Текст книги "Библейские холмы"

Автор книги: Эрих Церен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

Часть 2.От Трои к Мертвому морю

СОКРОВИЩЕ ПРИАМА

Там, за воротами города, холм находился,

по полю если пройти, со всех сторон

обойти его можно.

«Илиада», песнь 2-я, 810

Что же заставило одного очень богатого коммерсанта оставить в возрасте 41 года свое процветавшее дело и начать совершенно новую жизнь? Жизнь, полную трудностей и забот, которая потребовала от него в жертву все его состояние, а взамен принесла лишь подозрительность и враждебность.

Более чем странно было ожидать это от преуспевающего коммерсанта Генриха Шлимана, родившегося 6 января 1822 года в деревне земли Мекленбург в бедной семье и ставшего впоследствии очень богатым человеком. В 1864– 1865 годах Шлиман совершил кругосветное путешествие, побывав в Индии, Китае, Японии и Америке. В 1866 году он учится в Париже. Почти в 45-летнем возрасте Шлиман изучал археологию и древнегреческий язык. Тогда же он писал свою первую книгу о Китае и Японии.

В 1868 году Шлиман начал поиски Трои в турецкой Малой Азии.

Потому что он верил Гомеру. В противоположность многим ученым он считал Гомера не только главой всех поэтов, но к тому же еще и историком, повествующим в своих эпических произведениях об исторических событиях.

Правда, Генрих Шлиман не был первым из тех, кто поверил в Гомера и существование Трои. Еще за два поколения до него, в конце XVIII века, француз ле Шевалье вел поиски в Троаде – там, где узкий Геллеспонт разрывает мост в Европу. Но ле Шевалье так ничего и не нашел; его сбила с толку болтовня местных жителей. В 1864 году австриец фон Хан заложил разведочный раскоп в том месте, где шестью годами позднее стал копать Шлиман.

Генрих Шлиман не поддался сомнительным рассказам местных жителей; от берега моря он направился к возвышенности, до которой было около часа ходьбы; она называлась Гиссарлык. Шлиман пришел сюда не случайно, ибо он тщательно изучил античные сообщения об истоках и течении реки  Скамандра.

В раздумье стоял Шлиман на холме Гиссарлык. Потом, так ничего и не раскопав, он возвращается в Париж. Там Шлиман пишет свою вторую книгу: «Итака, Пелопоннес и Троя». Так он наметил для себя задачу, которой потом посвятил жизнь.

Пришло время осуществления его замысла. В 1870 году он вместе со своей молодой женой-гречанкой снова стоял с лопатой в руках на холме Гиссарлык. Наняв рабочих из местных жителей, он начал поиски Трои. На собственные средства... Ни одно учреждение Запада не помогало ему. Прошло три года. Шлиман и его рабочие углубляли и углубляли свои раскопы.

При этом свободный от всяких предубеждений, Шлиман совершил свое первое преступление в глазах ученых-археологов. Особенно не размышляя, он прошел через культурные напластования классического греческого и римского времени. Его интересовало то, что лежит глубже, под ними. Он буквально прокопал весь холм, дойдя до его скалистого основания. Там он обнаружил следы древнейшего культурного слоя – Трои I. В отличие от стратиграфических обозначений, принятых в Месопотамии, счет культурных слоев Трои идет снизу вверх.

Шлиман не был в особом восторге от Трои I, более того – он был разочарован. И это когда-то была Троя? Эти убогие постройки? Немыслимо! Это не могла быть гомеровская Троя. Тогда он поднялся слоем выше и стал раскапывать  Трою   II.

Здесь он нашел то, что искал: мощные крепостные стены, скошенные фундаменты из небольших камней и надземные части зданий из глиняных кирпичей и деревянных балок.

Была ли это Троя Гектора и Приама?

Чудовищный пожар разрушил эту Трою II. Везде были видны его следы: так и только так когда-то погибла   Троя.

Генрих Шлиман знает это совершенно точно. Для него нет сомнений. Кто из знающих Гомера мог бы в этом усомниться?

Итак, прошло три года. Шлиман был удовлетворен своими открытиями. Нужно ли искать дальше? 15 июня 1873 года он намеревался закончить свою работу и ехать домой, чтобы написать отчет о ее результатах. Для него Троя была найдена.

И тут случилось нечто неожиданное: оставалось всего 24 часа до последнего движения лопатой, когда что-то сверкнуло в отверстии стены, расположенной близ западных ворот Трои II. Шлиман моментально принял решение. Под каким-то предлогом он сразу же отослал домой всех рабочих. Ему хотелось самому выяснить, что там в стене сверкает, словно золото. И лишь его жена София была свидетельницей того, как Шлиман осторожно извлек из щели большой клад золотых  предметов.

Это были две золотые диадемы с 2271 золотым кольцом, 4066 пластинками сердцевидной формы и с 16 изображениями богов – все из чистого золота. Кроме того,– 24 золотых ожерелья, серьги, пуговицы и иголки; короче – всего 8700 изделий из чистого золота. Найдены были также золотая чаша весом 601 грамм, золотой сосуд и другая посуда из серебра, электрона  и   меди.

Непостижимо! Прежде всего, Шлиману необходимо было скрыть этот золотой клад от турок – не для того, чтобы присвоить его себе, а с тем, чтобы продемонстрировать и передать ученому миру на Западе. Шлиман был уверен, что он нашел сокровище царя Приама. Может быть, Приам спрятал его в последний момент в тайнике стены у западных ворот, когда Троя гибла в дыму и пламени? В это верил Шлиман и с этой верой он ушел в могилу.

Враги поднимают голову

Шлимана одолевали заботы, как беспрепятственно перевезти это огромное сокровище в Афины, в его собственный дом, не привлекая к себе внимания. Хотя Афины и находились тогда под турецким господством, однако Шлиман считал, что оттуда легче найти пути для отправки сокровища через  границу.

Ему и его жене пришла в голову идея использовать для этой цели корзинки из-под овощей. И вот спрятанное в овощах сокровище Приама совершает путь из Гиссарлыка через Геллеспонт в Афины. Турецкие чиновники недоуменно качали головами: неужели овощи в Гиссарлыке лучше, чем в Афинах? Но, видимо, это так, раз молодая госпожа Шлиман предпочитает их всем другим овощам и хочет иметь их в своей афинской кухне. Ясно – это причуды богатой женщины! А раз так, надо предоставить ей полную свободу действий! С этих пор корзинки из-под овощей госпожи Софии Шлиман стали так же известны в истории археологии, как ее передник или платок, в которые первоначально складывали сокровище Приама, обнаруженное в щели древней стены Трои II. Позднее Шлиман подарил большую часть сокровищ Музею этнографии  в   Берлине.

В 1873 году вышла книга Шлимана «Троянские древности». Он окончил ее преисполненный гордостью и счастьем. Шлиман описал мощные крепостные стены Трои, внушительные башни, дворцовые постройки, рассказал о пожаре и гибели города, сообщил о своей золотой находке – «сокровище Приама». В его глазах все сложилось в одну стройную картину. Для него Троя II – это Илион с Гектором и Ахиллом, Агамемноном и другими героями Илиады.

Но отсюда и началась трагедия Шлимана.

Чем шире распространялись и обсуждались пораженными жителями Европы вести о его открытиях и их значение, тем чаще можно было услышать горькие речи о «дилетанте», постороннем для науки человеке, который не обладал никакими академическими полномочиями при проведении своих своеобразных экскурсов. Повсюду погружали отточенные перья в чернильницы, чтобы посрамить этого недалекого фантаста и глупца, поставить на свое место, с которого он сорвался, как молодой теленок, чтобы скакать и дурачиться на священном поле науки. Пока он был для них только нелеп. Но он сразу же стал врагом, как только начал сопротивляться. Никогда он не мог понять (так объяснял позже сотрудник Шлимана, археолог и архитектор профессор Вильгельм Дерпфельд) тех насмешек и издевок, с которыми некоторые ученые, особенно немецкие филологи, встретили его публикацию о  Трое.

Как все это могло произойти? Дело в том, что представители самой  ученой из ученейших наук реагировали на его труды явно ненаучными приемами. Если в Англии Шлимана встретили либо благожелательно, либо предпочитали ничего не говорить о нем, то некоторая часть немецких ученых вовсю старалась высмеять его или даже оклеветать.

На Шлимана нападали в основном не выдающиеся представители науки, но скорее такие люди, перед которыми, наконец, открылась возможность без всякого для себя риска и посягательств на честь корпорации направить накопившуюся в них жажду мести за собственные неудачи на этого постороннего человека и дилетанта.

Имена этих людей сегодня уже забыты, и поэтому вряд ли стоит их называть. Но в те времена они считались авторитетами, противопоставившими в своих научных трактатах открытию Шлимана утверждение о том, что эпос Гомера – это чистая поэзия; она ничего общего не имеет с историей и тем более с подозрительным холмом Гиссарлык.

В 1874 году один такой авторитет, профессор, возглавляющий корпорацию ученых, назвал книгу Шлимана о Трое «сбивающей с толку мистификацией». Так горды были эти люди и так погрязли они в своей самоуверенности. Другой «авторитет», исчерпав все свои аргументы, перешел всякие границы приличия: он объявил, что Шлиман нажил свое состояние в России, посредством контрабандной торговли селитрой.

И разразилась буря. Некоторые люди обвиняли Шлимана в том, что он заранее закопал «сокровище Приама» на месте находки. Таким путем они изобличали его как простого обманщика. В это же время турки начали против Шлимана процесс, обвиняя его в незаконном присвоении золота, добытого на турецкой земле, и в контрабандном вывозе его за пределы страны.

Правда, Шлиман приобрел и друзей. Это были как раз те ученые, имена которых и сегодня известны. Так, его другом стал знаменитый Рудольф Вирхов, который был не только врачом и антропологом, но и исследователем античности. Во Франции другом Шлимана становится блестящий филолог Эмиль Луи Бюрнуф, который вступился за него как директор Французской школы в Афинах.

В большинстве случаев противниками Шлимана были, правда, сторонники того направления, которое, как иронически выразился современный американский историк и писатель Билль Дюрант, запросто отрицает то, что другое поколение ученых подтверждает потом кропотливой работой.

В 1879 году Шлиман вернулся в Трою. Накопилось много вопросов, которые надо было выяснить. На этот раз его сопровождали друзья – Вирхов и Бюрнуф. Раскопки были продолжены. В результате появляется пятая книга Шлимана «Илион». За это время на греческой земле в Микенах он открыл царские могилы – весть, которая, проникнув в кабинеты ученых Запада, была подобна удару грома.

В 1879 году Ростокский университет – к удивлению всех надменных и упрямых противников Шлимана – присвоил ему звание почетного доктора. В 1881 году Шлиман подарил свое троянское собрание городу Берлину, который в знак благодарности объявил его своим почетным гражданином.

В 1882 году Шлиман опять проводит раскопки в Трое. Но теперь он уже привлек к себе внимание всего научного мира. Молодой участник немецких раскопок в греческой Олимпии – архитектор Дерпфельд предложил ему свою помощь. Шлиман был достаточно умен, чтобы принять это предложение с благодарностью.

Свою седьмую книгу Шлиман назвал «Троя». Это звучало как триумф. В 1889 году в Трое состоялась первая международная конференция. В 1890 году – вторая.

Сделал ли он все? Стоит ли он уже на вершине своих успехов? Разве он не потратил свое состояние, чтобы их достигнуть?

26 декабря 1890 года, как раз в тот самый месяц, в который родились многие пионеры археологии, Шлиман умер. В Берлине он жаловался своему другу Вирхову на боль в ушах. Потом он поехал в Афины, домой, к своей Софии. Но уже не доехал туда. В пути, в Неаполе, смерть настигла этого неутомимого человека. На его долю досталось многое. Он добился успеха и вынес на своих плечах тяжелый груз претензий и предвзятых упреков.

Некоторые люди еще и сегодня не прощают ученому его успехов.

В конце апреля 1929 года – почти через 40 лет после смерти Генриха Шлимана – Германский государственный институт археологии вместе с собравшимися в Берлине со всего мира профессорами, главными директорами, докторами и действительными тайными советниками праздновал свой славный столетний юбилей. Берлинский обер-бургомистр Бесс объявил о небольшом пожертвовании юбиляру «в память известного археолога Генриха Шлимана». Однако президент, профессор Герхард Роденвальд, поблагодарив в ответной речи «господина обер-бургомистра города Берлина за сердечные поздравления и сообщение о великодушном пожертвовании, которое предоставили берлинские граждане, магистрат и члены муниципалитета города Берлина», имени Генриха Шлимана даже не упомянул.

Троянская война продолжается

То, что в свое время ставили в вину «чужаку» и «дилетанту» Генриху Шлиману, сегодня стало правилом. Проводя раскопки, теперь не останавливаются на верхних слоях классического времени, но копают дальше, пока не дойдут до материка или поверхности скалы, хотя делается это по совершенно другим соображениям, которые еще не могли быть известны Шлиману. И все-таки основная проблема осуществленного Шлиманом исследования Трои все еще не решена[1]. Что нашел Шлиман в Трое II, которую он сам считал Троей Гектора  и  Приама?

В этом все дело.

Когда после смерти Шлимана Дерпфельд продолжил раскопки на холме Гиссарлык и при этом нашел Трою VI, казалось, вздох облегчения прошел по рядам ученых: не Шлиман, а вышедший из хорошей немецкой школы археологов Дерпфельд нашел Трою Приама! С тех пор в течение ряда десятилетий в науке господствовало убеждение, что Троя VI, которая во многих отношениях близка к греческим крепостям гомеровского времени,– это и есть Троя Илиады.

Но тогда остается неясным, что же нашел Шлиман в Трое II, то есть в более древнем слое.

И опять, как и во времена Троянской войны, начавшие заживать старые раны археологов, полученные ими на полях битв, открылись вновь. Все началось с того, что в период первой мировой войны в тяжелых боях за Дарданеллы холм Гиссарлык был перекопан снарядами английских боевых кораблей. Он так пострадал, что древние греки и троянцы – строители мощных крепостей – вряд ли смогли бы представить себе что-либо подобное даже во сне.

После войны американские археологи, решив, что глубокие ямы, взрытые снарядами, помогут им исследовать холм Гиссарлык, начали там новые раскопки в крупном масштабе – раскопки, свободные от многих устаревших традиций археологии. По разработанной руководителем раскопок С. В. Бледженом хронологии Троя II – Троя Шлимана существовала приблизительно 2300 лет до н. э., по крайней мере, на одно тысячелетие раньше, чем Троя Илиады. Но расцвет Трои VI приходился на 1350 год до н. э. Это как будто подтверждало мнение о том, что не Шлиман, а Дерпфельд открыл гомеровскую Трою.

Но когда эти выводы американцев дошли до кабинетов западных ученых и были встречены там с одобрением, все окончательно запуталось. Ибо теперь перед исследователями встали новые задачи: Троя VI – Троя Дерпфельда вовсе не погибла от пожара, как это вытекает из рассказа о событиях, происшедших в конце Троянской войны; более того – Троя VI оказалась жертвой землетрясения.

Результаты раскопок американской экспедиции привели ученый мир к новым разногласиям.

Является ли «Илиада» только поэтическим вымыслом Гомера?

Или в ней больше фантазии, чем исторической истины?

Американцы были склонны объявить Троей Гомера еще более молодую крепость, чем Троя VI,—Трою VII А.

Но немцы—иногда случаются удивительные вещи! – немцы, по крайней мере, некоторые из самых мудрых голов этой нации, за последнее время стали склоняться к тому, чтобы признать гомеровской скорее Трою II. Как раз Трою Шлимана.

Если бы Генрих Шлиман в своей могиле об этом услышал, узнал, к чему теперь пришли оракулы нашего времени, он, вероятно, вместе с Гомером засмеялся бы гомерическим смехом.

Может быть!

Но возможно также, что он преисполнился бы глубоким уважением к богатству археологических знаний нашего времени и к тем огромным возможностям, которые открылись перед археологией, которая теперь может сопоставлять троянский материал с материалом исследований других городов античного мира. И, вероятно, Шлиман был бы последним из тех, кто стал бы считать Трою II гомеровской лишь для того, чтобы не признавать свою ошибку. Троя VII А, которая по современной хронологии датируется XII веком до н. э. и была открыта не Шлиманом и не Дерпфельдом, а американцем Бледженом, действительно была разрушена сильным пожаром и никогда более не восстанавливалась. Последующая Троя VII Б с характерной для нее цветной керамикой позволяет сделать вывод о полной смене населения, пришедшего откуда-то с Дуная.

Но утверждать это вряд ли решились бы даже те, кто был в неладах со Шлиманом. Поэтому нельзя не признать, что Шлиман отдал свое горячее сердце делу, которое было мечтой его юности. Правда, уже одним этим он сделал его уязвимым. Потому что невозможно драться и выигрывать битвы в науке только одним горячим сердцем; здесь в первую очередь нужна трезвая голова, огромные знания и опыт. А Шлиман, будучи пионером исследования Трои, не обладал еще теми знаниями, которых вправе были от него потребовать современники.

Но это не умаляет его славы.

Ибо даже знаний нашего времени оказалось недостаточно для того, чтобы сказать последнее слово о холме Гиссарлык.

И поэтому Троянская война все еще продолжается.

ТЕЛЛЬ-ХАЛАФ

Незавидной судьбе первооткрывателя Трои Генриха Шлимана можно противопоставить успехи человека совершенно другого склада, который не понимал ни единого древнегреческого слова, но зато намного лучше знал арабский язык и, в конце концов, основал даже собственный музей в Берлине.

Этот уроженец долины Рейна – барон фон Оппенгейм родился в 1860 году в Кельне и получил при крещении имя Макс. Склонность к приключениям привела его после некоторых странствований как раз к тому месту, близ которого (у Харрана) Авраам прошел на север, покинув Ур халдеев. Но каким образом барон из Кельна пришел сюда и какое открытие при этом сделал – открытие, которое, в конце концов, привело к тому, что целая эпоха получила название от раскопанного им холма, – это длинная и по-настоящему удивительная история.

Она начинается с дальних путешествий состоятельного Макса фон Оппенгейма через Ближний Восток по странам ислама, начиная от Марокко и кончая Восточной Африкой и Индией. Более чем полгода 35-летний барон жил вместе с глубоко религиозными шейхами в районе Каира, потом он перебрался в Северную Аравию, Сирию и Месопотамию, изучая в палатках воинственных бедуинов  их  язык   и   обычаи.

В конце концов, он познал душу этих шейхов пустыни так хорошо и так полюбил их, что его везде, куда бы он ни пришел, встречали как хорошего друга, с исключительным гостеприимством. Не приходится удивляться тому, что Германское министерство иностранных дел постаралось привлечь этого барона из Кельна на дипломатическую службу с тем, чтобы он поддерживал определенные связи с вождями бедуинов на севере и юге страны.

Таким путем Макс фон Оппенгейм получил широкую возможность отдаваться своей страсти к путешествиям и поискам древних культур, передвигаясь вместе с хорошо охраняемыми караванами по извилистым дорогам среди пустынь и степей Сирии и  Ирака.

В 1899 году с охраной, состоящей из 25 вооруженных людей, он отправился к Харрану Авраама. Здесь барон стал разыскивать самого могущественного из всех предводителей бедуинов, главу большого родового союза милли, Ибрагима Пашу. Он нашел его около Урфа. Немца встретили с почетом, как близкого друга, угощая в течение трех дней в огромной палатке вождя. На этом торжественном пиру с глубочайшим доверием ему рассказали о «необыкновенных каменных изваяниях», которые местные жители нашли в одном из холмов близ деревушки Рас-эль-Аин у истоков впадающей в Евфрат реки  Хавур.

Деревня Рас-эль-Аин, как сообщили под большим секретом немецкому барону бедуины, пережила огромное волнение. Причем ее жители вовсе не были виноваты в происходивших событиях; они только хотели похоронить покойника, когда из вырытой могилы внезапно появились ужасные фигуры животных с человеческими головами. Могилу эту, конечно, засыпали, и труп похоронили в другом месте, но по велению рока несчастье все же произошло, и предотвратить его было невозможно: в этом же году деревня подверглась страшной засухе, нашествию саранчи и эпидемии холеры. Ото дня ко дню ее жители все больше и больше убеждались, что они сами, своей собственной беспечностью открыли путь на землю толпе злых духов, откопав ужасные каменные фигуры. Кроме того, несчастные жители Рас-эль-Аина происходили от исповедовавших мусульманскую религию чеченцев, которые пришли с Кавказа. По воле Аллаха и его десяти пророков чеченцы поселились в Рас-эль-Аине, пораженном лихорадкой крае, и гибли там как мухи. И потому у них были все основания бояться злых духов. В этом, в конце концов, нет ничего удивительного, уверяли бедуины заинтересовавшегося этим рассказом барона Макса фон Оппенгейма.

Опытный в общении с могущественными шейхами бедуинов, Оппенгейм, вполне доверяя им, решил увидеть эти каменные изваяния зверей с человеческими головами. Барон захотел проверить удивительный рассказ, сердечно распрощался с хозяевами и, двигаясь по обходным дорогам в сопровождении хорошо вооруженной охраны, отбиваясь по пути от разбойников, словно от надоедливых мух, через четыре дня достиг  Рас-эль-Аина.

Не на жизнь, а на смерть

Неблагоприятный климат в районе истоков реки Хавур и жестокая малярия привели к тому, что из 50 000 представителей кавказского племени, поселившегося здесь три десятилетия назад, к XX веку сохранилось всего лишь около 200 семей. Хотя такое потрясающее вымирание объяснялось еще и непрерывными столкновениями с кочующими бедуинами, но вызвано оно было в основном все-таки лихорадкой. Эту лихорадку барону вскоре пришлось испытать на себе.

Староста деревни Рас-эль-Аин принял его весьма доброжелательно и пригласил на обед. За обедом Макс фон Оппенгейм как бы невзначай упомянул об удивительных изображениях животных с человеческими туловищами; однако на лицах собравшихся не было выражено ничего, кроме удивления. Чеченцы сделали такой вид, как будто они слышали о подобных вещах впервые в жизни.

Однако барон не прекратил разговора. Он подробно описал камни и обещал чеченцам большую награду, если они приведут его к месту находки. Но чеченцы не хотели об этом говорить. Они упорно отрицали все с отчаянием людей, борющихся за свою жизнь. Они даже поклялись на Коране, что говорят  правду.

Это было совершенно невероятно: богобоязненные и благочестивые люди совершили клятвопреступление из-за боязни злых духов! Но здесь они натолкнулись на немецкого барона, который не боялся ни черта, ни чеченских злых духов! Он созвал своих людей и громко выругал хозяев, совершивших клятвопреступление на Коране. Барон пытался их убедить, что они, потеряв голову, сказали неправду; испугавшись новых неурожаев и мести злых духов, пошли на преступление, дав ложную клятву на священной книге ислама.

Начался переполох, борьба пошла не на жизнь, а на смерть. Возбужденные чеченцы вытащили из ножен свои длинные кинжалы.

Но и при таких обстоятельствах Макс фон Оппенгейм сумел сохранить хладнокровие. Он громко крикнул чеченцам, что они добавят к своему клятвопреступлению еще одно ужасное преступление, если попытаются убить гостя в собственном доме!

Барон рискнул своей последней картой – и выиграл.

Глубоко взволнованные чеченцы признали свою вину. Они сознались в том, что солгали гостю, и, полные раскаяния, обещали показать ему холм, где нашли каменные изваяния, когда копали могилу для покойника.

В их устах впервые прозвучало название этого холма – Телль-Халаф, о котором, так же как и о реке Хавор (Хавур), упоминает Библия (II книга Царств).

С тех пор как в VIII веке до н. э. ассирийцы победили Израиль и увели всех жителей царства к реке Хавор, откуда они никогда больше не вернулись в обетованную землю, название этого холма появилось в Библии. В течение уже многих десятилетий оно встречается в каждом научном труде по археологии Ближнего Востока – от Москвы до Сан-Франциско, от Нью-Йорка до Лондона, Парижа и Берлина – это ставшее знаменитым название Телль-Халаф.

19 ноября 1899 года смирившиеся чеченцы повели немца к Телль-Халафу.

В течение трех дней Макс фон Оппенгейм проводил разведку холма и сразу же обнаружил часть фасада большого дворца, рельефные стелы и своеобразные статуи. Тогда барон прекратил работы и прикрыл все находки землей: ведь он еще не получил разрешения на раскопки от турецкого правительства.

Таким образом, Телль-Халаф и открывший его Макс фон Оппенгейм исчезли более чем на 10 лет из нашего поля зрения. Только в 1911 году о холме и исследователе заговорили вновь.

В аду лихорадки

В 1911 году этот барон из Кельна твердо решил довести свое предприятие до конца. Он привез с собой не только опытных специалистов – таких, как Роберт Кольдевей, но также врача, секретаря, лакея и телохранителя. Барон расположился на Телль-Халафе с таким комфортом, как будто хотел остаться там на всю жизнь. На спинах тысячи верблюдов этот поразительный человек привез не только обычный багаж экспедиции и научные приборы, но и узкоколейку с двенадцатью саморазгружающимися вагончиками, множество лопат, заступов, мотыг и других орудий труда, а также полный комплект строительных материалов для домика экспедиции. Без этого невозможно было обойтись, так как на Телль-Халафе и прилегающей к нему местности, среди песка и болот, не найти ни одного гвоздя, ни одной лопаты и тем более  никакого  жилья.

Все надо было везти из Алеппо по обходным дорогам, что требовало немалой затраты времени. Обладавший огромным опытом Макс фон Оппенгейм выбрал для этой цели именно обходные дороги: это гарантировало от больших потерь, связанных с нападениями разбойников. Каждый караван верблюдов шел по такой дороге около 20 дней.

Подумайте только: 20 дней на каждого верблюда! А здесь речь шла о тысяче верблюдов, чтобы перевезти узкоколейку, весь багаж, множество инструментов и орудий труда, целый дом и бесчисленное количество продовольствия!

Телль-Халаф расположен в совершенно заброшенном месте. Ближайшие большие поселения, такие, как Урфа, отдалены от него многими километрами пути. Между ними лежит пустыня без воды, без единого дерева или куста, заселенная лишь голодными гиенами, шакалами, змеями, скорпионами и другими ядовитыми насекомыми.

Нельзя забывать и о постоянной опасности нападения разбойников. Это обычное явление, когда находишься среди чеченцев и бедуинов. Можно поклясться Аллахом, что если бы этот немецкий барон не пользовался таким почетом у могущественных племенных вождей, то весь склад вещей, который привезли на спинах тысяч верблюдов, за короткий срок был бы рассеян по ветру, а самому барону и его коллегам были бы уготованы похороны в песках пустыни.

Такие опасения, однако, меньше всего волновали Макса фон Оппенгейма. Он построил первый палаточный лагерь на восточной стороне Телль-Халафа и безбоязненно поехал верхом в деревню Рас-эль-Аин, чтобы приветствовать там местных старейшин, с которыми уже 12 лет был хорошо знаком.

Но оказалось, что первый старейшина деревни и другие его знакомые уже умерли. Повсюду Макс фон Оппенгейм встречал лишь враждебные взгляды. Он опять столкнулся со значительными трудностями: паспорт с турецким разрешением на раскопки не признавали. А один чеченец заявил даже, что он является единственным законным хозяином этого холма и не разрешит на нем никаких раскопок.

Посыпались телеграммы правительству, которые приходилось посылать из таких мест, откуда они шли не менее двух дней. Наконец было получено указание, разрешающее раскопки. Удалось сломить и сопротивление жителей деревни Рас-эль-Аин. Макс фон Оппенгейм мог теперь начать раскопки  в Телль-Халафе.

Но тут возникло новое препятствие: невозможно было достать рабочих. Все попытки нанять их как в Рас-эль-Аине, так и в окрестностях не дали никакого результата. Ни одна рука не пошевелилась, чтобы начать работы в Телль-Халафе.

Но барон нашел выход. Он нанял 200 армян в отдаленных селениях. Теперь он смог начать постройку домика экспедиции. После этого он приказал заложить пробные шурфы на Телль-Халафе. При этом случилось как раз то, что и предсказали чеченцы из Рас-эль-Аина: страшная жара лета 1911 года высушила стены вырытых ям, превратив их в пыль, начался оползень, засыпавший нескольких рабочих-армян, только что приступивших к работе. Их сразу же откопали. Но помощь пришла слишком поздно: песок задушил одного из молодых  рабочих.

И армяне сразу же забастовали. К тому же они услышали от жителей Рас-эль-Аина, что Телль-Халаф полон злых духов. Барон вынужден был нанять новых рабочих. Это ему удалось лишь благодаря своим старым связям с предводителями   бедуинов.

Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки.

Сфинкс из Телль-Халафа

Макс фон Оппенгейм начал работы на старом месте – там, где 12 лет назад он засыпал свои раскопы землей. Постепенно из-под лопат испуганных бедуинов возникли три зверя-колосса. Это были статуи гигантских богов и сфинкс. Открылась также часть фасада дворца.

«Ощупью продвигаясь вперед вдоль вымостки, на которой находились изваяния из камня,– сообщает фон Оппенгейм,– мы постепенно освободили остатки стен и помещений дворцового храма. Следуя в направлении ворот, пробитых в большом фасаде, мы достигли... первого храмового помещения». Его каменный пол был весь покрыт грудой обгоревшего щебня от обрушившихся балок. В восточном углу этого помещения лежал скелет молодой девушки с сохранившимися украшениями в болезненно согнутом положении.

Что же здесь произошло?

Что означает каменное изваяние сфинкса?

Макс фон Оппенгейм вербует новый отряд рабочих. В конце концов, на Телль-Халафе работало 550 бедуинов. Они обслуживали узкоколейку, опрокидывали наполненные вагонетки, раскапывали и... бастовали. Они бастовали периодически, когда знойные песчаные бури забивали пылью глаза или когда кто-либо из их вождей уговаривал рабочих требовать более высокой оплаты. Но барон из Кельна умел успокаивать детей Аллаха и возвращать их снова к работе. Он хорошо обращался с ними, и рабочие слушались его, невзирая на злых духов Телль-Халафа.

Иногда огромный палаточный лагерь Телль-Халафа, рассчитанный на несколько тысяч человек, посещали семьи рабочих или их соплеменники. Издалека приходили шейхи всех крупных племен бедуинов или, по крайней мере, их доверенные представители, не столько затем, чтобы посмотреть на своих братьев и сыновей, которые трудятся на Телль-Халафе, сколько для того, чтобы понаблюдать за немецкими начальниками, выбрасывающими кучу денег для расчистки холма мусора, в котором не могут найти ничего лучшего, кроме камней и обломков.