Текст книги "Не торопись домой"

Автор книги: Эрнест Маринин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Эрнест Маринин
Не торопись домой

– Юрис Якобович! – наконец заговорил Казарян, тщательно умостившись в кресле.

– Слушаю вас, Альберт Тамразович, – так же корректно и торжественно отозвался Альтманис и сдвинул брови.

Обычно Тамразович врывался в кабинет пулей, прямо с порога вопил: «Юра, дорогой!» и тут же начинал выкладывать жалобы и предложения. Но если уж начинаются китайские церемонии, жди беды. Предохранительный клапан залип, пар не стравливается, давление растет, и когда наконец рванет – полетят клочки по закоулочкам. Так, кажется, это формулируется в русском фольклоре.

– Сотрудник капитан, я пришел доложить, что задание экспедиции под угрозой срыва, – Казарян выговаривал каждое слово медленно и четко.

Альтманис сделал вид, что не понимает:

– Сотрудник Казарян, вы меня удивляете. Межзвездный инерционный привод испытан успешно. Система альфы Центавра обследована, открыты двенадцать планет, все изучены дистанционными методами и зондами, на семи побывали комплексные исследовательские группы. Собрана необходимая информация и образцы. Выявлено, что четвертая планета Альфы-Б, названная по вашему предложению Вивида, имеет пригодные для кислородно-углеродной жизни условия и даже некоторую растительность. Все члены экипажа и экспедиции живы и здоровы. Смешанный коллектив из представителей различных государств вполне сработался, психологическая обстановка на борту удовлетворительная. «Кентавр» сохраняет полностью работоспособное состояние и успешно стартовал в сторону Земли. Так о каком же срыве задания идет речь?

– Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь! – В глазах Казаряна засверкали искры, в голосе прорезался кавказский акцент, почти стершийся за годы полета. – Я говорю об астрономических наблюдениях и прежде всего об астрометрии!

«Все, теперь не остановишь. Теперь он сорок минут будет рассказывать, что уточнение координат небесных светил, их истинных скоростей и прочей небесной бухгалтерии важнее всего на свете».

Альтманис вздохнул:

– Алик, дорогой, я с удовольствием буду тебя слушать, только чаю налью, ладно? А то в глотке что-то сухо, а в желудке зябко. А потом ты мне все-все расскажешь: и о постоянной Хаббла, и о красном смещении, и о Большом Взрыве, и о масштабе Вселенной… А я буду слушать, раскрыв глаза и отвалив челюсть, как будто первый раз в жизни – ты ведь так красиво рассказываешь. Можно, я тебя буду звать Шехерезад Тамразович?

Казарян задергался в кресле и побагровел:

– Сотрудник капитан, извольте не отшучиваться! Я никогда еще не был так серьезен! Что вы мне тут расписываете успехи экспедиции! Подумаешь, обследовали звездную систему! Нашли инопланетный саксаул! А кому от того тепло или холодно? Испытали межзвездный привод! Твой нахальный друг Ваня его прекрасно испытал, когда гонял спутник с орбиты на орбиту, чтобы привлечь внимание. Как хулиган… А дальше мы просто проверяли арифметику, умеем ли считать! Бестактно задавать природе вопросы, ответы на которые прекрасно известны!

Альтманис нахмурился:

– Алик, не надо принижать чужую работу.

– Юра! Все чужие работы уже сделаны! Осталась только моя – самая главная!

Альтманис истово закивал головой:

– Совершенно верно, моя– самая главная.

– А что, твоя самая главная? Ты ж понимаешь, то же мне отец командир, первый после Бога! Психологическая обстановка на борту, понимаешь, благополучная! Вах, а почему ей не быть благополучной? Отбирали интеллигентных людей, проверяли на совместимость, тренировали. Воспитанных, между прочим… Кроме хулигана Вани, – пробурчал Казарян напоследок умильным тоном – так говорят о шкодливом, но любимом щенке.

Альтманис глубоко вздохнул и сделался серьезным:

– Альберто, ты попал в самое яблочко. Да, меня тревожит психологическая обстановка на борту. Сегодня она благополучная, пока люди при деле – заканчивают обработку собранных материалов. А что будет завтра? Они же одуреют от безделья!

– Так дай же мне людей, у меня работы через голову, а рук не хватает!

– Тамразович, только не нагоняй на меня страхов. Ты свою работу уже тоже сделал: все возможные параллаксы уточнил сто сорок тысяч раз, постоянную Хаббла ниспроверг и даже между делом в полтора раза увеличил Вселенную.

Казарян вскочил и забегал по каюте, подпрыгивая и зависая в воздухе, – все-таки Ванин привод давал недостаточное ускорение, маловата гравитация…

– В полтора, да? А может, в один и четыре или один и семь?

– А какая разница?

– Что?! Опять тебе рассказывать?

– Не надо опять.

– Юра, дорогой! Великие открытия начинаются после шестого знака! Точность, понимаешь, точность – вот главное в нашем деле! Астрофизики радуются, если у них расчеты расходятся с наблюдениями не больше, чем на три порядка – это что, точность?! Юра, мне надо набирать статистику, пока мы далеко от Земли, пока база для параллактических замеров самая большая! Через год я уже потеряю один знак! А Иван забрал людей! Тебе известно, чем они так срочно занимаются, а?

Альтманису не было известно, это его беспокоило, но Ваня от ответа уклонялся, говорил: «Прости, кэп, сюрприз делаем». – «Такой сюрприз, что важнее задания и плановой работы?» – «В сто раз! Куда там той работе-нудоте!» – «И долго вы свой сюрприз делать будете?» – «Не-е, уже скоро, уже вот-вот…»

– Альберт, ты знаешь Ивана. Конечно, ему нужен цирковой эффект, но пустяками он не занимается.

«Да уж – закон сохранения импульса опрокинул! Без этого Товстокорого Вани сидели бы мы сейчас на орбитальной станции и мечтали, как через тысячу лет умные потомки полетят к звездам…»

– Так я тебе скажу, Юрис Якобович! Он делает вечный двигатель! Или философский камень! А у меня стоит работа!

«Ох, не дай бог, и вправду Иван затеял вечный двигатель. Не жалко, пусть бы игрался, он одним инерцоидом отработал все долги перед человечеством. Но это можно там, на Земле, где кроме него есть еще три миллиарда работников. А тут, где всех штыков двадцать одна персона, отсутствие пяти человек грозит осложнениями.

И все же Казарян прав, хотя забывает о главном. Ну да, он астроном, а не физик (хотя, конечно, лучшего физика в экипаже нет). Но голова у него не туда нацелена. Его беспокоит масштаб и модель Вселенной – важный вопрос, но не самый главный. А самый – это теория фундаментального поля. Или единого, не в названии дело. Чтобы доказать ее или опровергнуть, нужны астрометрические данные, причем с самой большей точностью…

Ну что ж, а если так – надо все отложить и дать Казаряну людей. По крайней мере на ближайшие полгода, пока мы еще близко от Альфы и каждый лишний замер позволяет существенно повысить точность общего результата. Да, так».

– Хорошо, Альберт Тамразович. Философский камень – это действительно никуда не годится. Где я ему тут возьму печень василиска и веревку самоубийцы? Не печалься, иди себе с богом. А на пятнадцать часов соберем руководителей групп.

Первым пришел Виктор Глебов, руководитель геологов, за ним – Казарян и тут же старший биолог Бойченко. Трудно было назвать его руководителем группы, всех подчиненных у него была аж одна Валентина, микробиолог, врач и жена. Последним ввалился главный инженер («чиф») Ваня Товстокорый – грязный, небритый и с комком ветоши в руках.

– Надолго? – спросил он прямо с порога.

– Садись. И все садитесь.

Сам Альтманис остался стоять, только сжал пальцами обеих рук спинку кресла. Наконец расселись, замолчали.

– Предлагаю с восьми утра завтрашнего дня организовать непрерывную круглосуточную работу на астрометрических измерениях. Силами всех групп, – подчеркнул капитан. – В каждую смену должны работать не менее пяти человек.

– Как понимать слово «предлагаю»? – поинтересовался Бойченко.

– Как вежливую форму приказа, – ровным голосом ответил Альтманис.

– Что, международный астрометрический год? – саркастическим тоном спросил Товстокорый.

– Нет, полугодие.

– Ни хрена себе! А на кой нам такое мероприятие?

– Причиной такого решения явилась угроза срыва плана астрометрических исследований.

Когда Альтманис сдерживался, речь его приобретала явно выраженный канцелярский характер.

– А что за спешка? Звезды, что ли, разбегутся? Восемь лет еще лететь, успеем намерить.

– Иван Сергеевич, тебе прекрасно известно назначение наших исследований в области астрометрии. Начальный и конечный этапы полета наиболее благоприятны для параллактических замеров.

– Состояние биологических образцов вынуждает настаивать на безотлагательном проведении намеченных работ, – вмешался Бойченко. – У растений начинается период бурного размножения. Прошу не распространять приказ на нашу группу.

– Я подумаю. Могу согласиться, если в течение полугода биологи будут исполнять обязанности кока. Обсудите этот вариант.

– Во-во! – загоготал Иван. – Обсуди, Леха, обсуди. Тебе твоя группа устроит вариант!

– Я думаю, Валентина Тарасовна согласится, – заметил Альтманис. – В особенности, если Алексей Яковлевич передаст ей, что я, высоко ценя ее искусство, прошу от имени всего экипажа… Так, Виктор Михайлович, что-то вашего голоса не слышно?

– А что мне говорить? Я, конечно, не в восторге, но у меня образцы не размножаются, могут и потерпеть…

– Благодарю вас… Иван, ну что ты подскакиваешь, как крышка на чайнике? Говори, только по делу.

– Значит так, сотрудники. Мы пока не хотели поднимать шум, но раз так поворачивается… Делаем мы одну штуку. И получается. Модель работала хорошо. А сейчас заканчиваем переоборудование одного из посадочных ботов… В общем, через месяц можем быть дома. На Земле.

Альтманис сильнее сжал пальцы на спинке кресла.

«Та-ак… Значит, не Ньютон, не Майер, а Эйнштейн. Прощай, наука физика. Пустите-ка Ивана Сергеича…»

– Ваня… Ты уж давай подробнее. После инерцоида я поверю всему, что ты скажешь, но как-то хочется детальнее, все же интересно узнать, как ты собираешься с Эйнштейном управиться.

– Чего ж собираюсь? Уже управились. Только не с Эйнштейном, он чего ж, у него все правильно. И не мы, а ТФП – теория фундаментального поля. Вы ж помните… ну, неважно… в общем, есть в ТФП вариант частицы, лишенной внешне проявляемых свойств: заряда, спина, момента, массы. Всех, в общем. И частицу можно довести до такого дивного состояния воздействием того самого фундаментального поля. А оно, кстати, на некотором расстоянии от частицы проявляется как обычное электромагнитное поле. В общем, я поморочил голову Саше Литвину… ну, он посчитал, вроде вышло. Еще там один частный случай выскочил, когда масса зануляется, а заряд – нет…

– Так это же!.. – у Глебова перехватило дух.

– Во-во. Тело массы не имеет, а целостность сохраняет за счет электрических сил… Ну, решили попробовать…

– И на ком же попробовали? – в голосе Альтманиса прорезались ледяные торосы.

– Та ни-и, ну чего ж сразу на ком-то… Сперва на буйке. Смонтировали на нем генератор, включили – и толкнули в сторону Альфы. Ну да, это когда к ней летели и еще сто восемнадцать световых суток оставалось… Автоматику наладили, чтоб буек возле Альфы затормозился и начал передавать сигналы… Ну, получилось, вот Альберт Тамразович нам этот сигнал поймал…

– Па-а-адажди, дорогой! – вскочил Казарян. Кавказский акцент у него вскипел и запузырился. – Ты же, уважаемый, мерзавец такой, мне сказал, что надо ловить сигналы автоматического зонда, запущенного тобой лично двадцать лет назад!

– Так я ж не знал, получится или нет, вот и наврал про зонд. Та и не так уж наврал – я и вправду отправил зонд с приводом от тарахтелки. Только не к Центавру, а на Сириус. Он еще не долетел.

– Ладно, об этом потом, а когда же пришел сигнал?

– Через сто шестьдесят два дня.

– Па-а-адажди, дай посчитаю!

– Та мы ж сами тогда и посчитали. Примерно в двенадцать раз быстрее света.

– А как остановили буек? – поинтересовался Глебов.

– Когда до Альфы мало осталось, фотореле, настроенное на определенную освещенность, включило тормоз – посадочную фару – и сразу выключило генератор. Он немного инерционный, пока в фаре нить нагревалась, он еще не все частицы вернул в норму, а только несколько штук, наверно… в общем, столько, что реакция светового потока фары погасила их инерцию. А потом уже вся масса восстановилась.

– Ну, это вам просто повезло, что так подгадали! – восхитился Глебов.

– Ну чего же повезло, мы считали, – возразил Иван.

– Так. Вроде ясно, – подытожил Альтманис и с усилием разжал пальцы. – А сейчас вы переделываете посадочный бот, правильно? Что ж не весь корабль?

– Ну, все же риск есть. И потом «Кентавр» очень большой. На такой генератор у нас материалов не хватит, мы считали…

– Так. Сколько времени требуется для окончания работ по переоборудованию бота?

– Думаем за неделю управиться.

– Добро. Неделю даю. Так. Альберт Тамразович, вам пока выделяю в помощь всех геологов и одного штурмана.

– Только не Тимохина!

– Почему? – удивился Альтманис. – Он же грамотный вычислитель!

– Вычислитель! Программу мы и без него набрать можем! Понимаешь, он считает, как штурман. А нам это не годится, это грубо. Параллакс, понимаешь? Это же не счисление… Дайте Кима.

– Хорошо. Итого шесть человек. Рекомендую разбиться на две смены и работать по двенадцать часов. В следующий раз соберемся, когда инженеры доложат о готовности. До испытания переоборудованного бота прошу никому ничего не сообщать. Все.

Альтманис включил обзорный экран. Правую часть его занимало созвездие Кассиопеи – чуть растянутое дубль-вэ, четко различимое среди неярких соседей. А левее Кассиопеи, в шаге от зигзагообразного рисунка созвездия, светилась спокойным светом большая звезда, не знакомая земным наблюдателем. Здесь, в экспедиции, для нее придумали название – аз Кассиопеи. Солнце… Стоило глянуть на эту звезду, и душу охватывало странное смятение. Упорядоченный строй мыслей сменялся бурным вихрем эмоций и образов, щемящих и тревожащих. Он ощущал, как из спокойного, здравомыслящего, рационального человека превращается в переполненное чувствами и полуосознанными стремлениями существо.

«Не годится. Это на Земле, на рыбалке, можно жить чувствами и полуосознанными стремлениями и ощущать себя свободной личностью. А здесь нет и быть не может свободных личностей. Здесь есть система Звездная экспедиция и есть ее разумные функциональные элементы. И капитан – тоже функциональный элемент, может, даже главный. В экипаже нет заурядных людей. Многие превосходят капитана – кто по уму, кто по талантам, не говоря уже о физических данных: силе, выносливости, красоте, наконец. А у меня одно преимущество – организованность. Наверное, именно ею и определяется моя функциональная пригодность. Я никогда не изобрел бы инерцоид, как Иван, не написал симфонию, как астрофизик Игорь Рыжков, или живописный шедевр, как жена Игоря Элеонора, геологиня… Надо наконец с ней побеседовать. Мягко и ненавязчиво объяснить, чтоб оставила в покое Глебова. Конечно, Ольга у Глебова красавица, да и ему самому не так просто заморочить голову. Но, с другой стороны, в этой чертовой Элеоноре столько огня и этого… шарма. Да и напора, как в бульдозере. Не хватает мне только любовных коллизий на борту. Обязательно поговорить. А она сразу обязательно послушается… Ха-ха. Впрочем, если они все завтра засядут за астрометрию по двенадцать часов в сутки, тут им будет не до коллизий.

Ох, скучно живу, только мне и разбираться с чужими любовями, забот у меня мало… Один Ваня чего стоит. Изобретатель чертов! Говорит, за неделю сделает. Значит, так и будет. Допустим, еще неделю они потратят на испытания. Тут предсказывать сложно, но раз делает Иван, то должны испытания пройти успешно. И что дальше?»

Альтманис глубоко и надолго задумался.

Ирина Потоцкая из астрогруппы искала капитана по всему кораблю. Казарян послал ее согласовать список смен. «Все видел, все чувствовал этот Казарян… Мог сам пойти со списком, мог вообще не согласовывать. Нашел повод, чтобы лишний раз послать меня к Альтманису… – Ирина остановилась, опустила голову и покраснела. Но потом закусила губу и выпрямилась. – Ну и пусть! Пусть видят, пусть знают. Чувство – не позор. Любить – мое право. Моя радость, моя беда. Я ведь не навязываюсь силой, а остальное никого не касается…»

Капитана нигде не было. Ирина заглядывала во все двери подряд. Мимо холла она сперва проскочила, потому что в такое время там всегда было пусто, но все же вернулась, приоткрыла дверь – и увидела темный силуэт на фоне обзорного экрана. Удивилась, обрадовалась, но потом присмотрелась – и замерла. Так необычна была фигура Альтманиса – склоненная голова, ладонь правой руки прикрывает глаза, пальцы левой охватили правый локоть, – так это было непохоже на всегда собранного, волевого капитана, что Ирина не решилась подойти.

Медленно и бесшумно она закрыла дверь. Ей очень хотелось обнять его, погладить по голове, как ребенка, но она тоже все понимала и чувствовала. Человек должен сам преодолеть минуту слабости – чтобы не потерять уважения к себе. Чтобы не ощущать стыд и вину перед тем, кто оказался рядом. Чтобы не быть ему ничем обязанным…

Инженеры справились за неделю. Посадочный бот «Кентавр-3», густо опутанный толстыми медными решетками, выглядел дико и непривычно. В носовой части у него был установлен второй отражатель с радиатором системы охлаждения.

– Зачем второй отражатель? – спросил Альтманис.

– Тормозной. Вообще инфракрасный привод лучше – срабатывает плавнее. Потеря времени тут уже не важна, зато можно очень точно синхронизировать генератор, обнуляющий массу, с приводом. Ладно, кэп, пробовать будем?

– Будем, Ваня.

– Полетишь со мной?

– Побуду здесь с тобой. Сначала пусть полетает без людей.

– Так там же нет автоматики!

– Так сделайте. И еще загрузите биообъекты, установите съемочную аппаратуру…

– Та зачем оно все?

– Чтобы знать, что сверхсветовой полет не повредит людям.

– Та не повредит…

– Иван, я очень ценю твою интуицию, но здесь надо быть уверенным.

– А я уверен. Ну чего он кому-то повредит, мне ведь не повредил?

Альтманис закашлялся. Страшно захотелось выпить водки. Господи, вот уж действительно мерзавец этот Иван, вот хулиган…

– Летал, значит?

– Та… разок всего, на полчаса. Надо ж было проверить монтаж!

– Ладно. Полетим теперь вдвоем.

– Может, и Марию возьмем? Сильно просится…

– Иван… Ты с твоей Марией вместе… – он с чувством произнес что-то не по-русски, потом перевел дух и некоторое время молчал, постукивая пальцами по раме иллюминатора. – Ладно. Бери Марию, бери деда Виноградова, бери Шуру с женой… Грудных младенцев у вас там не найдется, чтобы взять в испытательный полет?

Иван подавленно молчал.

Капитан его хорошо понимал: «Приказ он, конечно, выполнит, но для Марии приказ – не аргумент. Тем более, кто приказывает – Юрис, еще с Большого Зеркала друг, свой парень… Ничего, иногда полезно напоминать женам, что есть вещи серьезнее, чем их желания».

Полет был скучноват. Когда включился генератор, довольно противно загудело, волосы наэлектризовались и встали дыбом, а часы остановились. Потом Иван отключил носовой отражатель. Прошло несколько секунд, пока остыл радиатор. В течение этого времени «Кентавр» все заметнее отставал от бота, а потом, когда носовой отражатель перестал излучать, корабль на экране мгновенно сжался в светящуюся точку и исчез. И все звезды исчезли, и впереди, и сзади. Только на боковых экранах изредка посверкивало. Минут через пять Иван отключил кормовой радиатор и снова включил передний. А потом, в какой-то момент, который он высчитал, как показалось Альтманису, на пальцах, перекинул тумблер генератора. Гудение смолкло. На экране вновь возникли звезды.

Иван кинулся к спектрографу, нацелил его на Солнце, пощелкал кнопками калькулятора.

– Вот что мне не нравится, так это остаточная скорость после выхода – больше ста километров в секунду! Сколько ж еще тормозить потом! Час летишь на самолете, три часа едешь на автобусе…

– Ничего, для первого раза сойдет. Давай радиосигнал.

Иван взял микрофон, откашлялся и заговорил:

– Алло, «Кентавр», алло… Говорит Товстокорый. Даю настройку: раз, два, три… Слушай, Юрис, а чего им говорить?

– Стихи читай.

– Э-э… «Бразды пушистые вздымая, летит кибитка удалая…» О! Я получше придумал! Маша, ты меня слышишь? Привет тебе из черных глубин космоса от Юриса Якобовича и от твоего благоверного супружника, с наилучшими пожеланиями, в чем и расписуюсь… Раз, два, три, раз, два, три, конец связи.

– Ох, Иван, – вздохнул Альтманис, – не дай бог тебе еще что-то изобрести, совсем в детство впадешь…

– Та ну… какая ж разница, что говорить? Сигнал – и все. А Марии приятно. Она ж там дуется, что мы ее не взяли…

«Человеческий фактор», – снова вздохнул Альтманис и велел отправляться обратно.

Они вернулись на «Кентавр» через полчаса после старта. Сигнал пришел через сутки. Это значило, что бот летел как минимум в сто раз быстрее света. Точнее посчитать не удалось – ни одни часы на боте после включения генератора не шли. Альтманиса это очень тревожило: какая навигация без счета времени? Но Иван с Шурой энтузиазма не теряли и тут же взялись собирать какую-то чертовню с короткоживущими изотопами.

Среди экипажа уже вовсю ходили слухи, так что на следующий день Альтманис собрал всех в кают-компании. Начал он без предисловий:

– Сотрудники! На борту «Кентавра» изобретен, построен на базе посадочного бота номер три и испытан космический корабль, скорость которого в сто раз превышает скорость света. Авторы – Товстокорый и Литвин. Скорость переоборудованного бота позволяет достичь солнечной системы за тридцать дней. Поэтому запасы продовольствия, воды и кислорода могут быть совсем невелики. Таким образом, через месяц весь экипаж может быть дома, на Земле.

В зале стало тихо. Те, кто знал, ждали реакции остальных. Те, кто не знал, еще не переварили. Наконец прозвучал нерешительный вопрос:

– Капитан, сегодня ж вроде не первое апреля?

– Нет, – отвечал Альтманис без капли юмора, – сегодня восьмое июля по бортовому календарю. Я понимаю, что вы еще не восприняли полностью эту новость, тем более не оценили и не обдумали. Заверяю вас, это не шутка, не розыгрыш, а совершенно серьезная информация. Прошу вас, Иван Сергеевич и Александр Борисович, описать технические основы и принцип работы корабля.

Иван выпихнул вперед Шуру Литвина и тот, смущаясь и время от времени сбиваясь на формулы, объяснил суть. Потом Товстокорый, сияя горделивым румянцем, описал историю создания опытного образца, из коей следовало, что если б не великолепные теоретические познания Литвина, не золотые руки Виноградова, не знания и умения прекрасных инженеров Инны и Марии, так ничего бы и не было; впрочем, он сам, Ваня Товстокорый, тоже кой-чего значит. С большим юмором, хоть и без больших подробностей, он рассказал об испытаниях.

Потом Казарян сухо изложил методику и результаты оценки скорости бота.

Детали создают убедительность. Теперь уже все верили, все понимали, о чем идет речь, и с трудом сдерживали восторг. Принято считать, что официальные собрания – не место для эмоций. Но тут вскочил Анвар Караев из геологической группы и заорал:

– Ну чего мы сидим, чего мы молчим, а? Ведь это же – ура!

Его крик подействовал, как спущенный предохранитель. Люди вскакивали с мест, кричали, целовались, несколько раз кидались качать инженеров… Потом немного успокоились, и тут женщины набросились на Машу Товстокорую и Инну Ртищеву: как это они столько времени знали и молчали?!

Ирина Потоцкая, стоя сбоку у стены, не отрывала глаз от капитана. Он сидел спокойно, слегка улыбался, но было в его лице что-то такое грустное, что у Ирины перехватило дыхание и сжалось сердце. Вдруг она поняла, что сказано далеко не все, что все гораздо сложнее – и для капитана, которого не радует близкое возвращение, и для нее, – ведь на Земле она уже не сможет быть рядом с ним, если не… Но, может быть, на Земле он перестанет быть командиром и станет просто человеком?

Тем временем Иван Товстокорый высвободился и, перекрывая гвалт, гаркнул:

– Тихо, хлопцы!

Шагнул к Альтманису и, сияя улыбкой, спросил:

– Так что, Юрис Якобович, когда стартуем?

В кают-компании стало тихо. Все повернулись к капитану.

А он ответил не сразу, будто подбирал слова:

– Полагаю, сначала надо выяснить, кто решит лететь.

– То есть как? – удивленно спросил Рыжков. – Вы же сказали, что в боте поместятся все…

– Верно. Но вопрос в том, могут ли все покинуть корабль.

Они еще не понимали. Альтманис продолжил:

– Да, мы имеем техническую возможность через месяц вернуться на Землю. Домой. Но имеем ли мы на это право? Вынужден напомнить, что экспедиция имела ряд заданий, из которых выполнены не все. В частности, далеки от завершения астрометрические наблюдения, результаты которых необходимы для уточнения масштаба Вселенной и для однозначного выбора ее модели.

– Капитан! – в голосе Товстокорого появилась напряженность. – А разве немедленно известить человечество о возможности путешествовать быстрее света менее важно? За десять лет, которые мы сэкономим, можно будет облететь половину Галактики и собрать сколько хошь астрометрических данных… не говоря уже об остальном!

– Я думаю, Иван Сергеевич, что ты преувеличиваешь. Да, нужно скорее сообщить людям и представить опытный образец. Но от него до реальных галактических кораблей еще очень далеко. То, что вы собрали – работоспособная модель, но не более. Нужна автоматика, нужны рациональные излучатели, принципиально иные энергетические установки, совершенно новые методы контроля и средства навигации. Нужны серьезные эксперименты – мы не знаем, как поведет себя ваша система вблизи тяготеющих тел и в мощных электромагнитных полях. Наконец, неясно, как повлияет существование без массы и движение со сверхсветовой скоростью на человеческий организм. Да, мы с тобой попробовали и субъективно как будто все нормально. А как это отразится, к примеру, на тонких механизмах передачи наследственной информации? Даже в одном-единственном полете отсюда до Земли столько риска, что я не задумываясь запретил бы его… Кстати, – он поискал глазами биологов, – Алексей Яковлевич, скажите, можно ли в наших условиях провести хотя бы простейшие генетические пробы?

– Да, Юрис Якобович, конечно! Это можно сделать очень быстро, у нас есть чистые колонии кишечной палочки, есть гетерозиготные дрозофилы разных линий. Надеюсь, через два месяца я смогу определенно сказать…

– Ничего себе, два месяца! – возмущенно выкрикнул кто-то.

– Быстрее не выйдет, у дрозофил поколения сменяются через две недели, а чтобы выловить рецессивные аллели, нужно не меньше трех поколений…

– А если ограничиться пробами на бактериях?

– Бактерии слишком просты… и наблюдать их неудобно… Конечно, с ними будет намного быстрее, но мы можем просто не заметить мутаций…

Альтманис поднялся:

– Так. Сотрудник Бойченко, прошу подготовить биообъекты для экспериментального полета. За два часа справитесь?

– Да.

– Хорошо. Иван Сергеевич, получаешь у Алексея Яковлевича контейнеры с образцами, инструктаж – и немедленно совершаешь вылет. В одиночку. С собой никого не брать.

– Простите, Юрис Якобович… – приподнялся Бойченко.

– Повторяю: никого. Это – приказ. Дальше. До окончания биоэксперимента инженеры должны подготовить необходимые запасы, материалы и имущество из расчета трехмесячного полета на семнадцать человек. Сотрудникам других групп приготовить к отправке все собранные материалы. Астрономам изготовить и упаковать копии снимков, спектрограмм и расчетов; начиная с этого момента все результаты наблюдений дублировать и готовить к отправке. Так. Гюльчехра Азизовна, – Альтманис повернулся к сидевшей справа Караевой, – вы как палеонтолог имеете определенные познания в биологии, так? Прошу помочь нашим биологам. Нужно получить заключение через семь суток. Все прочие сотрудники работают с астрономами.

– А как же подготовка к отправке? – вскочил Бойченко.

– В личное время. Ну и в паузах, если таковые случатся… Альберт Тамразович, надеюсь, вы сможете загрузить всех людей и использовать их наиболее рационально?

– Не беспокойтесь, уважаемый Юрис Якобович. – Улыбка Казаряна была многообещающей.

– Юрис, – спросил Глебов, – а почему именно семнадцать человек?

– Минимальный состав дежурной смены – два человека: пилот и инженер. Нужно иметь хотя бы две смены. Одним из пилотов, естественно, буду я. – Он опустил голову, сложил руки за спиной и прошелся по залу. Потом снова повернулся к экипажу и заговорил, но теперь голос его как-то изменился – стал мягче и, может быть, взволнованнее. – Я хорошо понимаю чувства, которые сейчас испытывает каждый. Да, всем хотелось бы вернуться домой на восемь лет раньше, несмотря на риск, связанный со сверхсветовым полетом. Но что поделаешь? Сейчас не шестнадцатый век, а мы не моряки с каравелл и галеонов. Для них главное было найти дорогу к новым землям и привезти оттуда добычу. А мы – ученые. Наша добыча – знания. У нас есть задание… Результаты астрометрии не менее важны, чем добыча геологов и биологов. А когда-нибудь они могут стать жизненно важными для всего человечества… Но я не чувствую морального права лишить вас всех нормальной, полной жизни человека Земли… – Он снова отвернулся. Долго смотрел на экран, как глядит иногда человек в окно, за которым темная дождливая ночь. Наконец добавил, не поворачиваясь: – Я не буду решать ни за кого. Пусть никто не чувствует себя связанным. Решайте каждый за себя. Времени на обдумывание – неделя. За эту неделю пусть каждый придет ко мне и скажет о своем решении. Все. Все свободны.

Иван принял один за другим контейнеры, которые подавала ему Валя Бойченко, махнул ей рукой и задраил люк. Включил инерцоид, отвел бот от «Кентавра», тщательно развернул на строго параллельный курс и щелкнул тумблером генератора. Он уже немного привык к внешним эффектам сверхсветового полета, которые не захватывали теперь все внимание и не отвлекали от мыслей…

«Чертов Юрис вывернул все дюже как-то коряво и несимпатично, хотя как всегда прав. Начальство и жена всегда правы… Вот же паразит, так все испортить! Какую штуку сделали, а он – задание, человечество… Тоже мне, большое дело – постоянная Хаббла! Та кого она печет? Ну пускай пятьдесят, или семьдесят, или триста, хоть и три – какая кому разница?! Та ладно, положим, есть разница. Пятьдесят или семьдесят – то один черт… Триста – значит, ни черта мы с Земли не можем мерить и, значит, ни черта не знаем надежно. А если, не дай бог, три, плюс если правда про старение фотонов, значит, галактики вообще не разбегаются, а сбегаются… Будь оно проклято, это ж страх подумать, что тут начнется, как они посбегаются!

Ладно, то с самого начала было понятно, что Юрис прав. Вопрос, кого оставить. Ну, деда забрать – пусть напоследок поживет на Земле как человек. Само собой, оставлять надо мужа с женой. А тогда – кто больше заслужил, если по-честному, Шура или я? Идея моя, от начала до конца. Зато теория его – не теория, допустим, но все расчеты. Сделал бы я без расчетов? Может, и сделал когда-то, только не скоро – пока режимы поймаешь наугад… А для чего сообщать на Землю? Чтоб скорее начать освоение галактики. А для этого сперва наладить испытания и производство. Пробьет Шура? Ни черта. Не тот он человек. А посчитать? Он, конечно, быстрее всех посчитает. Но если эту штуку показать в работе, любой грамотный посчитает. Само собой, Шуре они все в подметки не годятся, ну так возьмут числом… Так выходит, лететь надо мне. Только как это сказать Шуре? Инка на голову встанет. А Мария? Что она скажет?…»