Текст книги "Смертельно безмолвна - 2"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Всем тихо! – Тут же церковь заполняет безмолвие. Толпа замирает, женщины, дети, мужчины: все следят за ведьмой с нескрываемым ужасом, а она тут же виновато вздыхает. Ее

брови вскакивают вверх, а руки падают вниз. – Простите. Я не хотела вас напугать. Мы ведь в

храме. Бога ради, примите мои извинения.

Она наклоняется, сжав на груди ладонь, и выглядит растроганной. Она играет. Никто ей не

верит. Ариадна всегда была плохой актрисой.

– Садитесь, – приказывает Ариадна, и люди безвольно занимают свои места. Тишина

парализует. Всем страшно, но никто не может шевельнуться, сказать хотя бы слово. Нечто

подобное было и со мной, когда в коттедже Монфор появился Люцифер.

Все эти люди никогда не видели Дьявола. Настоящего Дьявола. Уверен, теперь им в ночных

кошмарах будет являться лик рыжеволосой, милой девушки.

Ариадна сходит с места и проносится по узкому проходу, стуча каблуками о пол.

Я прохожусь пальцами по карманам джинс, пальто и стискиваю зубы: я безоружен, у меня

нет ни одной вещи, которая могла бы пригодиться, это паршиво. Сейчас я абсолютно

беспомощен и жалок. Но в церкви много людей. И им нужно помочь. Как? Я хмурюсь и на

Ариадну гляжу с нескрываемым раздражением. Я не ожидал, что мы с ней встретимся так скоро.

Не прошли и сутки, а она уже вновь пытается испортить мне жизнь.

Ари становится у алтаря, кладет локти на деревянную установку и наклоняет голову.

– Простите, что мне приходится отвлекать вас от чтения псалмов. – Тишина: люди не

отрывают глаз от девушки, которая воплощает собой красоту и молодость, но они знают, я

уверен, они чувствуют, что эта красота убивает, а молодость – истощает и поглощает. Они знают, что Ариадна – не просто прекрасна. Она смертельно прекрасна, и им страшно. – Не так давно я

приехала в этот городок. – Неожиданно протягивает Ари, поведя плечами. – Я отлично помню,

как вы приняли меня. Точнее, как вы меня не приняли. Это расстраивает.

Я в замешательстве оглядываю толпу.

Отец, как и все в церкви, парализован и скован. Он смотрит на Ариадну, а по его шее в ряд

тянутся тонкие, мокрые полосы. Возможно, он борется с принуждением, но ничего у него не

получается. И вряд ли получится. Я вновь перевожу взгляд на Ари. Она обозлена и измотана.

Мне вдруг кажется, что ей, как и мне, надоело сражаться. В конце концов, долго ли мы еще

сможем сталкиваться и бороться, рвать глотку, точить когти, в надежде, что все закончится

лучшим для нас образом? Даже злодеи устают. Даже герои теряют запал. Нам столько всего

пришлось пережить, что мы уже просто-напросто хотим успокоиться.

– Мне осточертели эти разговоры, этот шум, – прерывисто бросает Ариадна и нервно

передергивает плечами. Создается такое впечатление, что в голове у нее действительно не

умолкает какой-то голос, который заставляет все ее тело содрогаться от вспышек ярости.

Я напряженно выдыхаю и медленным шагом приближаюсь к ведьме. Она не видит, с какой

невероятной осторожностью я ступаю по половицам, искренне надеясь, что ни одна из них не

скрипнет под моим весом. Я подхожу все ближе и ближе, и вижу, как Ари резко, порывисто

откидывает назад волосы, вспыхнувшие пожаром за ее спиной.

– Возможно, я не должна быть такой подлой. – Не смотря на толпу, протягивает Ари и

уголки ее губ дрогают от ядовитой усмешки. Ари хищно сжимает в пальцах деревянные края

алтаря, и внезапно я замечаю красные искры, которые вспыхивают рядом с ее руками и

водопадом валятся вниз. По залу не проносится ни звука. – Не все из вас насолили мне, я знаю.

Но мы в храме Божьем. – Ее малахитовый взгляд проходится по лицам людей. – Мы не должны

врать. Давайте признаем, что каждый из вас заслуживает смерти.

Что-то меняется. Напряжение становятся осязаемым, и оно валится на плечи грубо и

безжалостно и прижимает к земле невидимыми колючими лапами.

Черт возьми. Ариадна растягивает губы в ядовитой ухмылке, а я осознаю, что мне не

справиться с ней, не остановить ее, но я все равно иду вперед, потому что не вижу другого

выхода. Я сам в это дерьмо ввязался, нечего из-за этого плакать. Ну, пострадаю, и что? Не

страшнее ли участь труса, предателя? Я столько ошибок совершил. Стремительно нестись к

Ариадне и верить, что я смогу вернуть ее – это одно из немногих правильных решений, которые

когда-либо были мной приняты.

Мне остается метров десять, как вдруг Ари сводит перед собой руки и восклицает:

– Давайте же сделаем то, зачем вы пришли сюда! – Люди порывисто сплетают перед собой

пальцы и начинают молиться, подчиняясь каждой мысли ведьмы. Будто безвольные куклы, они

повторяют ее движения, ее жесты. Ариадна смотрит на потолок, люди смотрят на потолок, Ариадна вновь закрывает глаза, люди вновь закрывают глаза. – Да упокой Бог души грешников,

что находятся в этом зале. Прими их глухими, немыми, слепыми, сожми в объятиях и пообещай

прощение. – Слабый шепот разносится по помещению. – Аминь.

«Аминь», – повторяет толпа и внезапно за спиной Ариадны появляется пастор Хью.

Я замираю с вытянутой ногой и широко распахиваю глаза. Что происходит? Она его видит,

она знает, что он находится позади? Я в панике подаюсь вперед, потому что уверен на сто

процентов, что пастор достанет из-за спины нож и нанесет Ари смертельный удар.

Я оказываюсь неправ.

Пастор ровными движениями обвязывает свои запястья толстой, джутовой веревкой. Его

лицо ничего не выражает. Мужчина не смотрит в зал, не видит перекошенные от шока и

недоумения лица людей. Он только делает то, что считает нужным, понятия не имея, что именно

он делает и почему. Он не отдает себе отчета в собственных поступках.

– Эта веревка... – Ариадна задумчиво хмыкает и отходит от алтаря. Она проходится в особой,

трепетной манере пальцами по желтовато-серым волокнам... – Месяц назад пастор Хью и его

приспешники приковали меня этой же самой веревкой к потолку в его подвале, где они, как он

сам тогда выразился, избавлялись от нечестивцев. Тогда я была хорошей, я была слишком

хорошей, чтобы почуять запах гнили от помешанных святош.

Глаза ведьмы закрываются. Она отбрасывает веревку от себя, и в ту же секунду окна в

церкви распахиваются, а небо на части разрывает ярчайшая, сверкающая молния.

– Ари, – шепчу я, обдуваемый холодным ветром.

У каждого злодея есть своя история. Никто не становится злым просто так.

Люди считают счастливым концом свержение врага, убийство главного антагониста. Они не

понимают, что злые люди вынуждены быть злыми, не понимают, что большинство злодеев

выбирают светлую сторону, а потом что-то меняется. Что-то ломает их. Они знали жизнь до

того, как стали ужасом в наших глазах. Они доверяли и надеялись до того, как у них отняли эту

возможность. Мы читали сотни книг, смотрели сотни фильмов, и каждый раз мы думали, что

смотрим на счастливый конец. На то, как злодей превращается в пыль, падает со скалы или

валится на колени, поверженный копьем. Но мы не понимали, что это трагедия. Этот злодей

прошел огромный путь, который был полон предательства и боли, а потом он проиграл, и люди

посчитали его смерть чудом. Что в этом счастливого, где здесь справедливость? Счастливой

считалась бы концовка, в которой злой становится хорошим, а хороший принимает зло, что

находится у него внутри. Ведь зло есть в каждом из нас. Не надо врать. Все мы способны

совершать чудовищные поступки. Все. Но почему-то только некоторые из нас расплачиваются за

это и становятся главными антагонистами.

Ариадна взмахивает руками, и пастор Хью взмывает над полом; словно распятый он

открывает рот в немом крике, растерянно оглядывается, а ветер бьет его по лицу.

– Вы сделали мне больно, Мистер Хью, – ядовито шепчет ведьма и сжимает в кулаки

пальцы, от которых отпрыгивают красные искры. Она наклоняет в бок голову, а я быстрее

приближаюсь к пьедесталу. Она не хочет убивать, она просто забыла, как быть человеком.

– Ариадна, остановись. Не надо! – Восклицаю я, и, обернувшись, девушка прожигает меня

презрительным взглядом, а затем отбрасывает силой мысли в дальний угол церкви. Я ударяюсь

спиной о стену так сильно, что дышать становится невозможным.

Боль напоминает о себе, я пытаюсь подняться, но не могу даже открыть глаз. Тело не

слушается, горит, пылает так сильно, что я готов орать во все горло. Я должен встать. Я не имею

права бездействовать, только не сейчас. Не сейчас!

– Мэтт, – неожиданно меня поднимают крепкие руки.

Сквозь мутную пелену я вижу лицо Джейсона. Черт возьми, они здесь.

– Она убьет его... – Невнятно лепечу я. – Мы должны...

Меня шатает, я едва не падаю, но оборотень решительно хватается за мои плечи.

– Эй, мальчик, сейчас не время для обмороков.

– Заткнись.

– Что она делает? – Спрашивает Норин. Женщина воинственно смотрит по сторонам, а

затем сводит тонкие брови. – Я поговорю с ней. Хотя бы попытаюсь.

– Это же безумие, дамочка, – отрезает Джейсон.

– Я поговорю с ней. – Повторяет Монфор, расправив плечи. – А вы...

Внезапно разносится мужской, гортанный крик, и, выглянув из-за плеча Джейсона, я вижу,

как Ариадна придавливает ладонь к грудине пастора. От ее пальцев исходят искры.

– Она его...

– О нет.

Тело священника загорается. Ведьма отшатывается назад, прижимает к себе руки, но взгляда

от горячего тела пастора не отводит. Уже в следующее мгновение она смеется. Я в ужасе гляжу

на то, как пастор Хью в муках и агонии виляет ногами, головой, орет и тонет в собственных

криках, а Ариадна смеется. Смеется, будто сумасшедшая.

– Она завершила ритуал, – шепчет Норин Монфор и прикрывает пальцами губы.

Пламя, что пожирает отца Джиллианны, становится все ярче и ярче. Все больше! А я

вспоминаю о ящике Пандоры и хватаюсь ладонями за виски. Что делать. Что нам делать.

Я слышу, как взрываются раскаленные волдыри, как хрустит его кожа. Я вижу, как к телу

мужчины прилипает черное одеяние, пылающее оранжевыми вспышками. Я ощущаю запах.

Горелый, мерзкий запах, который распространяется по церкви вместе с дымом, и на меня будто

взваливают груду кирпичей, тонну ответственности.

Я не остановил ее раньше. Крепко зажмуриваюсь. Я позволил ей убить его.

– Нет! – Разносится по помещению неистовый крик, и, обернувшись, я вижу Джил. Я

виновато стискиваю зубы и чувствую, как внутри все разрывается на части. – Нет, нет!

Девушка хватается ладонями за лицо и начинает недоуменно качать головой, не веря в то, что она видит, и я срываюсь с места, и несусь к ней, а она отпрыгивает назад.

– Это мой отец! – Не своим голосом кричит Джиллианна, сгибаясь от боли. Я хватаю ее за

плечи, чтобы она не упала, а она впивается ногтями в губы. – Это папа, мой папа.

– Джил, я...

– Убирайся! – Верещит она, ударив меня по груди. – Не трогай, я сказала, не трогай!

– Пожалуйста.

– Это все ты, ты! Ненавижу тебя!

Она свирепо бьет меня, разрываясь от плача, а Ариадна смеется, раскинув в стороны руки и

наблюдая за светом, который гаснет в глазах пастора. Она вдыхает запах смерти.

Тело пастора стремительно падает вниз, так как веревки, сковывающие его запястья,

превращаются в пепел. Огонь утихает, шум испаряется, словно по волшебству, и внезапно Ари, будто подстреленная птица, валится на колени. Широко распахнув глаза, я выпускаю из объятий

Джиллианну и оборачиваюсь. Какого черта? Что за...

Ариадна хватается руками за горло. Дергается в судороге, расправляет плечи, глаза у нее

становятся огромными, яркими, испуганными, и неожиданно из ее тела вылетают тени разных

размеров и форм. Девушка испускает всхлип, оставляя царапины от ногтей на шее, подается

вперед и стискивает до скрипа зубы. Я слышу этот скрип. Он скрипит во мне, он скрипит у меня

между висков и заставляет согнуться от боли.

Что происходит? Я ни черта не понимаю! Черные тени вырываются из тела Ари, и, в

мгновение ока они вылетают из церкви, будто птицы; выползают из окон, будто черви. Не знаю,

что делать, просто верчу головой и вдруг встречаюсь взглядом с отцом, он встает на ноги, и я

ошарашено застываю. Как он это сделал? Как поборол принуждение?

Только потом я замечаю, что все люди в церкви подорвались с мест. Они кричат и со всех

ног несутся к выходу, деря глотки, толкая друг друга, словно они дикие животные, И в этом хаосе

я не вижу ничего, кроме огромных глаз отца, наполненных ужасом. Он тянет ко мне руку, а я

покачиваю головой.

– Нет. Прости.

– Мэтт, – папа прорывается ко мне, – Мэттью!

Я зажмуриваюсь и схожу с места. Он должен уйти. А я должен поставить точку.

– Мэттью! – Доносится до меня его крик. – Мэтт!

Толпа уносит отца все дальше, будто лавина, будто цунами, а я плетусь к Джейсону.

В неразберихе и хаосе визжат оконные рамы, гоняемые сильным ветром. Молнии, то и дело,

вспыхивают в затянувшемся, темном небе. Тени выплывают наружу, как демоны, а я наблюдаю

за ними и бездействую. Я абсолютно бесполезен.

– Что происходит? – Пытаясь перекричать людей, спрашиваю я. – Что это было?

– Ящик Пандоры.

– Но... – Кто-то задевает меня, и я неуклюже пячусь в сторону. – Но ящика здесь нет!

– Мы неправильно истолковали легенду. Никакого ящика не существует!

– Что?

– Она сама ящик, – взволнованно отрезает оборотень. – Она – сосуд.

Я растерянно оборачиваюсь и вижу, как Ари изнуренно откидывает назад голову, эта сила

отнимает у нее энергию. Она изматывает ее. Никогда прежде Ариадна не была столь беззащитна

и уязвима. Я понимаю, что она не способна сражаться. Не способна дать нам отпор. Это именно

тот момент, которого мы ждали! Ведь завтра Йоль! Мы должны срочно увести Ари домой, тогда

мы выполним обещание и поможем ей.

Я собираюсь сорваться с места, как вдруг в проходе появляются люди в мантиях; мы уже

видели эти мантии. Темно-красные мантии, как цвет венозной крови.

Доминиканский орден.

– Джейсон, – толкаю оборотня в бок.

Он уже заметил гостей. Ничего не отвечая, мужчина выходит вперед и становится на краю

пьедестала, прикрывая Ариадну спиной. Я становлюсь рядом с ним, мы наклоняемся вперед и

поочередно прочищаем горло. Десятки людей в мантиях останавливаются всего в нескольких

метрах, и внутри у меня искореживаются внутренности.

– Не стоит, – тихо протягивает Джейсон, хрустя костяшками пальцев. – Будет умнее, если вы

уйдете. Уйдете прямо сейчас.

Он смотрит на врагов из-под опущенных ресниц, а безликие фанатики не двигаются,

наверняка, понятия не имея, с кем они имеют дело. Я бегло осматриваюсь, пытаясь найти, чем

мне защищаться. Но как только мой взгляд натыкается на изогнутую кочергу, один из

доминиканцев подается вперед и вынимает из внутреннего кармана мантии лезвие. Чудом мне

удается избежать столкновения, отклоняюсь, напрягая мышцы спины, и рычу от боли, которая

ядом прокатывается по позвоночнику. Черт возьми. Как все осточертело. Я несусь на мужчину и

со всей дури ударяю его по ребрам, свирепо размахиваюсь и вонзают кулак в его челюсть.

Мужчина падает, я тяжело дышу. Он валяется у моих ног без чувств, а я его исследую

рассеянным, обезумевшим взглядом и киваю. Киваю сам себе. Я разорву всех. Я смогу, потому

что я – не хороший человек. И защищаю я не хорошего человека. Мы злее и безжалостней. У них

жизнь, посвященная религии, у нас моменты, подвластные чувствам.

С каждой вырвавшейся тенью из тела Ариадна на землю опускается мрак. Мы знаем это, и

мы все равно прикрываем ее своей спиной. Как же я раньше не понимал, что для нас значит эта

девушка. Что она для меня значит. Наплевать на мир. Он всегда был жесток, он никогда не

обнимал так, как Ари. Никогда не понимал так, как Ари.

В ярости я отталкиваю еще одного мужчину, затем еще одного; они рвутся вперед на нас с

Джейсоном, а мы отбиваемся, как будто защищаем собственную жизнь. Я едва стою на ногах.

Дышать почти невозможно. Сколько еще врагов? Где Норин? Перед глазами все кружится, кружится, и я смахиваю со лба испарину, и моргаю и отбиваюсь, и шатаюсь. Не помню, чтобы

когда-либо мне было так паршиво. Мышцы горят, ледяной ветер забирается под одежду и

заставляет все тело трястись от холода. И неожиданно я пропускаю удар. Он приходится мне

прямо по солнечному сплетению. Я выплевываю воздух и застываю.

Черт. Судорожно валюсь на колени, осматриваюсь, не видя ничего перед глазами, не слыша

ни единого звука, и моргаю. Моргаю еще раз.

– Мэттью! – Я считываю по губам. Норин вырывается из оков мужчины и смотрит на меня

взволнованным взглядом. – Вставай, Мэтт! Вставай живо!

Я зажмуриваюсь от боли, от слабости, от паники, и с рыком поднимаюсь.

Я кидаюсь вперед, подхватив с пола острую кочергу. Взмахиваю ею в воздухе грубо и

безжалостно, и брызги разгоряченной крови падают на мое лицо. Ошеломленно вдыхаю,

выдыхаю воздух, а потом взмахиваю вновь и вновь, пока мои руки полностью не утопают в алых

разводах. Я резко осматриваюсь, вижу Ариадну, такую же бледную, как призрак. А потом я вижу

Джиллианну Хью, вдалеке. Она стоит почти у входа в церковь, и в руках она держит мой

спортивный лук. Все в этой церкви замораживается, притормаживает, потому что я отчетливо

замечаю стрелу в пальцах девушки, и эта стрела направлена на Ари.

– Нет, – я рассеянно передергиваю плечами, – нет, нет, Джил, не надо!

Срываюсь с места, наваливаюсь на мужчину и отталкиваю его от себя.

Джиллианна хорошо стреляет. Я сам ее учил стрелять. Я знаю.

– Джил, стой!

Несусь. Несусь со всех ног. Прорываюсь к ней, словно она – единственный источник света,

словно она – оазис, посреди мертвой пустыни. Я бегу к ней, бегу! И вытягиваю руку как раз в тот

момент, когда Джиллианна сводит брови и решительно выпускает тетиву.

– Нет!

Стрела свистит в воздухе. Она проносится рядом с моим лицом, летит вперед, минув

искореженные от злости и ярости лица доминиканцев, минув Джейсона и алтарь. Стрела с

невероятной скоростью парит в волшебном свете, который прорывается сквозь витражи, и она

вонзается в женскую грудь, насквозь пробив ребра.

Все замирают в безмолвии. Я замираю в ужасе. Отшатываюсь назад, будто пробитый

автоматной очередью, и сипло втягиваю воздух. Нечто подобное делает и Норин Монфор.

Стрела в ее груди не позволяет ей дышать. Женщина хватает дрожащими губами воздух, и

леденящий душу ужас вспыхивает в ее небесно-голубых глазах. Но она не сходит с места.

Норин Монфор продолжает стоять перед Ариадной, закрывая ее своим телом, она не могла

иначе, она не сомневалась, не думала. Она касается бледными пальцами крови, что, скатываясь

по ее свитеру, превращается в овальное пятно, и падает.

Я перестаю дышать, что-то ломается во мне, что-то взвывает нечеловеческим рыком. Но я

не могу произнести и слова. Никто не может. Молчание. Ари встает на ноги, не знаю, откуда она

находит силы. Но она встает. Смотрит. Не шевелится. Ее глаза заполняет мрак, я уже видел нечто

подобное. Видел эту черную дрянь, которая лишала Ари рассудка. Но в следующее мгновение

происходит нечто удивительное. Ошеломляющее.

По бледному лицу Ариадны неожиданно начинают скатываться угольные слезы.

Я подаюсь вперед в состоянии неподвластном описанию. Я хочу ринуться к ней, и я должен

это сделать. Но мои ноги врезаются в землю, когда Ари, схватившись пальцами за лицо, испускает неистовый вопль, который отдается в уголках церкви звонким эхом.

Я резко отворачиваюсь. Она кричит, сдавливая ладонями виски, и я зажмуриваюсь, я не могу

это слышать, не могу, не могу. Сломленный, мертвый голос девушки разрывает во мне каждый

орган, обнажает каждый нерв. Я смахиваю пальцами пелену с глаз и нахожу в себе силы вновь

посмотреть на Ари, и ссутулюсь. Ари, пожалуйста, я рядом! Я делаю шаг, а потом

отворачиваюсь, потому что она валится на колени и закрывает ладонями лицо. Не могу

заставить себя подойти ближе. Мои руки опускаются, словно во мне не остается сил.

– Норин? – Доносится голос Джейсона. Я поднимаю подбородок, а мужчина зовет ее.

Наверно, он не понимает, не хочет понять, что ее больше нет.

Джейсон начинает часто дышать. Резко поводит плечами, отворачивается, сжимает в кулаки

пальцы и зажмуривается, как будто пытается бороться с тем, что сильнее его.

Мне становится не по себе. Мне становится чертовски не по себе.

Я уверенно иду к напарнику, но торможу, едва из его горла вырывается волчий вой.

– Твою мать.

Я никогда не видел оборотней, никогда не осознавал до конца, что обозначают слова

Джейсона о том, что с ним не стоит связываться... но сейчас, когда он сдирает с себя кожу, становится в разы больше и покрывается черной шерстью, я понимаю, что дела плохи. Я в

панике отшатываюсь назад и перевожу взгляд на Ариадну. Она сидит над телом тети. И от ее

пальцев, то и дело, отскакивают красные искры. Здание содрогается от грома, что резко и

внезапно раздается за окном. Пол под ведьмой начинает шевелиться, и, в скором счете, покрывается тонкими трещинами, которые, словно паутина, расползаются по церкви.

Все вышло из-под контроля. Абсолютно все! Теперь я должен остановить Ариадну и

привести в чувство Джейсона, что кажется мне полным безумием, ведь мы не проиграли.

Мы потеряли Норин Монфор. Этой женщины больше нет.

– Ариадна, нет! – Восклицаю я и срываюсь места. Здание скрипит, звучит очередной раскат

грома, и витражи разом ломаются, обрушив на нас дождь из острых осколков. Мне становится

дико больно, и я морщусь от боли, но не перестаю бежать. Все это неважно. Не сейчас, не позже.

Я должен помочь Ари. – Пожалуйста! – Стены покрываются трещинами, и церковь стонет, словно подстреленное животное. – Остановись, не надо!

Я бегу к ней, видя, как огонь вспыхивает на ее руках, как она обезумевшим взглядом пялится

на свои ладони и неожиданно приближает их к своему лицу.

Что она собирается сделать? Что, черт возьми, она творит?

– Нет, – восклицаю я, вспомнив слова Хэйдана: «она извинилась, а потом схватилась

ладонями за лицо и сожгла себя заживо». – Ари, не делай этого!

Я перегоняю ветер, время, но внезапно на меня наваливается нечто тяжелое.

Я отлетаю к стене и отпружиниваю вперед, пытаясь удержать равновесие

– Что за...

Хочу выпрямиться, но через секунду меня порывисто впечатывают обратно.

Приподнимаю голову и вижу перед собой желтые глаза и клыки. Человеческое лицо,

изуродованное животными чертами... Это Джейсон. В его когтях застряло человеческое мясо, с

его клыков скатываются слюни и густые полосы крови. Он размахивается, зарычав так громко,

что у меня закладывает уши, а затем проходится когтями по моему лицу. Боль вспыхивает адская, и я испускаю стон и зажмуриваю глаза: дерьмо! Я ударяюсь головой о стену, чувствую, как кровь

скатывается по лицу, заливает глотку, и рычу:

– Это же я, кретин, – раскрываю глаза, – это я, Джейсон!

Оборотень впивается когтями мне в шею, дырявя кожу, будто тесто, а я повторяю:

– Это я! Это, черт возьми, я!

Он меня не слышит. Берется руками за мои плечи, тянет на себя, а затем вновь грубо ударяет

о стену. Дерьмо! Словно безвольная кукла, я хриплю в его руках, давясь своей же кровью, а он

продолжает рычать, не подавая признаков человека. Он бьет и бьет. Голова в очередной раз

наполняется шумом, ненужными воспоминаниями, и я повисаю в его руках.

– Джейдан, – срывается слабый шепот с моих губ, – Джейдан, остановись.

Оборотень замирает. В его ярко-желтых глазах вспыхивает нечто странное, и он так близко

приближается, что я чувствую запах человеческой плоти, смердящий из его пасти.

– Это я – Мэттью, – повторяю я, только тверже и громче, а потом хватаю его за плечи и

сильно сдавливаю в трясущихся пальцах. – Это я, черт возьми, и ты не перегрызешь мне глотку.

Услышал? Не перегрызешь, сукин сын. Я так не умру, Джейдан Соннер, не умру!

Оборотень внезапно импульсивно отстраняется и расставляет в стороны руки. Он на меня

глядит сосредоточенно и настороженно, наверняка, обдумывая вариант, при котором он

вырывает сердце из моих ребер. Но я решительно стискиваю зубы.

– Мы должны помочь Ариадне! – Выплевываю я. – Очнись сейчас же.

Джейсон наклоняет в бок голову, а я подхожу к нему и рычу:

– Там ведь тело Норин. – Меня всего трясет, колотит. – Забери ее. Давай же, быстрее.

– Норин? – Хрипло переспрашивает чудовище. Это не голос Джейсона. Но я киваю и пылко

хватаюсь за его плечи. В этот момент я вдруг понимаю, что Дьявол слаб перед тем, чего у него

никогда не будет и чего он никогда не испытает. Он отнял у напарника любовь к женщине, но

почему-то именно имя этой женщины срывается с его уст.

– Да. Норин.

Оборотень отстраняется. Делает несколько шагов назад на волчьих лапах, и в один прыжок

оказывается рядом с Монфор. Он подхватывает ее на руки, будто она стеклянная, а я, наконец, вижу Ариадну. И вижу разодранные в клочья трупы. Оторванные руки, ноги, головы. Джейсон

позволил животному взять верх над человеком.

Желудок скручивается, я обещаю себе, что паника овладеет мной всего на несколько секунд.

На три секунды. Всего на три. Я считаю в уме, разглядывая лужи крови и людские

внутренности, перемешанные с грязью, с пылью. Вижу, как вспыхивает молния. Внезапно с

потолка валится огромная балка. Она ударяется об пол с оглушительным треском, прямо

напротив Ариадны, и я посылаю к черту собственное обещание и срываюсь с места.

– Ари, – оказываюсь перед девушкой и падаю на колени, – Ари, взгляни на меня.

Она не смотрит. Ее руки пылают, а угольные слезы застыли на коже. Я прохожусь по ним

большими пальцами и ощущаю, как дрожь пробирает все тело. Ведьма, будто меня не видит. Она

продолжает изучать диким взглядом собственные руки.

– Ари.

Она поднимает искрящиеся ладони, чтобы прижать их к лицу.

– Нет, – стремительно подаюсь вперед, хватаюсь за ее пальцы, но тут же отдергиваю руку, так как огонь обжигает кожу. Только сейчас Монфор переводит на меня взгляд. Это обозленный,

пустой взгляд, который так часто прожигал меня насквозь. Я ненавижу его, я боюсь его, потому

что за ним следует нечто страшное. Но я не отвожу глаз.

– Что ты...

– Я не позволю.

– Не смей! – Она слабо покачивается. Тени плавают над ее головой, втягивая всю ее

энергию, и глаза Ари едва не закатываются. Она встряхивает волосами. – Не трогай меня!

– Нет. – Принуждение не действует. Возможно, она слабая. Возможно, я сильный.

Она размахивается, однако я ловко перехватываю ее раскаленные руки. Боль тут же

проносится такая адская, что глаза слезятся, но я не выпускаю ее пальцев, не отстраняюсь.

– Ты хотела меня сломать, Ари. Но у тебя не получится... Я не отступлюсь! Если тебе плохо,

мне плохо. Тебе больно, мне больно. Ты меня услышала? – Ее изумрудные глаза на меня смотрят

испуганно и растерянно, а я крепче сжимаю ее руки. – Услышала?

Она не отвечает. По ее щекам вновь скатываются черные дорожки из слез, которые я раньше

принимал за мрак, за отражение ее черных помыслов, второй натуры. Я ошибался.

Ариадна начинает неровно дышать, в панике оглядывается, следя за демоническими тенями,

что порхают над нами, будто черные птицы, а затем ее плечи поникают. Девушка больше не

находит в себе сил на борьбу, на существование.

Глаза Ари закатываются, и она теряет сознание, повиснув в моих руках.