Текст книги "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)"
Автор книги: Ева Ингеборг Фляйшхауэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Поздней осенью 1907 г. розыскные меры политической полиции привели ее в Финляндию, и многие нелегалы, в том числе и Ленин в декабре, бежали за границу, но Красин спокойно оставался в своем доме в Куоккале. В феврале 1908 г. его арестовали, и Ленин уже считал, что ему конец. Он знал, что у Министерства внутренних дел достаточно материала, чтобы повесить Красина. Однако того после месяца заключения отпустили «за отсутствием убедительных доказательств». В марте Красин последовал по стопам своего партийного шефа в Берлин и, дабы должным образом содержать большую семью, попробовал снова устроиться в «АЭГ». На сей раз ему дали от ворот поворот[187]187
См.: Glenny M. Leonid Krasin: The Years before 1917: An Outline // Soviet Studies. 1970. October. P. 192–221; O’Connor T. E. The Engineer of Revolution. P. 88 f.
[Закрыть] – неоднократное злоупотребление положением в фирме в террористически-преступных целях, а главное, «публичное разоблачение его замысла выпускать фальшивые трехрублевки… стоили ему работы»[188]188
O’Connor T. E. The Engineer of Revolution. P. 107.
[Закрыть]. Зато дирекция компании «Сименс-Шуккерт» встретила русского революционера, имеющего дурную славу, с распростертыми объятиями. В отличие от «АЭГ», предъявлявшей высокие требования к профессиональным и личным качествам сотрудников и работавшей в России преимущественно в гражданской сфере, «Сименс-Шуккерт» обслуживала в основном военный сектор и, чтобы справиться с крупными заказами по переоснащению армии и флота, нуждалась в каждом мало-мальски подходящем человеке. Если Герман Гёрц, с 1898 г. директор петербургского филиала «Сименс», позже уверял, что, принимая Красина на работу в Берлине в 1908 г., взял с него обещание «воздерживаться от любой политической деятельности»[189]189
Цит. по: Lutz M. L. B. Krasin und Siemens. S. 397.
[Закрыть], то это, скорее, относилось к партийной, а не к деловой политике. Красин мог дать обещание с чистой совестью[190]190
В тот период он отдалился от Ленина (как убежден автор данной книги – главным образом по тактическим соображениям); общему приятелю Георгу Соломону он заявил, что Ленин не заслуживает ни помощи, ни денег, это «вредный тип, и никогда не знаешь, что, какая дикость взбредет ему в его татарскую башку» (цит. по: Shub D. Lenin. S. 180).
[Закрыть], поскольку партийно-политические цели большевиков касательно войны против России во многом совпадали с целями деловой политики концерна «Сименс». По договоренности с генеральными штабами центральных держав фирма взяла на себя техническую подготовку к войне офицеров разведки. Она создала для них особое учебное отделение, удовлетворяя интерес разведслужб Вены и Берлина к самым современным техническим знаниям. «Сименс» лидировала в области беспроволочной телеграфии, и австро-венгерский флот посылал будущих морских офицеров для обучения практическому применению радио в этой и других современных отраслях в Берлин, в «Сименс и Гальске»[191]191
Pethц A. Agenten fьr den Doppeladler. S. 114.
[Закрыть]. Этими возможностями пользовались и товарищи Ленина. По крайней мере двое из них, Красин и В. В. Воровский, стали здесь крупными специалистами. Русский инженер Красин устраивал «Сименс» именно благодаря своему преступному и нелегальному прошлому, своей руководящей роли в организации большевистских боевых групп и своей связи с революционным подпольем. Он прекрасно подходил для внедрения в общий проект предприятия по модернизации русской армии и военного флота.
«Донельзя счастливый»[192]192
O’Connor T. E. The Engineer of Revolution. P. 114.
[Закрыть] Красин включился в русское направление деятельности «Сименс-Шуккерт», поработал во всех отделах берлинского главного офиса фирмы, занимавшихся заказами российского военного министра, стремясь попасть в Россию до начала военных действий. Мнимое «воздержание от политики»[193]193
Kort M. Leonid Krasin: Engineer of Revolution, 1870–1908. Ann Arbor; Michigan, 1974. P. 329.
[Закрыть] и притворный «отход от революции»[194]194
O’Connor T. E. The Engineer of Revolution. P. 113 ff.
[Закрыть] являлись необходимым условием для того, чтобы его направление на российские дочерние предприятия «Сименс» в период обострения политического кризиса не встретило препятствий. Назначив его в 1912 г. директором своего московского филиала, «фирма похлопотала о его возвращении в Россию… так что у Красина не возникло проблем с полицией»[195]195
Lutz M. L. B. Krasin und Siemens. S. 397.
[Закрыть]. Весной 1914 г. «Сименс» сделала успешного руководителя московского филиала «генеральным директором» петербургского представительства «Сименс-Шуккерт» и накануне войны перевела его в российскую столицу. Передача управления предприятиями российскому подданному предотвратила национализацию фирмы враждебного государства в рамках т. н. экономической войны; эта предосторожность во многом оградила «Сименс» – как и другие крупные немецкие концерны в Российской империи – от действия российского военного законодательства[196]196
Русские филиалы «Сименс-Шуккерт» и «Сименс и Гальске» во время войны пользовались высочайшим покровительством. Министр внутренних дел А. Н. Хвостов (23 ноября 1915 г. – 6 июля 1916 г.), встревоженный непозволительными сговорами и невыполнением существующих заказов для армии и флота, начал против них расследование ввиду серьезных нарушений и подозрений в экономическом шпионаже для Германии. Это расследование, которое коснулось и других военных предприятий и крупных банков со скрытым немецким участием, против воли царя было похоронено по знаку из Царского Села (т. е. от царицы по наущению Распутина) и стоило министру его поста. См. показания Хвостова: Падение царского режима: Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства / под ред. П. Е. Щеголева. Л., 1924–1927. Т. 1. С. 5–7.
[Закрыть]. При переселении в столицу Красин, не желая без нужды провоцировать охранку, по старой привычке снова снял для себя и семьи дом в финской Куоккале[197]197
Любовь Красина подчеркнула связь между подпольной деятельностью мужа на стороне Ленина во время и после первой революции и его секретными заданиями накануне войны, заметив: «Самым разумным казалось поступить так же, как мы поступили девять лет назад, и вот мы снова сняли дом в Куоккале и поселились там ранней весной того года. Это было наше жилище, когда летом началась Великая война» (Leonid Krasin. P. 40 f.).
[Закрыть]. Не заметив за год никаких признаков полицейского наблюдения, он летом 1915 г. перебрался в самый аристократический район – купил роскошную усадьбу в Царском Селе, где находилась императорская резиденция. Отсюда он стал завоевывать себе монопольное положение в российской военной промышленности. С образованием в 1915 г. Военно-промышленного комитета Красин возглавил его электротехническую секцию. Превращая филиалы «Сименс» в оплоты большевистской пропаганды и пораженческой деятельности, он старался распространить свое влияние и на другие российские военные предприятия, «сохранял за собой директорские посты еще в нескольких фирмах, занятых военным производством»[198]198
Ibid. P. 41.
[Закрыть]. Он позаботился о назначении председателем совета директоров Русского общества «Сименс-Шуккерт» (Екатерининский канал, 25) могущественного русского предпринимателя А. И. Путилова, председателя правлений Русско-Азиатского банка и Общества Путиловских заводов, а тот, в свою очередь, ввел Красина в совет директоров Русско-Азиатского банка. Через Путилова Красин получил доступ к электротехническому оборудованию его оружейных заводов и важной Путиловской верфи. Через него же проторил дорогу к другим военным предприятиям – с теми же обаянием и тактом, которые некогда подкупили Савву Морозова, побудив его финансировать ленинскую партию, добился, чтобы Путилов, «под впечатлением от деловой хватки Красина», передал ему руководство пороховым заводом Барановского: «Красин одновременно управлял и концерном “Сименс-Шуккерт”, и заводом Барановского; они производили отчаянно необходимые русским армии и флоту вооружения и боеприпасы. По приглашению Путилова Красин стал членом правления Русско-Азиатского банка»[199]199
O’Connor T. E. The Engineer of Revolution. P. 127.
[Закрыть]. В этом качестве, а также будучи приятелем шведского банкира, директора стокгольмского «Нюа банкен» Улофа Ашберга[200]200
Futrell M. Northern Underground. P. 170.
[Закрыть], который, со своей стороны, имел деловые связи с Берлинским дисконтным обществом – партнером германского правительства по переводам в Швецию денег для петроградских большевиков, Красин прикрывал денежные потоки из Германии, маскируя их происхождение и назначение.
Любовь Красина, не посвященная в политическую деятельность супруга, отмечая, как страдало важное военное производство от регулирования и вмешательства со стороны властей, не упомянула об участии собственного мужа в затягивании выполнения государственных заказов и саботаже производства и поставок для фронта[201]201
Г. Кёнен справедливо считал Красина «одной из ключевых фигур германо-большевистских контактов во время войны; см.: Koenen G. Der Russland-Komplex: Die Deutschen und der Osten, 1900–1945. München, 2005. S. 87, Anm.
[Закрыть]. Если уж некоторые военно-промышленные комитеты подозревались в том, что попали под влияние врагов, мешающих военным усилиям России, то Красину руководство электротехнической секцией Центрального ВПК[202]202
«Красин главным образом и поставил эту организацию на деловую ногу… Он с утра до ночи работал над этой геркулесовой задачей» (Leonid Krasin. P. 41).
[Закрыть], несомненно, открывало чрезвычайные возможности подобного рода. Как технический директор русских филиалов «Сименс» и директор порохового завода Барановского глава электротехнической секции ВПК имел самые тесные контакты с заказчиками в армии и на флоте. Он кочевал по их базам и оперативным районам, словно «летучий голландец» (как выразился, по словам Любови Красиной, один адмирал), мог при этом делать наблюдения и сообщать их кому следует, передавать указания верным людям большевиков в воинских частях, а у органов безопасности Российской империи из-за высокой протекции, которой пользовался Красин, были связаны руки[203]203
См.: Никитин Б. В. Роковые годы: Новые показания участника. М., 2007. С. 151.
[Закрыть]. В 1916 г. он не побоялся тайно съездить через Швецию в Германию, чтобы лично переговорить с Людендорфом[204]204
O’Connor T. E. The Engineer of Revolution. P. 127 (со ссылкой на советский документ 1934 г. в Центральном государственном архиве Октябрьской революции в Москве: ЦГАОР. Ф. 5881, 1934 г. Оп. 2. Д. 658. Л. 82–84).
[Закрыть], а летом 1918 г. по поручению Ленина официально посетил его в Главной ставке на Западном фронте.
1.3. Перемены в прусско-германском Генеральном штабе
Назначенный 1 января 1906 г. новым начальником германского Генерального штаба и принявший на себя ответственность за оперативную подготовку армии на случай войны Хельмут фон Мольтке-младший (1848–1916), племянник генерал-фельдмаршала с тем же именем, как и его австрийский коллега Франц Конрад фон Хётцендорф (1852–1925; с 1918 г. граф), которого его император назначил начальником Генерального штаба в том же году (18 ноября)[205]205
См.: Leppa K., von. Moltke und Conrad. Stuttgart, 1935.
[Закрыть], не принадлежал к числу генштабистов, уже привлекавшихся раньше к военному планированию; он был военным практиком. И как таковой быстро увидел трудности, встающие перед германской армией в связи с планированием превентивной войны. Она не только намного уступала по численности соединенным силам вероятных неприятельских армий, но и не располагала, как показали упущения во время предыдущего политического кризиса, достаточно большим разведывательным аппаратом, способным надежно предсказывать конфликты и отвечать будущим задачам на западе и востоке. Поэтому Мольтке в первые же месяцы по вступлении в должность задумал реорганизацию разведки в соответствии с изменившимися условиями возможной превентивной войны. Он мог при этом опереться на сотрудников своего оперативного отдела, которые – как Эрих Людендорф – обладали не только определенными знаниями о России, но и опытом службы в восточных приграничных провинциях (у него самого и то и другое отсутствовало). Посягательства Мольтке на организационную структуру секции IIIb произвели судьбоносный перелом в развитии прусско-германской разведки.
Новый начальник Генштаба 6 марта 1906 г. написал Военному министерству и кабинету министров, ставя под сомнение пригодность существующей организации германской разведки в новых обстоятельствах с учетом будущей войны[206]206
См.: Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Erster Band. S. 88 ff.
[Закрыть]. Он отдал распоряжение о кардинальной реорганизации, начало которой предстояло положить руководителю секции IIIb подполковнику Брозе и руководителю 1-го (русского) отдела Большого генштаба полковнику Лауэнштайну, перестроив свои подразделения[207]207
См.: Nicolai W. Nachrichtendienst, Presse und Volksstimmung im Weltkrieg. S. 3.
[Закрыть]. Предполагалось привлекать в разведку особо одаренных и образованных кадровых офицеров, в совершенстве владеющих языком, основательно знающих страну и ее армию, самостоятельных в суждениях, умеющих держать себя и уверенно общаться с лицами из самых разных слоев общества, и переводить их в приграничные корпуса в качестве старших лейтенантов и капитанов, прикомандированных к Генеральному штабу. Там им надлежало служить офицерами разведки при главном командовании соответствующей части, подчиняясь начальнику Генштаба. «В случае войны они должны были взять на себя руководство разведывательной службой ША [штабов армий]».
Прусский военный министр (1903–1909) Карл фон Эйнем отклонил этот план в письме от 14 апреля 1906 г. на том основании, что у него, не в последнюю очередь ввиду «особых сословных отношений», имеются «серьезные сомнения» насчет необходимости обрекать кадровых офицеров, которым предстоит вернуться в Генштаб или в войска, на «постоянное общение с личностями сомнительной репутации» в течение нескольких или многих лет. За этим отказом скрывалось принципиальное неприятие использования в разведке лиц и методов, несовместимых с традиционным сословным сознанием прусского офицера. Похожие возражения приводили и традиционно мыслящие офицеры австро-венгерской армии против новой практики в стремительно развивающемся деле шпионажа, которое все больше «скатывалось в серую зону между беззаконием и патриотизмом»[208]208
Kronenbitter G. «Krieg im Frieden»: Die Führung der k. u. k. Armee und die Großmachtpolitik Österreich-Ungarns, 1906–1914. München, 2003. S. 238.
[Закрыть].
Но Мольтке, как и его австрийский коллега, не собирался мелочно упорствовать в старых сословных предрассудках. В ответном письме от 26 апреля он сослался на «полную несостоятельность» разведслужбы в предшествующий период, которая сделала реорганизацию разведки на границах империи «настоятельно необходимой». Возражения министра он опроверг, указав, что офицер «и на этом посту служит отечеству, только приносит ему еще большую жертву, чем кто-либо другой [подчеркивание в тексте. – Е. И. Ф.]».
Военный министр согласился лишь на «командирование в приграничные штабы нескольких достаточно взрослых старших лейтенантов» в качестве «пробы, не… постоянной меры». Тогда Мольтке направил капитана Шульца в штаб XVI корпуса, а подполковника Николаи в штаб I корпуса[209]209
См.: Nicolai W. Geheime Mдchte. S. 17–22.
[Закрыть]. По прошествии года – в течение которого Шульц и Николаи накапливали опыт нелегального пограничного сообщения с «лицами сомнительной репутации» – он назвал работу этих офицеров настолько образцовой и полезной в случае войны, что ее обязательно нужно поставить на постоянную основу. Опасения военного министра за моральное состояние офицеров Мольтке отмел окончательно, утверждая, что «их деятельность не только не вредит им, но, напротив… обогащает их служебный опыт». На основании такой оценки направление кадровых офицеров в разведывательную службу на восточнопрусско-российской границе стало отныне общей практикой.
Первым следствием присутствия специально подготовленных и обученных офицеров разведки на германо-российской границе в Восточной Пруссии оказался рост контрабанды оружия для русских антиправительственных радикалов, которые теперь могли возить товар из стран происхождения (или немецких портов) к границе, а оттуда к местам назначения в Российской империи самым коротким путем через прусскую территорию. В документах прусского Министерства внутренних дел за 1906 г. впервые зафиксированы обширные поставки оружия иностранными социалистами через различные пункты в Пруссии[210]210
Abt. CB, Acta 5. Цит. по: Possony S. T. Lenin. S. 564, Anm. 12 (автор не смогла установить местонахождение этого документа в Берлине). Ср.: Geheimer Nachrichtendienst u. Spionageabwehr des Heeres von Generalmajor a. D. Gempp. Zehnter Band: Weltkrieg. 9. Abschnitt: BA MA. RW 5/v. 50. S. 126.
[Закрыть]. Вторым следствием была постоянная вербовка немецкой агентуры среди русской пограничной жандармерии. Более ранний прецедент вербовки в 1904 г. жандармского офицера пограничной станции Вирбаллен (Вержболово) С. Н. Мясоедова во время революционных событий дал обнадеживающие результаты (см. ниже), и теперь в целях развития успеха этот опыт широко внедрялся. Работа множества русских пограничных жандармов на германскую разведку сделала границу между Российской и Германской империями, прежде хорошо охранявшуюся, «прозрачной» для большевиков и других лиц, сотрудничающих с германскими властями. Благодаря договоренностям секции IIIb с Эвиденцбюро, помимо северо-западной границы России с Германией в Восточной Пруссии, то же самое произошло и на юго-западной границе с Австро-Венгрией.
Реорганизация секции IIIb и назначение специальных офицеров разведки с немецкой стороны вкупе с вербовкой русских офицеров пограничной жандармерии на российской стороне позволяли создать сеть сбора информации, устройства поездок и снабжения, которая – как прежний «путевой атлас» для немецких офицеров в Российской империи – заходила далеко вглубь России, снабжая важных как для ленинской партии, так и для секции IIIb лиц (беглецов, осужденных, ссыльных) в местах их пребывания деньгами, паспортами (фальшивыми), проездными документами, сведениями о пунктах перехода границы и именами тех, кто поможет им пересечь границу и проследовать дальше. Подобная практика, которая стала известна охранке сравнительно поздно и потому подробно описана только в документах Охранного отделения о Ленине и большевиках за последние предвоенные годы, подтвержденная немецкими документами времен войны (представители пораженческих революционных партий среди русских военнопленных могли показать немецким должностным лицам оговоренный «тайный знак», чтобы их отделили от других пленных и передали для дальнейшего распоряжения офицеру разведки), берет начало именно от реорганизации разведслужбы, проведенной Мольтке.
Данное обстоятельство, обусловленное повышенным интересом генштабов центральных держав к разведке на внешних и внутренних фронтах Российской империи с помощью специальных агентов, объясняет явление, на которое до сих пор почти не обращают внимания, хотя оно имело большое значение для сосредоточения антироссийских кадров социалистических партий: их неоднократные путешествия в Россию и обратно и спасение от каторги и ссылки. Необычайная мобильность революционных кадров в 1905–1906 гг. и после заставляет сделать только один вывод: им предоставлялись надежные документы и немалая финансовая помощь (на подкуп русских чиновников в местах каторги и ссылки) для безопасного въезда в страну и выезда из нее. Это не слишком удивительно в случае Парвуса, учитывая его предполагаемые старые связи с немецкими военными ведомствами. Он приехал в Россию летом 1905 г. и вместе с Троцким основал в Петербурге один из первых советов рабочих депутатов, который «снабжал денежными средствами»[211]211
Цит. по: Chavkin B. Alexander Parvus – Financier der Weltrevolution. S. 35 (со ссылкой: ГА РФ. ДП. Д. 1603. Ч. 1. Л. 1). Немецкие и русские источники подтверждают его агентурную деятельность в этот период.
[Закрыть]. Арестованный, осужденный и сосланный на три года в Туруханск, он, опять же вместе с Троцким, совершил фантастически авантюрный побег из Сибири за границу через всю Россию[212]212
В его книгах «В русской Бастилии во время революции» (Дрезден, 1907) и «Побег из Сибири» (СПб., 1908) подчеркивалась изобретательность заключенных, которая наверняка подкреплялась акциями помощи со стороны разведок центральных держав.
[Закрыть]. Под именем Петера Кляйна Парвус вновь объявился в Германии, где в 1910 г. правление СДПГ разоблачило его как провокатора.
Большое число похожих историй указывает на массовое явление, корни которого крылись в специальных мерах секции IIIb и аналогичного австрийского учреждения. Так, товарищ Ленина М. М. Валлах (партийные клички: Папаша, Литвинов) занимался контрабандой оружия через границу, имея «настоящий» немецкий паспорт на имя Густава Графа[213]213
Possony S. T. Lenin. S. 561, Anm. 27 (со ссылкой на донесение охранки от 12 декабря 1906 г.).
[Закрыть]. Вместе с ним ездил в Париж, Льеж, Женеву, Софию и Вену армянский большевик из Гори (Грузия) С. А. Тер-Петросян (партийная кличка Камо) с австрийским паспортом на имя Дмитрия Мирского. Польский соратник Ленина Ф. Э. Дзержинский чудесным образом сбегал из строго охраняемых русских тюрем[214]214
Феликс Эдмундович Дзержинский (1877–1926), с 1895 г. принадлежал к левому крылу литовской социал-демократии, в 1897 г. арестован в Ковно за работу в революционном подполье и в 1898 г. сослан на 3 года в Вятскую губернию. В 1899 г. бежал в Варшаву, где в 1900 г. снова был арестован. В 1902 г. сослан на 5 лет в Якутию, бежал в том же году, опять в Варшаву, а оттуда в Берлин. Из Берлина в 1905 г. поехал в Россию для участия в революции, с 1906 г. примкнул к Ленину; см., напр.: СВЭ. Т. 3. С. 168–170.
[Закрыть]. Лео Иогихеса из Литвы, в январе 1907 г. приговоренного варшавским военным судом к пожизненной ссылке в Сибирь, освободил в феврале при отправке к месту ссылки польский ленинец и многолетний сотрудник Эвиденцбюро Фюрстенберг-Ганецкий, затем его в апреле безопасным путем доставили в Берлин. Сам Ганецкий был задержан при освобождении другого товарища из тюрьмы и 8 марта 1907 г. сослан в Вятскую губернию, но уже в апреле бежал и явился к Ленину в Финляндию. Когда он в конце апреля по поручению Ленина поехал в Варшаву, его опять арестовали и 11 ноября отправили в Оренбургскую губернию, откуда он снова сбежал и вскоре оказался за границей в Западной Европе. В 1909–1910 гг. Ганецкий с несколькими товарищами курсировал между Берлином, Петербургом, Москвой и Краковом, пока не уговорил Ленина в 1911 г. обосноваться в Габсбургской монархии и не уладил в 1912 г. все формальности для его поселения в Кракове[215]215
Ермолаева Р. А. Яков Станиславович Ганецкий (К 85-летию со дня рождения) // Вопросы истории КПСС. 1964. № 3. С. 96–100.
[Закрыть].
Пограничный контроль эти и прочие товарищи проходили так легко, что Дзержинский и Ганецкий в 1907–1909 гг. без конца ездили туда-сюда, то и дело арестовывались и ссылались, но «каждый раз убегали»[216]216
Nettl P. Rosa Luxemburg. Kцln; Berlin, 1967. S. 525. Петер Неттль, как и другие западные историки социалистического движения, в неведении обо всех строгостях русского полицейского государства находил это явление столь естественным, что даже никак не комментировал.
[Закрыть]. И они, и многие другие по возвращении в Европу, как правило, сначала останавливались в Берлине, даже если раньше их с германской столицей мало что связывало. Это относится и к Карлу Радеку, жившему в Швейцарии подданному габсбургской короны, который, в целях подготовки побывав в Берлине, отправился оттуда с немецкими документами для участия в революции в Варшаву. В Берне Радек поддерживал отношения с Карлом Виталем Моором, которого Теодор Либкнехт подозревал в многолетней работе на германскую разведку[217]217
О Карле Мооре см., напр.: Schurer H. Karl Moor – German Agent and Friend of Lenin // Journal of Contemporary History. 1970. Vol. 5. No. 2. P. 131–152; Haas L. Carl Vital Moor, 1852–1932. Ein Leben fьr Marx und Lenin. Zьrich; Einsiedeln; Kцln, 1970.
[Закрыть]. Радек тоже из варшавской тюрьмы вернулся в Германию, где Август Бебель позже исключил его из рядов немецкой социал-демократии на Йенском съезде СДПГ (1913), говоря о нем исключительно как о «субъекте», недостойном быть названным по имени.
Из Цюриха приехал поучаствовать в русской революции полунемец-полушвейцарец Фриц Платтен (сын саксонского рабочего и швейцарки). В мае 1906 г. он явился в Ригу с немецким паспортом на имя Людвига Мелля[218]218
См.: Свенцицкая О. В. Фриц Платтен. М., 1974. С. 16.
[Закрыть], привез оружие и боеприпасы, а в мае 1907 г., после года подпольной работы, его арестовали. В рижской тюрьме о нем «заботился» Карл Моор, пока Платтена не выпустили «под крупный залог»[219]219
Там же. С. 17.
[Закрыть] с условием не покидать Ригу. Однако в марте 1908 «германский агент» Платтен «бежал» из Риги в Гамбург и чуть позже прибыл в Цюрих[220]220
См.: Иванов А. Фриц Платтен. М., 1963. С. 7–9. Иванов прямо назвал Платтена германским агентом.
[Закрыть]. Поскольку к тому времени Моор стал «бедняком»[221]221
См. конфиденциальную записку советника швейцарского посольства в Берлине д-ра Л. Эггера послу А. фон Планта о разговоре с Карлом Моором, Берлин, 15 октября 1919 г.: Documents Diplomatiques Suisses (далее – DDS). Vol. 7 (1918–1920). Pt. 2. Bern, 1984. Nr. 110. P. 258 f.
[Закрыть] и разругался с партийным руководством, Платтен тоже не считался кредитоспособным, партийная касса, скорее всего, была для них закрыта – деньги на дорожные расходы, помощь в тюрьме и залог, должно быть, поступили из других источников[222]222
В подготовленных К. К. Звонаревым исследованиях, напечатанных в ранние годы советской власти «для служебных целей» и переизданных в 2005 г., и Фриц Платтен, и Карл Моор характеризуются как «агенты германской разведки»; см.: Звонарев К. К. Агентурная разведка: Русская агентурная разведка всех видов до и во время войны 1914–1918 гг. Ге р – манская агентурная разведка до и во время войны 1914–1918 гг. Киев, 2005 [репринт издания 1929–1931 гг.]. С. 333–335.
[Закрыть].
Исключение представляла Роза Люксембург. Ее 8 июля 1906 г. выпустили из варшавской тюрьмы под залог по ходатайству семьи, запретив покидать польскую столицу. 8 августа она под подписку о невыезде получила разрешение на пребывание в Финляндии. Тот факт, что она воспользовалась им, чтобы посетить не слишком уважаемого ею Ленина в Куоккале, и провела в его обществе месяц, прежде чем с надлежащими документами 14 сентября выехала в Гамбург, позволяет усмотреть в ее визите в убежище Ленина не столько интерес к ленинскому революционному опыту[223]223
Как говорит Неттль: Nettl P. Rosa Luxemburg. S. 336 ff.
[Закрыть], сколько своего рода поход в Каноссу, ибо только так она могла раздобыть необходимые бумаги, – видимо, Ленин или Большевистский центр имел доступ к немецким паспортам либо, по крайней мере, располагал соответствующими связями (например, через Стокгольм). Предположение, что множество свободно пересекавших границу в обоих направлениях русских социалистов ездили в Россию для разжигания революции с немецкой помощью и, таким образом, вольно или невольно в качестве немецких агентов, находит подтверждение в воспоминаниях высопоставленного работника российского Министерства иностранных дел. А. В. Неклюдов, под конец карьеры – посланник в Стокгольме, хорошо знакомый с основным маршрутом «северного подполья», знал, что число германских агентов в Российской империи в 1905–1906 гг. резко выросло и что они сыграли в русской революции роль, «явно негативную» для его страны. На основании имеющихся у него сведений Неклюдов утверждал: «Берлин определенно установил связь с русскими революционерами и содержал в рабочих центрах империи верных и ловких агентов»[224]224
Nekludoff A. Souvenirs diplomatiques: En Suиde pendant la Guerre Mondiale. Paris, 1926. P. 197.
[Закрыть]. Такими центрами политической активности были Петербург, Москва, Варшава, Рига и пр.; и только варшавская охранка при энергичном шефе Батюшине в некоторых случаях вскрывала закулисную сторону этого движения и уличала кое-кого из его пособников[225]225
См.: Sisson E. One Hundred Red Days: A Personal Chronicle of the Bolshevik Revolution. New Haven, 1931 – с приложением: The German-Bolshevik Conspiracy // The Committee on Public Information, War Information Series. 1918. No. 20 (October). Doc. 51* (на нем. яз.: Die deutsch-bolschewistische Verschwцrung: 70 Dokumente herausgegeben vom amerikanischen Komitee fьr цffentliche Information. Bern, 1919). Изучая связь между Людендорфом и Лениным, нельзя обойти вопрос подлинности документов, приобретенных зимой 1917–1918 гг. в Петрограде специальным посланником президента Вудро Вильсона Эдгаром Сиссоном. Т. н. документы Сиссона (70 документов, 13 из которых Сиссон получил в оригинале, а 35 в фотокопиях) были в США подвергнуты научному анализу и признаны подлинными, за исключением двух. Сиссон достоверно описал путь, каким эти бумаги попали из Смольного к представителю США, позже его подробно обрисовал один из русских посредников в приобретении документов (Семенов [Коган] Е. П. Германские деньги у Ленина // Последние новости [Париж]. 1921. № 294–300) и нашел правдоподобным историк П. Н. Милюков (Последние новости. 1921. № 293). Тем не менее официальные германская и советская стороны оспаривали подлинность документов, и видные российские историки (М. А. Малков, В. И. Старцев и др.) разделяли эту позицию даже после перестройки. Брешь в стене отрицания с российской стороны пробил в 1996 г. А. Г. Латышев. Он нашел среди засекреченных документов Ленина в Центральном партийном архиве (ЦПА ИМЛ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 226) записку Наркомата иностранных дел от 16 ноября 1917 г. под грифом «совершенно секретно», совпадающую по форме и содержанию с документом № 1*из бумаг Сиссона. Записка гласила: «Согласно резолюции, принятой на совещании народных комиссаров товарищей Ленина, Троцкого, Подвойского, Дыбенко и Володарского, мы произвели следующее: 1. В архиве министерства юстиции из дела об “измене” товарища Ленина, Зиновьева, Козловского, Коллонтай и др. мы изъяли приказ германского имперского банка № 7433 от второго марта 1917 года с разрешением платить деньги тт. Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому и др. за пропаганду мира в России. 2. Были просмотрены все книги банка Ниа в Стокгольме, заключающие счета тт. Ленина, Троцкого, Зиновьева и др., открытые по приказу германского имперского банка за № 2754. Книги эти переданы Мюллеру, командированному из Берлина». Совпадение этого текста с текстом сиссоновского документа № 1* побудило Латышева настаивать на проверке всех документов Сиссона. Ранее проверка проводилась дважды: д-ром Эрнстом Бишоффом по поручению Филиппа Шейдемана (Bischoff E. Die Entlarvung der «Deutsch-bolschewistischen Verschwцrung». Berlin, 1919) и американским дипломатом Дж. Ф. Кеннаном (Kennan G. The Sisson Documents // The Journal of Modern History. 1956. Vol. 28. No. 2. P. 130–154), опиравшимся на исследование Бишоффа. Последнее имело целью оградить от обвинений немецкие ведомства и предприятия, причастные к поддержке и финансированию большевиков, но делалось это неубедительно, отчасти по-дилетантски. Шейдеман лично был заинтересован в том, чтобы доказать подделку, так как его имя фигурировало в документах среди источников субсидий; он дал возможность лицам, скомпрометированным так же, как он сам, «официально констатировать» фальшивку. Макс Хоффман участия в этом принимать не стал, Вильгельм Грёнер принял только до определенных пределов. Остальные представители ведомств воспользовались шансом снять с себя ответственность с благодарностью, но при помощи сомнительных средств. Их «официальное» отрицание связей с русскими революционерами не являлось единичным случаем, оно следовало общему правилу: так, министр иностранных дел, отвечая от имени правительства на парламентский запрос, заявил, будто в делах МИД нет ни намека на то, «что русские политики Ленин и Троцкий поддерживались из средств Министерства иностранных дел или что Министерство иностранных дел давало согласие на поддержку этих политиков германскими военными ведомствами» (Verhandlungen des Reichstages. Bd. 365: 1920/1. Aktenstьck Nr. 1399). Последовавшее поручение произвести соответствующее расследование (26 февраля 1921 г.: Ibid. Nr. 1532) осталось «неисполненным». И это несмотря на то, что Карл Иоганн фон Фосс (псевдоним Ханс Форст) еще весной 1919 г. подтвердил подлинность большей части документов Сиссона в передовице «Берлинер тагеблатт» (Die Beziehungen des deutschen Imperialismus zum russischen Bolschewismus // Berliner Tageblatt. 1919. 31. Mдrz), а д-р Эдуард Бернштейн, в правительстве народных уполномоченных занимавший должность помощника от Независимой социал-демократической партии Германии (НСДПГ) в Имперском казначействе с доступом к его документам, засвидетельствовал финансирование большевиков (Bernstein E. Ein dunkles Kapitel // Vorwдrts. 1921. 14. Januar; Idem. Meisterstьck und Meisterschuld. Des dunklen Kapitels zweiter Teil // Vorwдrts. 1921. 20. Januar). Прусский государственный комиссар по вопросам общественного порядка Роберт Вайсман (СДПГ) соглашался с этой точкой зрения, благодаря собственному петроградскому опыту ее разделяли французские и английские дипломаты. Более поздние научные исследования подкрепили их сведения и извлекли на свет массу доказательств из архивов МИД. Не зная об этих источниках, Дж. Ф. Кеннан на основании брошюры Шейдемана-Би-шоффа, а также результатов формальной, технической и графологической экспертизы склонялся к условному отрицанию подлинности документов Сиссона. Правда, он понимал, что ему не хватает компетентности для окончательного суждения, и допускал: «Тот, кто верит в аутентичность [этих документов]… должен быть готов признать… 1. Что… от Ноябрьской революции до… Брестского мира советские руководители реально находились в тайном подчинении у германского Генерального штаба… 2. Что это подчинение заходило так далеко, что германский Генеральный штаб реально контролировал выборы Центрального исполнительного комитета в январе 1918 года… 3. Что германский Генеральный штаб тайно содержал… целые ведомства в Петрограде… 4. Что Брест-Литовские переговоры… были изощренной мистификацией… а советские переговорщики в действительности тайно контролировались немцами… по другим каналам» (Kennan G. The Sisson Documents. P. 134; его признание в недостаточных исторических знаниях см.: Revolutionary Russia / ed. R. Pipes. Cambridge, Mass., 1968. P. 95). Тем не менее для российских авторов, отрицающих подлинность документов Сиссона, «экспертиза» Кеннана стала краеугольным камнем аргументации. А. А. Арутюнов подверг эту аргументацию детальному разбору в 2002 г. в своей двухтомной биографии Ленина. Путем изучения множества подлинных документов, дублирующих или косвенно подтверждающих документы Сиссона, из российских государственных архивов, научного анализа их содержания, упоминающихся в них дат и лиц он сумел найти доказательства в пользу аутентичности большинства документов Сиссона. Поскольку все же их подлинность до сих пор остается спорной, ссылки на эти документы в данной книге отмечены звездочкой.
[Закрыть].
В Берлине события войны и революции в России открыли заинтересованным наблюдателям из Большого генштаба глаза на дальновидность прусского военного реформатора Карла фон Клаузевица, считавшего, что Россия может быть побеждена не каким-либо иностранным государством, а только собственной слабостью и внутренним расколом[226]226
Clausewitz C., von. Vom Kriege: Hinterlassenes Werk. Frankfurt a. M.; Berlin; Wien, 1980. S. 703.
[Закрыть]. Реорганизация разведслужбы с преодолением традиционных «сословных границ» убрала моральные барьеры на пути к систематическому использованию этого открытия. Под впечатлением от него разведывательная секция IIIb с 1905 г. перешла к щедрому снабжению русских эмигрантов антиправительственного настроя документами и прочим необходимым для поездок, предоставляя средства для въезда в Российскую империю и материальную поддержку даже враждебным России радикальным социалистам из Швейцарии. С их помощью русский отдел Большого генштаба (так же как Эвиденцбюро, по свидетельству М. Ронге), помимо докладов от своих официально допущенных на русско-японский фронт военных наблюдателей, мог получить достоверную информацию о передвижениях войск внутри России и борьбе на внутренних фронтах русской гражданской войны. Таким образом, ценность этих неофициальных осведомителей значительно повысилась, и в 1905–1906 гг. секция IIIb в ходе применяемого теперь массового рекрутирования агентов в России[227]227
См., напр.: Звонарев К. К. Агентурная разведка. С. 410–412.
[Закрыть] стала систематически вербовать будущих коллаборационистов из антироссийских левосоциалистических кругов. Вышеприведенные слова ее сотрудника Фридриха Гемппа, что до 1905–1906 гг. «коренные русские или поляки и интернациональные евреи» как «профессиональные агенты» германской разведки «еще не играли роли», если идти от обратного, фактически означали, что с этих пор их значение для добычи разведданных резко возросло и сделало их весомым элементом работы за границей.
Перечисление Гемппом групп этих агентов вызывает ряд вопросов, и в первую очередь вопрос, имел ли он в виду больше отдельных лиц или также коллаборационистские группировки (партии). Как говорят намеки Макса Ронге[228]228
Ronge M. Kriegs– und Industrie-Spionage. S. 47.
[Закрыть], в то же время, когда, судя по немецким и русским источникам, ширилось рекрутирование отдельных агентов, секция IIIb Большого генштаба приступила к сотрудничеству с социалистическими партиями, причем лидер партии сам подбирал товарищей для агентурной деятельности и предлагал их кандидатуры. Среди таких партий ленинская охватывала все три национальности, названные Гемппом: к партии большевиков, поначалу преимущественно русской, принадлежали и поляки, которые уступали русским численностью в массе рядовых партийцев, зато играли заметную роль в руководстве; в ней также – наряду с другими этническими группами, например представителями прибалтийских и кавказских народов, – состояли евреи, в основном российские и польские[229]229
В руководстве большевиков «русские», т. е. этнические русские или великороссы, составляли 42 % (чуть меньше статистической оценки их доли от всего населения страны – 44 %), «малороссы» (украинцы) – 9 % (против 19 % от населения), поляки – 3 % (6 % от населения), евреи – 15 % (4 % от населения); кроме того, там было 10 % кавказцев (4 % от населения), 6 % латышей (1 % от населения) и по 1 % литовцев, белорусов и немцев. См. из последних работ: Riga L. The Bolsheviks and the Russian Empire. New York, 2012. P. 16 (об этнически русских большевиках: с. 227–229).
[Закрыть]. Чисто польская ППС сотрудничала с Эвиденцбюро[230]230
Это сотрудничество не является предметом настоящего исследования. См. о нем с российской точки зрения «Краткий обзор польского революционного движения по 1 августа 1915 г.» начальника Варшавского охранного отделения: Лемке М. К. 250 дней в царской ставке, 1914–1915. Переизд. Минск, 2003. С. 435–446.
[Закрыть], а ее левая фракция одновременно контактировала с Лениным и его товарищами. Под выражением «интернациональные евреи» Гемпп, возможно, понимал отдельных еврейских агентов (вроде Парвуса и пр.), а как группу – тех, кто в годы мировой войны появился в политической номенклатуре нескольких революционных партий России под названием «интернационалистов». Так, меньшевистская группировка под руководством Ю. О. Мартова, отколовшись от большинства меньшевиков, конституировалась в качестве самостоятельной партийной группы «меньшевиков-интернационалистов», а часть партии эсеров во главе с В. М. Черновым объявила себя «эсерами-интернационалистами». В «интернационалистических» партийных группировках большую долю составляли еврейские деятели, поэтому можно допустить, что Гемпп объединил обозначением «интернациональные евреи» коллаборационистские силы этих партий, т. е. «еврейских интернационалистов» из разных партийных групп. В кругах молодых еврейских «интернационалистов» (в отличие от старшего поколения) действительно существовала определенная готовность к сотрудничеству с разведками центральных держав. Имелись и другие группировки (такие, как «социалисты-меж[ду]районцы»), которые, не вставляя слово «интернационалисты» в свое название, в общем считали себя интернационалистами. У них в руководстве тоже была велика доля евреев, и они тоже могли сотрудничать с разведслужбами центральных держав (скажем, через Парвуса или Троцкого за рубежом). При этом не установлено, много ли знали (если знали) внутрироссийские группы о связях с разведкой своих эмигрировавших кумиров (Парвус во время войны создал себе ореол мецената классовой борьбы с неисчерпаемыми богатствами, который сбил с толку даже его немецких товарищей). Все «еврейские интернационалисты» определили свои политические позиции в связи с Циммервальдской и Кинтальской конференциями и в России индивидуально (как Н. Н. Суханов) или коллективно (как межрайонцы) склонялись к более или менее открытому пораженчеству.
Очень обобщенно в приведенной Гемппом классификации «профессиональных агентов» (если говорить о группах) «коренных русских» можно соотнести с партией Ленина, «коренных поляков» с ППС, а «интернациональных евреев», т. е. еврейских «интернационалистов», с партийными группами, которые координировались Парвусом, Троцким и Черновым, причем степень сознательности их сотрудничества с секретными службами различалась. В противоположность «интернационалистическим» (и потому, как правило, пораженческим) группировкам другие социалистические партии Российской империи, от социал-демократов большинства или правых социал-демократов до правых эсеров, трудовиков и народных социалистов, не сотрудничали с разведками вражеских держав на групповом уровне и вряд ли сотрудничали на индивидуальном (автору такие случаи неизвестны). Несколько особняком тут стоит Партия социалистов-революционеров – в большинстве своем русская, опиравшаяся на русское крестьянство[231]231
О социально-экономической базе и составе российских партий см.: Riga L. The Bolsheviks and the Russian Empire. P. 50.
[Закрыть]; она как партия не сотрудничала с неприятельскими генштабами, и еврейские члены ее руководящих органов, которые в первую очередь считали себя русскими евреями, следуя воле рядовой партийной массы, длительное время сторонились коллаборационизма. Но по возвращении Чернова[232]232
Ср.: Бурцев В. Л. Борьба за свободную Россию: Мои воспоминания (1882–1922). Берлин, 1923. Т. 1. С. 363 (о том, как Чернов по возвращении старался подстраховаться от разоблачения и преследования).
[Закрыть], который под псевдонимом Гарденин со своей газетой «На чужбине», финансируемой из иностранных источников, выступал за поражение России среди русских военнопленных в немецких и австрийских лагерях, петроградский ЦК ПСР под его влиянием также широко раскрыл двери вражеским агентам. Значительное же большинство русской социал-демократии во главе с ее вождем Г. В. Плехановым как отказалось в свое время от предложений японцев, так и продолжало не только избегать сотрудничества с врагом в любой форме, но и осуждать его. Меньшевистская группа Мартова с еврейским большинством в руководстве, пытавшаяся во время войны взять на себя посредническую роль в качестве «меньшевиков-интернационалистов», принимала средства на пропагандистскую и организационную работу от своих немецких товарищей из правления СДПГ, но при этом долго пребывала в уверенности, что речь идет о пожертвованиях от немецкой партии или промышленности.
Таким образом, известная присказка немецких чиновников, что «всех русских подмазывали»[233]233
В передаче Эдуарда Бернштейна, см.: Новая жизнь. 1918. 24 янв.
[Закрыть], содержит непозволительное преувеличение. «Подмазывали» и в результате делали послушными интересам Германии в России в первую очередь тех «русских», которые уже поступились национальной гордостью, сознательно сотрудничая с японским Генеральным штабом, и теперь охотно предоставляли себя в распоряжение очередного агрессора ради того, чтобы уничтожить свою родину изнутри (во внутренней номенклатуре секции/отдела IIIb они проходили по графе «предатели родины»), т. е. группу Ленина и ее вольных или невольных помощников.
