Текст книги "Уход в лес (ЛП)"

Автор книги: Эрнст Юнгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Эрнст Юнгер
Уход в лес

«здесь и сейчас»

1

Уход в Лес – отнюдь не идиллия скрывается за этим названием. Напротив, читатель должен быть готов к рискованной прогулке не только по проторённым тропам, но и, быть может, уводящей за пределы исследованного.

Речь пойдёт о главном вопросе нашего времени, вопросе того рода, что всегда несёт в себе угрозу. Мы задаёмся многими вопросами, также как наши отцы и деды до нас. Между тем, безусловно, значительно изменился смысл того, что называют самим вопросом. Достаточно ли мы осознаём это?

Едва ли прошли времена, когда подобные вопросы воспринимались как великие загадки, или Мировые загадки, с оптимизмом, предполагающим уверенность в их разгадке. Некоторые проблемы вообще воспринимались скорее как практические задачи, вроде женского вопроса или социального вопроса. Эти проблемы также считались поддающимися решению, правда, не столько путём изысканий, сколько в ходе развития общества, и установления в нём новых порядков.

По крайней мере, социальный вопрос на просторах нашей планеты уже решён. Бесклассовое общество настолько расширило его, что он стал скорее частью внешней политики. Разумеется, это не значит, что тем самым вопросы упраздняются, как казалось в первом порыве энтузиазма, скорее, их сменяют другие вопросы, ещё более острые. Одним из них мы здесь и займёмся.

2

Читатель на собственном опыте может понять, что сущность вопроса изменилась. Мы живём во времена, когда к нам постоянно обращаются задающие вопросы силы. И движет этими силами отнюдь не простое любопытство. Спрашивая нас, они не ожидают, что мы внесём лепту в познание истины, или поспособствуем решению проблемы. Они не полагаются на наше решение, им важен сам наш ответ.

Это существенное различие. Оно сближает спрашивание и допрашивание. Можно проследить это по развитию опроса от избирательного бюллетеня к анкете. Избирательный бюллетень предназначен для определения простых числовых соотношений и для их подсчёта. Он должен выяснить волю избирателя, и весь избирательный процесс направлен на то, чтобы это волеизъявление было непосредственным, без посторонних влияний на результат. Поэтому выборам сопутствует чувство безопасности, и даже чувство причастности к власти, что собственно и отличает свободное волеизъявление в рамках правового поля.

Наш современник, сдающий анкету, весьма далёк от подобной безопасности. Ответы, которые он даёт, чреваты последствиями, часто его судьба зависит от них. Мы видим, как человек оказывается в том положении, когда он вынужден заполнять документы, рассчитанные погубить его. И часто совсем незначительные вещи сегодня могут привести к гибели.

Становится очевидным, что в этой перемене способа задавать вопросы, намечается совсем иной порядок, чем мы видели в начале нашего столетия. Нет больше былой безопасности, и наше мышление должно быть готовым к этому. Вопросы подбираются к нам всё ближе, они всё настойчивей к нам, и всё важнее становится способ, которым мы отвечаем. При этом нужно помнить, что молчание – это тоже ответ. Нас спросят, почему мы промолчали тогда-то и там-то, и нам придётся расплачиваться за это. Таковы патовые ситуации нашего времени, которых никто не избежит.

Примечательно, что в этом случае всё будет являться ответом, и, тем самым, поводом к ответственности. Так, сегодня, ещё недостаточно осознают, в какой степени избирательный бюллетень превратился в анкету. Но человеку, если ему, конечно, не посчастливилось жить в заповеднике, в той степени, в какой он участвует в деле, вполне это ясно. Мы всегда оглядываемся на опасность скорее в наших делах, чем в наших теориях. Но, только вместе с осознанием обретём мы новую безопасность.

Итак, избиратель, о котором мы говорим, подходит к урне с совсем иными чувствами, нежели его отец или дед. Он скорее предпочёл бы оказаться от неё подальше, но ведь тем самым он выразил бы свой недвусмысленный ответ. Но и участие также представляется опасным, ведь нужно помнить о дактилоскопии и хитроумных приёмах статистического учёта, которые могут его обличить. Зачем же нужны выборы, в том случае, если выбора больше нет?

Ответ в том, что нашему избирателю предоставляется возможность своим бюллетенем поучаствовать в жертвенном акте одобрения. Не каждый признаётся достойным этой привилегии – так в избирательных списках, разумеется, отсутствуют имена бесчисленных неизвестных, из числа которых набирают армии новых рабов. Поэтому избирателю обычно известно, чего от него ждут.

В этом смысле всё ясно. По мере развития диктатур свободные выборы заменяются плебисцитом. Область применения плебисцита всё расширяется, распространяясь на области, ранее принадлежавшие выборам. И вскоре выборы становятся лишь одной из форм плебисцита.

Плебисцит может носить публичный характер, когда руководители, то есть символы государства, выставляют себя напоказ. Вид огромных, страстно возбуждённых масс – важнейший признак того, что мы вступили в новую эру. В этой области господствует если не единодушие, то наверняка единогласие, так как если и раздаётся вдруг несогласный голос, тут же поднимаются вихри, уничтожающие того, кому он принадлежит. Поэтому одиночка, решивший обратить на себя внимание подобным способом, с тем же успехом может осмелиться и на политическое убийство: результат для него будет одинаковым.

Впрочем, там, где плебисцит облачается в форму свободных выборов, большое значение придают их тайному характеру. Диктатура тем самым стремится доказать, что она опирается не только на подавляющее большинство, но и что её одобрение есть выражение свободного волеизъявления отдельных людей. Искусство управления заключается не только в том, чтобы ставить правильные вопросы, но и в правильной режиссуре вопрошания, право на которую монополизировано. Режиссёры должны представлять весь этот процесс в форме оглушительного хора, возбуждающего ужас и восхищение.

Пока что всё выглядит вполне очевидным, хоть и для более старого наблюдателя, быть может, в новинку. Избиратель поставлен перед вопросом, ответить на который по веским причинам стоит так, чтобы угодить спрашивающему. Однако подлинная трудность состоит в том, что при этом должна сохраняться иллюзия свободы. К тому же опрос, как и любой моральный процесс в данной области, должен формировать статистику. Деталями этой статистики мы и займёмся подробнее. Это приведёт нас к нашей теме.

3

С технической точки зрения, организовать выборы, при которых сто процентов голосов отдаются тому, кому нужно, едва ли представляется трудным. Этой цифры уже достигали, её даже превосходили, так что в определённых районах число голосов превышало число избирателей. Это указывает на ошибки в режиссуре, так как нельзя многого требовать от всего населения. Там где работали более ловкие пропагандисты, дела обстояли, например, следующим образом:

Сто процентов – это идеальная цифра, которая, как и всякий идеал, недостижима. Можно лишь приблизиться к ней – подобно тому, как в спорте к некоторым, также недостижимым рекордам можно приблизиться лишь на доли секунд или метров. Насколько близко можно к этому идеалу приблизиться также определяется множеством запутанных соображений.

Там, где диктатура глубоко укоренилась, девяноста процентов согласных было бы уже слишком мало. То, что один из десяти является тайным врагом: подобной мысли не должно возникать у масс. Если же недействительных и поданных против голосов окажется около двух процентов, это будет не только приемлемым, но и вполне благоприятным результатом. Мы не хотим рассматривать эти два процента, как пустую породу и списывать их со счёта. Они достойны более пристального изучения. Сегодня как раз в остатках находят самое неожиданное.

Организаторам от этих двух процентов двойная польза: во-первых они показывают остальным девяноста восьми процентам проголосовавших тенденцию, и в тоже время доказывают им, что каждый из них в принципе мог проголосовать так же, как и эти два процента. Благодаря этому их «да» растёт в цене, становится подлинным и полноценным. Диктатурам в свою очередь важно показать, что свобода говорить «нет» у них не исчезла. В этом заключается один из величайших комплиментов, который можно сделать свободе.

Вторая польза от этих двух процентов в том, что они поддерживают то непрерывное развитие, на которое диктатуры вынуждены ссылаться. По этой же причине они до сих пор по привычке притворяются «партиями», хотя это уже и бессмысленно. Идеала можно было бы достичь при ста процентах. Но это повлекло бы за собой опасности, связанные с любым осуществлением идеала. Можно почить на лаврах гражданской войны. При виде каждого великого братания нужно спрашивать себя: а кто теперь враг? Подобное единение всегда есть в то же время исключение – исключение третьей стороны, ненавистной, но, тем не менее, необходимой. Пропаганда всегда ссылается на положение, при котором враг государства, враг народа, классовый враг наголову разбит и стал посмешищем, но всё-таки не исчез. Диктатуры не могут существовать на одном согласии, если ненависть, а вместе с нею и страх не служат противовесом. Террор стал бы бессмысленным при ста процентах хороших голосов; остались бы только благонадёжные. В этом другая польза от наших двух процентов. Они подтверждают, что хорошие хоть и в подавляющем большинстве, но всё же не в полной безопасности. Наоборот, необходимо сделать вывод, что при таком убеждённом единстве, только самые ожесточённые могут оставаться непричастными. Речь идёт о саботажниках с избирательным бюллетенем – и кто может поручиться, что они не перейдут к другим формам саботажа, если представится случай?

Это и есть тот пункт, в котором избирательный бюллетень совпадает с анкетой. При этом можно не брать на себя личную ответственность за поданный ответ, всё равно можно быть уверенным в том, что числовое соотношение сохранится. Как можно быть уверенным и в том, что те же два процента по законам двойной бухгалтерии проявляются и в других списках, кроме избирательной статистики, как, например, в списках имён заключённых тюрем и трудовых лагерей или там, где только Бог считает жертвы.

В этом состоит другая функция, которую ничтожное меньшинство исполняет для подавляющего большинства – первая, как мы видели, состояла в том, что это меньшинство придавало ценность и подлинность остальным девяноста восьми процентам. Не менее важно и то, что никто не хочет быть причисленным к этим двум процентам, на что наложено грозное табу. Напротив, каждому важно показать всем, что он отдал хороший голос. А если он принадлежит к тем двум процентам, то он будет скрывать это даже от ближайших друзей.

Дополнительное преимущество данного табу в том, что оно направленно также и против категории людей игнорирующих выборы. Отказ от участия относится к жестам того рода, что тревожат Левиафана, впрочем непосвящённые слишком переоценивают эту возможность. Всё это быстро пресекается в случае опасности. И тогда можно рассчитывать на почти поголовное участие в выборах, и при этом не сильно возрастёт и число проголосовавших вопреки ожиданиям спрашивающих.

В подобном случае избирателю будет важно, чтобы его видели в момент голосования. Если он хочет действовать наверняка, то он даже покажет бюллетень своим знакомым, прежде чем опустить его в урну. Лучше всего действовать сообща, и тогда можно будет предъявить свидетельства, что крестик стоял в нужном месте. Существует также множество других поучительных вариантов, которых добропорядочный европеец, если ему не довелось познакомиться с подобными ситуациями, даже не может себе представить. Так к фигурам, которые часто повторяются, относится обыватель, опускающий свой бюллетень со словами:

«Его можно было бы отдавать и открыто».

На что чиновник избирательной комиссии отвечает с благосклонной улыбкой Сивиллы:

«Да, конечно – но так не положено».

Посещение подобных мест способно заострить взгляд изучающего вопросы власти. Здесь можно приблизиться к одному из её нервных узлов. Впрочем, мы зайдём слишком далеко, если увлечёмся подробностями подобных учреждений. Достаточно если мы только рассмотрим фигуру человека, пришедшего на избирательный участок с твёрдым намерением проголосовать против.

4

Само намерениеэтого человека, скорее всего не так уж исключительно; его могут разделять многие, которых наверняка гораздо больше упомянутых двух процентов избирателей. Режиссёры же данного процесса наоборот стремятся убедить его, что он очень одинок. И это ещё не всё – большинство к тому же должно производить на него впечатление не только своим числом, но и знаками своего морального превосходства.

Можно предположить, что этот избиратель, благодаря своему здравому уму, сопротивлялся долгой недвусмысленной пропаганде, которая всё изощрённее усиливалась до самого дня выборов. Это было не так-то просто; прибавьте к этому, что волеизъявление, которого от него требуют, облачается в самые достойные формы; его просят участвовать в выборе свободы или голосовании за мир. Кто же не любит мир и свободу? Должно быть только нелюди. Уже одно это придаёт ответу «нет» преступный характер. Плохой избиратель подобен преступнику, крадущемуся к месту преступления.

Насколько же бодрее чувствует себя в этот день хороший избиратель. Уже за завтраком он получил по радио последний стимул, последнее напутствие. Вот он выходит на улицу, на которой царит праздничное настроение. На каждом доме из каждого окна свисают знамёна. Во дворе избирательного участка его приветствует оркестр, играющий марши. Музыканты одеты в мундиры, да и на самом избирательном участке хватает людей в униформе. Хорошему избирателю при таком воодушевлении вряд ли придёт в голову в кабинке для голосования проголосовать против.

Те же самые обстоятельства насторожат плохого избирателя. Он оказывается со своим карандашом перед комиссией в униформе, присутствие которой его смущает. Голосование проходит за столом, скрытым зелёной занавеской. Организация продумана досконально. Не похоже, что можно подсмотреть, куда ставит крестик избиратель. Однако совсем ли это исключено? Вчера ещё он слышал, как кто-то шептался, что бюллетени можно нумеровать на печатной машинке без ленты. При этом он должен быть уверен в том, что никто не подсматривает ему через плечо. Со стены огромный портрет главы государства все в той же униформе с неподвижной улыбкой взирает на него.

Сам бюллетень, на который он смотрит, также обладает силой внушения. Он есть результат искусного расчёта. Под словами «Свободный выбор» виден большой круг, на который к тому же указывает стрелка: «Место для твоего Да». Рядом с ним едва заметный маленький кружок, предназначенный для «Нет».

Наступает великий момент: избиратель ставит свой крестик. В душе мы с ним заодно; он действительно проголосовал против. На самом же деле данный акт есть точка пересечения фикций, которые мы намерены разоблачить: выборы, избиратели, предвыборная агитация – это всего лишь этикетки совсем иных вещей и процессов. Это картинки с загадками. В своём расцвете диктатуры существуют благодаря тому, что их иероглифы не расшифрованы. Но однажды они встречают своего Шампольона. И пускай это не вернёт нам былую свободу. Всё же это научит нас правильно отвечать.

Похоже, что наш избиратель оказался в ловушке. Это делает его поступок не менее достойным удивления. Хотя его «нет» есть изъявление за безнадёжное дело, тем не менее, оно возымеет дальнейшие последствия. Там где старый мир ещё покоится в лучах закатного солнца, на прекрасных склонах, на островах, словом в более мягком климате, этого поступка не заметят. Там произведут впечатление остальные девяносто восемь из ста. И так как культ большинства там справляют, всё меньше и меньше задумываясь, эти два процента обойдут вниманием. Они лишь делают большинство нагляднее и грандиознее, поскольку при ста из ста большинства бы не было.

В странах, где ещё помнят настоящие выборы, этот успех вызовет сперва удивление и любопытство, а затем и зависть. Если этот успех влияет на внешнеполитические интересы, то эти чувства могут резко смениться ненавистью и презрением. Они не станут, как Бог в Содоме, искать двух праведников. Будут раздаваться голоса, что все они там предались злу и достойны заслуженной гибели.

5

Теперь нам хотелось бы оставить эти девяносто восемь процентов и обратиться к оставшимся двум, подобным золотым песчинкам, которые мы просеяли. Для этого мы проникнем за закрытые двери туда, где подсчитывают голоса. Мы окажемся в одном из самых заповедных мест плебисцитной демократии, о котором существует лишь одно официальное мнение на бесчисленное множество слухов.

Комиссия, которую мы здесь встретим, также будет в униформе, хотя обстановка здесь более фамильярная и царит атмосфера комфорта и доверия. Комиссия эта сформирована из представителей правящей и единственной партии, а также из пропагандистов и полицейских. Их настроение подобно настроению хозяина фирмы, подсчитывающего свою кассу, хотя и не без напряжённости, так как все присутствующие отвечают, так или иначе, за результат. Оглашаются голоса «за» и голоса «против» – первые доброжелательно, вторые со злобным спокойствием. Также встречаются недействительные голоса и незаполненные бюллетени. Особенно портит настроение, если попадётся вдруг эпиграмма какого-нибудь остряка, хотя они, разумеется, встречаются всё реже. Как и любого спутника свободы, юмора не хватает в пределах тирании, но всё же шутка становится острее, если ради неё рискуют головой.

Можно предположить, что мы оказались в той области, где пропаганда дальше всего продвинулась в своём устрашающем действии. В таком случае среди населения распространится слух, что множество голосов «против» были превращены в голоса «за». Но скорее всего этого не потребуется. Может быть, происходит наоборот, и спрашивающий должен ещё придумать больше голосов «против», чтобы получить результат, на который он рассчитывал. Неизменным остаётся то, что именно спрашивающий устанавливает избирателям закон, а не они ему. В этом проявляет себя политическое свержение масс с престола, подготовленное ещё XIX веком.

При таких обстоятельствах многое значит, даже если только одинголос «против» из ста обнаружится в урне. От его носителя можно ожидать, что он готов принести жертву за своё мнение, за свои представления о праве и свободе.

6

Именно от этого голоса, а вернее от его носителя, может зависеть то, что грозящее нам скатывание до уровня насекомых не состоится. Расчёты, которые духу кажутся убедительными, не оправдываются в том случае, если хотя бы крохотная доля исключается.

Мы встречаемся здесь с подлинным сопротивлением, которое, разумеется, не сознает ещё ни собственной силы, ни способа её применения. Когда наш избиратель ставил крестик в опасном месте, он делал именно то, чего ожидал от него его могущественный противник. Это поступок несомненно храброго человека, но при этом всего лишь одного из бесчисленного множества людей, невежественных в вопросах новой власти. Речь идёт о том, кому нужно помочь.

Если на избирательном участке его охватило чувство, будто он угодил в западню, значит, он правильно осознавал положение, в котором оказался. Он был там, где ничто из происходящего больше не соответствовало своему названию. Прежде всего, как мы видели, он заполнял не избирательный бюллетень, а анкету, и поэтому находился не в свободном положении, а в положении очной ставки с властями. Он давал, подвергая себя опасности, необходимые разъяснения своему противнику, которого сто из ста голосов встревожили бы больше.

Как же должен вести себя этот человек, утративший последние остававшиеся у него возможности выразить своё мнение? Этим вопросом мы касаемся новой науки, а именно учения о свободе человека перед лицом изменившейся власти. Этот вопрос простирается за рамки данного единичного случая. Тем не менее, нам хотелось бы ещё немного задержаться на нём.

Избиратель оказывается в безвыходном положении, когда к свободному волеизъявлению его приглашает власть, которая со своей стороны не намерена придерживаться правил игры. Это та власть, которая требует с него присяги, когда сама она живёт нарушением присяг. Он тем самым предоставляет надёжный залог мошенническому банку. Поэтому никто не может его упрекнуть в том, что он, соглашаясь на опрос, и при этом скрывает своё «нет». Он имеет на это право не только ради самосохранения, но и также потому, что может этим поступком продемонстрировать власть имущим своё презрение, что не менее значимо, чем простое «нет».

Это не значит, что «нет» этого человека не должно проявиться во внешнем мире. Наоборот – оно лишь не должно проявляться в том месте, которое выбирают для этого власть имущие. Есть другие места, где оно было бы им гораздо неприятнее, например – чистый край предвыборного плаката, публичный телефонный справочник или перила моста, по которому ежедневно проходят тысячи людей. Здесь короткое предложение, вроде «Я сказал нет», оказалось бы на лучшем месте.

Но молодому человеку, которому дают подобный совет, нужно рассказать также о том, чему учит только опыт, например, следующее: «На прошлой неделе на местном тракторном заводе обнаружили слово «Голод», написанное на стене. Построили весь коллектив и заставили вывернуть карманы. У одного нашли карандаш, на кончике которого были следы извести».

С другой стороны, диктатуры собственным своим давлением обнаруживают ряд своих слабых мест, тем самым облегчая нападение и экономя время нападающих. Так, возвращаясь к нашему примеру, не нужно даже писать целую фразу. Одного слова «Нет» было бы достаточно, каждый, чей взгляд падал бы на это слово, знал бы наверняка, что оно означает. Это знак того, что порабощение удалось не полностью. Ведь именно на одноцветном фоне символы сияют ярче. На серой поверхности заметно самое маленькое пятнышко.

Знаками могут служить также цвета, фигуры или предметы. Там, где они принимают характер букв, письмо возвращается к иероглифическому шрифту. Тем самым знаки получают непосредственное существование, вместе с иероглифичностью и наглядностью они перестают быть толкованием, но сами становятся предметом истолкования. Так можно продолжить сокращение, и вместо слова «Нет», писать одну лишь букву, например – W. Это, к примеру, может означать: Wir (Мы), Wachsam (Недремлющие), Waffen (Вооружённые), Wölfe (Волки), Widerstand (Сопротивления). Это также может означать: Waldgänger(Ушедший в Лес).

Это стало бы первым шагом за пределы учитываемого статистикой и контролируемого мира. Но сразу же возникает вопрос о том, достаточно ли силён одиночка для настолько рискованного предприятия?