Текст книги "Сорвать банк"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 5

В вестибюле отеля «Апач» я нашел свободное кресло, сел, вытащил из кармана письмо, которое вручила мне Хелен Фрамли, и, прежде чем прочитать, со всех сторон его осмотрел.

Написано оно было на хорошей бумаге, но сам листок – необычного формата. На верхнем его обрезе маленькие неровности, почти незаметные, если только не искать специально. От бумаги исходил слабый запах духов. Что за духи, определить я не смог. В почерке – неразборчивая угловатость.

«Дорогая Хелен Фрамли!

Я благодарна тебе за письмо, но все это теперь бесполезно. Я не могу выйти замуж. Это будет нечестно по отношению к нему. То, что ты предлагаешь, немыслимо. Я не подхожу. Прощай.

Корла Бурк».

Я еще раз осмотрел конверт. Авиа. С маркой. Адрес до востребования написан той же рукой, что и само письмо. Кто-то, видно, в почтовом отделении перечеркнул его и написал улицу и номер квартиры Хелен.

Я вложил письмо обратно в конверт, положил в боковой карман. Передумал, снова вытащил письмо из конверта, положил его во внутренний карман пиджака, а сам конверт оставил в наружном боковом.

Вооруженный, таким образом, до зубов, я зашагал к отелю «Сал-Сагев».

Берта сразу закричала:

– Чем это ты занимался, Дональд?!

– Работал.

– Ты опять дрался! Больше ты ничего не умеешь?.. Вот, возьми одежную щетку. Нет, расскажи сперва, что ты обнаружил.

– Улики.

– Ах, улики? Ну тогда не будь столь загадочен, чертенок. Расскажи мне про улики.

– Я узнал, что эта девушка помешана на игральных автоматах. Что мне оставалось? Либо слоняться вокруг ее дома до трех или четырех утра, ожидая, когда она вернется, либо пойти и разыскать ее в игральных залах...

– Ну, ты ведь не обязан играть сам.

– Если там не играешь, то привлекаешь к себе внимание.

– Иди прямо вперед и черт с ним, с этим вниманием. Кому какое дело? В конце концов, дружок, мы заняты деланием денег для агентства и вовсе не должны потрафлять вкусам в Лас-Вегасе, штат Невада. Кстати, я надеюсь, ты не подумал хоть на мгновение, что включишь свой проигрыш в счет издержек?

– Не включу.

– Что же произошло?

– Драка.

– Можешь мне не говорить. Твои сражения написаны на твоей физиономии.

– Неужели так плохо?

– Ужасно!

Я подошел к большому, во весь рост, зеркалу. Впрочем, стол перед ним был сдвинут в сторону, и можно было разглядеть свое изображение и от противоположной стены. На столе лежала вторая шоколадка Берты, все еще завернутая в серебряную фольгу.

...М-да, костюм частного детектива прилично запылился, а физиономия представляла собой нечто странно сдвинутое набок.

– Из-за чего же произошла драка?

– Первая – потому что кое-кто решил, что я жульничаю, занимаюсь рэкетом.

– И ты с честью из нее вышел?

– Нет. Меня арестовали.

– Я так и думала. Ну а потом?

– Я навестил девушку... А где, кстати, Уайтвелл?

– Должен появиться здесь с минуты на минуту. Он получил телеграмму. Его сын направляется сюда, и Уайтвелл ждет его.

– Откуда?

– Из Лос-Анджелеса.

– Самолетом?

– Нет. На машине... У них произошло что-то непредвиденное в делах, и Филипп взял с собой ближайшего помощника отца, того, кто работал с ним многие годы.

– Филипп знает, чем занимается его отец здесь?

– Не думаю, но, видимо, отец собирается посвятить сына в свою тайну.

– Ты имеешь в виду, что Уайтвелл собирается рассказать ему о нас и о цели нашего пребывания здесь?

– Я думаю, собирается... Дональд, не правда ли, он очень милый человек?

– Угу.

– Весьма внимательный. И у него отменный вкус.

– Угу.

– Он вдовец, и я нисколько не удивлюсь, если окажется, что он немножко одинок. Не то чтобы он думал о женитьбе. Он слишком высоко ставит свою независимость, но он не до конца самостоятелен. Что-то в нем есть от ребенка. Все мужчины таковы. Они любят, чтобы с ними нянчились, особенно когда дела не ладятся.

– Угу.

– Дональд Лэм, ты меня слушаешь?

– Угу... Да, конечно, Берта.

– Тогда внеси хоть какой-нибудь вклад в разговор вместо этого идиотского мычания.

– Ты хочешь, чтобы я с тобой согласился?

– Я знаю сама, что мистер Уайтвелл приятный мужчина, но тебе следовало бы добавить что-нибудь к тому, что я говорю.

– Я бы не смог. Никто бы не смог.

Ее губы вытянулись в узкую прямую линию.

– Иногда ты, чертенок, вызываешь во мне ненависть. Ты понимаешь – ненависть к себе!

– Разве ты не собираешься съесть свою шоколадку?

– Можешь забрать ее себе.

– Мне не хочется... А что случилось, почему она осталась в живых?

– Не знаю. От той, первой, у меня началось нечто вроде сердцебиения... Ты пообедал, дружок?

– Нет. Я был занят.

– Так вот, мистер Уайтвелл предложил, чтобы мы пообедали все вместе, если ты вернешься к этому времени, конечно. Он сказал, – Берта позволила своему рту расплыться в некое подобие улыбки, по-моему, довольно глупой, – что хочет представить мне своего сына. Мистер Уайтвелл озабочен его душевным состоянием.

– Прекрасно.

Послышался стук в дверь.

– Открой ее, дружок.

Я открыл дверь. На пороге стоял Уайтвелл. Немного позади – юноша, явно его сын. Тот же высокий лоб, длинный прямой нос, красиво очерченный рот. В глазах отца плясал веселый огонек. В глазах сына, того же цвета, ни искорки. Они принадлежали человеку, который бредет по жизни, не получая от этого никакого удовольствия. Филипп был не один. За его спиной стоял мужчина лет сорока, лысый, толстый, по сложению напоминающий гризли. На лице написана полная компетентность в делах собственных и Уайтвелла. Уайтвелл начал обряд знакомства:

– Филипп, это – Дональд Лэм. Мистер Лэм, это мой сын, Филипп Уайтвелл.

Высокий юноша слегка наклонил голову, протянул мне руку и вежливо, без всякого жара пожал мою.

– Очень приятно познакомиться с вами. Прошу вас войти, – пригласил я.

Отец продолжил обряд:

– Миссис Кул, позвольте представить моего сына Филиппа. Филипп, это та дама, о которой я тебе рассказывал.

– Миссис Кул, очень рад с вами познакомиться. Отец очень много о вас рассказывал.

Толстяк, о котором, казалось, все позабыли, улыбнулся, протянул мне руку и сказал:

– Меня зовут Эндикотт.

– Лэм, – ответил я.

Мы пожали друг другу руки. Уайтвелл резко обернулся:

– О, извините! И позвольте представить вам, миссис Кул, Пола Эндикотта. Он проработал со мной многие годы. Истинный мозг нашей фирмы. Я... я, видите ли, только получаю прибыль и плачу налог. Пол делает все остальное.

Эндикотт ухмыльнулся добродушной усмешкой мужчины, который силен, здоров как бык и у которого достаточно здравого смысла и деловых возможностей, чтобы не позволять себе волноваться в любом случае.

Берта расплылась в улыбке. Внимательная хозяйка, она позвонила по телефону в ресторан и заказала напитки в номер.

Уайтвелл сказал мне:

– Когда я узнал, что приезжает мой сын, я предложил миссис Кул вместе пообедать. Вы осматривали город?

– Да, мистер Уайтвелл.

– Что-нибудь... обнаружили?

– Кое-что.

– И есть сведения о мисс Фрамли?

– Да.

– Вы с ней говорили?

– Да.

Уайтвелл-старший какое-то время смотрел на меня так, будто я сообщил ему нечто невероятное. Затем произнес с легким смешком:

– Видите ли, я полностью посвятил Филиппа в свои секреты. Филипп знает, что миссис Кул руководит детективным агентством и оно занимается выяснением того, что произошло с Корлой Бурк. Он осведомлен также о вашей роли в этом предприятии, так что если вы обнаружили что-нибудь похожее на путеводную нить, вы не должны скрывать это от него.

Я вытащил из кармана конверт, показал его молодому Уайтвеллу и спросил:

– Это ее почерк?

Он нетерпеливо выхватил у меня конверт, уставился на него, не согнав, правда, с лица отсутствующего вида.

– Это ее почерк.

В свою очередь Уайтвелл-старший тоже схватил конверт.

– Вы были правы, миссис Кул, – сказал он, – мистер Лэм шустро работает.

– Я же вам говорила.

Уайтвелл запустил пальцы в конверт. На лице его появилось озабоченное выражение.

– Разве там не было письма? – спросил он.

– Думаю, что было.

– Вот оно, несомненно, дало бы нам ключ.

Я согласно кивнул.

– Где же сейчас это письмо?

– У мисс Фрамли его нет.

– У нее его нет?

– Нет.

– Что же она с ним сделала?

Я пожал плечами.

– Она помнит его содержание?

– Пока не знаю.

– Почему это не знаешь? Разве ты с ней не разговаривал? – вмешалась Берта Кул.

– Да, но ее дружку не понравился мой образ действий. Он использовал меня как боксерскую грушу.

– Ты и выглядишь как многократно битая боксерская груша.

– Мы добьемся его ареста, – сказал Уайтвелл.

– Это не понадобится. Когда он наносил на мою физиономию последние мастерские мазки, вмешался полицейский. Правда, и ему перепало. Он выглядит так же, как и я.

Берта Кул и Уайтвелл обменялись взглядами.

– Что ж, – сказал Уайтвелл, – вы можете еще раз добраться до мисс Фрамли и выяснить, что там было в письме.

– Да, но лучше пусть ветер немного поутихнет.

Берта хмурилась. Что-то ее тревожило, ставило в тупик. Она отверзла уста:

– Знаешь что, Дональд, иди-ка в свой номер и надень чистую рубашку. У тебя есть с собой другой костюм?

– Нет.

– Ладно, тогда попытайся этот привести в порядок.

Вслед за Бертой отверз уста – неожиданно для меня – Эндикотт:

– Артур, похоже, у нас появилось время отправить несколько телеграмм. Филипп, тебе тоже лучше пойти с нами. Вы нас извините, миссис Кул?

Большую часть пыли мне все же удалось выбить из моего пиджака, но галстук был совершенно порван, а воротник рубашки оказался мятым и грязным. Я надел свежую рубашку, хитроумно повязал галстук, приложил смоченное в холодной воде полотенце к лицу и держал его до тех пор, пока желвак немного не уменьшился. Причесавшись, я вернулся в номер Берты первым из всех джентльменов, недавно его покинувших.

– Дональд, я вижу в первый раз, что ты трусишь... Не то чтобы Берта тебя упрекала, дружок, нет. Но иначе я не могу себе объяснить, почему ты не гоняешься за тем письмом.

Я вытащил письмо из внутреннего кармана и вручил ей.

– Что это?

– Письмо Корлы Бурк.

– Где ты его взял?

– У Хелен Фрамли.

– Значит, ты солгал Уайтвеллу?

– Нет. Я не сказал ему, что у меня его нет. Я сказал, что у мисс Фрамли его нет. Его у нее и нет, раз она отдала его мне.

Берта усиленно заморгала своими глазками-бусинками.

– Читай.

Берта прочла письмо и подняла глаза.

– Не понимаю. Зачем скрывать его от нашего клиента?

– А то письмо, которое написал Уайтвелл, у тебя?

– То, что ты дал мне?

– Да.

– У меня. А что?

– Давай-ка взглянем на него.

Берта нетерпеливо воскликнула:

– Нет, лучше заняться немедленно этой Бурк.

– Я полагаю, что мы можем больше узнать о нашем деле, если взглянем на письмо Уайтвелла.

– Мы его уже знаем!

– Посмотрим еще раз, – настаивал я, – оно написано на обтрепанной бумаге очень высокого качества, с водяными знаками. Обрати внимание на размеры листка. Взгляни... Этот листок – часть фирменного бланка. Кто-то острым ножом разрезал бланк.

Берта заморгала еще быстрей. Спустя мгновение сказала:

– Начинаю, кажется, понимать, продолжай, продолжай.

– Уайтвелл, мы знаем, не в восторге от идеи женитьбы сына на Корле Бурк. Он пригласил Корлу в свою контору. Там сделал ей какое-то предложение, которое она приняла... Она согласилась выйти из игры, но при этом хотела спасти свою репутацию. Она собиралась исчезнуть при таких обстоятельствах, которые позволяли бы предполагать, что ее вынудили уехать, что она бежала от какой-то опасности.

– Тогда при чем здесь письмо?

– Письмо... оно все решает... вопрос о нашей оплате. Корла Бурк не знала никакой Хелен Фрамли. Хелен Фрамли не знала никакой Корлы Бурк. Но у Артура Уайтвелла здесь, в Лас-Вегасе, есть друзья. Эти друзья имели возможность осмотреться и найти какую-нибудь девушку, которая сыграла бы роль подсадной утки. Уайтвелл написал ей письмо как дополнительное средство в интриге, как якорь безопасности с наветренной стороны.

– Не могу уразуметь.

– Вспомни, он же отец Филиппа. Он сразу же вмешался... Он не желал смотреть, как его сын страдает... Он получит просто шок, если узнает, что любимая женщина его бросила. Но если Филипп вбил себе в голову, что девушка была похищена или находилась в опасности, а он ей не помог, вот с этим он никогда не справится. Такой нервный стресс способен полностью перечеркнуть его будущее, его карьеру. Очевидно, это и происходит. И отец достаточно проницателен, чтобы это понимать. Вспомни, он – психолог, хоть и психолог-любитель.

– Теперь я тебя понимаю, Дональд. – Берта перестала наконец хлопать глазами. – Он не мог вытащить это письмо из рукава и сказать: «Смотри, сынок, что я нашел». Он должен был спрятать письмо, и так спрятать, чтобы его смогло найти частное сыскное агентство, нанятое им.

– Все верно, Берта. Это письмо показывает, что Корла Бурк уехала по собственному желанию. А Уайтвелл Артур желает, чтоб мы нашли это письмо, и охотно нам за это заплатит. Потом он покажет его Уайтвеллу Филиппу.

– Хорошо, дружок, если он нас водит за нос, мы ему подыграем. Мы будем ходить кругами в поисках письма, вытягивать из него деньги шесть дней, а на седьмой «найдем» письмо и еще получим вознаграждение; тем самым накажем его за то, что он почел нас за простаков. Таков твой план, дружок?

– Не совсем.

– Что же еще?

– Пока что дело складывается следующим образом. Если я сейчас обвиню Уайтвелла в том, что именно он написал письмо и избавился от Корлы Бурк, я никогда не смогу доказать, виновен он или нет.

– Дональд Лэм, ты соображаешь, что говоришь? Уайтвелл А. – наш клиент. Мы не можем его ни в чем обвинять.

– Конечно нет, но если мы утаим письмо на некоторое время, то Уайтвелл А. начнет нажимать разные кнопки, чтобы позаботиться о доставке письма прямо в наши руки. И тогда он вынужден будет раскрыться настолько, что мы сможем поймать его с поличным.

– Зачем?

– Тогда мы наверняка больше узнаем обо всем этом деле.

– Нет, Дональд, – нахмурилась Берта, – ты снова теряешь голову. Ты думаешь о разбитом сердце Корлы Бурк.

– Я бы хотел добиться справедливости для нее. Она противостоит обеспеченному человеку, который, очевидно, использовал против нее шантаж.

– Какой?

– Я не знаю. Пока не знаю. Не думаю, что она польстилась на деньги. Я о другом думаю: Уайтвелл А. – человек того сорта, что способен медленно колесовать другого человека, время от времени отламывая кусочек души от тела. Он будет пытать любого, кто станет у него на пути, не исключаю, что и Уайтвелла Ф.

– Дональд, как ты можешь такое говорить? Артур – милый человек.

– Да, когда ему это выгодно, но безжалостен, когда надо добиваться своей цели.

– Разве не все мы таковы?

Я улыбнулся.

– Некоторые из нас.

– Мне кажется, это злая насмешка.

Я промолчал.

– Открой вон тот чемодан и загляни в карман на «молнии». Его письмо там, – сказала Берта.

Я достал письмо, поднес к свету. Та же бумага. Водяные знаки те же самые. Я совместил оба листка. Письмо Корлы Бурк было без верхней части фирменного бланка, его загнули и отрезали острым ножом. Вот и все.

Берта Кул воскликнула:

– Ну, чтоб мне провалиться!

Я аккуратно спрятал письмо Корлы Бурк в карман.

– Что мы собираемся делать дальше, дружок? – спросила Берта.

– Я хочу проверить Лос-Анджелес. Долго Уайтвелл собирается здесь оставаться?

– Думаю, день или два.

– Ты хочешь провести вечер в Лос-Анджелесе?

– Нет. Берта слегка устала, и ей нравится климат пустыни, дружок.

– Есть поезд в девять двадцать. Я закажу на него билет.

Глава 6

Напитки нисколько не помогли: Филипп Уайтвелл уныло демонстрировал, что его сердце разбито. Артур Уайтвелл продолжал смотреть на меня, как игрок в покер смотрит на человека, который сначала отказывается от прикупа, а потом выкладывает кучу синих фишек на стол[1]1
  Синяя фишка ставится, когда игра идет на крупную сумму.


[Закрыть] . Берта парила над нами, словно голубь мира. Ее старания добиться, чтобы все шло гладко, и выглядеть светской дамой не могли быть вечными, они так же не подходили к ее облику, как и относительно стройный силуэт. Да, Уайтвелл А. каким-то образом сумел, пусть на время, загипнотизировать ее. Берта вдруг осознала себя женщиной.

Оставалось гадать, как эта метаморфоза отразится на ее деловых качествах. Битва новой Берты Кул с прежней, алчной в делах, обещает быть грандиозной.

Что до меня, то я был равно любезен со всеми, охотно обсуждал вопросы политики и вооружения и совсем не желал беседовать о Корле Бурк.

Обед был прекрасный. Наступающий вечер теплым. Вокруг уличных фонарей, жужжа, кружили насекомые. Все двери и окна в ресторане распахнуты настежь. Жители города и даже туристы разгуливали без пиджаков.

Уайтвелл-старший на правах хозяина оплатил счет.

Филипп наклонился ко мне:

– Лэм, я вам полностью доверяю.

– Благодарю.

– Вы разыщете Корлу?

– Мы работаем на вашего отца.

– Но и он хочет, чтобы вы нашли Корлу. Правда, папа?

Уайтвелл ответил:

– Да, Филипп, если мы сумеем добиться этого, в разумных пределах тратя деньги и время.

– Но ты же понимаешь, отец, такое дело не может зависеть от денег. За исчезновением Корлы кроется что-то зловещее, ужасное...

– Ладно, ладно, Филипп, давай не будем обсуждать серьезное дело после обеда. Дадим ему спокойно перевариться.

– Но ты обещаешь мне, что мистер Лэм, то есть миссис Кул и мистер Лэм со всей возможной интенсивностью продолжат поиски?

– Вот это, Филипп, тебе придется оставить на мое усмотрение. – Артур Уайтвелл взглянул на меня. – Лэм, если вы сможете найти то письмо и если оно определенно подтвердит, что Корла уехала добровольно, я думаю, что мы с Филиппом засчитаем вам это как выполнение вашей задачи.

– Но, отец, мы не можем остановиться только на письме и бросить все как есть. Мы должны разыскать Корлу. Мы просто обязаны!

Подошла официантка со сдачей. Уайтвелл дал ей ровно десять процентов чаевых.

– Ты что-то мало ела, Берта. Все в порядке? – спросил я наивно своего шефа.

– Да. Я не чувствую себя проголодавшейся. Аппетит у меня не пропал, но я не ощущаю того волчьего, адского чувства голода, которое ощущала, когда была... тяжелей, чем сейчас.

Уайтвелл Артур обратился к сыну:

– А ты когда-нибудь бывал в игорных домах, Филипп?

– Нет, – ответил тот односложно.

Артур многозначительно посмотрел на Берту.

– Не хотите ли, миссис Кул, присоединиться к нам и сыграть по маленькой или предпочтете отправиться в отель и провести совещание со своим помощником?

– Мы отправимся в отель. – Берта уловила намек.

Было уже около восьми часов. Мы поднялись к Берте в номер. Она заперла дверь.

– Дональд, лучше отдай это письмо мне.

Я посмотрел на свои часы.

– А не считаешь ли ты, что куда лучше позволить мне завершить расследование?

– Расследование чего, Дональд?

– Письма Уайтвелла-старшего.

– Какого черта, Дональд? Что у тебя на уме? И зачем, в конце концов, ты едешь в Лос-Анджелес?

– По разным причинам. Если ты собираешься остаться здесь на какое-то время из-за климата, благоприятствующего здоровью, кому-то следовало бы навестить контору в Лос-Анджелесе.

Она сверкнула своими маленькими глазками.

– Будь ты проклят, Дональд. Тебе нет надобности дурачить вместе с ними и меня. Зачем ты отсюда уезжаешь?

– Просто одно предположение.

Она вздохнула.

– Ладно, упрямый дьяволенок, уезжай на своем чертовом поезде.

– Когда я тебя увижу в Лос-Анджелесе?

– Не знаю. Мне здесь нравится.

– Климат?

– Конечно, климат. Из-за чего бы еще мне торчать в этой дыре?

– Откуда мне знать?

– Давай-ка вали на свой поезд.

– Не вздумай сказать Уайтвеллам, куда я отправился, по крайней мере, пока поезд не отойдет от станции.

– Что же мне им сказать?

– Что я иду по другому следу. Я оставлю записку на конторке: мол, решил съездить в Лос-Анджелес, а ты подожди меня здесь. Я попрошу, чтобы записку доставили в девять тридцать. А если ее не принесут в это время, сама, пожалуйста, позвони вниз и спроси, не оставлял ли я какого-нибудь послания для тебя.

– Мистеру Уайтвеллу все это может не понравиться.

– Верно, – согласился я. – Может не понравиться.

Берта уставилась на меня, пытаясь прочесть мои мысли, потом отвернулась, раздраженно махнув рукой.

Я кинулся в свой номер, уложил легкий саквояж. Считал и считаю целесообразным путешествовать, не таща с собой чего-либо громоздкого. Один легкий чемодан – максимум.

Мне еще оставалось убить полчаса. Я провел эти полчаса за изучением письма и обдумыванием недавних разговоров.

Глава 7

Поезд подали на платформу вовремя. Я поднялся в вагон. До отправки оставалось еще пятнадцать минут. У меня была нижняя полка. Вагоны, слава богу, кондиционированы. На вокзале все еще жарко, а здесь, по контрасту с жаром пустыни, веяло прохладой.

Делать было нечего, я разделся, пока поезд еще стоял у перрона, улегся на свое место, почувствовав себя под одеялом довольно уютно. И погрузился в сон. Даже не заметил, когда поезд тронулся.

В дороге мне приснился сон, будто произошло страшное землетрясение. Железнодорожные рельсы извивались и скручивались, как издыхающие на раскаленной сковороде змеи. Состав прогнулся посередине, крутился на поворотах. Но вагоны не падали, всё катились и катились куда-то...

Чей-то голос продолжал повторять хриплым шепотом: «Девятое нижнее... девятое нижнее... у него девятое нижнее». Тут я осознал, что причиной землетрясения были руки, дергающие за мое одеяло.

Я раскрыл глаза и спросил:

– В чем дело?

– Вас хочет видеть этот джентльмен...

– В чем дело? Кто меня беспокоит? – произнес я, борясь с чувством какой-то нереальности происходящего и растущим негодованием.

– Включите свет! – произнес кто-то, приказывая, очевидно, проводнику.

Я сел на полке. Раздвинул шторы, отделяющие купе от коридора. И увидел в дверях купе лейтенанта Клейншмидта рядом с проводником, одетым в белую куртку, удивленно таращившим глаза.

Вагон медленно набирал скорость. Откуда-то донесся мягкий свисток локомотива. Зеленые шторы – в купе и коридоре – покачивались в такт ходу поезда. Из-за некоторых высовывались головы любопытствующих пассажиров: это я уснул, а они бодрствовали и заинтересовались, почему возник весь этот шум.

– В чем дело, лейтенант?

– Ты возвращаешься, Лэм.

– Куда это?

– В Лас-Вегас.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Не угадал, лейтенант. Я собираюсь прибыть в Лос-Анджелес утром ровно в восемь тридцать.

Он посмотрел на часы.

– Я сел в Иермо в два тридцать, – сказал он, – следующая короткая остановка в Барстоу, в три десять. К этому времени ты должен быть готов сойти с поезда.

– Это что, та форма сотрудничества, которую я получаю в обмен за предоставленную полиции информацию? – спросил я зло.

– Начинай одеваться, Лэм. – И добавил: – Сейчас я для тебя официальное лицо. Имей в виду, пожалуйста.

– Как ты сюда добрался? – спросил я, начиная выпутываться из пижамы.

Гигант Клейншмидт стоял, опершись одним локтем на ребро верхней полки и глядя на меня сверху вниз.

– Самолетом. За поездом идет машина. Мы вернемся и...

Мужской голос с верхней полки спросил раздраженно:

– Почему вы не воспользуетесь телефоном?

– Извините. – Клейншмидт мог быть и вежливым.

Я молча оделся. Закончил собирать вещи. Рука Клейншмидта протянулась и взяла мой саквояж. Мы пошли с ним к мужской уборной.

– Что тебе надо взять с собой, Лэм? – спросил Клейншмидт.

– Зубную щетку, расческу...

– Ладно. Я тут побуду за камердинера.

Я почистил зубы, умылся, причесался и протянул в полуоткрывшуюся дверь руку за рубашкой. Клейншмидт держал ее в своих руках и пристально разглядывал.

Я положил расческу, зубную щетку и зубную пасту обратно в саквояж. Клейншмидт схватился за ручку своей громадной лапищей.

– Я и сам в состоянии его понести, лейтенант, – сказал я.

– Ничего, ничего, пусть побудет у меня.

Подошел проводник.

– Всего через несколько минут прибудем в Барстоу, сэр. Мы остановимся там на секунду-другую. Будьте готовы тотчас спрыгнуть.

Клейншмидт кивнул.

Я курил сигарету.

– Что, собственно, происходит? – поинтересовался я у Клейншмидта.

– Извини, Лэм. Сейчас я ничего не скажу.

– По твоей манере действовать можно подумать, что ты расследуешь дело об убийстве.

Откусить бы себе язык! Выражение лица полицейского гиганта подсказало мне, что я совершил промах.

– Откуда тебе известно, Лэм, что совершено убийство? – громче, чем говорят ночью, спросил страж порядка.

– А что, было убийство?

– Это ты сказал, не я.

– Мы же не идиоты, лейтенант. Я сказал, что ты дергаешься, будто совершено убийство.

– Не совсем точно повторяешь то, что ты сказал.

– Черта с два, лейтенант!

– Сам ведь знаешь, что неточно.

– Сам я знаю, что точно. Такое есть выражение просто-напросто. А ты напрасно дергаешься, нет у тебя никаких причин скрывать от меня, если оно и произошло...

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, пока будем добираться до Лас-Вегаса.

Поезд замедлил ход. Мы прошли через коридор в тамбур. Проводник стоял у выхода, держа ладонь на рычаге подъемной ступеньки. Когда поезд остановился, он поднял рычаг и рывком открыл дверь; спрыгнул со ступенек и замер, уставившись на нас. В рассветном сумраке блестели белки его глаз.

Жалящий воздух пустыни проник в ноздри, вызвал щекотку. Даже в кондиционированном вагоне нельзя избавиться от влажных испарений, выдыхаемых спящими. А холодный сухой воздух снаружи, чистый и острый, вычистил мои легкие со скоростью кинжального удара.

Я протянул проводнику четвертак. Он хотел было взять, но потом отдернул руку и сказал:

– Нет, сэр. Все в порядке, сэр. Я не хочу накликать беду. С добрым утром, сэр!

Я вернул четвертак на прежнее место – в свой карман.

Клейншмидт хохотнул.

Я посмотрел по ходу поезда вперед. Дул ветер. Пар от локомотива относило назад, тут же разрывая в клочья. Клейншмидт шагал впереди с моим саквояжем; он уж точно знал, куда направляется. Маленькое здание станции осталось позади; я взглянул на небо: звезды спокойно себе мерцали, густо утыкав темное полотно, – немигающие, сверкающие, острые белые точки. Так уж в этой пустыне: жара сменяется леденящим холодом.

– Пальто в саквояже? – спросил Клейншмидт.

– Нет. Нет как такового.

– Ладно, в машине будет тепло.

А вон и вправду – припаркованная машина. Из нее выскочил какой-то мужчина, распахнул дверь задней кабины.

Клейншмидт позаботился, чтобы я влез первым, закинул за спину саквояж, пристроился рядом.

– Поехали, – сказал он водителю.

Мы плавно развернулись от железной дороги к автостраде, пересекли мост. Внутри машины было тепло, но ощущалось холодное присутствие звезд; по обеим сторонам от нас, спереди и сзади простиралась пустыня, усиливая ощущение холодной ничтожности.

Я сказал Клейншмидту:

– Прекрасная погода, не правда ли?

– Еще бы.

– В чем дело? Меня обвиняют в каком-то преступлении?

– Ты просто возвращаешься, Лэм, вот и все.

– Если меня ни в чем не обвиняют, у тебя нет никакого права снимать меня с поезда и везти обратно.

– Может быть, оно и так. Но шеф велел мне привезти тебя, и ты вернешься.

– Откуда машина?

– Взял напрокат по дороге. А вон там у меня – самолет.

Похищение, что и говорить, подготовлено и проведено по всем правилам.

– Как бы там ни было, лейтенант, я рад, что мы друзья. А то ведь ты мог бы обидеться и ничего мне не рассказать.

Он рассмеялся. Водитель полуобернулся, потом снова глаза его уставились на дорогу.

Машина взревела, проделала серию скачков по неважной дороге с такой скоростью, что я мог всем телом почувствовать, как трудно живется всем ее пружинам.

Я пристроился в углу и погрузился в размышления. Клейншмидт откусил кончик сигары и закурил. Было тихо. Если не считать свиста холодного ветра да урчания мотора. Несколько раз мы пересекали песчаные барханы, длинные белые щупальца пустыни, принесенные ветром.

Мы были в пути уже около получаса, когда взошла бледная, изрытая оспинами кратеров старая луна, а спустя несколько минут машина замедлила ход.

Квадрат разноцветных огней обозначал периметр летного поля. Водитель сбавил скорость, фарой поискал поворот, нашел его и подъехал к квадрату. Сразу же я услышал рев авиационного двигателя и увидел огоньки, зажегшиеся на самолете.

Клейншмидт сказал водителю:

– Мне нужна расписка, чтобы я мог подтвердить свои расходы.

Водитель взял деньги, выписал квитанцию. Клейншмидт схватил мой саквояж, и мы вышли на холод.

Винт самолета монотонно вращался. Крупный песок хрустел под нашими ногами...

– Меня вышвырнут со службы, если узнают, что я хоть что-то тебе рассказал. Предполагается, что ты вступишь в кабинет шефа, не имея ни малейшего понятия о том, что происходит вокруг и что произойдет с тобой, – буркнул сквозь зубы Клейншмидт.

– Что за строгости! – воскликнул я.

Клейншмидт измерил взглядом расстояние от нас до самолета, замедлил шаг, чтобы не подойти слишком быстро.

– В какое время ты оставил Берту Кул в отеле «Сал-Сагев»? – спросил он.

– Точно не скажу. Но было немногим более восьми.

– Куда ты направился?

– Вниз, в свой номер.

– Что ты там делал?

– Собирался.

– Ты не стал выписываться из отеля?

– Нет. Я оставил это для Берты. Они бы все равно приписали мне еще сутки за номер, а Берта у нас казначей. Она знала, что я уезжаю.

– Ты ни с кем ни о чем не разговаривал в отеле?

– Нет. Собрал саквояж и вышел. Оставил записку для Берты на конторке в номере.

– Этот саквояж – весь твой багаж?

– Да, а в чем дело, в конце концов?

Он – тихо:

– Кое-кто убит. Шеф полагает, что ты можешь иметь к этому убийству какое-то отношение. Не знаю, что заставляет его так думать, но кто-то ему намекнул. Он считает, что это серьезная версия. Но ты не теряй головы. И после того как мы зайдем в самолет, чтоб ни слова.

– Спасибо, лейтенант.

– Да ладно, не за что, – пробормотал он. – Просто продолжай прокручивать в своих мозгах то, что услышал сейчас, и постарайся раздобыть себе алиби.

– На какое время?

– От без десяти девять до отправления поезда.

– Увы, не смогу. Я приехал на вокзал около девяти и сразу сел в вагон.

– Проводник тебя не запомнил?

– Нет. Он с кем-то разговаривал. У меня легкий саквояж, и я вошел по ступенькам вагона без посторонней помощи. Я устал, сразу разделся. Лег.

– Прибереги все это на потом, – произнес Клейншмидт.

Перед самолетом возникла фигура пилота.

– Готово? – спросил Клейншмидт.

– Все в порядке. Прыгайте в самолет.

Мы вскарабкались в низкую кабину одномоторного самолета. Пилот посмотрел на меня с любопытством и спросил:

– Когда-нибудь летали на таких?

– Да.

– В курсе насчет ремня безопасности и прочего?

– Да.

Пилот задернул за собой шторку, двигатель взревел. Колеса несколько раз подпрыгнули, и мы резко набрали высоту, пересекая линию цветных огней внизу. Впереди прорезался описывающий круги луч авиационного маяка. Клейншмидт похлопал меня по колену, приложил палец к губам, поставил мой саквояж так, что тот оказался прижатым его ногой к стенке. Вне моей досягаемости. А раз так, он закрыл глаза и почти сразу начал храпеть.

Я и не думал, что он спит. Нечто вроде ловушки расставил? Чтобы посмотреть, не попытаюсь ли я достать что-нибудь из своего саквояжа. Краем ботинка он упирался в угол саквояжа, так что почувствовал бы сразу, если б я попытался дотронуться до саквояжа.