355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эрнест Сетон-Томпсон » Моя жизнь (Художник В. Садков) » Текст книги (страница 1)
Моя жизнь (Художник В. Садков)
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 22:58

Текст книги "Моя жизнь (Художник В. Садков)"


Автор книги: Эрнест Сетон-Томпсон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Эрнест Сетон-Томпсон
Моя жизнь



Глава I
ИЗ АНГЛИИ В КАНАДУ

Я родился на севере Англии, в приморском городке Саус-Шильдс, где издавна жили предки отца, выходцы из Шотландии. Мой отец владел несколькими судами, которые перевозили товары за океан. Дед и все его родственники были также судовладельцами. Однако отец пошел этой дорогой не по своему желанию – он подчинился воле деда. Ему хотелось стать инженером и заняться строительством железных дорог, но дед сказал ему:

– Все это глупости. Железные дороги – это лишь пустая болтовня, пошумят о них немного, и на этом дело и кончится. Пройдет года три, все о них забудут, и мы снова вернемся к лошадям и каретам.

Это было в 1837 году.

Дела моего отца шли довольно успешно, и когда в 1840 году он женился на моей матери, у него уже было достаточно средств, чтобы обеспечить семью. Прошло еще немного времени, и он выстроил себе каменный дом, где и появились на свет десять его сыновей, в том числе и я.

Я родился 14 августа 1860 года.

Из окон нашего дома открывался очень красивый вид на поля и долины. Мы любовались стадами коз и овец, которые там паслись, и заслушивались песнями жаворонков. А в туманные вечера, когда кругом была мгла, к нам доносился с берега моря заунывный вой сирены и навевал тоску. В такие вечера я любил прислушиваться к тихому голосу матери, когда она рассказывала про старину.

В нашей семье жила память об одном замечательном предке, его называли Непобедимый Джорди. Он прославился своими замечательными подвигами в битвах за Шотландию.

Сколько раз в жизненных битвах, когда, казалось, все мои карты были биты и угасала последняя искра надежды, я вспоминал рассказы матери об отважном предке и говорил себе:

«Он никогда не сдавался, никогда не терял поражения, и я должен выйти победителем».

И всегда эта мысль подымала мои силы и вселяла уверенность в моем сердце, а потом приносила победу в жизни.

Мне еще не исполнилось шести лет, когда дела моего отца пошатнулись, и мы уехали из Англии.

Как сейчас помню летний день 1866 года. Отец, мать, мы, десять сыновей, и кузина Мери Берфильд, приемная дочь моих родителей, – все в сборе перед отъездом. Перед моими глазами кучи ящиков, перевязанных крепкими просмоленными веревками. Потом дешевая гостиница в Глазго с неприятным запахом кошек – там мы прожили сутки, ожидая посадки на пароход «Святой Патрик», который должен был доставить нас в Квебек.

Помню, что на пароходе мы ехали три недели, и что там было ужасно много крыс, и особенно их было много в зале по вечерам, где, мне казалось, они собирались, чтобы повеселиться.

От Квебека осталась в памяти большая скала, заслонявшая окна гостиницы, в которой нас кормили кислым хлебом. Там я слыхал, как рассказывали, что где-то недалеко у кузнеца жил ручной медведь. Но мне не пришлось его увидеть, о чем я очень жалел.

От Квебека до Линдсея (штат Онтарио) – конечной цели нашего путешествия – мы долго ехали поездом через болотистые места, поросшие лиственницами и соснами.

Особенно запомнился мне один вечер. Мы уже собирались ложиться спать, когда отец, выглянув в окно, позвал нас к себе. Я так и замер от изумления. Всюду в лесу сияли, мерцали, вертелись какие-то летающие огоньки, похожие на падающие звезды. Казалось, мы попали в сказочную страну.

Когда поезд промчался дальше и чудесное зрелище исчезло, отец объяснил нам, что это были не падающие звезды, а светлячки.

Июль и август 1866 года мы провели в городе Линдсее. Я очень хорошо помню его деревянные тротуары, огромные пни сосен, торчащие среди улиц, босоногих девочек и мальчиков, передразнивающих нас, потому что мы говорили не по-канадски, неугомонное стрекотание кузнечиков среди густых зарослей сорных трав и яблони, увешанные яблоками.

Глава II
НА ФЕРМЕ

Отец теперь решил заняться фермерским хозяйством и купил участок земли, расположенный среди леса, в трех-четырех милях от города. На усадьбе стояли небольшой бревенчатый дом и несколько сараев и навесов.

Осенью, вскоре после того как мы переехали на ферму, произошло одно событие, взволновавшее нас.

К нам прибежал сосед и закричал:

– Доставайте ружья – олень в нашем лесу!

Отец и старшие братья выбежали, захватив с собой охотничьи ружья. Братья Вилли и Джо пошли с топорами.

Они срубили небольшое деревцо. Вдруг Вилли сказал:

– Посмотри, вон там олень.

И в самом деле, совсем недалеко стоял олень, насторожив уши, он сосредоточенно смотрел на братьев.

Джо сказал:

– Я сбегаю за ружьем.

– Да ведь оленя не будет здесь через минуту! – прошептал Вилли.

– Я все-таки побегу, – настаивал Джо, – а ты последи за ним.

Когда Джо вернулся с ружьем, олень все еще стоял на месте и пристально смотрел на братьев.

Джо выстрелил и уложил зверя на месте – пуля попала в сердце.

Не прошло и получаса, как сбежались со всех концов люди и поздравляли брата с удачной охотой. Но потом вдруг в толпе пронесся шепот смущения – оказалось, что это был не олень, а беременная лань.

Я подошел к ней близко и обнял ее пушистую шею. До сих пор помню, какая она была нежная и мягкая. Глаза все еще казались осмысленными и живыми, хотя лань была уже неподвижна, как камень.


* * *

Бревенчатое здание школы находилось на расстоянии мили от нашего дома. Несмотря на то, что мне было всего лишь шесть лет, меня посылали в школу каждое утро вместе с восьмилетним братом. Там я проводил шесть часов.

В этой маленькой школе была только одна печка, и сами ученики рубили дрова для нее и поддерживали огонь.

Как-то раз учительница сказала мне:

– Эрнест, положи вон тот сучок в печку.

Это было целое событие в моей жизни.

Я гордо прошел через весь класс, открыл дверцу печки и сунул сучок.

– Нет, – сказала учительница, – ты неправильно сделал. Джонни Блекуэл, покажи, как надо подкладывать дрова.

С надменностью, которая объяснялась превосходством лет и опыта – Джонни было уже шесть с половиной лет, – мальчик вынул мой сучок из печки, выдвинул кочергой горячие угли на решетку и осторожно сунул сучок. Потом он закрыл дверцу, открыл поддувало и, окинув меня презрительным взглядом, отправился на свое место. Этой обиды я долго не мог забыть.

В хорошую погоду мне было нетрудно дойти до школы, а потом пройти обратный путь домой. Но вот наступили холода, вода в канавах подернулась льдом, и скоро пошел снег. Сначала нам было очень весело бродить по свежему снегу. Потом погода становилась все холоднее и холоднее. Однажды, в конце ноября по дороге домой я так озяб, что был не в силах двигаться дальше. Я лег на снег.

У меня осталось об этом смутное воспоминание. Помню только, что сначала мне было очень холодно, а потом очень захотелось спать. Брат Артур понял, что жизнь моя в опасности. Он стал кричать на меня, грозил мне, всеми силами стараясь заставить меня дойти до дома.

В эту зиму меня больше не посылали в школу.

Мать привыкла, что дом у нее – полная чаша, и обычно держала нескольких опытных помощниц. Теперь же все хозяйство она вела вдвоем с нашей кузиной Мери и даже сама доила коров.

Все наше многочисленное семейство ютилось в одной большой комнате бревенчатой хижины. За перегородкой в одном конце помещались мать с отцом, в другом – двоюродная сестра. Мы же, мальчики, размещались в гамаках или же уходили спать на чердак, где ветер гулял, как в поле, и снег засыпал наши постели.

В конце концов на остатки своего капитала отец стал строить большой дом. «Он должен быть просторным – ведь здесь мы проживем всю нашу жизнь», – все время повторял он.

В январе 1867 года дом был закончен, и мы переселились туда.

Я помню каждый его кирпич, каждую планку и до сих пор помню запах известки и свежего дерева в сырых, холодных комнатах.

Пришла зима с сильными морозами, снег с каждым днем становился все глубже. Отец со старшими братьями отправлялся каждый день в лес рубить дрова. Мы же, младшие ребята, вчетвером оставались дома и играли в мастерской. Это была большая комната в северо-восточной части дома; она была предназначена главным образом для столярных работ, но здесь же мы научились, как обращаться с кожей, стеклом и металлом. Это была наша школа ручного труда. Мы всегда сами мастерили все, что нам было нужно для наших игр и занятий.

И как бы я хотел сейчас иметь некоторые из этих вещей, сделанных детскими руками, и особенно мою резьбу по дереву с изображением птиц и зверей!


* * *

В первое же лето на ферме я научился читать. Хорошо помню, с каким восторгом я прочел первую строчку в газете и с какой гордостью сказал своему сопернику Джо Блекуэлу, что я часто читаю газету. Но Джонни совсем не удивился, а только с пренебрежением сказал:

– Ну тебя, это неправда!

После этого мы с ним так сильно подрались, что нас пришлось разнимать.

Ученье давалось мне легко, и все учителя хвалили меня и говорили моим родителям, что я самый способный мальчик в школе.

В школу мы отправлялись ежедневно в восемь часов. Нам давали с собой завтрак, и почему-то он всегда был одним и тем же – сандвич с мясом, сандвич с джемом и крутое яйцо. В конце концов я возненавидел все это на всю жизнь.

Наше путешествие в школу не обходилось без приключений. Нам обычно попадались навстречу стада коров и овец, в которых всегда были быки и бараны. Мы особенно боялись баранов, потому что они часто нападали на нас, и как только, бывало, увидим стадо, отбегали на самый край дороги, чтобы дать ему пройти, или же прятались за изгородь.

Если вы думаете, что коровы – это просто коровы, вы ошибаетесь: коровы на нашей ферме были совершенно особенные. Я был в восторге, когда в первый раз встретил Дженни, нашу буренку, со сломанным рогом, – я сразу увидел в ней героиню моих будущих рассказов, ту самую, которая забодала собаку.

Потом у нас была еще Черри, большая красно-бурая корова. Она давала очень много молока, и у нее была телочка Салли. Была корова Звездочка – мы назвали ее так из-за белого пятнышка на лбу.

За свою жизнь я видел много коров, были у меня и свои, которых я сам доил, но ни одна из них не запечатлелась в моей памяти так живо и ярко, как те, за которыми я ухаживал в детстве.

У каждого из нас, малышей, была корова, о которой он должен был заботиться. Наши обязанности состояли в следующем. Утром в восемь часов мы должны были отвязать свою корову и выпустить ее на скотный двор. И если, как это обычно бывало, она шла к колонке, мы должны были накачать достаточно воды, чтобы хорошо напоить ее. Зимой это было трудным делом – вода часто замерзала в колонке, и нам приходилось долго трудиться и отбивать лед, прежде чем напоить свою питомицу.

После того как мы выгоняли своих коров, надо было почистить стойло и ясли. Отходы соломы из яслей шли на подстилку, а в ясли клали свежую солому. Вечером мы загоняли коров на ночь.

Все это как будто нетрудно сделать, но зима была суровая, а мы были плохо обуты и одеты, и не проходило дня, чтобы я не страдал от мучительной боли в окоченевших пальцах и не отмораживал себе нос и уши.


* * *

Долго-долго тянулась эта зима. В марте наконец пришел настоящий весенний день – сияло солнце, всюду таял снег, и небо было ярко-ярко синее.

Маленькая птичка прилетела на тополь около нашего дома и тихо запела. Кто-то из старших мальчиков сказал, что это синяя птица. Мне показалось, что я видел ее синюю спинку. Снова и снова пела она свою нежную песенку.

Не знаю почему, но я вдруг разрыдался. Я был взволнован этой песней до глубины души. С тех пор каждый год я ждал свою синюю птичку и с ней весну.

Скоро весна завладела землей. В небесах и в лесу распевали и перекликались птицы, на пригорках шумели бурные ручейки.

В лесу появились какие-то маленькие цветочки. Мы их назвали «крапинками».

Я очень хорошо помню, как в один из этих весенних дней я нашел птенчика маленькой коричневой птички – ее гнездо было свито на самой земле, у ручья. Много лет спустя я узнал, что это был певчий воробей.

Мы пробовали сами устраивать гнезда на земле, подражая птичьим, и ждали маленьких гостей. Но увы, напрасны были наши ожидания: все эти маленькие гнездышки на земле оставались пустыми.

Проще было дело с курами. Нам, детям, было поручено собирать куриные яйца. Чтобы легче найти, где несутся наши куры, мы устраивали им гнезда где-нибудь в укромном уголке и там обычно находили яйца.

Наш сарай был сложен из бревен и покрыт огромной соломенной крышей; эта крыша была излюбленным местом несушек, а значит – чудесным местом для нашей охоты за яйцами.

А кроме того, здесь можно было уединиться от всего мира и мечтать в одиночестве.

Как-то раз я лежал, вытянувшись на спине и смотрел вверх. Огромные облака, словно высеченные из белого камня, плавно передвигались надо мной, порой заслоняя лазурь неба. Порой они сталкивались бесшумно, потом расходились в стороны, и тогда открывалась бездонная синева.

И вдруг на этом великолепном фоне я увидел очертания двух чудесных птиц, ко мне донеслись издалека трубные звуки их голосов. Это были белые журавли – самые изящные создания из всего пернатого царства.

Торжественные, волнующие звуки их трубных голосов до сих пор отдаются эхом в моем сердце. Чего бы я не отдал, чтобы услышать их сейчас так, как я слышал тогда, и увидеть их теми юными глазами!

Но увы, я теперь стар, и волшебная птица исчезла, исчезла навсегда.


* * *

С весной наступала новая пора в нашей жизни, и, хотя мы все помогали в хозяйстве, это не мешало нашим детским похождениям, мы находили много птичьих гнезд и радовались каждой новой находке, особенно я – для меня это были сокровища. Вспоминая теперь свои детские переживания, я должен сказать, что гнезда с яйцами доставляли нам больше радости, чем гнезда с птенцами.

Только немногих птиц мы знали по именам: красногрудого дрозда, ворону, ястреба, сову, дятла, куропатку, голубую горихвостку, колибри. А как мне хотелось знать больше! Всем своим существом я жаждал этих знаний. Но у нас не было книг, и мы не знали никого, кто бы мог помочь нам в этом отношении.

Интересно, мучаются ли так и другие мальчики, как мучился я, когда становился в тупик перед неразгаданной загадкой. Когда я видел новую птицу, у меня захватывало дыхание и, казалось, волосы шевелились на голове, а когда птица улетала, оставив меня снова в неведении, я горевал, словно потерял близкого друга.

Наконец, я узнал, что у некоего Чарли Фолея, хозяина скобяной лавки, есть птичьи чучела. Долго мне пришлось уговаривать родных, прежде чем я попал в город и встретился с этим замечательным человеком. Взволнованный, я прошел молча в его комнату через скобяную лавку, а там по стенам на деревянных полочках я увидел сорок или пятьдесят птичьих чучел.

Чарли Фолей мало говорил со мной, потому что с ним был его товарищ, охотник, и они беседовали о собаках.

Но он мне назвал кардинала, лесную утку, голубого журавля, чайку, черную ласточку.

В комнате Чарли Фолея мне удалось разгадать одну загадку. Однажды в лесу мой брат выстрелил в сову. Птица упала с подбитым крылом, и мы ее принесли домой. Я хорошо запомнил ее желтые глаза и пушистые перья, помнил, как она шипела и щелкала клювом, когда я смотрел на нее издалека. Нам сказали, что это очень опасная птица. Я узнал ее среди чучел Чарли Фолея. Это была ястребиная сова – одно из самых безобидных созданий, которое обитает в темных лесах.

Названия птиц и их внешний облик глубоко запечатлелись в моей памяти. Как я хотел бы знать, жив ли еще Чарли Фолей и знает ли он, сколько радости доставил мне в тот день!


* * *

К нам часто заходил старый охотник Чарлз Пиль. Он мог часами сидеть у огня и говорить о старине.

Как я любил слушать его рассказы! Сколько медведей и оленей убил он! Что за ужасные чудовища были медведи в то время! И какой храбрый охотник был Пиль! Каждое его слово было откровением для меня, и я ужасно огорчался, когда на самой середине героического рассказа отец напоминал мне, что пора ложиться спать. Я уходил медленно-медленно, боясь рассердить отца, и ловил каждое слово этих чудесных рассказов. Я не сомневался, что медведей в те времена здесь были целые миллионы, а волков еще больше.

Однажды вечером, когда я ложился спать весь под впечатлением этих волнующих рассказов, я вдруг увидел при свете догорающей печки совсем близко около моей кровати голову волка. Я весь похолодел от страха. Волк в моей комнате! Я чувствовал, как волосы стали дыбом на моей голове. Но потом, немного придя в себя, я стал качать головой из стороны в сторону и обнаружил, что голова волка была всего лишь тенью на стене от моей головы и складок ватного одеяла, которое я надвинул на лицо. О своих страхах я никому не рассказывал до сегодняшнего дня.

Я никогда не терял случая побывать у Пиля. У него была очень большая семья – семнадцать детей. Мне было хорошо у них.

Там всегда было много интересного: шкурка енота, прибитая на стене сарая, пара оленьих рогов на гребне крыши.

Я с волнением выслушивал рассказы о набегах рыси на курятник, где среди кур расхаживал красавец павлин.

Однажды весной у охотника Пиля вороны высидели птенцов в ящике, прибитом на черном ходу. Я очень любил кормить этих воронят. Они никогда не отказывались от еды и готовы были проглотить мой палец вместе с лакомым кусочком.

Как-то раз одна из девочек сказала:

– Возьми к себе домой одного малыша.

Я с восторгом принял этот подарок. Всю дорогу я гладил и ласкал вороненка. Дома я посадил его в просторную клетку и кормил каждые полчаса.

На следующее утро я встал очень рано, чтобы досыта накормить своего крикливого питомца перед уходом в школу.

Весь день мои мысли летели к нему. Без минуты опаздания, ровно в четыре часа, я был дома. Я подбежал к клетке – на дне ее лежал мертвый вороненок. Слезы хлынули из моих глаз, и я не мог их остановить.

Вороненок умер от голода – его нужно было кормить каждый час, потому что в этом возрасте он очень быстро растет и требует много пищи.

Я рыдал и долго не мог успокоиться. Кузина Мери утешала меня и приговаривала:

– Почему же, почему же ты мне ничего не сказал? Я бы накормила его.

Никогда не забуду одного дня моего детства. Мы гнали коров с пастбища со старшим братом Джорджем и соседом Джимом Паркером. Пара ворон пролетала над нами. И вдруг с небольшого деревца сорвалась маленькая птичка, оглашая воздух пронзительным воинственным криком. Она кинулась сначала на одну, потом на другую ворону. Те бросились стремительно в сторону и улетели в лес.

– Кто это? – спросил я.

– Это королевская птица, – ответил брат. – Она заклюет любую птицу.

– Королевская птица! – прошептал я в волнении.

Она жила до сих пор только в моих мечтах. Я думал, что это очень редкая птица дальних стран. Теперь я увидел ее собственными глазами у нас – она стала для меня реальностью. Она жила и сражалась с нашими воронами. Это было потрясающее, необычайное открытие.

С этого дня маленькая героическая птичка завладела моими мыслями. Я всегда преклонялся перед героями и включил ее в мой список «знатных». С каждым годом я узнавал все больше и больше о ней, и, когда мне было шестнадцать лет, я написал героическую поэму «Королевская птица». Она была напечатана в 1879 году. Это было началом моей писательской деятельности.


* * *

Четыре года мы прожили на ферме среди лесов. На восток лес тянулся непрерывным массивом, и я не видел там ни просек, ни полян – только один дремучий лес. Мне казалось, что этот лес тянется до конца света.

Потом наступила большая перемена в нашей жизни. Отец не справился с фермерским хозяйством, и старшие братья один за другим занялись другой работой.

А однажды мать сказала, что мы скоро переедем жить в город Торонто. Я отыскал этот город на карте в школе и сказал своим товарищам, что мы теперь будем жить в городе «Оронто».

12 апреля 1870 года мы распрощались с нашей фермой и сели в поезд на вокзале в городе Линдсее. Мы ехали в Торонто.

Глава III
ПРИРОДА В ГОРОДЕ

Когда мы покинули нашу ферму и переехали жить в город Торонто, мне казалось, что я навсегда оторвался от природы. Но мечты с неудержимой силой снова и снова уносили меня в любимый мир. В памяти оживали дремучие леса, населенные птицами, и маленькая комнатка Чарли Фолея с белыми стенами, на которых висело шесть полочек с чучелами птиц. Я мечтал, что когда-нибудь и у меня будет такая же комната с такими же полочками и на каждой из них будет стоять по чучелу.

Но чучела не сделаешь, не поймав птицы. Я стал расставлять сети, западни и пускать свои стрелы из лука.

Досадно бывало, когда поймаешь или увидишь незнакомую птичку и не знаешь и не можешь догадаться, как она называется, и ни от кого не узнаешь ее имени. Зато облик каждой птицы, которую я видел вблизи, долго жил в моей памяти.

На одной из улиц города мне посчастливилось найти мастерскую чучел, и я часами простаивал перед ее окном, прижавшись носом к стеклу, и любовался птицами.

Вскоре на этой же улице открылась еще одна мастерская чучел. На ее витрине было выставлено много птиц, и, к радости моей, под некоторыми из птичьих чучел были прибиты дощечки с названиями.

У брата моего товарища в застекленном ящике стояло чучело золотокрылого дятла – трофея его охоты. Юноша иногда пускал меня к себе в комнату и подробно рассказывал, как он подстрелил дятла. Я молча любовался красивым чучелом и жадно слушал его рассказы. Один раз я заметил на пустыре птицу величиной с дрозда. Оперение ее было пепельно-серого цвета, с бронзово-желтым отливом на спине и голове.

Что это была за птица? Я так и не узнал тогда, несмотря на все старания. Но она была так хороша и так отчетливо запечатлелась в памяти, что десять лет спустя я узнал ее на иллюстрации одной орнитологической книги. Это был красный щур в своем первом оперении. Но в то время у меня не было ни одной книги об американских птицах, и я не знал даже, что такие книги существуют. Вся литература, которая мне попадалась с руки или о которой я слыхал, была посвящена птицам Великобритании, и я блуждал, как в потемках, пробуя изучать птиц, которых видел вокруг себя.

В библиотеке моего отца было два толстых тома под названием «Иллюстрированный музей живой природы». Две страницы пояснительного текста следовали за каждыми двумя страницами иллюстраций. Я снова и снова рассматривал, читал и перечитывал эти книги и все-таки всегда закрывал их с чувством разочарования – все эти красивые звери и птицы были не наши и жили где-то далеко за морем.

Моим любимым занятием было устройство птичьих домиков. Я мастерил ящики размером 6 х 8 х 10 дюймов и прибивал их к шесту, а потом прикреплял на крыше дома или сарая. И ко мне прилетали белогрудые ласточки, голубые горихвостки, домашние крапивники, черные ласточки и вили свои гнезда в моих домиках.

За нашим домом в Торонто был длинный ряд деревянных навесов, сараев, куч хвороста и тянулся фруктовый сад. Сюда прилетало много птиц из леса. За ними охотились кошки – домашние, полудикие и совсем дикие.

Кошки ютились в стогах сена, под полом сараев и конюшен. Мы с братьями часто наблюдали издалека, как целые выводки котят грелись на солнце. Но стоило нам подойти поближе, как котята в испуге бросались в свое логовище, и мы легко узнавали, где они живут.

Как-то раз мне захотелось половить диких котят, и я устроил незатейливую ловушку из веревки, завязанной петлей и туго натянутой поперек входа в их жилище. Целое утро прослонялись мы с братьями в ожидании. Вот наконец котята вышли, чтобы погреться на солнышке. Мы бросились на них, а они, конечно, помчались домой. Один из котят, тигровой масти, попал в нашу ловушку. Веревка крепко прищемила его за задние лапки. Мы очень обрадовались нашей удачной охоте и думали, что добыча достанется нам без труда. Но мы ошиблись. Котенок визжал и рвался изо всех сил. Вдруг он прыгнул на старшего брата и одним ударом маленькой лапки оставил четыре глубокие раны на его руке. Потом он набросился на другого брата. Что нам было делать? Мы перерезали веревку и пустили котенка на все четыре стороны.

Прошло немного времени, и я задумал дать представление под названием «Дикий Запад». Для этого представления мне необходим был зверинец.

Наш кот Рыжий Билли – большой, оранжевого цвета, с коричневыми, точно у леопарда, пятнами на спине, – мне казалось, очень подходил для нашего зверинца. Его нам подарил наш сосед шесть месяцев назад еще совсем маленьким котенком. Билли рос быстро, с каждым днем становился все сильнее. За последнее время он редко сидел дома по ночам, а все больше бродил с дикими кошками.

Я решил поймать Билли, разукрасить ему черными, как у тигра, полосами морду, уши и хвост, а также обвести черной краской пятна на спине. Тогда я мог бы его назвать Буола-Буола – дикая кошка.

Но сначала нужно было смастерить клетку. Я взял ящик, вырезал отверстие и подвесил дверцы с задней стороны, а с передней устроил решетку из толстой проволоки. «Из такой клетки ему не уйти», – с гордостью подумал я.

Билли не дичился меня, приходил на мой зов и охотно ел мясо из моих рук. Во время одной из кормежек я обхватил его руками под живот и за шею и потащил к клетке. Если бы вы знали, как он разжирел! Он втрое увеличился в весе за последние два месяца. Билли сильно упирался. Я старался уговорить его, гладил толстую морду и все приговаривал: «Мой славный котик, мой славный котик!»

Вот наконец и клетка. Я втолкнул Билли через открытую дверцу и плотно ее захлопнул.

Билли сейчас же почуял мое предательство. Рыча, он кинулся на решетку. Мне казалось, что она удержит любого зверя, но разъяренный Билли нажал на нее с такой силой, что решетка не выдержала – тонкая проволока соскользнула, образовалось большое отверстие, и мой Билли выскочил как угорелый. Он никогда больше не приходил к нам в дом и совсем перестал доверять человеку. Время от времени нам случалось видеть его, но только издали – Рыжий Билли, красавец кот, теперь все время бродил со своей стаей диких кошек.


* * *

У нас развелось много крыс, несмотря на то что при доме всегда было несколько кошек. Хорошо помню, как крысы убегали от нас целыми стайками, когда вечером с фонарем в руках мы подходили к сараю. Мы часто вспоминали маленького терьера Снапа, нашего верного защитника от крыс, когда мы жили на ферме. Каждую ночь он выходил на охоту и каждое утро победоносно являлся с огромной бурой крысой в зубах.

«Как бы это поймать одну крысу? – задумался я.

На рынке можно было достать крысоловки двух или трех видов. Но для этого прежде всего нужны были деньги, да и кроме того, все они убивали, а мне нужна было ловушка, которая оставляла бы крысу невредимой. В конце концов я сам стал мастерить крысоловку. В дне бочонка из-под гвоздей я вырезал продолговатое отверстие размером 2 х 8 дюймов и заградил его решеткой из толстой проволоки. В противоположном конце бочонка должна была быть сооружена главная часть ловушки. Задача была нелегкой. От толстой дюймовой доски я отрезал кусок величиной в 20 х 14 дюймов и посредине, на расстоянии четырех дюймов от продольного конца, вырезал круглую трехдюймовую дыру. Внутри по ее окружности я насадил дюжину толстых проволок в полудюйме друг от друга. Каждая из этих проволок была длиной в десять дюймов и заострена на конце. Своими острыми концами проволоки были обращены внутри бочонка. Таким образом, получился тоннель, который постепенно сужался. Доска прикрывала бочонок, как крышка, чтобы легко было открывать ловушку. Для приманки я припас несколько кусочков мяса, и моя ловушка была целиком оборудована. Я поставил ее под навес, где каждую ночь собиралась масса крыс.

На следующее утро, когда мы садились за стол к завтраку, отец спросил меня довольно многозначительно:

– Что это за животное у тебя в том бочонке, сынок?

Меня сразу бросило в жар. Я побежал к навесу. Там, неистово грызя железную решетку, сидела огромная бурая крыса. Моя ловушка удалась на славу! И пока я, не отрывая глаз, рассматривал своего разъяренного пленника, у меня возник вопрос: «Что же нам делать с крысой?» Конечно, ничего не стоило убить ее в бочонке, но этого мне не хотелось.

– Ты бы отнес свою крысу к доктору Уильяму Броди, – посоветовал мне товарищ, – он все время просит, чтобы ему приносили живой корм для гремучих змей – они у него в яме живут.

– Чудесно! Я так и сделаю, это будет интересно – как на арене боя в Риме во времена Нерона.

Итак, я покатил свой бочонок с крысой к дому, где жил доктор Броди.

Броди был зубным врачом. Свое дело он не любил, и немудрено, что оно у него не ладилось. Естествознание же увлекало его. Птицы, звери, пресмыкающиеся, цветы и всякие растения – все, что летало, ползало, росло среди дикой природы, поглощало его внимание. В городе он слыл за чудака, и злые языки говорили, что Броди любит своих гремучих змей больше всего на свете.

Когда доктор увидел мою крысу, у него глаза заблестели от радости. Он хотел уже было пустить ее в террариум к змеям, но потом вдруг остановился – слишком беспокойно вела себя крыса и все грызла, грызла и грызла железную решетку ловушки.

– Почем знать, кто из них возьмет верх? Легко может случиться, что гремучие змеи, вместо того чтобы полакомиться крысой, станут ее жертвой.

И старик пустил крысу в ящик, где валялся старый сапог.

Крыса покружилась немного по ящику, потом заметила сапог и шмыгнула в него. Из дырки показался хвост.

– Она может обидеть моих милочек, – сказал чудак старик, схватив крысу за хвост. – Этого я не допущу.

Броди взял старые щипцы из своего зубоврачебного кабинета и выдернул и крысы четыре резца – ее главное орудие борьбы. После этого он пустил крысу в большую четырехугольную яму, где жили гремучие змеи.

Мы подошли к самому краю ямы и следили с напряжением, не отрывая глаз.

Крыса забилась в самый темный угол ямы и глядела то в одну, то в другую сторону, видимо стараясь оценить своих врагов.

Гремучие змеи свернулись в клубок, как только услышали топот лап и воинственное урчание крысы. Но крыса – это корм, а змеи были голодны.

И вот четыре великана высоко подняли головы, высунули языки и поползли вперед плавными, медлительными движениями. Они наступали полукругом, медленно, но упорно, все ближе и ближе продвигаясь к добыче.

Тихое урчание было единственным ответом забившейся в угол крысы. Из беззубого рта сочилась кровь, но глаза горели воинственным блеском.

Играя в воздухе тонкими языками, змеи ползли и ползли. Вся насторожившись, крыса следила за ними, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Она не тронулась с места, пока змеи не подошли так близко, что могли схватить ее.

Тогда крыса прыгнула. И четыре змеи отпрянули, как одна. Высокими прыжками крыса перебралась в другой угол ямы.

Снова змеи построились полукругом и поползли к своей добыче, подняв головы и размахивая высунутыми языками.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю