грудь, руки бессильно свисали с колен. Третий, настоящий гигант, лежал ничком на земле, ярдах в десяти от распахнутой двери черного хода. Несмотря на расстояние, Клив ясно видел кровавые раны, пятнавшие его широкую спину.
А мгновение спустя он оказался внутри здания. Еще недавно здесь шел нешуточный бой. Сквозь пробитые пулями дыры в зал проникал солнечный свет, осколки стекла блестели на деревянном полу. Двое мужчин курили, стоя около изуродованного выстрелами окна, табачный дым тонкими струйками поднимался под потолок. Еще один склонился над лежащими около стойки телами, внимательно разглядывая что-то на залитом кровью полу. Вот он протянул руку, и внезапно Клив испытал жгучее желание броситься вперед. Он рванулся, словно от этого зависела его собственная жизнь, но мужчина уже выпрямился, а в его ладони сияло зеленое пламя. Безжалостная вспышка света отбросила Клива прочь, в темноту.
На этот раз он помнил себя, и у него было тело. Он чувствовал холод камня, на котором лежал, чувствовал, как занемела согнутая в колене нога. Сухой холодный воздух пах пылью, а еще чем-то очень старым и давно мертвым. Время от времени слышалось легкое шуршание, словно небольшой зверек пробегал мимо лежащего в темноте человека.
А затем он услышал голос. Немного подрагивающий, чуть хрипловатый, голос принадлежал очень старому человеку.
– Очнись, незнакомец.
Клив шевельнулся, перекатился на бок и сел, опираясь ладонями на неровную каменную поверхность. Спина хрустнула, затекшую ногу пронзили тысячи крохотных булавок. В бок уперлась рукоять револьвера, короткая куртка задралась, обнажив поясницу. Клив машинально поправил оружие и вытянул перед собой руку.
– Кто ты? Я ничего не вижу, – ответил он сиплым, каркающим голосом и зашелся в кашле. Пересохшее горло саднило, словно засыпанное солью и толченым стеклом.
Где-то в темноте раздались шаркающие звуки шагов, послышалось тяжелое старческое дыхание. На мгновение все замерло, потом Клив ясно услышал удары кремня об огниво. Сноп искр на миг осветил лицо и руки склонившегося над растопкой человека. На несколько ударов сердца вернулась кромешная тьма, а затем, в пяти ярдах от Клива, затеплился крохотный желтый огонек. Пламя потрескивало и разрасталось, превращаясь в небольшой костерок, маленький островок света среди громадного океана темноты. У костра, скрестив длинные ноги, обутые в мягкие кожаные мокасины, сидел тощий седой старик. Длинные белые волосы, заплетенные в две толстых косы, украшали красные ленты, над левым виском крепилось пестрое ястребиное перо. На обнаженной груди виднелись старые шрамы, пальцы костлявых рук, изуродованные артритом, больше напоминали птичьи когти.
– Кто ты? – повторил Клив и судорожно сглотнул, стараясь хоть как-то увлажнить пересохшее горло.
Старик поднял на Клива взгляд. Его глаза, большие, чуть выпуклые, смотрели холодно и отрешенно.
– Я ждал не тебя, – из голоса исчезла старческая дрожь, слова звучали размеренно, словно удары кузнечного молота.
– Где я?! И кого ты ждал, дьявол тебя раздери?! – неуверенность и страх отступили перед ослепляющей яростью. Клив шагнул в круг света, отбрасываемого пламенем костра. Правая ладонь легла на рукоять револьвера, левая сжалась в кулак.
– Ты не можешь убить того, кто и так мертв, – сидящий у костра старик произнес эти слова ровным, безразличным тоном. – Присядь у огня, и мы поговорим.
Еще несколько мгновений Клив стоял, сверля старого индейца пристальным взглядом, а затем опустился на холодный камень.
Старик смотрел в огонь, пожевывая впалым, сморщенным ртом. Потом, словно приняв решение, поднял глаза на Клива и заговорил.
– Я ждал своего внука. Могущественный амулет, одна из вещиц Бога, должен был перенести его в это место. Но появился ты.
– Не знаю, о чем ты говоришь, старик, – мрачно произнес Клив, и сразу же понял, что солгал. Он вспомнил себя, склонившимся над умирающим юношей, вспомнил, как тот отчаянным усилием сорвал с шеи кожаный ремешок с висевшим на нем камнем.
– Ты знаешь, – спокойно и твердо произнес старик. Свет костра плясал по его лицу, превращая глубокие морщины в бездонные ущелья, заполненные тьмой. – Мой внук мертв. Ты убил его?
Клив бросил короткий, настороженный взгляд на сидящего по другую сторону костра индейца.
– Нет. Он уже умирал, когда я увидел его.
– Это хорошо, – краснокожий кивнул, длинные белые косы зашевелились на смуглых плечах, словно гадюки – альбиносы. – Как ты получил амулет?
И Клив рассказал ему все. Старик молча слушал, лишь изредка покачивая головой, в его блестящих, почти черных глазах читалась печаль. Когда последние слова затихли, он протянул руку назад, в темноту, и в свете костра блеснула вышитая бисером кожаная сумка. Индеец извлек из нее трубку с длинным прямым чубуком, украшенную двумя черными перьями, скрепленными красной бечевой. Потянувшись, достал из потрескивающего костра небольшую веточку с пляшущим на конце язычком пламени и поднес к чашке, наполненной темно-коричневыми листьями. Глубоко затянулся, выпустив густое облако синеватого дыма. В прохладном, сухом воздухе запахло можжевельником.
Старик в молчании докурил трубку, выбил тлеющий пепел на каменный пол, и не поднимая глаз, спросил:
– Он был плохим человеком?
– Да. И заслужил смерть, – слова давались Кливу с трудом, язык превратился в толстую шершавую колоду.
Долгое время слышалось лишь потрескивание веток в костре да тяжелое дыхание старика. Наконец он поднял глаза и начал рассказ.
– Кваху рос хорошим, добрым мальчиком. Ловкий и смелый, он обещал стать великим воином, а может быть, даже легендой своего племени. Я любил его. И в своей любви стремился уберечь от смерти. Когда Кваху исполнилось пятнадцать, я украл камень Бога, способный спасти любого, кто носит его от неминуемой гибели. Шаману легко сделать такое. Я отдал амулет внуку и рассказал, как использовать камень. В момент, когда смерть стоит за плечом, нужно раздавить амулет, и он перенесет тебя в место, где даже Великий Дух не имеет власти. Но я ошибся. Смерти не избежать, можно лишь отсрочить ее. А год спустя пришли бледнолицые, такие как ты, незнакомец. У них были винтовки и злые алчные глаза. Кваху ушел с ними, – индеец горестно покачал головой и замолк.
– Где я? И что со мной будет? – раздражение и злость оставили Клива, вновь уступив место неуверенности и страху.
– Мы находимся в месте меж двумя мирами, миром живых и миром мертвых. Когда костер догорит, ты вернешься к живым, а я – в ледяные земли духов. И мне не дано знать, что будет с тобой, мне неведома даже моя судьба. Все решит Великий Дух, – старик беспомощно пожал костлявыми плечами.
– Но я христианин, при чем тут индейский божок? – в голосе Клива слышались страх и недоумение.
– Богу нет дела до того, как зовут его дети. Христос, Яхве, Великий Дух, это лишь некоторые из тысяч имен. Но все, что с нами случается, случается лишь по воле Его, – заметив удивление во взгляде собеседника, индеец едва заметно улыбнулся. – Мне многое открылось с тех пор, как я покинул твой мир.
Клив недоверчиво кивнул, не осмеливаясь, однако, возразить. А его собеседник между тем потянулся, разминая затекшие мышцы, и поднялся на ноги, оказавшись на две головы выше маленького стрелка. Нагнулся, поднял с пола расшитую бисером сумку и протянул ее над костром.
– Возьми, незнакомец. Она понадобиться тебе в том месте, куда ты направишься, – и заметив удивление в глазах Клива, добавил: – Так сказал мне Великий Дух.
Бриннер взял сумку, ощутив под пальцами поверхность хорошо выделанной кожи. Для своих размеров сумка была тяжелой, словно внутренности ее заполняли железные слитки.
– А теперь, тебе время идти. – Клив заметил, что тело старика таяло, словно кто-то постепенно менял плоть на колышущийся полупрозрачный туман. Костер в последний раз ярко вспыхнул и с громким треском взорвался, разметав вокруг яркие звездочки искр. Спустя мгновение, погасли и они.
Глава 5. Тэдд вспоминает
Тэдд Абрахем, а для большинства коренных жителей Эдны просто Толстяк Тэдди, был крупным лысеющим мужчиной с выдающихся размеров животом и походкой медвежонка из мультфильмов студии Диснея. Летом он продавал каменные наконечники и индейские ковры туристам, зимой, когда поток отдыхающих иссякал, давал на прокат кассеты со старыми фильмами. Он любил эти, давно снятые с экранов картины, и как ребенок радовался каждому новому поступлению. Но особенно Тэдду нравились вестерны. Хорошие парни на быстрых как ветер конях, сладкоречивые злодеи и длинные смертоносные револьверы. В его личной коллекции был даже "Мустанг" с Патриком Уэйном. Сегодня Тэдд сидел в большом плетеном кресле, стоящем между витриной со стрелами апачей и манекеном, украшенным парадным головным убором вождя семинолов. Покупателей не было, маленький торговый зал пустовал. Мерное жужжание вентилятора навевало сон, и он сладко зевал, широко раскрывая рот. Наконец голова Тэдда упала на грудь, и он провалился в ту легкую полудрему, где сознание балансирует на тонкой грани яви и сна. Перед внутренним взором замелькал хоровод картинок, напоминая о дне, когда он приехал в Эдну.
Приехал он, разумеется, не один. В тот день за рулем скрипящего и кашляющего густым синим дымом «Ford Bonus Built», гордо восседала миссис Мари Абрахем в строгом коричневом платье и маленькой соломенной шляпке, лихо заломленной на бок. Пикап, когда-то нежно голубого цвета, покрывали ржавые разводы, а в правом крыле зияло несколько больших, неправильной формы, дыр. В открытом кузове, состоявшем наполовину из проржавевших листов железа, наполовину из потемневших от непогоды и времени досок, лежало несколько потрепанных фанерных чемоданов и пара туго набитых мешков. Все пожитки семейства Абрахем. Лихо запарковавшись перед двухэтажным зданием почты, Мари, она настаивала, чтоб ее имя произносили именно так, на французский манер, вышла из кабины, и с гордо поднятой головой толкнула узкую деревянную дверь, ведущую в жаркий полумрак конторы.
В кабине пикапа на месте пассажира сидел высокий худой подросток с широким скуластым лицом и немного растерянным взглядом больших голубых глаз. Белую, как это бывает у очень светлых блондинов, кожу покрывала щедрая россыпь юношеских прыщей, отчего казалось, что на щеках юноши играет лихорадочный румянец. Длинными, почти изящными пальцами он сжимал тощие колени, обтянутые потертыми коричневыми брюками. Парень заметно нервничал.
Билл Джоли, второй помощник шерифа Эдны, как раз заканчивал свой обильный, состоящий из трех блюд ленч, когда у почтового отделения остановилась эта старая, насквозь проржавевшая колымага. Он проводил взглядом крупную, словно тесаную из камня женщину в глухом темном платье и маленькой дурацкой шляпке, пока та не скрылась за дверью здания с надписью "Почта".
– Гм, кто бы это мог быть? – Билл часто говорил, что знает всех жителей городка в лицо, и надо сказать, был недалек от истины. Он был уверен, что припаркованный напротив закусочной пикап не принадлежал никому из местных, а приезжие всегда вызывали у помощника шерифа подозрения. Билл заказал еще один кусок яблочного пирога и приготовился ждать.
А в это время миссис Абрахем, «Мари, зовите меня просто Мари,» уже во всю щебетала с Аннет Роуди, занимавшейся в это время дня сортировкой поступившей корреспонденции. Почти ровесницы, они довольно скоро отбросили официальное "миссис" и уже не стесняясь, звали друг друга по именам. Мари интересовалась работой, "любой работой, Аннет, я не какая то городская белоручка" и дешевым жильем, где она могла бы снять комнату для себя и сына. Когда же Аннет, путаясь в словах, робко поинтересовалась, когда прибудет мистер Абрахем, Мари спокойно ответила:
– Никогда, милая, никогда.
– О... – только и смогла произнести Аннет. Она густо покраснела, сообразив, насколько бестактно прозвучал этот вопрос.
Но Мари, заметив ее пунцовые щеки, лишь махнула рукой.
– Не стоит переживать, дорогая, вы меня не обидели. Реджи любил меня, а я без памяти любила его. Наверное, люблю и сейчас. Но он умер. Упал прямо в прихожей, когда собирался выйти из дома и ехать на завод. Он был управляющим, знаете ли. Доктор сказал, что с ним случился удар. Нервы, много работы, очень мало отдыха. Я не смогла выплатить закладную на дом, и нас вышвырнули вон. – Мари пожала плечами и чуть виновато улыбнулась. – Теперь мне нужна работа.
Аннет Роуди усадила Мари на разболтанный скрипучий стул за конторкой, заваленной пачками еще не рассортированных писем, а затем скрылась за небольшой дверью, ведущей вглубь дома. Спустя пару минут она вернулась с двумя запотевшими стаканами кул-ейда[14], в которых тихо позвякивали прозрачные кубики льда.
– Не желаете освежиться? Жара сегодня просто несусветная, – она протянула Мари один из стаканов с прохладительным напитком. – С работой, я думаю, тоже смогу помочь. Мистер Харрисон набирает рабочих на ткацкую фабрику, это на восточной окраине города. Не знаю, правда, подойдет ли вам такое. – Аннет виновато взглянула на Мари. Та улыбнулась в ответ и накрыла руку Аннет своей ладонью. Ладонь была сильной и твердой, на коже у основания пальцев ощущались утолщения застарелых мозолей.
– Наверное, я позабыла сказать, но Реджи умер четыре года назад.
Билл Джоли успел доесть свой кусок яблочного пирога, запив его большой чашкой горячего кофе, а женщина, зашедшая в здание почты, все так же оставалась внутри. Он бросил на стол две долларовые бумажки, немного подумав, прибавил к ним четвертак и закряхтев, встал с низкого диванчика. Поправив широкий ремень, почти невидимый под необъятным животом, еще раз посмотрел в окно на стоящий на противоположной стороне улицы пикап и направился к выходу.
– Кого-то ждешь, сынок?
Тэдд вздрогнул и резко выпрямился, больно ударившись шеей о жесткую спинку пассажирского сиденья. Поглядев в окно, он увидел невысокого плотного человека с пятиконечной звездой шерифа, приколотой к карману бежевой форменной рубашки. Человек внимательно изучал его слегка прищуренными карими глазами, левой рукой он опирался на пассажирскую дверцу пикапа, а правая... Тэдд присмотрелся и с ужасом понял, что правая рука человека лежит на рукояти большого черного револьвера.
– Нннет, сэр, то есть, да, сэр, – заикаясь, промямлил Тэдд. Он понимал, что такой ответ навряд ли удовлетворит человека с револьвером.
Билл Джоли скривил губы в протокольной улыбке номер один: «Не верю ни одному твоему слову». Мальчишка в машине подался назад, подальше от окна, и Билл уже пожалел, что так круто прессанул беднягу. В конце концов, это же обыкновенный пацан! Он уже хотел сказать что то ободряющее, ну, вроде: "Да не пугайся ты так, сынок. Я просто хочу задать пару вопросов.", когда взгляд паренька сместился за правое плечо Билла, а из-за спины раздался приятный женский голос:
– Я могу чем-то помочь, офицер?
Он обернулся и отступил в сторону, еще крепче сжав рукоять револьвера. Перед ним стояла женщина, что почти час назад вошла в здание городской почты. Высокая, чересчур плотная, она смотрела на Билла без опасения и страха. Прядь волос цвета спелой соломы прилипла к вспотевшему лбу, вокруг больших чуть выпуклых глаз собрались морщинки едва заметной улыбки. Билл Джоли наконец убрал ладонь с револьвера и коснулся пальцами полей своего новенького «стетсона».
– Доброго дня, мэм. Вы не местная, как я понимаю?
– Вы удивительно догадливы, офицер, – уголки тонких губ приподнялись, превратив ее почти что в красавицу. Она чуть растягивала слова, как часто делают уроженцы южных штатов. – Мари Абрахем, вдова. А молодой человек, которого вы собираетесь арестовать, мой сын Тэдд. Не стоит трудиться, он абсолютно безопасен, – и женщина протянула стоящему перед ней стражу порядка руку.
– Помощник шерифа Джоли, мэм. Рад нашему знакомству. – Билл с удивлением отметил, что отчаянно хочет понравиться миссис Мари Абрахем. Такого с ним еще не бывало.
– Быть может, офицер Джоли подскажет бедной вдове, как проехать к фабрике мистера Харрисона? – теперь Мари не старалась скрывать улыбку. Губы чуть приоткрылись, демонстрируя мелкие ровные зубки, в синих глазах плескалось веселье.
Покраснев от смущения, как брошенный в кипяток рак, Билл Джоли указал дорогу, а прощаясь, пожелал миссис Абрахем удачного разговора с хозяином.
Разговор с мистером Харрисоном не занял у Мари много времени, и к вечеру семейство Абрахемов уже обустраивалось в небольшой, но чистой комнатке рабочего общежития. А к концу лета, когда Тэдду пришло время идти в школу, они перебрались в двухкомнатную квартирку почти в центре города. Мари уже не стояла у станка, а работала в офисе шефа, отвечая на телефонные звонки и разбирая корреспонденцию. Тэдд тоже не бездельничал. По понедельникам и средам он разносил экземпляры "Покупателя", зарабатывая пять долларов в неделю. А после уроков стриг лужайки и выбивал ковровые дорожки за четвертак в час. В школе он не блистал, но оценки позволяли ему успешно переходить из класса в класс. Когда же, спустя два года, исчезла пятнавшая лицо угревая сыпь, девчонки общеобразовательной школы Эдны решили что Тэдд хорошенький. Не такой, как Дин Флеминг, капитан "Волков", но вполне ничего.
Тэдд заворочался в кресле. На смену картинкам простой, и наверное, счастливой жизни, пришел образ дождливого ноябрьского дня, дня похорон его матери.
Мари Абрахем умерла четвертого ноября, спустя пять лет после переезда в Эдну. Последний год у нее барахлила печень, но всегда жизнерадостная Мари с улыбкой отмахивалась от робких советов Тэдда обратиться к врачу.
– Мой мальчик, ну что со мной может случиться? Возможно, вчерашнее жаркое было чуть жирнее, чем требовалось, вот и все. Видишь, мне уже лучше, – с улыбкой говорила она, ласково поглаживая щеку сына, на которой уже пробивался тонкий, почти прозрачный, пушок.
И действительно, что могло с ней случиться? Мари Абрахем никогда не курила, считая дымящих женщин немного вульгарными. А из спиртного предпочитала бокал красного вина в ресторанчике "Уютный уголок", где они обедали с Тэддом по пятницам, отмечая конец рабочей недели. И он верил словам матери, как привык верить со дня смерти отца, хотя червячок сомнения ни на секунду не переставал точить его сердце.
А полтора месяца назад он проснулся посреди ночи от низкого хриплого воя, прерываемого сиплыми вдохами. Эти ужасные звуки доносились из соседней комнаты, где спала мать. Тэдд вскочил с кровати, и пошатываясь, бросился к двери. А распахнув ее, в ужасе замер на пороге. Мари лежала на краю широкой кровати, свернувшись калачиком и подтянув колени к подбородку. Ладони рук прижаты к правому боку в том месте, где оканчиваются ребра. Глаза ее были широко открыты, зубы стиснуты, на губах пузырилась слюна. Тэдд, не раздумывая, бросился к телефону.
Мари Абрахем провела в больнице пять дней. Доктор Райли, ее лечащий врач, снял спазмы болеутоляющими инъекциями и теперь корпел над результатами анализов, сегодняшним утром прибывших из медицинской лаборатории Остина.
В тот день Тэдд читал матери "Черную стрелу" Роберта Стивенсона. Он сидел на выкрашенном в белый цвет стуле у изголовья больничной кровати, на которой под легкой простыней лежала Мари. Чувствовала она себя хорошо, на еще вчера бледное лицо вернулся румянец.
– Я вполне могла бы почитать сама, но эти иголки, – она с виноватым видом кивнула на руки, к которым тянулись прозрачные трубки капельниц, – не дадут мне удержать книгу. Тем более, листать страницы.
Тэдд успел прочесть не менее пятидесяти страниц, когда в палату заглянул доктор Райли. Он справился о самочувствии миссис Абрахем, проверил уровень жидкости в висящих на штативах склянках, и бодрым голосом похвалил цвет лица своей подопечной. Мари улыбнулась в ответ, заверив, что чувствует себя прекрасно. Врач удовлетворенно кивнул, а потом направился в коридор, поманив за собой Тэдда.
– Иди дорогой, – с улыбкой произнесла мать, – поговори с доктором. И спроси, когда меня выпишут. Я прихожу в ужас от мысли, какая гора бумаг ждет меня в приемной мистера Харрисона.
Доктор Райли ждал Тэдда, стоя в небольшом закутке между фонтанчиком с питьевой водой и телефонным аппаратом внутренней связи.
– Мне тяжело говорить это, молодой человек, – начал он, едва Тэдд подошел. – Ваша мать смертельно больна. – Райли выпалил эту ужасную новость не поднимая глаз, словно в случившемся с Мари Абрахем была и его вина.
Несколько мгновений Тэдд стоял, не в силах осознать услышанное. Его мать умирает! Нет, нет, это какая то ошибка! Мысли проносились в голове, не позволяя сосредоточиться. Невидимый кулак нанес мощный удар в живот, вышибая воздух из легких.
– Как, доктор? – едва слышный шепот сорвался с его губ. – Она хорошо выглядит и прекрасно себя чувствует! Я только что читал ей...
– Обезболивающее и питательный раствор. Ее печень почти полностью разрушена. Через месяц она не сможет принимать обычную пищу. А затем... – Райли по-прежнему не отрывал взгляда от носков своих туфель.
– Но что случилось?! – теперь голос Тэдда почти срывался на крик.
Врач поднял на него глаза и успокаивающе дотронулся до плеча.
– Тише, молодой человек. Двери в палатах тонкие, она может услышать. – Райли сокрушенно покачал головой. – У миссис Абрахем очень редкий случай вирусного гепатита. Симптомов болезни нет, пока не становиться слишком поздно. Вы говорили, она жаловалась на боли в правом подреберье?
Тэдд кивнул. Доктор глубоко вздохнул и продолжил:
– Мы можем побороться за пол года, максимум, за год. Вашей матери придется быть тут, под капельницами, все это время. Но решение, безусловно, остается за ней. А теперь идите. Прочитайте Мари еще несколько глав, а потом сошлитесь на дела. Я поговорю с ней во второй половине дня, и лучше, чтоб вас рядом не было.
Тэдд открыл рот, готовясь возразить, но врач повторил:
– Поверьте, так будет лучше для нее, – и мягко подтолкнул Тэдда в сторону палаты. – Идите, и постарайтесь улыбаться.
В больнице Мари не осталась.
– Тэдд, дорогой, пойми, – ее рука гладила светлые волосы сына, стоящего на коленях у изголовья больничной кровати, – я не хочу продлевать страдания. Доктор Райли сказал, что через несколько дней наступит резкое ухудшение.
– Мам, – тихо всхлипывал Тэдд, уткнувшись мокрым от слез лицом в плечо Мари Абрахем. – Если бы я заставил тебя обратиться к врачу! Если б доктор Райли... – его голос сорвался на приглушенные рыдания.
Пальцы Мари, еще почти такие же сильные, как раньше, ухватили Тэдда за подбородок и слегка приподняли вверх. Он поднял красные, полные отчаяния глаза и посмотрел в лицо матери. Всегда белая кожа отдавала болезненной желтизной, широкие скулы теперь выдавались двумя высокими холмами, но взгляд чуть выпуклых глаз был полон любви и нежности.
– Если бы, да кабы, – произнесла Мари сильным, чуть хрипловатым голосом, – не имеют никакого значения, сынок. – "Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены", – чуть на распев прочла она строки Святого писания.
Домой Мари Абрахем привезли в медицинском автомобиле, где она, одетая в свое любимое платье, полулежала на протяжении всего недолгого пути. Но когда санитары взялись за ручки каталки, Мари отрицательно покачала головой.
– Я еще могу пройти несколько ярдов, – сказала она и аккуратно опустила ноги на покрытый резиной пол автомобиля. Тэдд осторожно обнял мать за талию и помог подняться. Мари Абрахем вышла на улицу и в последний раз поднялась на крыльцо своего дома.
Следующие несколько недель слились для Тэдда в один не прекращающийся ни на секунду кошмар. Он экстерном прошел курс ухода за лежачими больными, без ошибки попадал иглой в тонкие как нитки, вены на исхудавшей руке Мари. Кормил мать с ложечки, подложив под спину несколько взбитых подушек. Выносил судно и обтирал влажной марлей когда-то крепкое, а теперь словно высохшее тело.
В деньгах они не нуждались. Мистер Харрисон навестил Мари в конце первой недели ее пребывания дома и оставил пухлый конверт из оберточной бумаги, плотно набитый пятерками, десятками, даже двадцатками. Священник методистской церкви, чьими прихожанами были Абрахемы с дня приезда в Эдну, связался с доктором Райли, и теперь Тэдд два раза в неделю получал большой картонный ящик, доверху заполненный банками для внутривенного вливания, ампулами с обезболивающим и антисептической присыпкой от пролежней. А Рон Джонсон, хозяин маленького сувенирного магазинчика, в котором по пол дня работал Тэдд до болезни матери, обещал сохранить место до "успешного разрешения ситуации". Сообразив, что сказал, Рон залился пунцовой краской и отвел глаза.
Несколько раз к Мари приходили женщины, в том числе и Аннет, принося с собой плетеные корзинки с домашней снедью. Она вежливо благодарила подруг, а после их ухода Тэдд перекладывал домашние пироги, мясо и курицу в старый холодильник, занимавший большую часть места на их небольшой кухне. Мари уже не могла есть обычную пищу. Она питалась белесой безвкусной кашицей, составленной доктором Райли из сухой детской смеси и точно отмеренной дозы противорвотного.
Во время своих редких и кратких выходов в город Тэдд ловил на себе сочувствующие взгляды людей. «Бедный, бедный парень, туго же ему приходится» Или: «Мари была такой милой женщиной. Мы все ее любили.» Эти взгляды словно липли к нему, лишая способности думать и дышать. «Почему любили? Она еще жива!» – хотелось кричать в эти скорбные лица, в опущенные к земле глаза. Но самым страшным временем были ночные часы. Часы, когда он без сна лежал на застеленной кровати, прислушиваясь, как стонет во сне Мари. Тэдд чувствовал, что здравый рассудок, капля по капле покидает его.
И когда наступил конец, Тэдд встретил его с облегчением. Он ни за что не признался бы и самому себе, но в миг, когда понял, что лежащая среди смятых простыней женщина мертва, его обдала странная смесь ужаса, горя и... радости.
Мари умерла во сне. "Смерть праведника, дарованная Господом нашим в награду за достойно прожитую жизнь", – сказал высокий сухопарый мужчина, стоявший слева от Тэдда. Он сочувственно прикоснулся пальцами к рукаву промокшего под дождем плаща. Тэдд с трудом вспомнил, что фамилия мужчины – Райли. "Лечащий врач его матери. Лечащий врач. Лечащий кого?" – мысль эта крутилась в голове, как постепенно сбавляющий обороты волчок. Еще пара мгновений и он упадет на пол, где замрет в неподвижности. Тэдд чуть кивнул головой, не отрывая глаз от небольшого холмика свежей земли, окруженного пожухлой рыжей травой. Холодные капли дождя стекали по его лицу, и смешиваясь со слезами, падали на грудь.
