Текст книги "Иллюзия Луны"

Автор книги: Этери Чаландзия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава седьмая

Игнат ехал по городу, словно во сне. Снег валил плотной белой массой, растушевывая очертания домов и фигуры прохожих. В нем, как в полупрозрачном студне, вязли и люди, и автомобили. Перекрестки казались непреодолимыми рубежами, светофоры беспомощно переключались, ревели клаксоны, завывали сирены, и пар валил из человеческих ртов и выхлопных труб. Путешествие по адресу, нацарапанному нервной рукой на клочке бумаги, грозило затянуться. Игнат украдкой посмотрел на свою бывшую жену.

Он знал, что мать Инги умерла на следующий день после выписки из роддома. Всего один день и одну ночь провели они вместе, и, хотя это было совершенно невозможно, Инга рассказывала, что не по фотографиям помнит высокую улыбчивую женщину с внимательным взглядом карих глаз. Маленькой, она обожала отца, считала его волшебником и была привязана к нему, как влюбленная женщина. Кир тоже долгие годы души в дочке не чаял. И жили бы они долго и счастливо, если бы однажды все не переменилось…

Игнат притормозил перед обледеневшим трамваем, пережидая, пока сменятся пассажиры и, когда двери со стоном сомкнулись, вновь медленно тронулся вперед. Инга безучастно смотрела прямо перед собой. От нее пахло валерьянкой и водкой, которые почти насильно влил в нее Игнат. До этого, захлебываясь слезами, она лепетала что-то бессвязное. Постепенно картина прояснилась, при этом все запуталось окончательно. Выходило, что вчера утром Виктор поехал по делам, вечером позвонил, сказал, что зайдет в магазин за сигаретами и через пару минут будет дома. Пара минут растянулась на всю ночь, он все не шел, и его телефон не отвечал…

Инга сначала ждала дома, потом не выдержала и вышла во двор. Она кружила по небольшому скверу, и ее не покидало ощущение, что беда, как невидимый корабль-призрак, надвигается на нее в ледяных сумерках. Инга бродила по собственным следам, вытаптывая тропинки в снегу между засыпающими ледяными многоэтажками. От волнения ее сердце делалось все меньше и меньше и наконец превратилось в невероятной тяжести ртутную горошину. Виктора не было. Нескладный юноша, почти мальчик, с которым она после стольких лет ожидания счастья вновь стала смешлива и весела, пропал, сгинул, растворился в городской тьме. Инга места себе не находила, всматривалась в случайных прохожих и, как ни старалась, не могла заставить себя остановиться, успокоиться и вернуться обратно в дом.

Так продолжалось до утра. Она вошла в квартиру с рассветом. Окоченевшими руками открыла дверь, не раздеваясь прошла внутрь и опустилась в кресло перед телефоном. Ужас наделил ее способностью предвидения. Теперь она точно знала, что ей позвонят. И у нее не было сомнений, что этот звонок отнимет последнюю надежду.

Сейчас, сидя рядом с бывшим мужем в машине и пересекая город в неизвестном направлении, Инга чувствовала себя словно оглушенной взрывной волной. Мир как будто был включен не на полную мощность: она не все слышала, смотрела на дорогу, но мало что замечала, не все мысли задерживались в ее сознании, не все эмоции достигали цели. Первая волна спасительной анемии наступила утром, сразу после телефонного звонка. Поговорив, а, вернее, послушав незнакомца – Инга даже не разобрала, мужчина это был или женщина – она отложила телефон и опустилась обратно в кресло. Прошло время, она встала, прикрыла за собой дверь и ушла из квартиры. Был один человек, который мог ей помочь. К нему она и отправилась.

Неожиданно поток машин двинулся, но вскоре опять встал. Прямо посреди проезжей части вскрыли асфальт и выкопали глубокую яму. Куча черной земли, припорошенная снегом, наводила на мысли о свежевырытой могиле. Гигантские бормашины визжали и крошили мостовую, и Игнат, чтобы заглушить шум, сделал громче радио. Джазовое бормотанье и перешептывание успокаивало его, и он, вслушиваясь в кваканье саксофона и шуршание перкуссий, внимательно следил за тем, чтобы не въехать в бампер впереди идущей машины. За задним стеклом автомобиля, растянувшись на боку, лежал толстый белый кот. Игнат был уверен, что это меховая игрушка и уже забыл о нем, как вдруг тот потянулся, растопырив розовые коготки, зевнул и показал маленькую и хищную алую пасть. Игнат невольно улыбнулся.

Он не спешил, ему нужно было сосредоточиться и как следует обдумать происходящее. Все последнее время он, как мог, приучал себя к мысли, что Инги больше нет в его жизни, и сейчас, стоя в пробке, гадал, что же привело ее к нему – крайняя степень цинизма или отчаяния?

– Как там Кир? – спросил он, чтобы что-нибудь спросить.

– Что? – не расслышала Инга.

– Как у Кира дела?

– Да все по-старому.

Игнат покачал головой.

– Ты вообще звонишь ему?

– Да. Звонила на днях. Настя подошла. Поговорили.

– Ну и как?

– Нормально.

Дорога нырнула в тоннель, и джаз в приемнике превратился в поток помех.

– Да, – задумался о чем-то своем Игнат. – Веселый он мужик был раньше. Все время что-то придумывал. Помнишь, живых щук тебе на день рождения притащил. Катьками назвал и в ванну выпустил, – он расплылся в улыбке. – Ну и орала ты тогда…

Но Инге было не до смеха. Она сжалась, съежилась и тихо процедила сквозь зубы:

– Прекрати. Хватит. Слышать о нем не могу… Он же ни в грош никого не ставит – ни тебя, ни меня, живет в своей квартире, как в другом измерении, а ты…

– Ладно, ладно, хорошо, успокойся, – Игнат покосился в ее сторону.

Они выехали наконец из пробки, образовавшейся из-за столкновения трех автомобилей. Никто серьезно не пострадал, но перепуганные и раздосадованные водители и пассажиры все еще бегали вдоль машин, осматривая и ощупывая повреждения и время от времени разражаясь кто причитаниями, кто проклятьями.

Инга молчала, глядя на суетящихся людей, и думала, что когда-то они с Игнатом были влюблены и счастливы и были уверены, что ни их любовь, ни жизнь никогда не закончатся. Расплатой за недальновидность стала катастрофа, которая наступила не вдруг, но постепенно привела к необратимым последствиям.

Тем временем автомобиль опять встал, на этот раз на светофоре. Игнат тихо выругался. Этот город словно застывал в бетоне и холоде. Уже давно невозможно было никуда приехать вовремя, и, стоя на переполненных транспортом, дрожащих и прогибающихся мостах, Игнат все чаще задумывался, а стоит ли вообще покидать пределы собственного жилья?

Наконец, дали зеленый, но машины почему-то едва продвинулись вперед. Игнат исхитрился, объехал по трамвайным путям образовавшееся скопление, и тогда стало понятно, что на этот раз сдерживает поток. Прямо по асфальту, вцепившись друг в друга, катались два бомжа. Вокруг них на дороге были раскиданы полбатона обгрызанной колбасы, какое-то тряпье, связанное в узелок, рваная грелка, новенький, очевидно, ворованный бумажник. Вполне прилично одетый прохожий брезгливо обошел дерущихся, наклонился и быстро подобрал портмоне. Обтер, осмотрел, удовлетворенно кивнул, ничуть не смущаясь положил в карман и пошел своей дорогой. Бомжи ничего не заметили. Неловко и неточно, словно в полусне, они возили в воздухе кровоточащими кулаками. Порой удары достигали цели, и раздавался жалкий дряблый звук.

– Проезжай, – закричала Инга. – Проезжай скорее!

Игнат, застывший перед возней этих двух циклопов, нажал на газ. Он ненавидел и презирал опустившихся бродяг, но все же что-то, возможно предчувствие или опасение, что он кончит так же, заставляло его внимательно и жадно всматриваться в них.

Игнат постарался отвлечься от дурных мыслей. Он вспомнил лето. Не просто теплое время года, а вполне конкретное лето из его прошлой жизни. В городе тогда парило так, что, казалось, влага начнет выделяться из воздуха. Люди, как рыбы, широко открывая рты, медленно передвигались в вязком и густом мареве и с ленивой ненавистью провожали взглядами вымороженные кондиционерами автомобили, в которых дамы-извращенки кутали озябшие плечи в меха. Игнат и Инга встретились, как оборотни, после заката. Немного побродили у реки, в русле которой текла горячая и грязная вода, а вдоль парапета слабый ветер валял коконы пыли, прошли переулками и, оглядываясь и помогая друг другу, полезли через кованый забор.

Это была идея Инги. Открытый бассейн в центре днем был переполнен посетителями, а ночью, естественно, закрыт. Под видом девочки-придурка, мусолящей оплывший пломбир на палочке, она на досуге осмотрела обстановку и обнаружила, что в одном месте есть брешь. По кованой решетке окна можно забраться на балюстраду второго этажа, незаметно проскочить вдоль стены, а там оставалось перемахнуть через забор в виде веера и спрыгнуть внутрь. Вся охрана спит на входе, их не то, что не поймают, их даже не заметят.

Выслушав ее план, Игнат покачал головой и приготовил полотенце и плавки. Он был уверен, что их сцапают. Снимут с забора и долго будут материть и стращать ментовкой, вымогая деньги. Но он и не подумал отказываться. Позже, уже карабкаясь вверх по забору, Игнат подумал, какое количество геройств было совершенно только потому, что кто-то очень хотел заглянуть кому-то под юбку. Тем временем Инга, сверкнув в темноте незагорелыми бедрами, перебралась на ту сторону, и Игнат услышал в темноте ее тихий вскрик. Когда он, зацепившись за забор и порвав рубашку, наконец спрыгнул за ней во внутренний дворик, он тоже ахнул. Освещенный ярким светом бассейн был полон людей. Большая компания бездельников гуляла, как римские патриции в термах. Здесь были и застланные полотенцами, как коврами, шезлонги, и фрукты, выложенные вдоль бортиков бассейна, и полуобнаженные одалиски, обносящие гостей вином, и полупьяные гости, летящие в воду с трамплинов, и танцы живота у импровизированного «алтаря», и даже коронованные махровыми тюрбанами царь с царицей, возлежащие на кафельном «алтаре». Сияли гирлянды электрических лампочек, играла музыка, и все происходящее напоминало сцены из фильма о запретной и сладкой жизни. Игнат и Инга переглянулись и бросились в подсвеченную бирюзовую воду. Наслаждение было умопомрачительным. Игнат счастливым карасем нырял в прохладных потоках, наблюдая за окруженным мириадами мелких пузырьков стройным телом Инги…

Они мгновенно смешались с веселящейся компанией и присоединились к чужому празднику. Никто не обратил на них никакого внимания. Парочкой больше, парочкой меньше – какая разница. Тем более что некоторые, ничуть не смущаясь присутствия соседей, уже были заняты совсем не фруктами. Заметив, как, изгибаясь в руках загорелого красавца, одна из русалок ловко избавляется от бикини, Игнат присвистнул. Судя по всему, они застали самое начало вечеринки, обещавшей перейти в оргию. Решив, что с них достаточно, они засобирались. Накупавшись, насмеявшись, напившись вина, счастливые и мокрые, путаясь в липнущих одеждах, они полезли обратно через забор. Тут-то их и засекли. Охранники, науськанные сторожить периметр, мгновенно взяли след. Как хорошие овчарки, они погнались за самозванцами. С хохотом, с замиранием сердца, теряя на ходу вещи и петляя, Игнат и Инга уходили от преследования. Они опомнились, когда поняли, что за ними давно никто не бежит, и только сумка за спиной Игната громко хлопает на ветру. Визжа от восторга и возбуждения, они скрылись в какой-то подворотне и там набросились друг на друга. Сумасшедшие объятия, неистовые поцелуи. Кровь Игната кипела, и он почувствовал, что прямо здесь, у стены, он овладеет Ингой. Так бы и случилось, если бы им не помешали. Внезапно в подворотню ввалилась компания пьяных подростков, они принялись харкать и сморкаться, загремели банкой пива, возя ее по асфальту, и Игнат с Ингой опять сорвались с места и побежали по темным улицам. Они уходили от одной опасности, не предполагая, что приближаются к другой, казавшейся им в эту ночь лишь прекрасным и полным надежд будущим.

Зацеловав друг друга до полусмерти, измученные, истерзанные, полубезумные от острого предчувствия близости, они кружили по ее квартире, круша все на своем пути, задыхаясь и вскрикивая от нечаянного укуса или внезапного прикосновения. Игнат, уже ничего не соображая, срывал с себя одежду и тянулся к Инге, желая обнаженной кожей ощутить ее тело и ее поцелуи. Они провалились в кровать, как в другое измерение, и в мире не осталось ничего, все затопила густая нуга мучительного возбуждения и прозрачного полусна.

Машина остановилась перед облупленным зданием. Над входом была прикреплена новенькая табличка с коротким словом: «Морг». Игнат заглушил мотор. Он старался не смотреть на Ингу.

Спустя несколько минут они вошли в помещение, с пола до потолка выложенное грязно-белым кафелем. По некоторым квадратам длинными черными волосами тянулись трещины. Узкое подслеповатое окно под потолком. Белый резкий свет, неживой воздух. Здесь, в небольшом помещении прозекторской, странно пахло. Игнат подумал, что могло быть источником этого запаха, и содрогнулся.

– Алле, кто там ходит? – внезапно под кафельными сводами раздался громкий мужской голос.

Игнат прокашлялся.

– Мы… родственники… нам позвонили…

– Ага! – Целлофановые «двери» гостеприимно распахнулись, и в проеме возник мужчина в одежде грязно-голубого цвета. – Ну, проходите.

Он поманил их за собой, и они послушно переместились в соседнюю комнату. Это помещение было еще меньше предыдущего, еще ближе обступили кафельные стены, еще гуще ударил в нос резкий запах, назначением которого было скрывать смрад естественного распада. У стены на длинных металлических носилках лежало тело, накрытое простыней.

– Подойдите, – мужчина бросил что-то в мусорное ведро, шагнул к телу и откинул край простыни.

Игнат смотрел не отводя глаз. Перед ним лежал манекен, неподвижная оболочка молодого человека, носившего имя Виктор. Его лицо казалось знакомым, может быть, он даже обслуживал Игната в одном из его ресторанов. Игнат оставлял ему чаевые, и на них этот пацан потом кормил мороженым его жену… Игнат выдохнул. Так это было или нет, в любом случае, теперь уже неважно.

Он всматривался в бледно-голубую кожу век, в почерневшие губы, в пустую жилку, опавшую на виске. Несмотря на все приметы смерти, иллюзия жизни была впечатляющей. Виктор все еще оставался Виктором. Он не превратился в разлагающуюся биологическую массу, не имеющую ничего общего с человеческим обликом. И происходящее выглядело немного абсурдно: молодой мужчина беспомощно лежал посреди неуютного и холодного помещения, а посетители, удовлетворяя свои тайные потребности, бесцеремонно и внимательно рассматривали его. Игнату вдруг пришло в голову, что Инга наверняка не раз видела своего любовника в такой позе – лежащим навзничь и с закрытыми глазами. Только спящим, а не мертвым. Однако Игнат предпочитал не задумываться о том, что сейчас чувствует его бывшая жена. Его заворожила близость смерти, казалось, руку протяни – дотронешься, но так ничего и не узнаешь. «А раньше покойнику еще и ноги веревкой связывали, – неожиданно вспомнил он, – интересно, зачем? Чтобы не убежал?»

Игнат склонился над Виктором. До сих пор он, как ребенок, верил, что должно быть какое-то заклятье, секрет, тайное слово, с помощью которого можно все исправить. Расколдовать и оживить мертвеца. У него уже возникло диковатое желание поцеловать юношу, чтобы тот проснулся, как вдруг услышал странный звук за спиной. Игнат обернулся. Инга без чувств лежала на кафельном полу.

– Нашатырь! – бросаясь к ней, крикнул Игнат мужику. – У вас есть нашатырь?

Тот помог ему поднять Ингу и придержал целлофановые надкрылья на входе, чтобы Игнат вытащил бесчувственное тело в кафельный предбанник. Там они уложили Ингу на кушетку, и вновь Игнат увидел запрокинутое, неподвижное и бескровное лицо. Многовато для одного утра.

– Нашатырь есть? – на этот раз неуверенно повторил он.

Игнат помнил, что всем обморочным суют под нос эту вонючую ватку, вызывая обратно к ненадолго прерванным мучениям. Прозектор пожал плечами. Он знал, что делать с мертвыми, живые вызывали у него лишь недоумение.

– Не надо нашатыря. Пусть пока так полежит. А то очнется, кричать начнет, – сказал он, присаживаясь к столу.

– А она не?.. – начал, было, Игнат, но мужчина перебил его.

– Да нет, в обмороке она, все нормально. Перенервничала, морг, труп, все такое…

Он подергал ящики в поисках сначала какого-то бланка, потом авторучки. Поиски последней ни к чему не привели, Игнат машинально вынул из внутреннего кармана свою и протянул прозектору. Тот кивнул и склонился над бумажкой.

– Так-так, что у нас здесь: «…труп обнаружен по адресу…», ага, ага, «…на теле множественные ножевые ранения…», понятно, «…смерть наступила в результате потери крови…». Еще бы она не наступила… Ну, и что скажете? – внезапно бодро спросил он Игната.

– В каком смысле? – растерянно спросил тот.

– Опознаете или нет? – поднял на него глаза мужик.

– А-а, это… Да, да, – закивал головой Игнат. – В смысле, я знаю его, то есть, знал. Это Виктор… Виктор… – он страдальчески сморщился. – Вот, фамилию забыл…

– Литвинов? – спросил прозектор, заглянув в бланк.

– Да, да, Литвинов, – потер лоб Игнат. – Вроде Литвинов. Да, он.

Мужик хмыкнул над бумажкой.

– Вот народ пошел… Вы что же, фамилию родственника не помните?

– Какого родственника? – не понял Игнат.

– Какого-какого, – передразнил тот и ткнул ручкой в сторону. – Покойного.

– А… этот… Он мне не родственник, – с нескрываемым облегчением произнес Игнат.

– А кто же? – ручка равнодушно скользила по серой бумаге, расставляя то тут, то там какие-то значки и знаки.

– Никто. Ну, то есть любовник моей жены, – уточнил Игнат.

– А… – не поднимая на него глаз, прозектор что-то вписал в разлинованную партитуру. – А это, значит… – он покосился в сторону Инги.

– Ага. Жена. Бывшая. Инга Кирилловна, – отозвался Игнат.

Прозектор с некоторым уважением покачал головой.

– Понятно, понятно… – перо скрипело себе по бумаге. – Так, держите теперь.

Он протянул Игнату ручку и медицинский бланк заключения.

– Впишите все данные и вот здесь и здесь поставите автограф. – Мужчина ткнул пальцем в проплешины на листе, встал, осмотрел кафельные стены и покачал головой.

– Значит, любовник жены… Получается, что вы не сильно расстроены?

Игнат не нашелся, что сказать, зато разговорился прозектор.

– А я вот что скажу, – он доверительно склонился к Игнату, обдавая его этим удушающим концентратом необъяснимого происхождения. – Я вам завидую. Нет, правда. Увидеть своего врага, скажем так, лицом к лицу у меня в кабинете… да я бы год жизни за это отдал. – Он вздохнул. – У меня самого жена знаете, что вытворяла? Дома любовников принимала. Я за порог, можно сказать, в гости к Богу, а к ней в гости кобели с воспаленными причиндалами. Вот что это было, вы мне можете объяснить? В той же постели, где со мной спала… Гадюка! А еще говорят, мужики кобели! Ага, а эти болонки – святые: сидят на кухнях, ждут, суп варят, страдают. Ха! – он то ли хохотнул, то ли всхлипнул. – Пять лет почти прошло, прежде чем я понял, что в моей жизни творится. Чужой носок нашел и припер ее к стенке. Чуть не убил. И что ты думаешь? До сих пор живем вместе. Ну, поколотил ее пару раз, сам сходил к одной шалаве, потом к другой, а потом испугался: смотрю на них всех, а разницы никакой не вижу. Все одно, брат, все одно. Может, они и на нас так же глядят? Вот это все – личность, индивидуальность – по мне ерунда полная. От чего сходимся, расходимся – непонятно. От нас вообще ничего не зависит.

Не глядя на Игната, он направился в соседнюю комнату. Обернулся на пороге.

– Да, кстати, забыл сказать, – он почесал нос. – Смерти нет. И не спрашивай, откуда я это знаю. Просто нет ее – и все. Вот такие дела…

Прозектор растворился за полиэтиленом, а Игнат некоторое время просидел с ручкой, застывшей на полпути от бланка, и только по прошествии некоторого времени смог перевести дух и опустить руку.

Прислушиваясь к звукам, доносящимся из соседней комнаты, он вернулся к формулярам о смерти и только приготовился писать, как вдруг что-то звякнуло, клацнуло и с грохотом посыпалось на пол.

– Вот… твою мать, – рявкнул в сердцах невидимый прозектор. – Черт бы тебя подрал!

Игнат втянул голову в плечи и заскрипел пером, вспоминая чужие отчества и знакомые адреса. Он как мог старательно оформлял заключение о смерти, которой, как ему только что доложили, не было.

Глава восьмая

По воскресеньям рано утром, когда все еще спали, Кир любил гулять. Даже в дождливую и сырую погоду он с удовольствием выбирался на любимые маршруты. У него было несколько так называемых кругов. Малый круг, большой, средний, круг хорошего настроения, круг меланхолий и печалей и еще торопливый кружок-топтыжка по соседним дворам. Зимой он предпочитал средний круг. Он выходил из дома и, если Кочка в это время крутилась где-то поблизости, она с радостью провожала его вверх до конца переулка. Там, у большой дороги, Кир строго прощался с ней, и умная собачка, покрутив хвостом, послушно ныряла в отверстие в старинной больничной ограде. А он спускался в направлении высотки, один за другим переходил широкие плацы перекрестков, оставлял справа подворотни, в которых, если верить киношникам, скрывались бандиты знаменитой «Черной кошки», церковную колоколенку и несколько разноцветных старомосковских домиков и перебирался по всегда ветреному Устьинскому мосту на другую сторону реки. Тихой и провинциальной улицей Кир брел к следующему мосту, заглядывая в окна жилых домов и рассматривая редких в этот час прохожих. Белокаменная громада гостиницы в конце улицы добавляла иностранного колорита типичным московским закоулкам. Черной вороной маячил перед входом никому не нужный ливрейный лакей, и парочка туристов хлопала глазами, с опаской и любопытством поглядывая в сторону россыпи православных куполов за кремлевской стеной.

Вновь пересекая реку, Кир рассматривал наш вариант Пизанской – Набатную башенку, заметно отклонившуюся от заложенной вертикали кремлевской стены, спускался к промерзшим гранитным парапетам набережной и шагал в сторону дома. Постепенно приближалась высотка, увеличиваясь в размерах и заполняя небо над головой. Кир обходил ее и, срезая путь знакомыми переулками, возвращался к себе во двор к караулящей его дворняжке. Он шел размеренным широким шагом, не быстро и не медленно, и в эти часы все тревожные и неспокойные мысли оставляли его. Возвращался Кир веселым и довольным. Настя, затевавшая обычно по воскресеньям большую стирку, или большую уборку, или большую готовку, с удовольствием встречала его в прихожей.

– Ну, как погуляли, Кирилл Александрович? – спрашивала она.

– Хорошо, Настасья, – неизменно радостно отвечал он. – Хорошо. Говорю тебе, пойдем, вместе прошвырнемся.

– Не, Кир Александрович, это ваши дела, а у меня дома и без прогулок забот невпроворот, – отмахивалась она и исчезала в глубине квартиры.

В то воскресенье погода была отличная, и Кир решил вместе с детьми отправиться в парк под высоткой, разбитый на месте старого жилого квартала, снесенного в семидесятых. На улице сверкала и переливалась свежим снегом настоящая русская зима, холодное солнце, окруженное короткой короной, висело в высоком, промытом синькой небе, и развеселившиеся от хорошей погоды птички заливисто верещали, перелетая с ветки на ветку.

К обеду в парковой низине собралось целое общество. Дети в пестрых комбинезонах резвились, ныряя в снег, как в морскую волну. Время от времени кто-то, получив ботинком в глаз, разражался мощным ревом. Товарищи тут же отступали от малыша, зато со всех сторон набрасывались взрослые – утирать нос, промокать глаз, выцеловывать багровые мясистые щечки: «Ну, что случилось? Ударился? Больно? Очень? Ах ты, лапушка моя! Ах они, мерзавцы малолетние!» Вскоре утомленный суматошной возней ребенок начинал отбиваться от мамок и все норовил вернуться обратно к веселящимся «мерзавцам». Но те, чувствуя, как мучительно тянет к ним подбитого предателя, еще смелее и громче визжали, сбрасывая друг друга в сугроб и гоняя ополоумевших от шума ворон по кустам.

Кир отпустил детей, словно щенят с поводков, и уселся в стороне на широкой скамейке. Его теплое шерстяное пальто не выпускало тепла наружу и не впускало мороз внутрь. Кир подоткнул полы, устроился поудобнее и достал сигарету. Курил он редко, с удовольствием ожидая легкого головокружения, приходящего с первыми затяжками.

Много лет он с нетерпением ждал воскресений. Городская лихорадка, всю неделю сотрясавшая город, в этот день обычно отступала. Уже в субботу после пятничного коллапса становилось легче дышать, а на следующее утро улицы и вовсе замирали и погружались в провинциальную тишину и дрему. Когда-то вместе с женой Кир проводил выходные, гуляя по городу. До встречи с Лидией он мог с удовольствием пролежать весь свободный день перед телевизором, или провести его в гостях, или с книгами, но жена увлекла его своей страстью к блужданиям по старомосковским углам. Казалось, она знала все: кто, что, когда построил, кто где жил, что сгорело, что разрушилось, а что безжалостно снесли. Фасады домов были для нее давнишними приятелями, с которыми она иногда запросто, иногда с опаской и уважением вела разговоры. Пару раз, свернув с привычного маршрута, Лидия заводила Кира в лабиринты подворотен и показывала срубы, пережившие пожары 1812 года. Избушки из потемневшего дерева казались тихими призраками прошлого, украшавшими стремящийся к совершенству пейзаж. А Кир все удивлялся, как это он раньше проходил мимо и не замечал прокопченные бока невзрачных контор и заколоченных особнячков.

На Разгуляе, вместе с Лидией рассматривая стены вроде хорошо знакомого ему особняка, Кир вдруг увидел не просто белую вставку-трапецию между окнами, а основание волшебных часов знаменитого Якова Брюса, ученого, мистификатора и собутыльника Петра Первого. Самого Брюса держали за колдуна, а о часах говорили, что из-за них в районе люди болеют и сходят с ума, что на каменной поверхности зашифрованы тайные знания, что цифры и знаки, теперь уже сколотые, показывают, где искать зарытые клады и когда начинать войны. Что сам Брюс проклял свое творение, и перед революциями и всевозможными несчастьями камень окрашивался в красный цвет…

А однажды в проливной дождь они забежали во двор дома на Солянке. Лидия осмотрелась и повела его в широкую арку, которая оказалась началом норы, уводящей вниз под землю. Решетка преградила им путь, и, пока они стояли, всматриваясь в неясные тени в глубине, Лидия рассказывала о подземельях Москвы, прозрачных крысах, голосах царей, тайных ветках метро и бункерах, наполненных едой, водой, вином и книжками с картинками.

Позже она повела его в квартал «падающих» башен. Они начали с храма Василия Блаженного, и вечный скептик Кир с удивлением подтвердил, острый и высокий колпачок колоколенки с крошечной маковкой действительно заметно отклонился в сторону. Лидия говорила, что, возможно, башня сдвинулась из-за фундаментов старых церквей, что были под храмом, а может, сами Барма и Постник просчитались и поставили колокольню косо. И пока Кир стоял у подножья храма и смотрел, как, опережая бегущие по небу облака, на него надвигается расписная башенка, Лидия уже тянула его в сторону Варварки, где, покривившись в разные стороны, «били поклоны» старые колокольни. Они прогуливались, обнявшись, Кир слушал жену, смотрел по сторонам и чувствовал, что где-то между этими падающими церквями и нежным голосом Лидии залегло его счастье.

Как любая эфемерная субстанция, оно было недолгим…

Дым, собравшийся в облачко перед глазами, разошелся, и Кир увидел двух девушек, проходивших мимо. Одна из них была стройная, высокая, в белой меховой шапочке, выгодно оттенявшей ее карие глаза, другая – плотная, коренастая, некрасивая. Удалившись на некоторое расстояние, хорошенькая не удержалась, обернулась и кокетливо стрельнула глазками в сторону Кира, барином раскинувшегося на скамейке. Он улыбнулся в ответ. Подружки тут же сдвинули головы и о чем-то быстро зашептались. На мгновение Кир отвлекся, наклонившись за ярко-зеленым мячиком, ударившим ему в ноги. Он подобрал игрушку, передал подбежавшей девочке, поправил ей шапочку и шарф и стряхнул снег со спины. Когда Кир вновь посмотрел на дорожку, там было пусто. Девушки скрылись, и вместо них пара важных ворон вышагивала по утоптанному снегу.

Кир плотнее запахнул ворот пальто и вновь уставился на играющих и гомонящих детей. Неподконтрольное брожение мыслей без всякого усилия внезапно вытолкнуло на поверхность случай из его молодости. Он был тогда на Алтае. Поиски натуры, сюжетов и новых впечатлений привели его на границу с Монголией, Китаем и Казахстаном. По плоской долине гуляли азиатские ветра, от них звенело в ушах, и все время улетала то панама, то легкий этюдник. Кир был потрясен увиденным. Убогие одноэтажные лачуги с крышами, обмазанными грязью, высохшие навозные лепешки, уложенные вдоль заборов, скользящие по жидкой грязи коровы и козы, отрезанные головы и черепа их съеденных собратьев, рассеянные под ногами… И застывшая, надменная, отвернувшаяся от жалкого человечишки природа. Земля, не дающая ничего, кроме жесткой травы. Каменные горы, покрытые только снегом, и небо, высокое, чистое и далекое небо, с которого вниз на землю смотрели мириады звезд и невидимых глаз. В той поездке Киру начали сниться вещие сны, и, может быть, в какой-то мере он предвидел все то, что случилось с ним позже.

Две недели пролетели как двое суток, и вот он уже собрался в обратный путь. Прихлебывая горячий чай на заре того дня, когда он встретил Лидию, Кир рассматривал бесконечную алтайскую степь и думал о тайнах ее происхождения. О том, что, возможно, у Земли, как у дома, есть свои окна, и через эти окна планета смотрит во Вселенную. Но и Вселенная смотрит в ответ. И не дай Бог узнать, какое отношение это космическое переглядывание имеет к человеку. Кир уже внутренне попрощался с краем, полным тайн и ветров, когда к нему пришли, и он выслушал одну из самых странных просьб в своей жизни…

– Говорю тебе, у него вся морда в крови, лица нет, руки избиты, видимо, он ими прикрывался, в общем, какой-то ужас, – донесся до него с соседней скамейки сиплый голос.

Он отвлек Кира, и вместо смуглых и невозмутимых, как маски из ориентального музея, лиц ходоков из деревни с французским названием Бельтир, он вновь оказался в заснеженном парке, переполненном взрослыми и детьми, воронами и собаками. Кир с тоской осмотрелся. Беседовавшие женщины сидели на соседней скамейке всего в нескольких метрах от него. Одну из них Кир видел в профиль, другая была повернута к нему мощной спиной, обтянутой богатым мехом. Из-под полы выглядывал настоящий стрелецкий сапог с загнутым кверху носом, уверенной рукой в кожаной перчатке женщина оперлась о колено. К краю шапки был приторочен, как трофей, волчий хвост. «Господи, это сколько же зверья пришлось загубить на эту тумбу…» – с грустью подумал Кир, осматривая внушительные габариты.