Текст книги "Эмиль и сыщики"

Автор книги: Эрих Кестнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Надо выдумать какой-то хитрый способ, чтобы за ним получше следить, сказал он наконец. – Думайте все, думайте!

Все долгое время сидели молча и думали.

Вдруг раздалось тренканье велосипедного звоночка, и во двор вкатился маленький никелированный велосипед. Педали крутила девочка, а на багажнике примостился Блеуер.

– Ура! – завопили оба.

Эмиль вскочил, помог им слезть с велосипеда, восторженно потряс девочке руки и объяснил остальным:

– Это моя кузина Пони-Шапочка.

Профессор вежливо предложил Пони свой стул, и она села.

– Ну и силен же ты, Эмиль! – сказала она. – Приехал в Берлин, и все у тебя завертелось, как в кино. Мы как раз собирались уже идти на вокзал Фридрихштрассе встречать следующий поезд из Нейштадта, но тут в дверь позвонил твой друг Блеуер и принес записку. Славный парень, кстати. Поздравляю.

Блеуер стоял, выпятив грудь, и был красный как рак.

– Ну, родители и бабушка никуда, конечно, не пошли, – рассказывала дальше Пони, – сидят себе дома и теряются в догадках, что с тобой случилось. Им мы, само собой, ничего не рассказали. Но я вышла вместе с Блеуером, сказала – провожу его до угла. И удрала сюда. Но мне тут же надо вернуться, не то они всю полицию поставят на ноги. Представляете, в тот же день исчезает и второй ребенок – нет, этого их нервы не выдержат!

– Вот десять пфеннигов, которые вы мне дали на обратный путь, – гордо сказал Блеуер. – Мы их сэкономили.

Профессор спрятал деньги.

– Они злились? – спросил Эмиль.

– Нисколько, – заверила его Пони. – Бабушка бегала по комнате и столько раз повторяла: "Мой внук Эмиль просто решил сперва заглянуть по дороге к президенту Гинденбургу", что мои родители в конце концов успокоились. Но завтра, надеюсь, вы эту птичку поймаете? А кто у вас Шерлок Холмс?

– Вот он, – сказал Эмиль, – это Профессор.

– Очень приятно, господин Профессор, наконец-то я познакомилась с настоящим сыщиком, – сказала Пони.

Профессор смущенно улыбнулся и пробормотал что-то невнятное.

– Вот вам мои карманные деньги, – продолжала Пони, – пятьдесят пять пфеннигов. Купите себе две сигары.

Эмиль взял мелочь. Она сидела на стуле, как королева красоты, а мальчишки окружали ее, как судьи на конкурсе.

– Теперь я смоюсь, – объявила Пони, – а завтра прикачу к вам с самого утра. Где вы будете спать? Как бы мне хотелось остаться здесь с вами! Я сварила бы вам кофе. Но что поделаешь! Девочке почему-то не полагается шататься по ночам. Вот так. До свиданья, господа! Спокойной ночи, Эмиль!

Пони похлопала Эмиля по плечу, вскочила на свой велосипед, звякнула и укатила.

Мальчики долго стояли, не в силах вымолвить ни слова.

Первым обрел дар речи Профессор.

– Колоссально! – выдавил он с трудом.

Все остальные с ним согласились.

Глава одиннадцатая

В ГОСТИНИЦУ ПРОКРАДЫВАЕТСЯ ШПИОН

Время тянулось медленно.

Эмиль обошел все три поста и хотел было сменить кого-нибудь, но и Крумбигель и оба брата Миттенцвай отказались. Тогда Эмиль отважился добраться, крадучись, до гостиницы и даже заглянуть в холл. Во двор он вернулся в сильном волнении.

– У меня такое чувство, что у нас все провалится, – сказал он. – Точно провалится, если ночью у нас не будет в гостинице своего человека. Правда, Крумбигель стоит на посту. Но стоит ему на мгновение отвернуть голову, и Грундайс тю-тю.

– Легко тебе говорить! – крикнул Густав. – Не можем же мы подойти к портье и сказать: "Нам делать нечего, мы хотим посидеть немного у вас на лестнице". А тебе туда и близко подходить нельзя. Если этот негодяй вдруг почему-либо приоткроет дверь своего номера и увидит тебя, то все зря, нам крышка.

– Я предлагаю совсем не то, – сказал Эмиль.

– А что нее? – спросил Профессор.

– В гостинице я видел мальчика. Он у них, видно, лифтер. А может, посыльный. Кто-нибудь из нас должен к нему пойти и рассказать, в чем дело. Ведь он наверняка знает в гостинице все ходы и выходы, он нам поможет.

– Что ж, хорошо, – сказал Профессор. – Очень хорошо.

У него была смешная привычка все оценивать: он словно расставлял всем отметки. За это его и прозвали Профессор.

– Ай да Эмиль! Еще одна такая штука придет тебе в голову, и мы дадим тебе звание академика. Хитер, будто в Берлине родился! – воскликнул Густав.

– Уж не воображаешь ли ты, что хитрые рождаются только в Берлине? возмутился Эмиль. Он был явно уязвлен в своем нойштадтском патриотизме. Нам вообще еще надо подраться.

– Это еще почему? – спросил Профессор.

– Он ужасно оскорбил мой выходной костюм.

– Ваш матч мы отложим на завтра, – решил Профессор. – А может, и вообще отменим.

– Знаешь, твой костюм не такой уж дурацкий, – примирительным тоном сказал Густав. – Я к нему привык. А подраться я всегда готов. Но учти: я здешний чемпион. Так что берегись!

– Я у нас в школе тоже абсолютный чемпион. Почти, – заявил Эмиль.

– Петухи настоящие, – сказал Профессор. – Собственно, я сам хотел пойти в гостиницу, но вас и минуту нельзя оставить вдвоем: вы тут же кидаетесь друг на друга.

– Давай тогда я пойду, – предложил Густав.

– Хорошо, иди ты! – сказал Профессор. – Поговори с лифтером. Но будь осторожен! Может, тебе что-нибудь и удастся. Главное, постарайся выяснить, в каком номере живет этот тип. Через час ты вернешься и нам все доложишь.

Густав убежал.

Профессор и Эмиль стояли у ворот и рассказывали друг другу о своих учителях. Потом Профессор объяснил Эмилю, как разбираться в иностранных машинах, которые проезжали мимо, и Эмиль быстро начал осваивать это дело. Потом они вместе съели бутерброд.

Тем временем стало темно. Повсюду зажглись световые рекламы. Громыхало метро, гудели машины, дребезжали трамваи, ревели автобусы, позвякивали велосипедисты, – все эти звуки сливались в безумную мелодию ночного города. Из кафе доносилась танцевальная музыка. В кино начинался последний сеанс, и люди теснились у входа.

– Такое большое дерево, как вон то, у метро, выглядит здесь странно, сказал Эмиль. – Кажется, оно заблудилось.

Мальчик был так захвачен видом ночного Берлина, что на минуту забыл, почему он здесь, забыл, что у него украли сто сорок марок.

– Мировой город! Кажется, что смотришь кино. Но не знаю, хотел бы я здесь жить всегда. В Нойштадте есть Верхний рынок и Нижний рынок, Вокзальная площадь, стадион у реки и площадка для игр в Азельском парке. Вот и все наши достопримечательности. Но знаешь, Профессор, мне этого хватает. Всегда этот праздничный шум по ночам... Тысячи улиц и площадей!.. Я заблудился бы... Представь себе, если бы вас не было и я стоял бы здесь совсем один. Прямо мороз по коже...

– Ко всему привыкаешь, – сказал Профессор. – Я, наверно, не мог бы жить в Нойштадте, где всего три площади и Азельский парк...

– Ко всему привыкаешь, – повторил Эмиль. – Но Берлин красив, спору нет. Здорово красив.

– А твоя мама очень строгая? – спросил берлинский мальчик.

– Моя мама? Строгая? – переспросил Эмиль. – Да что ты! Она мне все разрешает. Но я не делаю ничего такого. Ясно?

– Нет, – честно признался Профессор, – мне это не ясно.

– Не ясно? Ну, так послушай. У вас много денег?

– Не знаю. Дома у нас о деньгах не говорят.

– Думаю, если дома не говорят о деньгах, значит, их столько, что не надо считать.

Профессор на минуту задумался, потом сказал:

– Возможно.

– Вот видишь. А мы с мамой часто говорим о деньгах. У нас их мало. Маме приходится все время подрабатывать, и все равно она не может свести концы с концами. Но когда мы идем всем классом на экскурсию, мама мне всегда дает не меньше денег, чем дают другим ребятам. А иногда даже больше.

– Как же она может?

– Не знаю, но она это делает. И я всегда приношу половину назад.

– Она хочет, чтобы ты принес назад деньги?

– Глупости! Но я хочу.

– Понятно, – сказал Профессор. – Значит, вот как у вас обстоит дело.

– Да. Именно так. И даже когда она мне разрешает пойти с Претшом за город – он живет в нашем доме на первом этаже – и гулять до девяти часов вечера, я возвращаюсь к семи. Потому что не хочу, чтобы она одна ужинала на кухне. А мама даже настаивает, чтобы я гулял со всеми допоздна. И знаешь, я как-то попробовал остаться подольше. Но оказалось, что удовольствие мне уже не доставляет удовольствия. И я вижу, что она все же рада, когда я рано прихожу домой.

– Нет, – сказал Профессор, – у нас все совсем по-другому. Если я когда-нибудь приду домой вовремя, то наперед могу держать пари, что папы с мамой нет – они в гостях или в театре. Мы тоже недурно друг к другу относимся. Это точно. Но почти никогда не проводим время вместе.

– А для нас это единственное удовольствие, которое нам по карману! Но я вовсе не маменькин сынок. А если кто так думает, то я живо докажу обратное своими кулаками. Понять это, кажется, немудрено.

– Я уже понял.

Мальчики постояли еще немного молча у ворот. Ночь спустилась на город. Мерцали звезды. Месяц косил одним глазом над железнодорожным полотном.

Профессор откашлялся и спросил, не глядя на товарища:

– Вы, наверно, очень другу друга любите?

– Очень, – ответил Эмиль.

Глава двенадцатая

МАЛЬЧИШКА-ЛИФТпР В ЗЕЛпНОЙ ЛИВРЕЕ

Около десяти вечера во двор кинотеатра вступило подразделение резервного отряда, чтобы доставить провиант (бутербродов было столько, что ими можно было бы накормить голодающие народы) и получить новые распоряжения. Профессор был возмущен их появлением и заявил, что им здесь нечего делать: их задача – дежурить на Никельсбургской площади и ждать связного Трауготта.

– Не будь таким вредным, – сказал Петцольд. – Мы просто умираем от любопытства: мы ведь не знаем, что здесь у вас происходит.

– Мы вообще думали, с вами случилась беда, потому что Трауготт к нам ни разу не прибегал, – добавил Герольд извиняющимся тоном.

– Сколько народу осталось на площади? – спросил Эмиль.

– Четверо или трое, – ответил Фридрих Первый.

– Возможно, только двое, – уточнил Герольд.

– Больше не расспрашивай, – завопил в бешенстве Профессор, – а то еще выяснится, что там вообще никого не осталось.

– Пожалуйста, не ори, – сказал Петцольд, – ты чего так раскомандовался?

– Я предлагаю немедленно прогнать Петцольда и запретить ему ловить с нами вора! – крикнул Профессор и топнул ногой.

– Мне жаль, что вы ссоритесь из-за меня, – сказал Эмиль. – Давайте решим этот спор, как в рейхстаге, – голосованием. Я предлагаю сделать Петцольду предупреждение. Нельзя, чтобы каждый делал все, что вздумается.

– Кончайте задаваться, гады! Я и так уйду, больно нужно мне с вами канителиться... – заявил Петцольд, потом добавил еще какое-то неприличное слово и убежал.

– Это он нас подбил сбегать сюда, а то мы бы ни с места, – рассказывал Герольд. – А Церлетт остался дежурить там, на площади.

– Не говорите больше о Петцольде! Ни слова о нем! – приказал Профессор и тут же успокоился: он прекрасно владел собой. – С этим вопросом все!

– А нам что делать? – спросил Фридрих Первый.

– Пожалуй, уж подождите, пока Густав вернется из гостиницы и доложит ситуацию, – предложил Эмиль.

– Хорошо, – согласился Профессор. – А кто это там идет? Кажется, мальчишка-лифтер.

– Да, он, – подтвердил Эмиль.

В воротах стоял мальчик в зеленой ливрее и точно таком же кепи, надетом набекрень. Он кивнул ребятам и медленно двинулся к ним.

– Какая мировецкая униформа, черт побери! – не без зависти воскликнул Герольд.

– Тебя к нам послал наш шпион Густав? – крикнул ему Профессор.

Лифтер был уже совсем близко, он кивнул и сказал:

– Да.

– Ну так валяй говори, что там?! – не выдержав, крикнул Эмиль.

И тут вдруг загудел клаксон! И зеленый лифтер запрыгал как сумасшедший по двору и захохотал.

– Эмиль, старик, – завопил он, – ты идиот! Потому что это был не лифтер, а Густав собственной персоной.

– Эй, ты, зеленявка, – в шутку подразнил его Эмиль.

И все захохотали так громко, что кто-то распахнул окно и закричал: "Не мешайте спать!"

– Здорово! – восхитился Профессор. – Но прошу вас потише, господа. Густав, сядь-ка и валяй дуй все по порядку.

– Ребята, прямо кино! Со смеху умрешь. Послушайте только! Я прокрался в гостиницу, увидел лифтера и подманил его пальцем. Он тут же подошел ко мне. Ну, и я ему выложил все, от начала до конца. Про Эмиля. И про вас. И про вора. И что он живет у них в гостинице. И что нельзя терять его из виду, чтобы мы смогли завтра вернуть Эмилю эти деньги. "Что ж, отлично, – сказал мне лифтер. – У меня здесь есть еще одна ливрея: ты ее наденешь и будешь вторым лифтером". "А что скажет на это портье: он ведь не может меня не заметить?" – спросил я. "Он ничего не скажет, он разрешит, – сказал мальчик, – потому что портье – мой отец". Что уж он там наговорил своему предку, не знаю. Но так или иначе, я получил вот эту ливрею, и мне разрешено провести ночь в дежурке, которая, на счастье, оказалась пустой, и мне даже можно прихватить с собой еще кого-нибудь. Ну, что вы на все это скажете?

– В каком номере живет вор? – спросил Профессор.

– Тебя ничем не удивишь! – обиженно проворчал Густав. – Работать мне, естественно, не надо. Велели только не путаться под ногами. Лифтер сказал мне, что вор живет, кажется, в номере шестьдесят один, но уверен он не был. Я тут же рванул на третий этаж;. Крадусь, как шпион, – никто не заметит. То из-за угла выгляну, то за перилами спрячусь. Наверно, с полчаса так сидел, вдруг дверь шестьдесят первого номера как раскроется! Как он выйдет! И точно. Наш вор! Ему надо было... ну, сами догадываетесь, куда... Я его там, в кафе, как следует разглядел. Маленькие черные усики, ушки такие тонкие, насквозь просвечивают, и рожа кирпича просит. Когда он вернулся... ну, сами знаете, откуда... я к нему раз... "Вы чего-нибудь ищете? – спрашиваю. Может, вам чего-нибудь нужно?" – "Ничего мне на надо, – говорит. – Хотя постой! Скажи портье, чтобы меня разбудили завтра ровно в восемь. Номер шестьдесят один. Смотри, не забудь!" – "Не забуду, будьте уверены, – говорю. – Ровно в восемь у вас зазвонит телефон". И наш вор спокойно потопал к себе в номер.

– Вот это да! – Профессор был просто в восторге, ну, а остальные и подавно. – К восьми мы будем его торжественно встречать у дверей гостиницы. А потом поймать его будет легко.

– Можно считать, что он готов! – воскликнул Герольд.

– Торжественная встреча с цветами! – сказал Густав. – Мне пора идти. Я должен еще опустить в ящик письмо для номера двенадцать. Я уже получил чаевые – пятьдесят пфеннигов. Доходная профессия. Лифтер иногда зарабатывает до десяти марок чаевыми. Он рассказал мне. Часов в семь я встану и позабочусь о том, чтобы нашего негодяя разбудили вовремя. А потом я снова здесь появлюсь.

– Дорогой Густав, как я тебе благодарен! – сказал Эмиль почти торжественно. – Теперь уже ничего не может случиться. Завтра мы его схватим. А сейчас все могут спокойно идти спать, верно, Профессор?

– Да, все отправляются домой, чтобы как следует выспаться. А завтра утром, ровно в восемь, мы все собираемся здесь. Хорошо бы раздобыть еще хоть немного денег. Кто сможет, пусть принесет. Я позвоню сейчас Вторнику.

Всех, кто ему завтра утром позвонит, он направит в наш резерв. Может, придется оцепить весь квартал.

– Я пойду с Густавом ночевать в гостиницу, – сказал Эмиль.

– Пошли, тебе там здорово понравится. Мировая конура!

– Я сейчас позвоню, а потом тоже пойду домой, а дорогой отпущу Церлетта, – объяснил Профессор. – А не то он до утра просидит на Никельсбургской площади, он такой. Все ясно?

– Так точно, господин президент полиции, – пошутил Густав.

– Завтра утром встречаемся здесь во дворе ровно в восемь, – повторил Герольд.

– Принеси, если удастся, немного денег, – напомнил Фридрих Первый.

Стали прощаться. Все пожимали друг другу руки, как мужчины. Ребята разошлись по домам. Густав и Эмиль отправились в гостиницу. Профессор пересек Ноллендорфскую площадь, чтобы позвонить из кафе Вторнику.

Час спустя они все уже спали. Большинство в своих постелях. А двое в дежурке на четвертом этаже гостиницы "Крейд".

А один из них – у телефона, в кресле отца. Это был малыш Вторник. Он не покинул своего поста. Трауготт отправился домой. А Вторник не решился отойти от аппарата. Он спал, примостившись на подлокотнике, и ему приснились четыре миллиона телефонных разговоров.

В полночь его родители вернулись из театра. Они очень удивились, обнаружив, что сын их спит в кресле.

Мать взяла его на руки и отнесла в постель. Он вздрогнул и пробормотал во сне: "Пароль "Эмиль".

Глава тринадцатая

ГОСПОДИНА ГРУНДАЙСА СОПРОВОЖДАЕТ ПОЧпТНЫЙ ЭСКОРТ

Окна номера 61 выходили на Ноллендорфскую площадь. И когда на следующее утро господин Грундайс, причесываясь перед зеркалом, случайно бросил взгляд в окно, он обратил внимание на то, что там играет очень много детей. Не меньше двух дюжин мальчишек гоняли мяч в сквере. На углу соседней улицы тоже столпились ребята, и большая группа детей шаталась без видимого дела у входа в метро.

– Наверное, у них каникулы, – с досадой пробурчал он и завязал галстук.

А тем временем Профессор проводил во дворе кинотеатра собрание руководителей; он разносил их в пух и прах.

– Мы день и ночь ломаем себе голову, как изловить этого гада! Как его не спугнуть! А вы, ослы, собираете здесь ребят со всего Берлина! Нам что, зрители нужны? Может, у нас съемки? Если наш вор уйдет от нас, то вы будете в этом виноваты, болтуны несчастные!

Ребята стояли кружком и терпеливо выслушивали эту ругань, однако, судя по их виду, никак нельзя было сказать, что они страдают от угрызений совести.

– Не волнуйся, Профессор, – сказал наконец Герольд, которому, видно, все лее было неловко, – вора мы так и так поймаем, это точно. – Мотайте отсюда, болваны! Распорядитесь хотя бы, чтобы ваши войска глаза не мозолили, а главное, не смотрели бы в сторону гостиницы. Ясно? Валяйте, действуйте!

Ребята разошлись. Сыщики остались одни во дворе.

– Портье одолжил мне десять марок, – докладывал Эмиль. – Если наш тип снова вздумает кататься на такси, у нас хватит теперь денег ехать за ним следом.

– Вели всем ребятам просто разойтись до домам, – предложил Крумбигель.

– Ты что, всерьез думаешь, что они меня послушаются? Даже землетрясение не заставило бы их сдвинуться с места, – сказал Профессор.

– Тогда остается только один выход, – решил Эмиль. – Нам придется изменить наш план. Сыщикам теперь уже нет никакого смысла тайно выслеживать Грундайса. Придется пойти на него в открытую. Чтобы он заметил, что окружен со всех сторон, что везде ребята.

– Я об этом тоже уже думал, – сказал Профессор. – Мы изменим тактику, загоним его в самую гущу, чтобы он сам в конце концов сдался.

– Вот здорово! – закричал Герольд.

– Он, наверно, предпочтет выложить деньги, чем часами ходить с эскортом из сотни орущих ребят, пока не сбежится весь город и его не задержит полиция, – объяснил Эмиль.

Ребята согласно кивали. Тут в воротах зазвенел велосипедный звоночек, и Пони-Шапочка вкатила во двор.

– Привет, мальчишки! – крикнула она еще на ходу, потом соскочила с седла, поздоровалась с кузеном Эмилем, с Профессором и с остальными и отцепила от багажника маленькую корзиночку. – Я привезла вам кофе и булочки! Даже чашку раздобыла. Ой, у нее отбилась ручка! Как не повезло!

Правда, все ребята уже завтракали. Даже Эмиль – в гостинице "Крейд". Но никому не хотелось портить девочке настроение. И все по очереди пили из чашки с отбитой ручкой кофе и уплетали булочки с таким аппетитом, словно у них месяц во рту маковой росинки не было.

– До чего вкусно! – воскликнул Крумбигель.

– Какая свежая булочка! – невнятно пробурчал Профессор, потому что у него был полон рот.

– Так-то! Все же без женщины в доме плохо! -радостно сказала Пони.

– Во дворе, – поправил Герольд.

– Что дома? – поинтересовался Эмиль.

– Спасибо, все в порядке. Бабушка передает тебе особый привет. И велит поскорее прийти, а то в наказание тебя каждый день будут кормить рыбой.

– Фу, гадость! – закричал Эмиль и скорчил гримасу.

– Почему гадость? – спросил Миттенцвай-младший. – Рыба – это очень вкусно.

Все с удивлением на него поглядели, потому что он всегда молчал. А он, красный как рак, спрятался за спину старшего брата.

– Эмиль не ест рыбы. А если проглотит хоть кусочек, ему тут же делается плохо, – объяснила Пони.

Они болтали о чем попало, и настроение у всех было превосходное. Профессор держал велосипед Пони. Крумбигель пошел к колонке сполоснуть термос и чашку. Миттенцвай-старший аккуратно складывал бумагу из-под булочек. Эмиль снова прикрутил корзинку к багажнику. Герольд ощупывал шины не надо ли их подкачать. А Пони-Шапочка скакала по двору, то напевая про себя песенку, то болтая всякую всячину.

– Стоп! – крикнула она вдруг и застыла на месте. – Я совсем забыла спросить: почему собралось такое дикое количество детей на Ноллендорфской площади? Это похоже на школьную экскурсию.

– Все это любопытные, которые прослышали, что мы ловим вора. Они тоже хотят в этом участвовать, – объяснил Профессор.

В это мгновение в ворота влетел Густав, загудел и заорал не своим голосом:

– Бегом, он вышел!

Все было кинулись за Густавом, но Профессор крикнул:

– Стоите! Слушайте внимательно! Мы его, как решили, окружим со всех сторон. Спереди – дети, сзади – дети, справа– дети, слева – дети! Ясно? Дальнейшие приказы в пути. Теперь помчались!

Спотыкаясь и толкая друг друга, они выбежали за ворота. Пони-Шапочка, несколько обиженная, осталась одна во дворе. Она вскочила на свой маленький никелированный велосипед и пробормотала, как бабушка:

– Мне это что-то не по душе, мне это что-то не по душе.

А потом поехала за мальчишками.

Господин в котелке выходил как раз из дверей гостиницы, он медленно спустился по ступенькам и повернул направо, к Клейстштрассе. Профессор, Эмиль и Густав разослали посланцев во все концы площади, и три минуты спустя господин Грундайс оказался окружен со всех сторон.

Он оглянулся, ничего не понимая. Ребята разговаривали друг с другом, смеялись, пихали и тузили друг друга, но при этом все шли с ним в ногу. Некоторые рассматривали его с таким явным любопытством, что он терялся и отводил взгляд.

– Эй!

Мимо его головы пролетел мяч. Он вздрогнул и ускорил шаг. Но ребята не отставали – они тоже прибавили ходу. Он хотел было быстренько свернуть в боковую улочку, но и оттуда ему навстречу выбежала ватага детей.

– Гляди, у него такой вид, будто он сейчас чихнет! – крикнул Густав.

– Прикрывай меня, – сказал ему Эмиль, – он еще не должен меня видеть. Этот сюрприз его ждет впереди.

Густав расправил плечи и пошел впереди Эмиля, как боксер-тяжеловес. Пони-Шапочка ехала рядом с ними вдоль тротуара и от радости все время трезвонила.

Господин в котелке стал заметно нервничать. Он, видимо, смутно догадывался, что его ожидает, и все убыстрял и убыстрял шаг. Но тщетно. Уйти от врагов ему не удавалось.

Вдруг он остановился как вкопанный, а потом резко повернул и побежал назад, вниз по улице, по которой только что подымался. Дети тоже разом повернули, и все шествие двинулось в обратном направлении.

Один мальчишка – это был Крумбигель – так неожиданно перебежал ему дорогу, что господин споткнулся и чуть не упал.

– Как ты смеешь, негодяй, – заорал вор, – я сейчас позову полицейского!

– Прошу вас, позовите, да поскорей: мы только этого и ждем. Ну, чего же вы не зовете?

Но господин Грундайс и не думал звать полицейского. Наоборот, ему явно становилось все больше не по себе. Он не на шутку испугался и не знал, куда ему податься. Изо всех окон уже высовывались любопытные. Продавщицы и покупатели выбегали из магазинов, чтобы узнать, что происходит. Появись теперь полицейский, все было бы в порядке.

И тут вор нашел блестящий выход. Он увидел отделение Коммерческого банка, прорвался сквозь цепь детей, распахнул дверь и исчез.

Профессор рванулся следом, но у двери остановился и крикнул:

– Мы с Густавом пойдем за ним, а Эмиль пусть пока остается здесь: ему еще рано объявляться. Когда Густав подаст знак клаксоном, Эмиль с десятью мальчишками прибегут к нам на помощь. Отбери пока свою команду, Эмиль. Операция будет не из легких.

И Профессор с Густавом захлопнули за собой тяжелую банковскую дверь.

У Эмиля так колотилось сердце, что даже в ушах гудело. Сейчас все решится! Он вызвал из толпы Крумбигеля, Герольда, братьев Миттенцвай и еще нескольких мальчишек, а остальным приказал разойтись.

Ребята отошли от банка на несколько шагов, но не дальше. Ни при каких обстоятельствах они не могли пропустить финала этой истории.

Пони-Шапочка дала какому-то мальчику подержать свой велосипед и подошла к Эмилю.

– Я здесь, – сказала она. – Смотри, держись. Сейчас начнется главное. Ой, я, кажется, лопну от нетерпения! Лопну, как воздушный шарик.

– А я, думаешь, нет? – спросил Эмиль.

Глава четырнадцатая

БУЛАВКИ ТОЖЕ ПРИНОСЯТ ПОЛЬЗУ

Когда Густав и Профессор вошли в банк, господин в котелке стоял у окошечка, над которым было написано: "Прием и выдача вкладов", и с нетерпением ждал, чтобы им занялись. Кассир говорил по телефону.

Профессор стал рядом с вором и, как ищейка, следил за каждым его движением; Густав стоял за вором, а в руке, засунутой в карман, держал наготове клаксон.

Кассир, закончив разговор, подошел к окошечку и спросил Профессора, что ему угодно.

– Займитесь, пожалуйста, сперва этим господином, – сказал Профессор. Я за ним.

– Что вам угодно? – повторил свой вопрос кассир, обращаясь на этот раз к господину Грундайсу.

– Я попрошу вас разменять ассигнацию в сто марок на две по пятьдесят и дать мне серебра на сорок марок, – сказал вор, вынув из кармана и протягивая кассиру одну купюру в сто марок и две по двадцать.

Кассир взял все три протянутые ему купюры и подошел с ними к несгораемому шкафу.

– Минутку! – громко крикнул Профессор. – Эти деньги краденые!

– Что-о-о! -испуганно переспросил кассир и повернулся к окошечку.

Другие кассиры и служащие, сидевшие в соседних окошечках и что-то подсчитывавшие, бросили работу и повскакали со своих мест, словно их укусила змея.

– Деньги, которые у вас в руках, не принадлежат этому господину. Он украл их у моего друга, а сейчас хочет разменять, чтобы мы ничего не смогли доказать, – объяснял Профессор.

– Что за неслыханная дерзость! В жизни такого не видел! – возмутился господин Грундайс. – Извините меня, пожалуйста, – обернулся он к кассиру и влепил Профессору звонкую пощечину.

– От этого ты не перестанешь быть вором, – сказал Профессор и так двинул Грундайса головой в живот, что тот чуть не упал.

И вот тут Густав трижды ужасно громко загудел. Теперь уже все банковские служащие повскакали с мест и сгрудились у окошечек, а управляющий пулей вылетел из своего кабинета.

И тут, в довершение всего, в зал вбежали десять мальчишек с Эмилем во главе и окружили кольцом господина в котелке.

– Что случилось, черт побери? Эти мальчишки как с цепи сорвались! закричал управляющий.

– Эти хулиганы утверждают, будто я украл у одного из них те деньги, которые хотел только что разменять у вашего кассира, – объяснил господин Грундайс, дрожа от злости.

– Да, так оно и есть! – крикнул Эмиль и подскочил к окошечку. – Он украл у меня одну стомарковую ассигнацию и две по двадцать марок. Это случилось вчера, после обеда. В поезде, который ехал из Нойштадта в Берлин! Пока я спал.

– А ты можешь это доказать? – строго спросил кассир.

– Я в Берлине уже целую неделю, а вчера весь день, с утра до вечера, провел в городе, – заявил вор и вежливо улыбнулся.

– Как вам не стыдно лгать! – завопил Эмиль, чуть не плача от бешенства.

– А как ты докажешь, что этот господин тот самый, который ехал с тобой в поезде? – спросил управляющий.

– Да никак, конечно, – презрительно буркнул вор.

– Раз ты был с ним вдвоем в купе, значит, у тебя нет свидетелей, объяснил один из служащих. У друзей Эмиля сразу вытянулись лица.

– Есть, – закричал Эмиль, – у меня есть свидетель! Это фрау Якоб из Гросс-Грюнау. Она сидела вместе с нами в купе. А потом сошла. И еще велела мне передать от нее сердечный привет господину Курцхальцу у нас, в Нойштадте.

– Похоже, что вам без алиби не обойтись, – сказал управляющий вору. – А у вас есть алиби?

– Само собой разумеется, – заявил вор. – Я живу здесь неподалеку, в гостинице "Крейд".

– Со вчерашнего вечера, – уточнил Густав. – Я всю ночь проторчал в гостинице, переодетый в посыльного, так что бросьте заливать.

Служащие улыбнулись; их интерес к мальчикам заметно возрос.

– Пожалуй, нам придется до выяснения оставить эти деньги здесь, господин... – сказал управляющий и вырвал из блокнота листок бумаги, чтобы записать имя и адрес вора.

– Его фамилия Грундайс, – сказал Эмиль. Господин в котелке громко расхохотался.

– Вот видите, – сказал он, – здесь явно какое-то недоразумение. Моя фамилия Мюллер.

– Ой, как подло врет! В поезде он сказал, что его фамилия Грундайс! – в бешенстве закричал Эмиль.

– У вас есть документы? – спросил кассир.

– К сожалению, я их не захватил с собой, – ответил вор. – Но если вы подождете, я тут же сбегаю за ними в гостиницу.

– Он врет, врет! Это мои деньги, и он должен мне их вернуть! – кричал Эмиль.

– Допустим, что ты и прав, мой мальчик, но так просто такие вещи не решаются, – объяснил кассир. – Как ты докажешь, что это твои деньги? Может быть, ты помнишь номера?

– Конечно, нет, – сказал Эмиль. – Разве придет в голову, что тебя могут обокрасть? Мне их дала мама для бабушки, которая живет здесь, в Берлине, Шуманштрассе, дом пятнадцать.

– Может, на одной из бумажек был оторван уголок или ты запомнил еще какую-нибудь другую примету?

– Нет, я ничего такого не заметил.

– Господа, даю вам честное слово, это мои деньги. Не стану же я грабить детей! – воскликнул вор.

– Стой! – вдруг завопил Эмиль и даже подпрыгнул, так ему сразу стало легко. – Стой! В поезде я булавкой приколол конверт с деньгами к подкладке кармана. Значит, все три бумажки должны быть проколоты!

Кассир поднял ассигнации на свет. Все затаили дыхание. Вор отступил на шаг. Управляющий нервно барабанил пальцами по столу.

– Мальчик прав! – воскликнул кассир, побледнев от волнения. Ассигнации в самом деле проколоты!

– А вот и булавка, которой это сделано, – сказал Эмиль и гордо положил булавку на стол. – Я даже палец себе уколол.

Тут вор вдруг с быстротой молнии сорвался с места, растолкал детей, да так энергично, что они повалились на пол, промчался через зал, рванул дверь и был таков.

– Догнать его! – крикнул управляющий.

Все кинулись к дверям.

Но когда служащие выскочили на улицу, вора уже окружили не меньше двадцати мальчишек. Они держали его за ноги, повисли на нем, вцепились в его пиджак. Он размахивал руками как сумасшедший, пытаясь вырваться. Но мальчишки не выпускали его.

А по улице к ним уже бежал постовой, за которым Пони сгоняла на своем велосипеде. И управляющий потребовал, чтобы полицейский задержал этого человека, который называет себя то Грундайсом, то Мюллером. Потому что он, по всей вероятности, железнодорожный вор.