Текст книги "Борозда. Часть 1."

Автор книги: Ерофим Сысоев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

4. Трехпалый

Пятипалых мы в общем-то недолюбливаем: пальцы у них все разные, и толщиной и размером, и какие-то бессмысленные – крайние по бокам, которые у ладони кзаду, вообще слабенькие, бесполезные... да и лишнее это всё, пять пальцев-то, пустая игра природы. Вон хоть на птиц своих посмотрели бы: три когтя спереди и один сзади, удобно и экономно. И по деревьям они ими лазают, и на проволоке сидят, не падают. Посади пятипалого на проволоку – ну что с ним будет? Свалится как есть тотчас же. Ненужная вещь – лишние пальцы!

А вот у нас как раз всё как у местных птиц, в генах уже наших заложено, – один толстый и три напротив потоньше, все с роговыми когтями, и все заново отрастают, если один или два вдруг где-нибудь себе оторвешь. Зато уж такой клешней как ухватишь кого за загорбок, так он тут тебе и стекает от робости и смущения, поскольку известно: из нашей клешни пятипалому ни в жизнь не вырваться. В ногах у нас и вообще скелет металлический, это многие видели, кому случалось сильно пораниться – в шахте там, или еще где-то.

И мы, в отличие от пятипалых, не стареем – не изменяемся то есть. Конечно, износ какой-то имеет место, не без этого, но изношенных по мере износа забирают, а взамен присылают свежих.

Откуда мы и кто мы – про это у нас буквально ходят легенды. Одни говорят, что нас из пробирок выводят, но это конечно вранье, поскольку нашей породы подростка или ребенка никто вообще никогда не видел. Я же говорю: мы не стареем и не меняемся, только вот пальцы новые отрастают, да и то не сразу, не сию минуту.

Другие говорят, что мы инопланетные, что нас откуда-то завозят сюда готовыми.

Ну что же, это очень даже может быть. Правды ведь всё равно не доищешься, а если мы, случается, собираемся группой где-то по роду службы и в свободную минутку заходит пустой трёп про то, мол, кто ты и зачем, то очень скоро в мозгу, как выражаются пятипалые, становится как бы шумно, как будто помехи какие-то возникают. Это для нас знак, что тема беседы выбрана неверно и пора кончать лоботрясничать, надо заняться делом – то есть следить за пятипалыми: где нужно – помочь и укрепить, а главное – не давать им друг друга увечить, поскольку драка у пятипалых как спорт, да и увечатся некоторые с умыслом, только успевай уследить.

За послабления и халатность нас наказывают импульсами – всё время свободное, пока пятипалые спят, не работают, в голове, если провинился, сперва с регулярностью щелкает, типа предупреждение, а потом и вообще как будто бы кран срывает: в глазах темно, ничего не слышишь и больно внутри до неприятности. Как всю ночь вот так подергает, так уже знаешь, что Хозяева недовольны, и наутро гоняешь пятипалых как положено.

Мы заняты в основном на шахте, ну и, бывает, на выезде – когда стихийные бедствия или беспорядки, когда пятипалые могут пропасть или пораниться. Да, еще в запретках наша порода тоже работает. Но там столько техники, что в общем и без нас всё налажено, разве что только местных оттаскивать, которых уже убило полем или другим дистанционным влиянием. А ведь написано, что в запретке им делать нечего! И разъяснения им про это читаются регулярно. Но мужикам местным, похоже, всё буквально по барабану. И вот вроде они без пола давно уже, как и мы, ну чего бы, казалось, хорохориться? А разница в поведении всё-таки есть: женщины, к примеру, на штрафах почти не дерутся, одни мужики безобразят. А уж в запретки женщин силком не затащишь. Хранительницы очага, одним словом, – так у них это называется.

Ну... всё на сегодня... Кому эти записи назначаются – вообще непонятно. Так, для истории. Мало ли что через сто лет с нами будет? Может, всё изменится и нас уже никого не будет, всех обратно отправят, на переплавку или еще зачем. Кого спросить? А так кто-нибудь мои каракули прочитает и удивится – вона, скажет, как у них тут всё было устроено!

Ладно, пойду заряжаться, время позднее. Мы без зарядки больше трех суток не можем. Потом всё – кранты. И голова еще долго дурная, если забудешь зарядиться и вырубишься. Да и наказывают за это, то есть если не уследишь.

5. Девочка Кама

Сегодня только проснулся – тут связь загудела: дескать, пожалуйте в управу, гражданин Степаныч, дельце до вас имеется. Ну, я «прием» нажал, типа да, услышал, мол, иду, – и стал одеваться. Исподнее у нас всё называют «найком», это еще с прежних времен. Кроссовки некоторые тоже зовут «найк», так что порой возникает путаница и веселые шутки. Верхняя одежда тоже вся одним словом – «вольфскин», почему – непонятно. Так управа и объявляет, когда вызывает народ массово на разъяснения или другие мероприятия: дескать, «форма одежды вольфскин» или «одеться по форме найк» – это значит что едем куда-то транспортом и одежду рабочую выдадут. Удобно, что тут говорить, да и путаницы никакой. А то раньше для каждой тряпочки свое название имелось, была большая путаница. Ее еще при родителе моем отменили, а кто сейчас с ненужными деталями лезет, ну, типа «где, мол, моя клетчатая рубашка?» или еще что-то, – тому сперва персональное разъяснение в управе, а на второй раз как всегда, ну то есть что обычно, в шахту...

Я вольфскин натянул... и что-то как почувствовал... сунул руку в щель, где у меня листочки мои хранятся – думаю, приберу-ка туда последний, что вчера вечером записывал. Ну вот... руку сунул – а там пусто.

Та-а-ак, думаю себе. Это уже становится интересно. Сперва конь мне свалился на голову, теперь, значит, по тайникам моим кто-то шарит... так они и уток моих маринованных обнаружат.

Ну, плюнул сердито, на крылечко вышел – конь морду свою тянет: веди, мол, меня на выгон, траву желаю щипать. «Щас тебе травы, дожидайся», – думаю. Пнул коня рукой по морде и двинулся в управу, уже чувствуя недоброе.

Пришел, вхожу. «Вызывали?» – спрашиваю во весь голос, как будто вызова по связи не слышал. Думал, старосту собью сразу с толку, чтоб не перехватил инициативу и не дознался про уток.

Ан нет, в первой комнате пусто. Ну, думаю, сейчас важности на себя напустит староста-то, уселся, думаю, у себя в кабинете, чтобы построже выглядело. Знаем мы эти штуки.

Открываю дверь в кабинет – и чуть не обомлел. Сидит вместо старосты за столом наша девочка старая в старостином кресле – сидит важно так, да только ее из-за стола едва как бы видно. Что тут возьмешь? – ребенок.

– Присаживайтесь, – говорит мне девочка, – гражданин Степаныч. – И строго так на меня взглядывает.

Ну-ну, думаю, а ты не только про еду, оказывается, можешь – типа «спасибо, яблок не надо», ты и по-умному умеешь разговаривать...

– Благодарствуйте, – отвечаю. И усаживаюсь напротив. – Только позвольте мне сразу вопросик...

– Спрашивайте. – А сама ну такой важности напустила – откуда что берется!

– Как же мне вас, – спрашиваю, – следует, к примеру, называть? Какое такое будет у вас имя-прозвище?

– Кама... – отвечает девочка, не задумываясь.

– Кама, – говорю, – такая речка есть к востоку от наших окраин. В Волгу впадает вроде бы...

Блеснул географией – типа знай, мол, наших.

– А я и есть речка, – отвечает девочка, опять-таки не задумываясь. – Это меня временно сюда перевели.

Ну, думаю, да – тебя на мякине не объедешь, девочка Кама.

– А зачем же, – спрашиваю, – коня тогда этого мне подкинули, которого не было? Зачем мне это сельское хозяйство?

– Вот для этого мы вас сюда и пригласили... – И начитает тыкать пальцем по панели связи.

– Вот вы человек бывалый, с опытом, – продолжает она, а сама как бы занята связью.

Давай-давай, думаю, выпытывай – все равно про уток ничего не навыпытаешь...

И тут... как будто холодным потом меня прошибло: ба, думаю, да она ведь за речкой меня видела, какие уж тут утки! Чудо, что я до сих пор не в шахте, если девочки эти и вправду смотрящие, как наши бабы про них шепчутся. Тут не до уток...

– Вы в тайник свой с записями, гражданин Степаныч, давно заглядывали? – спрашивает тем временем девочка, а у меня уже пот холодный по спине струйкой.

– Не знаю... – делаю я лицо поглупее, ну вроде как я не понял вопроса.

– А в Книге Великой ведь как сказано...

– Как? – переспрашиваю я, а лицо делаю дурак дураком, даже кожу на скулах сводит.

– Там ведь не только что зеленика полезная, а черника с красникой нет, там и про уток, и еще много про что написано...

– Про что же?.. – спрашиваю я слабым голосом. – Я и в руках-то Книгу никогда не держал...

– А вот про что... – отвечает девочка – и даже привстала слегка из кресла. – «Не записывай мыслей своих, ибо писчее слово...». Ну?! Так или нет, гражданин Степаныч? Разве писчее слово для мыслей назначено? Разве это ваше предназначение – мысли записывать?

Очнулся я уже дома. Как сюда добрался – ни сном ни духом. Опять заморочила девочка Кама, околдовала.

Высунулся в окно – и конь тут же морду свою навстречу мне тычет.

Та-ак, думаю. Проверю-ка я первым делом уток моих запрятанных. Натянул найк, накинул что-то поверх для приличия и только было сунулся в погреб пробраться – вижу: стоит у меня на моем столике ящик простой металлический. С книжку большую размером, ну то есть плоский такой, – стоит и серебристым светом отсвечивает. И тут связь включилась.

6. Фляки

Говорили там что-то, говорили, а потом вдруг экстренное сообщение: сомов, мол, больше не ловить, а то иначе месяц шахты. Что якобы ученые разузнали: эти сомы – существа разумные и иероглифов знают побольше иного китайца, так что их теперь, мол, не трогать, пока не возникнет ясность, а впадины все накрепко огородить. Ну, нам-то чего? У нас и так они все почти уже загорожены – кому охота впотемках в воду свалиться сому на ужин? А китайцы, видно, про разум сомов еще раньше невесть откуда прослышали, я давно заметил, что они впадины эти теперь особым китайским крюком стороною обходят – видно, конкуренции от сомов опасаются. Еще бы, раньше они тут по иероглифам спецы были непревзойденные, а теперь, значит, сомы им таки нос утерли, желтой активной расе.

У меня, как я новость услышал, прям даже в желудке заныло – сколько мы сомов этих на первых порах, когда только впадины появляться стали, выловили и съели! И клевали они, несмотря на свой разум, на обычную консервную банку: привяжешь жестянку на тонкий стальной тросик, швырнешь подальше во впадину, и готово – чуть только минуточку подожди и, глядишь, вода уже забурлила, а тросик у тебя из рук прямо как трактором рвать начинает... Уж мы их и жарили, и с зеленикой мариновали – а тут посмотри-ка: иероглифы они, видишь ли, знают! Такое разумное животное и есть-то неаппетитно...

И вот надо же, совпало: как про сомов объявили, так тут же пошли фляки. Их днем-то не очень видно, они от света хоронятся, но я их и так чувствую, телом то есть. У нас и многие тут так: двух слов, бывает, связать не может житель – а телом чувствует – хоть тебе фляков, хоть, к примеру, где зеленика обильно растет, а некоторые даже китайцев чувствуют: вот идет такой, бывает, вроде как ни в чем не бывало, и вдруг встанет на месте и начинает почесываться да поёживаться. Это значит китайцы на бусике к себе на смену поехали. Ну или еще всякое люди чувствуют, а про жеребят и девочек я уж молчу – это у нас каждый второй поёживается теперь, если они рядом. В общем, смотреть порой на нас грустно, как мы чешемся – кто на девочек, кто на зеленику.

Ночью, когда фляки идут-мигрируют, порою бывает даже тревожно. С закваской что-то у них на скотобазе время от времени происходит, какие-то мутации: коровьи рубцы, желудки то есть, вроде как типа оживают, сбиваются в колонны и начинают мигрировать. Как один тут у нас говорил, помню: "Кругом такая скотобаза, что некуда сесть". И что имел в виду? А ведь не спросишь теперь его – распылили в прошлом году.

Флякам, если идешь куда-то, на пути даже не попадайся: прут как танки, всего тебя слизью перемажут и ноги отдавят. А если, не приведи что, споткнешься, так прямо по тебе вся колонна и протопает – хотя какой тут топот: идут тихо, переваливаются себе с боку на бок, и никто не знает ни куда идут, ни зачем. Инстинкт у них, очевидно. Ведь вот сподобило до какого времени дожить – мало нам сомов в ямах, так теперь еще желудки коровьи по ночам сами собой разгуливают, как раньше жабы и ежи: все вдруг разом подхватятся – и марш-марш, двинулись...

Мужики наши, кто в запретки ходит и вообще ночами шатается, все про фляков конечно знают. А домашний народ их побаивается – сидят, бывает, бабы у выгона и кудахчут: дескать ой, фляки опять мигрируют... Ну твое ли это дело, домашняя ты женщина, в личную жизнь фляков мешаться?! Она тебя трогает как-то? Или задевает?.. Вот так всегда у нас – народ без конца лезет не в свое дело. Я бы, пожалуй, даже норму некоторым слегка увеличил, чтобы времени меньше свободного было, вот так. А в управе если кто на следующий день оказывается – к нему вопросы: мол, не видел ли вечером странные объекты малого размера, перемещающиеся своим ходом наподобие колонны. Да кто признается, даже если и видел? – дураков-то нету...

Я переключил связь на запись и пошел себе умываться в одном исподнем, ну, в найке то есть. Не люблю, когда день со своими событиями вот так на тебя с утра обрушивается, без подготовки. Мало ли что у меня утром? – может процессы какие в мозгу, или еще что-то. Или может я, не чистивши зубы, уже на утку накинулся квашеную, браконьерскую. А тут связь.

И только вот это я подумал, как утки захотелось мне страсть как, даже скулы заныли. А что? Развлечений у нас немного – вон выгон, да ямы теперь с сомами, – так что ж удивительного, что хочется себя как-то побаловать? Это всё дело житейское, понятное. У кирасиров вон хоть кенгуру их имеются, аномалия природная, заели там уже всё подряд, как у нас сомы. И хоть оно у них от управы, охота то есть эта на кенгуру, – но всё равно интересно: дают колотушки особые, норму указывают, типа как за динаму засчитывается. Кенгуру, конечно, лягаются, и мужики, которых сразу не убило, лежат в поле долго, пока не помрут. Помогать им не приветствуется. Куда? Народу и так полно, зачем еще раненые? А и тут тоже управа придумала гуманный порядок: если возьмешь такого к себе и выходишь – тогда тебе премия: полгода можно динаму не крутить без штрафа. Хотя тоже когда как: ежели раненый после ранения остается колченогим или еще как-нибудь покалеченным – премия тогда меньше, в управе на это таблица имеется специальная: сколько за ногу калечную положено, сколько за руку. Клоновая водичка, которой в шахте пользуют, этим раненым никак не подходит. Во-первых там сразу резать надо, а во-вторых – чтоб стерильно. А какое в поле стерильно? – микроб на микробе! Да и вообще всё это кирасиров только касается, нашим туда примазываться не дозволяется.

Короче, спустился я в погреб, погрыз-пососал утятины и снова поднялся наверх – сообщение свое слушать, что мне по связи доставили.

Сообщение было совсем коротеньким: девочка велела набрать управу когда у меня будет время.

Та-а-ак, думаю. Не договорила наверное что-то про Книгу. Или про уток моих пронюхали. И тут же снова вспомнил, что и пронюхивать уже нечего, если я не только за утками, но и за речку таскался. Речка у нас, кстати сказать, без названия – все так и зовут ее Речка. Может, она и есть Кама? Кто ее знает?

Девочка соединилась сразу и даже вышла на экран.

– Здравствуйте, гражданин Степаныч, – начала она бодро и как бы по-заученному. – Мы всесторонне изучили ваши обстоятельства и считаем возможным сделать вам настоящее предложение, от которого вы не сможете отказаться.

– Приятно слышать... – отвечаю для вежливости.

– Специальный ящик для ваших записей вам уже доставлен...

– Так точно, – перебиваю я снова. Девочка на дисплее даже поморщилась.

– Ввиду вашей склонности к записям вам вменяется в обязанность ведение таковых записей перманентно, то есть ежедневно и в значительном объеме, в связи с чем ваша норма выработки энергии снижается вдвое.

– Благодарим за доверие... – мычу я, еще не очень понимая, куда клонит управа. Но уже чую подвох и засаду.

– Это на первое время... – терпеливо поясняет девочка, дав мне договорить. – В дальнейшем, если ваши записи будут вполне соответствовать нашим пожеланиям, норма будет заменена вам писчей работой. Свои записи вы будете ежедневно вкладывать в ящик. Сбоку на нем имеется соответствующая прорезь.

– А если он... – опять тяну я. – А если он переполнится?

– Он не переполнится, – строго отвечает девочка. – Это не ваша забота. Писать ваши собственные мысли не надо. Будете писать о других: кто-где-когда... вы поняли? Никаких уток. Никаких речек. К гусарам и кирасирам ни ногой.

Хмурится девочка на экране, видимо недовольна...

– Три дня вам на то чтобы освоиться. Потом будут приняты меры – если не справитесь...

И всё, потух экран, и вместе с ним девочка.

Через пару минут после связи я отдышался, и тут меня вдруг как прорвало – к столу кинулся, схватил что под руку попалось и принялся мысли свои записывать...

Строчил, строчил – как типа в бреду в каком-то... а потом чувствую: вроде как отпустило. Сижу у стола, глазами мигаю и думаю себе этак неторопливо: что ж ты творишь, когда тебе только что четко сказали, о чем писать надо и о чем не надо.

А потом думаю себе: а кто ж нас проверит? Мысли свои для себя, а что там другие говорят-делают – про это в ящик. Ну что тут такого? Не то чтоб динама эта, ну норма то есть, так уж сильно меня напрягала – нет, слава Земле. Но располовинить ее – это конечно большое подспорье для хозяйства, тут и вычислять нечего. А про уток они всё равно теперь знают...

Пописáв еще немного по инерции, спустился я в погреб и спрятал записи в новое потайное место – дыр и щелей в фундаменте у меня тут сколько угодно. Спрятал всё – и даже настроение у меня улучшилось. Ну, то есть не то чтобы улучшилось, а как бы воздух сменился: стал свежим и острым, как на охоте. А что? Не только ямы или китайцы эти с таинственными раскопками, а вот и на нашей улице праздник. И не зря мне, наверно, коня выделили...

В таком вот благостном самоощущении я, накинув кое-что поверх исподнего, отправился с конем на выгон.

7. Красняки

Со вторника пленка прозрачная, на две недели. Это потому что в нашей местности праздник: разрешена охота на красняков. Охотимся кто чем попало, но вообще-то в управе для праздника выдают резину – ну, чтобы охотились. Красняков можно жарить, а можно сдавать в управу. Мы с гусарами соревнуемся, кто больше набьет. Мужики все радостные, возбужденные – с неба солнышко в полную силу, в общем лепота. Приятно всё же, когда власти к народу с заботой и уважением. А кирасирцам, кстати, охота на красняков как раз таки запрещена, то есть из-за кенгуру – а то у них и так полно удовольствия: животные крупные, бегаешь себе с колотушкой, и вовсе не факт, что ты кенгуру завалишь, а не он тебя – так что адреналина полные штаны, не то что с красняками: палишь себе в них камешками или мелким железным мусором – и всё. Но с кенгуру, похоже, лавочка скоро закроется: кирасировцы молодцы, кенгуру плодиться не успевают, так те их основательно устраняют. Кенгуру остались от старых мясных ферм, сбежали с них то есть, а потом одичали и расплодились, пока власти у нас клонов осваивали. Ну да ничего, скоро опять наведется порядок: кирасировцы парни зубастые, им пальца в рот не клади. Они еще и к нам успевают на красняков, если уже смеркается и охрана чем-нибудь экстренным занята, типа в яму с сомами кто-то свалился или что-то еще необычное. Мы их конечно пускаем – соседи всё ж таки – и никогда охране не жалуемся. А они нас в отместку на кенгуру приглашают, но из наших никто не ходит: опасно, опыта у нас маловато с этим зверем.

Женские граждане наши хоть кенгуру и боятся, но как бы одновременно им сочувствуют и с кирасировскими мужчинами не здороваются. Но что тут сделаешь? – прыгучие эти твари действительно всех задрали: плодятся, нападают на мелкий скот, дерутся ногами. А что? Власти в своем праве, они нас же и защищают от дикой природы. Опять же кирасировцы на кенгуру пар выпустят и меньше один другого увечат, тут своего рода вселенская доброта и гармония: выживает умнейший.

Вчера приходил ко мне один кирасировец. Просился к ночи со мной на красняков, на закате. Когда солнце садится, целиться прямо одно удовольствие: краски контрастные, тут уж не промажешь, если конечно руки не трясутся. Кирасировца зовут Потапом. Теперь имена в центре дают всё больше старинные, не то что раньше – всё Денис да Денис. А в активной службе мы вообще все под номерами, там уж не до имен. Я, например, как курс ученья прошел, всё потом на подлодке плавал, вообще на воздух не выходил. Держал без конца какой-то кран с паром, чтобы пар из него не вышел. Так десять лет и проездил по морю – точнее, под водой, наверх-то мы всего, наверно, раз пять за всё время всплывали. А потом тридцать пять как стукнуло – всё: врачи анализы взяли и говорят: иди гуляй, типа по месту происхождения, динаму там будешь крутить. Вот папаша мой обрадовался, Михайло, когда я со службы явился! И за утками со мной ночью, и на кенгуру к кирасирам, везде, короче. Жаль, недолго только пожил родитель. Но это уж у кого какая судьба, как говорится. И гены.

С тех пор, как везде массово установили динамы, учиться уже никто не учится. Раньше был стимул – выучился ты, к примеру, на садовника, и вот тебе за ту же работу чуть ли не вдвое жалования, женскими гражданами можешь как хочешь командовать – куда им яблоки, например, тащить, а куда не тащить. Или на охранника можно было экзамен сдать, это вообще потом была сплошная лафа.

Но прогресс не остановить! Нас ведь теперь вообще не трогают, даже как генный материал. Дети плодятся в центре из генных запасников, а к нам на жительство присылают уже почти взрослых – лет по двенадцать-тринадцать. Это те, что в пробирках в центре выросли, а толку из них ни в чем не получилось. Теперь им или яблоки растить, или динаму крутить, или коренья да зеленику собирать на сдачу. В управе недавно машину поставили, она и для корней, и для зеленики, и для яблок. Принес что-то – она тебе всё взвесит, проверит, качество там какое или что, и железным голосом говорит тебе, сколько у тебя киловатт за это прибавилось. Теперь у нас всё в киловаттах, вот оно как! А старого приемщика нашего, который яблоки и сырье принимал, сперва к кирасирам забрали на зомбирование, а потом снова на место вернули – крутит теперь динаму вместе со всеми как подорванный.

Охота, конечно, разок поглядеть, как зомбируют, – ну или еще там чего... Теперь вот от девочки этой и ящика с прорезью откроются мне какие-небось лазейки. А то что всё за утками да за утками? Я и не ходил бы уже туда, скучно... ну так и тут сидеть с динамой скучно. Опять же у реки риск. Благородное дело, как это у нас называется.

Вот за реку бы я, конечно, еще бы разочек сходил. Что там еще за девочки водятся в тумане... но это мы, вероятно, скоро и так выясним. Вызовет наша-то девочка на инструктаж – да всё и расскажет... Ну а я тогда к кирасирам как-нибудь тайком слазаю. Страсть охота посмотреть на зомбирование, как там они это делают. Кирасирцы, кстати, сами ничего про это толком не знают, такая у них там понаставлена охрана. Но ничего! Проскользнем... А может пропуск мне какой за новую службу выпишут. Это конечно тоже хорошо бы...

Против секса прививку делают в детстве. Противоположный пол нам, стало быть, до фонаря. Не то чтобы секс запрещался, он просто никому не нужен. Нет, были протесты, и к чести властей бунтарей никто не наказывал, их просто лечили, если они не очень уж сопротивлялись. Вообще от прививки можно отказаться: родители дают обязательство, сдают за два месяца трудодни – и пожалуйте: ребенок растет «секси», себе самому на гóре.

Приходит юность, и секси начинает озираться – с кем бы, дескать, ему слиться с тайной целью воспроизводства. Типа инстинкты проснулись. А сливаться вокруг никто не желает. Непросто это нынче – без прививки-то. Они, секси эти, когда взрослеют, сбиваются постепенно в комунны и живут там, вдали ото всех, как зачумленные, – сливаются да динаму крутят. А что? Нам это до лампочки, пусть себе живут как звери, нам-то что за дело. В транспорте такого случайно встретишь – так от него за версту сексом воняет. Запах порока! В общем гадость, скотство.

Но это вообще всё издержки, так сказать переходная фаза. Если кто-то из женских граждан желает заняться материнским трудом – а за него норму на динаму втрое снижают, – тот идет в управу и заполняет особую бумажку. Потом такого гражданина с месяц проверяют, берут кровь на анализ – а еще через месяц из центра приходит специальная мутная бутылочка с клейкой жидкостью. В больнице гражданину ее вставляют куда надо – и всё. С этого момента будущему материнскому работнику лафа: сидит себе он такой женский гражданин на лавочке целыми днями и жмурится на солнце, как кот. Динаму крутить поначалу совсем не приходится, поскольку надо беречься. И так жмурится он три месяца. Потом, по разнарядке, снова немножко начинает динаму крутить, но обязан еще гулять себе где хочет из-за свежего воздуха: у выгона или даже по кромке леса, но там уже с осторожностью, из-за кенгуру. Эти запах материнских гражданок чуют особенно остро, и чуть что – тут же кидаются на них из леса с большой охотой. Гражданок поэтому к лесу водят группой в сопровождении трехпалого с шахты – так оно против кенгуру гораздо безопаснее.

***

Сегодня опять наткнулся в потемках на колонну фляков. Ну, думаю, держитесь, сейчас я за вами прослежу. А уже комендантский час пробило, тревожно мне слегка, даже несмотря на мой новый статус девочкиного информанта.

Иду, короче, за желудками этими потихоньку – и чую впереди как бы прохладу. Впадина рядом, откуда еще прохладе-то быть. И точно! Только она впереди оказалась, как от колонны фляков тут же отделился ручеек – и прямиком к воде. Как же у нас тут разумно всё стало устроено, слава Науке! Вот ведь как-то надрессировали эти желудки клонированные, чтобы они самоходом ко впадинам топали сомам на угощение. То-то уже у нас пару случаев было, что кто-то по недогляду в воду свалился и живым назад вылез, не тронули сомы. Так вот оно как! Они теперь у нас сытые, если по полночи желудками этими питаются со скотобазы. Вернусь – напишу девочке Каме донесение.

Прошелся я с колонной впотьмах еще с полчасика – и всё то же: чуть яма, и часть фляков, как крысы на дудочку, тут же отправляются к воде. Так что феномен таинственного питания сомов теперь нами вполне изучен.

Домой вернулся поздно, до донесения так и не добрался. Ну ничего, утром напишу. Слава Прогрессу!

8. Опять фляки

Фамилия у всех наших либо Уланер, либо Улановский, то есть по месту жительства, как и положено. Я, стало быть, полным именем зовусь Трофим Степанович Уланер.

Кирасировских всех зовут по фамилии Кирасирович, а гусарских – Гусарчик. В общем, просто, понятно, да и путаницы никакой.

Доел почти уток своих с утра. Надо снова к речке будет сходить. Заел завтрак яблочным клоном и уселся за донесение.

Вообще с клонами у химиков очень даже отлично всё получилось: производство стерильное, мясо и фрукты-овощи – всё какое хочешь, ухода за клонами, считай, никакого, всё в этих сундуках производится, в общем красота. Поговаривают, что бабам – ну, то есть женским гражданам – скоро всю их личную скотину запретят. А что? Одна зараза от нее. Они и сейчас-то животину эту свою скорей от скуки разводят. Резать ее на мясо запрещается, так что сдают ее, когда зажиреет, в управу на генпродукты. Приходит фургон с клетками – и тю-тю, поехала личная скотина на химфабрику. Бабки воют, животные мычат, обхохочешься! Прямо как в каменном веке.

Степаныч – д.Каме

Донесение № 1

Замечено, что живые по виду существа со скотобазы, они же клонированные желудки, они же фляки, в темное время суток своим ходом направляются колоннами к имеющим место впадинам с водой неясного происхождения, населенным сомами (рыба), и там самопроизвольно, небольшими порциями, то есть группами, отделившись от основной колонны, погружаются прямиком в воду, где, очевидно, поступают в пропитание сомам (рыбам). Так ли это на самом деле, то есть поедают ли сомы фляков или отказываются от внезапного питания, выяснить не удалось ввиду наставшей темноты.

Конец донесения. Степаныч.

Я перечитал написанное и даже пошевелил плечами от удовольствия: вот ведь как! Кратко, четко и всё по делу, ни словечка лишнего. Как и положено в донесении.

Девочкина машинка с прорезью сама собой втянула листок, как только я поднес его к щели. Машинка из неясного металла угольного цвета вся искрилась, освещенная ласковым утренним солнышком.

Говорят, что уголь скоро перестанет соединяться с водородом – якобы испортили нам уголь незваные инопланетные чудовища. Еще, мол, лет тридцать – и всё: начнется какой-то там полураспад, изотопы какие-то. Ну, то есть до этого еще вроде как далеко, но с нового года, говорят, начнут делать прививки, чтобы полураспад этот как-то там прекратить. А я и не знал, что у нас уголь внутри! Легко жить, когда есть ученые люди. Всё, можно сказать, во имя человека и одновременно для его же блага... Хорошо!

И тут включилась связь.

"Степаныча просят без промедления зайти в управу", – проговорил незнакомый механический голос, и техника снова затихла.

Я накинул найк, наскоро завел коня за забор на выгоне и скорым шагом отправился к управе.

Староста терся у входа, переступая с ноги на ногу, и лица на нем не было вовсе. Я незамеченным прошмыгнул мимо и, постучавшись, просунул голову в кабинет девочки.

– Проходите, Степаныч. Присаживайтесь. Как вы, однако, быстро... это хорошо. Это славно.

Начало не предвещало ничего хорошего.

– Так вот, Степаныч... Я тут полистала ваши акты... Вас, как из них следует, в свое время списали с подлодки. Какая же всё-таки этому была причина? – И Кама уставилась на меня строгим взглядом.

– Причина?..

Я ума не мог приложить, какую мне выбрать линию.

– Вот тут, в ваших актах... – продолжала она, – ...стоит, что вы подвержены.

Я покрутил головой.

– Так что? Подвержены?

"Совсем прижали..." – мелькнуло в голове.

– Подвержен... – едва слышно выдавил я.

– Оттого и утки... – то ли спросила, то ли отметила Кама.

– Оттого... – горестно согласился я.

– Надо исправляться, – бодро проговорила девочка и потерла под столом кроссовку о кроссовку, как это делают лапками мухи.

– А вот, извиняюсь... – начал я, чтобы как-то перевести стрелку. – Вот вы говорили про речку и что вас сюда на время перевели. Кто перевёл?

– Много будете знать, Степаныч, скоро состаритесь. И под распыление как раз попадете. Хотите?

– Да бог с вами!