Текст книги "Отмели Ночи"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Ронин наконец ощутил запах моря. Их окружила тьма прилегающего к порту района, где на улицах было скользко от соленой воды и рыбьей крови, где в серебристом свете луны, выскользнувшей из-за облачного покрова, чернели огромные склады без окон и нависали над узкими переулками, подобно каменным исполинам, окутанным мрачной тайной. Запах моря усилился, и, когда они остановились, Ронину показалось, что он слышит плеск волн о деревянный причал.

Они сошли с повозки и проскользнули в безмолвное черное здание. Ронин закрыл за собой дверь, а Кири шагнула куда-то в кромешную тьму. Он услышал негромкие звуки и мгновение спустя увидел желтый огонек зажженной ею лампы.

Она провела его через комнаты, которых на этом этаже было четыре.

– Это – склад Ллоуэна, – сказала Кири. – Здесь хранятся его товары и здесь же обычно живет его старший закупщик.

– Ллоуэн тоже хонг?

Она рассмеялась.

– О да. Он – владелец маковых полей на севере.

Они зашли в другую комнату.

– Здесь, – тихо проговорила она, – хранятся сладкие сны, которых хватит на десять тысяч жизней. Сны страсти и сны отчаяния.

– Что?

Она вздрогнула.

– Ничего.

Они двинулись дальше.

– Смотри, – сказала она. – Это контора закупщика. Он – посредник между Ллоуэном, подрядчиками по разгрузке-загрузке и кубару. Он руководит ежедневными перевозками и следит за хранением товара. Очень прибыльное место.

– А где он сегодня?

Она с улыбкой повернулась к нему.

– В Тенчо, мой воин. В Тенчо.

* * *

Помещение на втором этаже растянулось почти по всей длине здания. Дальняя стена представляла собой застекленные двери с жалюзи, сквозь которые мерцала манящая ночь.

Слева, почти во всю ширину комнаты, расположилась необъятных размеров кровать со множеством подушек. Справа на деревянном дощатом полу лежали ковры. В дальнем углу виднелся массивный письменный стол. Еще здесь стояли несколько приземистых кресел, сплетенных из прочного гибкого тростника.

Ронин прошел через комнату и толкнул застекленную дверь. Она открылась на широкую террасу.

Под ним раскинулось море, покрытое блестками серебристого лунного света, рассыпавшегося на волнующейся поверхности фейерверком мерцающих искр. Сейчас, ночью, оно было настолько чистым, что казалось дорогой, зовущей в небесные выси, к беспредельным клубящимся берегам. У Ронина захватило дух. Он стоял на террасе и вслушивался в безмолвие, сплетенное из тихого плеска волн возле свай причала, тихого скрипа стоящих на якоре кораблей, шевеления спящих на лодках, рассыпанных на волнах, влажного плюханья рыбы. И эти звуки – уже знакомые и родные – заставили Ронина еще острее ощутить абсолютное отчуждение космоса, нависающего над ним обломками расколотого мира.

Он почувствовал, что Кири приближается к нему сзади, еще до того, как тело ее прикоснулось к его телу. Сквозь шелк струилось тепло ее кожи, отчетливо ощущались очертания ее грудей и бедер, упругих и мягких одновременно. Ронина обдало жаром.

Он повернулся и припал к ее губам. Ее маленький язычок заскользил у него во рту, а вокруг них растекались ночные звуки – нескончаемый плеск, тихое пение кубару, готовившихся к отплытию кораблей с первым лучом рассвета, отдаленные крики на празднике Ламии. Кончиками пальцев Кири провела сверху вниз по его позвонкам.

Она увлекла его в комнату, и морской ветерок провожал их до самой кровати.

Ее волосы хлестали его по лицу, когда он, распахнув ее халат, целовал отливающую матовым светом кожу. Желание его было неистовым, всепоглощающим.

Она застонала. Еще раз. Еще.

И его подхватило потоком.

* * *

Невесомость после напряжения.

Все двери раздвинуты, перед ними опять – море и небо.

– Ты сегодня ходил в Совет.

Ее голос звучал озадаченно.

– Да, во второй половине дня.

– И сражался с зелеными. Глупее трудно и придумать.

– Я был вынужден, – вздохнул он.

– Тебе пришлось убить одного?

– Не одного. Больше.

Она тихо вскрикнула.

Луна скрылась за облаками, и снова пришлось зажечь лампу. Они помолчали, вслушиваясь в тихий плеск волн.

– Теперь они придут за тобой.

– Я не боюсь.

Она водила ладонью по его груди.

– Я не хочу, чтобы ты погиб.

– Тогда я останусь в живых, – со смехом ответил он.

– Зеленых так просто не одолеешь...

– А я и не собирался. Что было, того не вернешь. Сам я лезть на рожон не стану. Но я – воин, и, если зеленые придут за мной, я уничтожу их.

Она смотрела на него непроницаемым взглядом. Ему послышался печальный крик морской птицы.

– Да, – сказала она, помолчав, – я верю, что ты это сделаешь.

И тут же добавила:

– Я даже не представляю, кому еще я могла бы такое сказать.

– Это комплимент?

Она рассмеялась звонким, рассыпчатым смехом. Он нащупал в темноте ее руку, и их пальцы сплелись. Она царапнула его ногтем по ладони.

– Зачем тебе нужно в Совет?

Он рассказал ей все.

– Неужели ты веришь во все эти сказки?

– Верю, Кири.

– Но Годайго...

– Риккагина не было в Тенчо сегодня утром.

Она повернула голову, чтобы лучше его видеть.

– Какая связь между смертью Са и россказнями о каких-то нелюдях, что сражаются с нашими воинами на севере? Мои люди уже разделались с убийцами.

– С убийцами? – тут же переспросил Ронин. – И кто же они?

– Как кто?! Те, кто были с ней последними, это же очевидно. Вот только...

– Кири, ее убили не люди.

Он вдруг почувствовал, что она вся дрожит. Кожа у нее на руках покрылась мурашками. Может быть, из-за того, что усилился ветер и стало заметно прохладнее.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что мне доводилось сражаться с тварью, которая убила ее. Эта тварь убила одного моего друга – точно так же, как и Са.

Она отстранилась от него.

– Я не могу в это поверить. Не могу я поверить и в то, что война, начавшаяся задолго до моего рождения, стала теперь другой.

– И все же я очень тебя прошу: помоги мне встретиться с Советом. Без твоей поддержки я вряд ли туда попаду.

– А почему ты решил, что Совет сможет тебе помочь?

– Это не я решил. Мне подсказал Туолин.

По лицу Кири пробежала тень. Она пожала плечами.

– Не представляю, зачем он это сделал. От Совета тебе никакой пользы не...

Ронин схватил ее за плечи.

– Кири, я должен с ними увидеться!

– Других возможностей нет?

– Никаких.

Она растрепала его волосы.

– Хорошо, мой воин. Завтра ты будешь в палатах Совета.

Он прижал ее к себе и крепко поцеловал, чувствуя, как тает в его объятиях ее гибкое, извивающееся тело. Ее распущенные волосы разметались на ветру. Лампа зашипела и погасла.

Она что-то достала из-под подушки и подняла руку, казавшуюся в полутьме изящной колонной, длинной, белой и стройной. Ее лиловые ногти смотрелись сейчас почти черными, точно запекшаяся кровь. Между большим и указательным пальцами она держала какой-то маленький черный предмет, а между указательным и средним – еще один, точно такой же. Приложив большой и указательный пальцы к губам, она вдохнула, потом протянула руку к Ронину, и с ее губ сорвался манящий зов – таинственный крик морской птицы, одиноко парящей над перекатывающимися волнами. Ее пальцы, прохладные на ощупь, у него на губах.

– Съешь это.

Когда он открыл рот, она спросила:

– Ты веришь мне?

Он промолчал. Что бы он ни ответил, это уже не имело значения.

Тепло, охватившее тело. Трение, точно гладишь атласной перчаткой слоновую кость.

Ее губы, влажные и блестящие, выпевали таинственную молитву, в которой слились звук, движение и форма. Слова оставались призрачной идеей, не имеющей очертаний и не остающейся в памяти, заброшенной в отдаленной пещере яркого света и звериных запахов.

Ветер стих, и воздух сделался неподвижным. Ночная тьма окутала их черным бархатным покрывалом. Атмосфера застыла между тихими вздохами. Ронин лежал, прислушиваясь к плеску волн, мощному и отчетливому, как громовые раскаты, накатывающему на его барабанные перепонки в такт с содроганиями его тела.

И тело его изменилось, наполнившись дивным теплом, экстазом вожделения, растекающимся от ступней по ногам, по промежности, от живота к голове, и в это мгновение сила движущегося над ним тела Кири стала изысканным физическим ощущением. Картины, звуки, прикосновения, вкус и образы на подмостках его рассудка сливались в единое целое, в то время как он воспринимал их раздельно, смакуя каждое впечатление. Время растягивалось перед ним, как бесконечное и сиюминутное общение с новым жизнерадостным другом.

Тоннель.

Он бороздил вздымающиеся моря, стоя на носу могучего корабля, а рядом с ним были воины, готовые к отмщению. Во рту – привкус чего-то сладкого и горячего. Он забрался на высокую изогнутую шею дракона, в виде которого был вырезан нос корабля, воздел над собой длинный меч, что-то крича среди ветра. Он сам был кораблем. Он чувствовал, как тяжелые воды омывают его борта, как нос рассекает волну, бросая дрожащую пену в прозрачный воздух и оставляя за кормой белую водяную пыль. Он был человеком и кораблем. Он был чем-то большим, чем просто корабль и человек.

Он погружался в море, желтое и вздымающееся волнами. Он чувствовал, как ноги его обвивают скользкие чешуйчатые кольца. Он потянулся вниз и с торжеством победителя поднял голову, невыразимо изысканную, с фиолетовыми глазами – глазами Кири, – темными, как морские пучины, с серебристыми искорками в глубине, подобными косяку летучих рыб, с мягкими волосами-водорослями и снежно-белым лицом. Под ним извивались могучие кольца. Верхом на Ламии он уплывал от желтых отмелей шаангсейского моря в невообразимую даль, мимо покрытых соленой пеной рифов, кишащих странной и непонятной жизнью, все дальше и дальше, к великому западному течению, на глубину.

Именно тогда и возник леденящий страх, ощущение присутствия чего-то ужасного, непостижимого. Он взмыл ввысь, словно животное, подхваченное смерчем. Теперь он знал имя этого существа. Из недр его души, пульсирующей раскаленным добела камнем и остающейся неподвижной среди бушующего потока, вызванного странным снадобьем, которое он проглотил, донесся звук: Дольмен. Все его существо раскрылось и настроилось на грядущую встречу. Он уже чувствовал приближение Дольмена. И это было как опустошение. Как уход в небытие. Подобно могучему сверхчеловеку, обозревающему вселенную, он видел обугленные осколки мира, обожженные и безжизненные, разбросанные по просторам космоса огненным вихрем неизмеримой силы. Страх сдавил его сердце черными когтями. Он почувствовал, как сжимается его грудь, пока последние остатки воздуха выходили из его опаленных легких. Он сопротивлялся пришествию темной мощи, ощущая собственное бессилие. Он слышал слово, смысла которого не мог постичь. «Тебя! – ревел Дольмен, сотрясая вселенную. – Тебя! Тебя!»

Ронин закричал и соскочил с кровати. Споткнулся и налетел на стену. Ставни задрожали. Он был весь мокрый. От пота? Или от морской воды?

Кири, обнаженная и восхитительная – слоновая кость и уголь, – подошла к нему и опустилась на корточки рядом.

– Все хорошо, – нежно проговорила она, неправильно истолковав его состояние. – Я забыла, что ты не привык даже к дыму, а это было еще сильнее. Я хотела доставить тебе удовольствие.

Он обнял ее, ощущая всей кожей удары пронизывающего ночного ветра, летящего с моря. Он взглянул на черное небо и заставил себя дышать глубже, чтобы очистить тело кислородом.

– Нет, Кири, нет, – сказал он изменившимся, напряженным голосом. – Я его чувствовал... не просто видел, а чувствовал. То, что ты мне дала, установило... какую-то связь. Я почувствовал... Дольмен близко, очень близко.

В завываниях ветра голос его превратился в шепот.

– И он идет за мной.

Она решила не задерживаться в этом доме, хотя им обоим надо было отдохнуть. Ронин чувствовал, что ей страшно и что страх ее с каждой минутой сильнее. А к нему, как ни странно, уже вернулось обычное хладнокровие. Воспоминания о кошмаре еще оставались, но в сознании его уже образовалась защитная оболочка, позволяющая спокойно размышлять, не предаваясь мучительным переживаниям.

Они вышли на узкую сверкающую улицу. Было темно – луна уже зашла, а рассвет еще только готовился озарить небо. Шел дождь, в воздухе стоял какой-то густой едкий запах.

Они побежали под дождем к терпеливо ожидавшему их кубару, и тот тут же сорвался с места и побежал через болотистую дельту порта в черные отдаленные пределы Шаангсея.

Молнии, вспарывающие небеса, напоминали скрученные ветви громадного древнего дерева, а громовые раскаты, отдающиеся эхом от стен домов, заставляли кубару то и дело сбиваться с шага.

Они оказались в странном по виду районе – странном даже для экзотического Шаангсея. Они ехали по узким немощеным улицам. Их кубару месил грязь, шлепая по лужам босыми подошвами, а черная вода катилась мутной волной, обгоняя повозку.

Маленькие деревянные и тростниковые домики росли здесь словно из земли, а их запущенность и ветхость производили труднообъяснимое впечатление скорбного достоинства. Безо всяких объяснений со стороны Кири Ронин понял, что перед ним – Шаангсей в том виде, в каком скорее всего он и был до появления на этой земле кантонских жрецов и пучеглазых риккагинов.

Рикша остановился перед возвышающимися колоннами приземистого и широкого каменного храма с мокрым от дождя фасадом, потрескавшимся и заросшим до половины какими-то ползучими растениями.

Ронин с Кири свернули на узкую улицу и вслед за кубару прошли через двойные бамбуковые двери, обрамленные черным железом. Рикша провел их сквозь толпу кубару, которые толклись возле входа. Ронин решил, что их с Кири вряд ли бы пропустили сюда без провожатого.

Серый каменный пол. Сводчатые каменные стены, от которых гулким эхом – дрожащим, словно неровное пламя оплывшей свечи, – отдавались шепот и бормотание. Этот храм пробуждал иные ощущения, совсем не похожие на те, что испытал Ронин, когда забрел в храм с колоколами.

– Что это за место? – шепотом спросил он.

Кири повернулась к нему, и только теперь он увидел, что она достала откуда-то лиловый шелковый платок и обернула им голову, словно хотела остаться неузнанной, хотя Ронин и не представлял, кто ее может узнать в этом странном месте.

– Кей-Иро Де, – ответила она, использовав не имевшее точного перевода слово из древнего языка народа Шаангсея. Оно означало «морская песнь», «нефритовая змея», «та, которая не имеет конечностей» и, возможно, еще кое-что, чего Ронин не знал. – Я уже говорила тебе, что сегодня наступает кульминация праздника Ламии, – продолжала Кири. Ее фиолетовые глаза поблескивали в полумраке. – Но нынешняя ночь особая. Каждый седьмой год в последнюю ночь празднества является Сиркус Шаангсея.

Ронину вспомнилась женщина с обезьяньим лицом, а рядом – лысый, прячущий деньги. Таинственный шепот. Загадочная сделка.

Сейчас, когда они шли за кубару по узкому коридору без окон, храм казался Ронину необъятным. Влажные каменные стены, покрытые капельками влаги, разносили их шаги гулким эхом. Через равные промежутки в стенах коридора были прорезаны арки, в верхней части которых крепились металлические светильники, отбрасывающие тусклый неровный свет. Они добрались до широкой лестницы и пошли по ступенькам вниз. Ронин с некоторым удивлением отметил, что другого выхода в этом конце коридора, кажется, не было.

Они осторожно спускались по лестнице. Теперь их путь освещали зажженные факелы, закрепленные на закопченных металлических кронштейнах весьма древнего вида. Еще пятьдесят ступеней – и они оказались на площадке, заполненной кубару, внимательно изучавшими каждого проходящего. Они спускались все ниже. Воздух становился все более сырым и промозглым, а ступени – скользкими от влаги и ила. Ронин в конце концов перестал считать пролеты.

Когда они добрались до последней площадки и миновали стражу, он заметил, что воздух насыщен солью и испарениями фосфора и серы. Распорядитель подал им знак, и они, едва ли не ползком, пробрались сквозь узкий и темный лаз, грубо высеченный в скале. По сырому полу у них из-под ног разбегались какие-то мелкие зверюшки.

Тоннель привел в обширный грот, освещенный огромными оплывающими факелами, потрескивающими и дымящими в сыром воздухе. Из неровного пола вырастали огромные каменные колонны естественного происхождения, уходившие в темноту невидимого потолка. Они были испещрены влажными пятнами и полосками минеральных вкраплений, отсвечивающих металлическим блеском.

В пещере было столько людей, что Ронин поначалу не разглядел, вокруг чего они все толпились. Потом, как-то неуловимо переместившись, толпа мгновенно раздалась, и он увидел водоем.

Он зачарованно подошел поближе. Это был огромных размеров овал, появившийся в днище пещеры в результате каких-то природных катаклизмов, происходивших в незапамятные времена. Он в жизни не видел воды такого странного цвета. В ее подвижных глубинах не было ни следа синего или коричневого, хотя не бывает воды без подобных оттенков. Эта вода была невероятно зеленой, цвета пихтового леса в разгаре лета прозрачности отборнейшего нефрита и бездонной глубины. Здесь, похоже, был выход в океанские просторы за пределами Шаангсея.

И снова Ронин вспомнил про женщину с обезьяньим лицом. Вспомнил о том, как таинственно она прошептала непонятное слово «Сиркус». Тогда Ронин счел это обычной, ничего не значащей болтовней. Теперь же он сам оказался в Сиркусе. Было чему подивиться.

Кубару непрерывно стекались в грот из нескольких низких отверстий в стенах, таких же, как то, через которое попали сюда Ронин с Кири. Все – с миндалевидными глазами, с черными блестящими волосами, заплетенными сзади в косы. Все – в свободных одеждах из хлопка и грубого шелка. Ронин понял, что перед ним – истинный Шаангсей, открывший свое подлинное лицо здесь, на подмостках Кей-Иро Де, в эту самую заветную из ночей. Сейчас эти люди сбросили бремя работы в полях и войны, гнет захватчиков и неумолимого времени. Все измены и горечи в эту ночь отошли на задний план. Десять тысяч лет отпали, как старая кожа, чтобы открыть... Открыть – что? Ответ сейчас будет. Ждать осталось недолго.

Ронин услышал пение, доносившееся издалека и откуда-то сверху. Полумрак нехотя уступил место теплому желтому свету. Из потайного хода в грот вошли жрецы, которые несли перед собой огромные фонари, изготовленные из цельных шкур гигантских рыб, высушенных и покрытых для жесткости лаком. Первоначальный их вид был искусно воспроизведен и подчеркнут при помощи разнообразных красителей, передающих неповторимое своеобразие каждого создания.

На жрецах были развевающиеся плащи цвета морской воды, оставлявшие обнаженными их сильные мускулистые руки. Все – достаточно молодые. У всех – продолговатые выбритые черепа и желтая кожа.

Они поставили лампы из рыбьей кожи на краю овального водоема. Теперь Ронин разглядел, что на другой стороне водоема возвышается величественная статуя, целиком изготовленная из золота. Дракон, обвившийся вокруг золотого же царственного трона. Но там, где Ронин ожидал увидеть женскую голову, было нечто похожее на оскаленную собачью морду с острыми зубами и раздувающимися ноздрями, над которыми искорками отраженного света мерцали большие круглые глаза из зеленого нефрита.

Кири схватила его за руку. Дыхание ее стало сбивчивым. Она как завороженная смотрела на жрецов.

Собрались, кажется, все. Возле каждого входа встали кубару. Наверное, для того, решил Ронин, чтобы не пропускать посторонних. При этом он отметил еще одну любопытную деталь: все, кроме него самого, были безоружны.

Один из жрецов подал знак, и в широкий медный светильник бросили благовония. К черному потолку грота поднялись клубы желтого дыма. В сыром воздухе разлился аромат. Откуда-то вышел юноша, ведя на веревке какое-то непонятное животное. По-видимому, это был молодой кабан. Визжащее животное уложили на покрытую темными пятнами каменную плиту. Жрецы опять затянули распев, и на этот раз их поддержали собравшиеся: «Кей-Иро Де. Кей-Иро Де».

Один из жрецов извлек из складок плаща нож с рукояткой из желтого хрусталя. Подняв нож над головой, он заговорил на каком-то древнем языке, которого не понимал не только Ронин, но и Кири, наверное, тоже. Однако смысл слов почему-то казался понятным, и для Ронина не было неожиданностью, когда сверкающее лезвие, описав в воздухе короткую дугу, вонзилось в тело животного. Горячая кровь хлынула из рассеченной артерии, забрызгав одежды жрецов. Жрец бросил нож и, погрузив руки в еще трепещущие внутренности, извлек теплое сердце животного. Привязав сердце грубым ремнем к ножу, он зашвырнул его на середину водной глади, а его сотоварищи тем временем принялись собирать дымящуюся кровь животного в желтую чашку. Одновременно со всплеском раздался легкий вздох толпы, и снова послышалось пение.

Жрецы безмолвно обошли вокруг пруда и приблизились к статуе дракона на противоположной стороне. Поставив чашку с кровью перед троном, они по очереди макали руки в алую жидкость и, забравшись на огромный трон, размазывали кровь по глазам дракона, пока она не стала стекать по морде, по зубам в пасть – срываясь тяжелыми каплями в глубокие зеленые воды.

Жрецы вернулись к жертвенному камню. Теперь с ними была молоденькая девушка в белом халате с вышитой на нем серебряной рыбой. Когда девушку вывели перед толпой, Кири прижалась к Ронину. Он почувствовал, что она вся дрожит. Девушка была красивой и белолицей, высокой, с хорошей фигурой, с черными миндалевидными глазами и темными волосами, ниспадавшими до ягодиц. Она выглядела совсем юной.

Жрецы торжественно омыли руки. Кто-то подал знак, и в светильник опять бросили благовония, только на этот раз в воздух поднялся зеленый дым. Ронин ощутил исходивший от толпы жар. Было душно, и ему приходилось дышать глубже, чтобы получать достаточное количество кислорода.

Жрецы надели маски из папье-маше, придавшие им обличье стилизованных рыб со сверкающей чешуей, четко очерченными жабрами, немигающими круглыми глазами. Они окружили девушку, образовав правильный полукруг. Пение толпы стало громче и настойчивей. Жрецы сняли с девушки халат.

От ее наготы у Ронина захватило дух: у нее были широкие бедра, тяжелые груди и безупречные стройные ноги. И в это исполненное напряжения мгновение жрецы отбросили одежды, а девушка рухнула на пол грота.

Пение обратилось в рев. Ронин как завороженный наблюдал за тем, как жрецы опускались на пол вслед за девушкой. В течение долгого времени их мускулистые тела двигались в такт распеву «Кей-Иро Де, Кей-Иро Де». Когда все закончилось, жрецы одновременно поднялись. Служители храма подали им плащи и сняли с них рыбьи маски. Девушка так и осталась лежать; ее груди вздымались подобно морским волнам, а между ног она держала стиснутые кулаки. Кири тихо застонала.

Из небольшого бассейна рядом с зеленым водоемом выловили какое-то трепещущее морское животное, черное, скользкое и блестящее. Это явно была не рыба, потому что, когда священники умертвили это создание ножом из прозрачнейшего зеленого нефрита, кровь у него была красной, как у земного животного. Жрецы снова собрали кровь в чашу и приблизились к распростертой девушке.

Они взяли ее за руки и поставили на ноги. Потом они силой отвели ей голову назад и заставили пить теплую кровь. Она выпила, давясь и кашляя, а потом ее отвели на другую сторону водоема и грубо толкнули на золотой трон, так что ее ноги сплелись с металлическими кольцами. Она слабо цеплялась за скользкую шкуру дракона, голова ее безвольно упала на грудь, спутанные черные волосы закрывали лицо. По телу ее пробежала судорога, и ее вырвало красной жидкостью, окропившей свирепую голову дракона. Жрецы крепко держали ее.

Девушка содрогнулась, ее хватка ослабла, а жрецы убрали руки. Подобно липкой пене, стекавшей с клыков золотого дракона, она соскользнула в прохладные зеленые воды, окрашенные кровью.

Послышался общий вздох. Жрецы вновь затянули: «Кей-Иро Де. Кей-Иро Де».

Девушка билась в воде. Плавать она, по-видимому, не умела. Голова ее исчезла, потом опять показалась на поверхности; рот был открыт в безмолвном крике. Последний взмах руками – и она со всплеском ушла под воду.

В это мгновение вода пришла в движение, словно ее закружило сильное течение, неестественное и яростное, а в воздухе над водой появилось мерцание.

Напряжение в толпе нарастало, как скопление разрядов грозы. Казалось, что в людях желание податься вперед борется с инстинктивным страхом, заставляющим держаться подальше от водоема. Пение жрецов походило теперь на завывание бури. Стены грота отражали гремящие звуки.

«Кей-Иро Де. Кей-Иро Де».

Ронин смотрел и глазам не верил: посреди водоема образовался водоворот, а зеленый воды внезапно потемнели. Изумрудная дымка поднималась по краю, а в центре клокотала соленая пена.

«Кей-Иро Де. Кей-Иро Де».

Эта пена указывала на присутствие некоего существа, таящегося в морских глубинах. Ронин увидел искаженный водой нечеткий силуэт. Черный и жуткий, он заполнил собой весь водоем.

«Кей-Иро Де. Кей-Иро Де».

Зыбкая преграда водной поверхности раздалась, и в душной атмосфере пещеры, пропитанной ароматами благовоний и запахом свежей крови, нагретой теплом от тел пришедших в исступление людей, показалось оно. Она. Ламия. Пена слетала со спутанных водорослей ее волос, огромные черные миндалевидные глаза источали злобу.

«Кей-Иро Де. Кей-Иро Де».

Не может быть, подумал Ронин. Черные глаза на человеческой голове оглядели толпу. Туловище выгнулось вверх, и среди зеленой пены и водной пыли можно было разглядеть толстые, гибкие чешуйчатые кольца, покрытые водорослями и желтыми ракушками. А среди этих колец промелькнуло белое искореженное тело, стройные ноги.

С грохотом обрушившегося дома существо стремительно ушло под воду, и только темная тень мелькнула в волнах, бьющихся о края водоема. А потом все закончилось. Осталась лишь легкая рябь на воде, снова ставшей прозрачной и зеленой.

На мгновение стихли все звуки, и, если бы не плеск затихающих волн, Ронин, наверное, мог бы подумать, что время остановилось.

Дрожащая Кири схватила его за руку.

– Смотри, – хрипло прошептала она. – Смотри.

И он перевел взгляд на противоположную сторону водоема, на недвижного дракона. Вместо собачьей головы, с которой стекала кровь, там появилась золотая голова прекраснейшей женщины с миндалевидными глазами из нефрита цвета морской волны.

* * *

Когда он проснулся, солнце уже миновало зенит. Он поднялся не сразу. Он еще долго лежал, наблюдая за яркими солнечными бликами, перебегавшими по полу, и прислушиваясь к звучавшему неподалеку пению, хриплым крикам, топоту бегущих ног, поскрипыванию снаряжаемых кораблей, грохоту металла и всплеску сбрасываемых якорей.

На мгновение он воспарил над стирающейся из памяти бездной подсознательного, откуда поднимался...

Ронин тут же сел. Деревянные двери с жалюзи, через которые в комнату проникает соленый ветер. Он сообразил, что находится в конторе Ллоуэна, хотя и не мог вспомнить, почему Кири привела его сюда, а не в Тенчо. В комнате не было никого. Он встал и, обнаженный до пояса, вышел на воздух.

На террасе тоже было пусто, но обрывки воспоминаний прошедшей ночи, проносящиеся в голове, ощущались почти физически, словно они трепыхались на ветру.

Он посмотрел на безмятежное море, испещренное лодками и кораблями. День был ясный, погожий. Высоко в небе зависли тонкие перистые облака. Ронин прищурился на солнце. Внизу, на причалах Шаангсея, кипела работа: шла погрузка и разгрузка судов, закупщики покрикивали на подрядчиков, а те, в свою очередь, орали на распевающих кубару, снующих по причалу с тюками и бочками, наполненными богатствами города, продовольствием и тканями.

Он перевел взгляд от белых, наполненных ветром парусов в желтых водах неподалеку от берега на сияющую даль горизонта, и тут на него, словно пряная от соли и фосфора волна, нахлынули воспоминания о событиях прошлой ночи.

Кей-Иро Де. Кей-Иро Де.

Ронин тряхнул головой. Возможно, это было всего лишь видение после принятого им снадобья. Как назвала его Кири? Слезы Ламии. Всего лишь игра воспаленного воображения, наплывающего и отступающего, как прилив. Солнечные лучи приплясывали на водной ряби, рассыпаясь золотыми искрами. Ускользающие смутные воспоминания о чем-то, что происходило, казалось, совсем в другой жизни, мелькали на окраинах его сознания. Но что именно? Силуэт под водой. Темный, огромный и зыбкий...

Из комнаты донесся звук. Ронин вернулся в прохладную комнату и увидел Мацу, невозмутимую и гибкую Мацу в бледно-зеленом шелковом халате с коричневатой каймой, расшитом листьями того же оттенка. В руках она держала синий поднос, на котором стояли глиняный кувшин, покрытый серой и красной глазурью, и несколько чашечек такой же расцветки.

– Я пришла, чтобы отвести тебя в Совет, – сказала она, опустившись на колени и поставив поднос рядом с собой. – Присядь, пожалуйста. Я принесла завтрак.

Она смотрела на него темными немигающими глазами, и на мгновение что-то сжалось у него в животе. Он провел ладонью по лицу, подошел к ней и опустился на колени по другую сторону от низкой преграды в виде подноса. Он омыл лицо и руки водой из большой миски, которую Мацу подала ему. Она промокнула его лицо чистой белой тканью. Он откинулся назад.

– Мацу, а где...

– Сегодня у нее много дел, а уже скоро вечер.

– А та женщина, которую я оставил в Тенчо? Что с ней?

Она не ответила, полностью сосредоточившись на чайной церемонии: она поворачивала чашки, помешивала и разливала чай отточенными движениями, придававшими действу особый смысл. Ронин тихо сидел, наблюдая за ее искусными руками.

Как только чашка была наполнена, Мацу приподняла ее, предлагая Ронину, а когда он принял чай, она сказала:

– Она пришла в себя. Ее зовут Моэру, она написала мне свое имя.

Ронин отхлебнул из чашки: то, как Мацу подала чай, делало этот напиток еще вкуснее.

– Жар не прошел?

– Думаю, да. Пот уже не льется с нее ручьями, и она начала есть.

– Это хорошо.

Мацу опустила темные ресницы. Теперь Ронин не видел ее глаз.

– Она хотела снять повязку.

– Какую повязку?

– На бедре. Она уже грязная.

Ронин поставил чашку на поднос.

– Нет-нет. Аптекарь велел не снимать. Под тканью мазь.

– Но она сказала, что там у нее уже не болит.

– Значит, мазь действует.

Они замолчали. Ронин потягивал чай. Мацу наблюдала за ним, сложив на коленях маленькие белые ручки. Листья на халате слегка трепетали от ее дыхания. С причалов доносились запахи пота, специй и свежей рыбы. Крики и хриплый смех. Овальное лицо Мацу безмятежно, как водная гладь. Пряди волос, развевающиеся на ветру. Стройная матовая шея идеальной формы.

– Как поживает муж твоей подруги? – спросил Ронин.

Мацу вздохнула, шевельнула головой, и волна черных волос закрыла ей один глаз, опустившись на щеку.