Текст книги "Орфей и Эвридика"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Михаил Емцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Емцев М & Парнов Еремей
Орфей и Эвридика

М.ЕМЦЕВ, Е.ПАРНОВ

ОРФЕЙ И ЭВРИДИКА

ДИАЛОГ

– И вы по-прежнему уверены, Рита, что опыт с петлей времени удался?

– Уверена.

– Но как же так можно! Вы же исследователь, а не какой-то там... ну, в общем, неважно... Чем вы это докажете?

– Прибор зарегистрировал суперпозиционный эффект петли.

– Опять вы про прибор! Да ведь эти ваши пики на ленте потенциометра легко истолковать и так и сяк. В лучшем случае это может считаться необходимым доказательством. Необходимым, но недостаточным! Вы понимаете меня?

– Я понимаю. А вот вы меня понять не хотите. Я же говорила вам, что вычерченную самописцем кривую обсчитали в счетно-решающем центре.

– Но вы же сами говорите, что ничего ие видели. Так? Или теперь вы уверены, что видели?

– Ну, знаете... Если вы и дальше будете в таком тоне...

– Да нет же! Нет. Ну что вы, ей-богу... Мы же о деле говорим. Меня интересует, почему вы ничего не видели.

– Из-за этих нарушений сплошности. Связь была односторонней. Я уверена, что они меня видели!

– Тогда давайте спросим их! Что для этого надо? Машину времени, ковер-самолет, колоду карт для гадания? Что?

– Мне все же кажется, что разговора у нас с вами не получится. Вы даже не пытаетесь вникнуть в мои слова. Связь была. Для меня это несомненно. Пусть односторонняя, это не имеет принципиального значения, но она была. Временную поверхность можно изогнуть в фигуру. Петля Времени – физически доказанная реальность.

– Значит, всему виной нестационарные вихри?.. Послушайте, Риточка, вы когда-нибудь говорили по неисправному автомату?

– То есть как это?

– Очень просто. Бросаешь монету в автомат, набираешь номер, слышишь гудок – все нормально. Но вот ваш абонент снимает трубку и говорит: "Алло". Вы здороваетесь с ним, а он вас не слышит. Вы кричите в трубку что есть силы, дуете в нее, а он все "алло" да "алло". Потом он говорит: "Перезвоните" – и вешает трубку. Вы тоже вешаете, и монета со звоном возвращается к вам. Автомат, как говорится, не соединяет. Не проглатывает монету, когда на противоположном конце провода снимают трубку. Что нужно делать в подобных случаях?

– Это вы популярно иллюстрируете мою идею об односторонней связи? Аналогия не очень удачная. Но не в этом дело. Если у меня, как вы говорите, не соединяет, я иду искать другой автомат. Мне понятно, к чему вы клоните. И я обязательно поставлю второй опыт. Починим установку, и я поставлю. Смею уверить вас, что добьюсь двусторонней связи. У меня будет... соединять.

– Ну что ж, очень хорошо. Тогда и поговорим. Жаль тольо, что ждать придется долго... А пример с автоматом я вам вот почему привел. Из собственного опыта я знаю, что, когда автомат не соединяет, по нему есть смысл хорошенько стукнуть кулаком. Тогда монета провалится, и связь станет обоюдной... Мне не понятно, почему вы этого не сделали.

– Так ведь я попыталась! Я бросила всю мощность на ликвидацию нелокальности. И в этот момент перегорела установка.

ЦВЕТОК ИЗИДЫ

Орфей хотел невозможного. Тень Эвридики явилась ему под мрачными сводами пещер Эллады. Но он не смог вывести ее к лучезарному сиянию дня. Одержимый безумной надеждой, он сел на финикийский корабль, который направлялся в Египет, чтобы обрести высшее знание, перед которым отступает смерть.

Орфей сошел с корабля в мемфисском порту в месяце эпифи. Было время сбора фиг и винограда. Вода в Ниле упала на сорок пядей. Каналы высохли и источали зловоние. Горячий ветер пустыни припудривал серой пылью акации и оливы.

После церемонии царского посвящения, происходившей в тайных святилищах, новый фараон показался перед народом. Он взошел на большой золоченый щит, который осторожно подняли с земли двенадцать носителей опахал. Двенадцать молодых жрецов уже несли по. главной улице на шитых золотом подушках знаки верховной власти: царский скипетр с головою Овна, меч, лук и булаву. Солнце играло на обритых головах жрецов, лоснилось на пантерьих шкурах, пронзительными стрелами срывалось с царских регалий.

Шествие замыкали двор и жреческие коллегии, сопровождаемые посвященными в большие и малые мистерии. Белые тиары и усыпанные драгоценностями нагрудники верховных жрецов в блеске и пышности соперничали с одеяниями придворных щеголей. Сановники двора несли знаки Агнца, Овна, Льва, Лилии и Пчелы, медленно раскачивающиеся на чеканных цепях над многоцветной, как крылья бабочки, толпой.

Орфей шел по узким кривым улочкам. Шум празднества становился все тише. Он знал, что с наступлением ночи тревога и безумие опустятся на город. По черной глади искусственных озер заскользят расцвеченные огнями барки с оркестрами и мечущимися в священном танце обнаженными танцовщицами. Раскроются двери вертепов, а хозяева таверн расстелют ковры прямо на улицах, чтобы каждый мог подставить глотку под бьющую из бурдюка тугую красную струю. Заклинатели змей, фокусники, глотатели огня, атлеты, танцовщицы и жрицы любви доведут накал страстей до неистовства.

Скоро, скоро, снизойдет на город душная томительная ночь.

Орфей пересек оцепеневший город и вышел на широкую пальмовую аллею.

От дельфийских жрецов он слышал о Книге Мертвых, таинственном свитке, который клали под голову мумии, перед тем как закрыть саркофаг. С жадным вниманием и затаенной дрожью слушал Орфей повествования о долгом странствии Ка после смерти, об изнурительных страданиях в подземном огне и очищении астральной оболочки. В его воображении вставали картины дымящейся Леты. И словно сами собой слагались тогда лучшие строки его трагедии.

"...Когда я тело ее увидел, сжигаемое в погребальном огне, когда урна скрыла пепел ее и все исчезло, как следы на песке под пеной морской, я спросил себя: где же ее душа? И ушел в невыразимом отчаянии с переполненной чашей яепролившихся слез. Я тогда обошел всю Элладу. Я молил жрецов Самофракии вызвать душу ее, я искал эту душу в глубинах земли, среди лунных лесов, среди гор, освещенных звездами, но нигде не явилась ко мне Эвридика. Под конец я пришел к Трофонийской пещере.

Через черную трещину я опустился до огненных рек. Мне жрецы рассказали, что здесь, под землей, люди часто приходят в экстаз, и у них пробуждается тайное око. Приближение этого мига легко распознать в затрудненном и частом дыхании. Наступает удушье, и горло немеет, только хрип вырывается тенью растаявших слов. Одни отступают в испуге и возвращаются с полпути, .другие упорствуют и умирают среди желтых паров голубыми огнями сжигаемой серы. Остальные же сходят с ума.

Я дошел до конца. И увидел такое, что нельзя передать на людском языке. Я вернулся в пещеру и впал

1. Так древние египтяне называли душу.

в летаргический сон. В этом мертвом, как черные воды, глухом нескончаемом сне и явилась ко мне Эвридика. Витала она в окружении сияний, бледная и нежная, как лунный свет. И слова ее падали в душу мою, прямо в сердце, минуя оглохшие уши.

Трижды хотел ее я поймать, и трижды она ускользала из моих объятий, неуловимая, как тень. Я сердцем услышал звук словно лопнувшей струны, и затем голос, слабый, как дуновение, грустный, как прощальное касание губ, прошептал: "Орфей!"

И я проснулся".

Дельфийские жрецы рассказывали Орфею о встрече Ка со злым кормчим, сидящим в лодке и глядящим всегда назад, и с добрым кормчим, смотрящим прямо в глаза; о суде, где душа держит ответ перед сорока двумя земными судьями; о ее оправдании Тотом и вступлении в преображающее сияние Озириса.

Орфей мучительно старался понять, какая истина прячется в этих рассказах, отделить высокую древнюю мудрость от мифа. "Озирис и Изида знают о том", – отвечали ему греческие жрецы. Кто же были эти боги, о которых жрецы упоминали, приложив к губам палец? Орфей чувствовал, что трепещущее пламя потустороннего мира сожжет его, если он не получит ответа на свои вопросы. И он сел на финикийский корабль, идущий в Мемфис.

Солнце уже закатилось. Над высокими пилонами загородных храмов поднялась огромная медная луна. Длинные тени пальм легли на дорогу. Из пустыни доносился плач шакалов. В воздухе кружились летучие мыши.

Пахло бродильными чанами и подсыхающей тиной каналов.

Орфей подошел к воротам храма. Развязал мешочек с пеплом погребального костра и посыпал голову. Потом разулся и припал грудью к горячей и сухой земле. Она пахла нежной, чуть горьковатой пылью и солнцем.

Оставив сандалии на дороге, он подошел к самым воротам и, взяв в руки бронзовую колотушку, постучал. Глухой и печальный звон поплыл по лунным пространствам. Захлопали крыльями спящие на крышах птицы. Звук медленно угасал, как световая дорожка на воде в часы заката. Орфей закрыл лицо грубой холстиной и прижался ухом к холодной меди ворот. Но ничего не услышал. Только кровь билась в висках.

– Кто стучится к нам в столь поздний час? – Голос послышался откуда-то сзади, не из-за ворот.

Орфей вздрогнул и обернулся. Никого. Только косые квадраты света и тени да черные силуэты колонн.

– Смертный, по имени Орфей. – Он ответил так, как научили его в Дельфах.

– Зачем ты пришел?

– Обрести свет познания.

– Какое у тебя на это право?

– Я получил посвящение в храме Юпитера. Участвовал в праздниках Диониса в Тэмпейской долине.

Открылась маленькая калитка. Перед Орфеем выросла фигура жреца. В лунном свете его белые одежды казались сделанными из алебастра. Он простер руки и тихо сказал:

– Войди. Да снизойдет на твою мятущуюся душу божественный покой, и да исполнится все то, о чем ты просил богов в смиренной молитве у врат этого храма.

Орфей припал к ногам жреца.

– Во имя того, кто есть, был и будет, – прошептал жрец, делая над головой Орфея какие-то таинственные знаки.

Служители подняли Орфея и провели его под портик внутреннего двора, толстые колонны которого были высоки, как ливанские кедры. Капители их тонули во мраке.

– Искренне ли твое желание обрести истину? – спросил жрец.

– Да, – тихо ответил Орфей.

– Готов ли ты принести свою жизнь на ее алтарь?

– Да.

– Что связывает тебя с миром?

– Ничего.

Жрец – Орфей мысленно называл его иерофантом 1 – подошел почти вплотную. Величие его облика, спокойствие лица и сверкающие глаза произвели на Орфея сильное впечатление. Он почувствовал, что от этого человека невозможно что-либо скрыть.

С трепетом ждал Орфей окончания этой короткой проверки. От нее зависело многое. Если иерофант сочтет его

* Иерофант (греч.) – жрец, посвященный в высшие тайны.

недостойным приблизиться к мистериям, то сразу же укажет на дверь. И тогда ни один египетский храм не откроет своих ворот перед Орфеем.

– Спокоен ли твой дух? – спросил жрец.

– Нет. – Этого вопроса Орфей боялся больше всего. Но он знал, что не сумеет скрыть правду, и ответил без колебаний: – Нет. Мой дух в смятении. И только вода из источника мудрости погасит снедающий меня огонь.

– Ищешь ли ты мудрости ради нее самой?

– Нет. Я ищу власти, которую дает знание Книги Мертвых.

– Зачем тебе эта власть?

– Я хочу вернуть к жизни женщину, которую люблю.

– А знаешь ли ты, что князь Гестатеф, когда прочел "чистую и святую главу Книги, написанную Голубым на алебастровой плитке, не приближался более ни к одной женщине и не ел более мяса животных и рыб?" 1

– Да.

– Тогда готов ли ты к тому, что знание убьет желание?

– Готов.

– Во имя того, чье дыхание наполняет мир зримый и незримый, иди за мной.

Орфей тяжело и медленно выдохнул воздух. Напряжение отхлынуло от него. Он вытер пот со лба и пошел вслед за иерофантом.

Они проходили через многочисленные портики и внутренние дворы, через аллею, высеченную в скале и открытую сверху, окаймленную обелисками и сфинксами.

Тусклый световой глянец лежал на исполинских ногах богов и богинь, лица которых едва угадывались в глубокой тени. Все же Орфей различил и бога Луны Хонсу с серпом на лбу, и Мут богиню войны и неба, и Гора с птичьей головой, и бога-творца Хнума с головой барана.

Аллея кончилась у небольшого храма, служившего входом в тайные подземные святилища. Дверь, ведущая к ним, скрывалась огромной статуей Изиды. Лицо ее было закрыто, а у подножия холодным огнем светилась

* Отрывок из Книги Мертвых, глава LXIV.

Здесь и далее все гимны, клятвы, описания ритуала и т. п. заимствованы из подлинных источников.

надпись: "Ни единый смертный не поднимал моего покрывала".

Сердце Орфея сжала какая-то томительная тоска, тревожное и сладкое предчувствие грядущих перемен, которые сделают навсегда невозможным возврат к прежней жизни.

Иерофант остановился у статуи и коснулся пальцами двух колонн: из розового родонита и черного базальта.

– Здесь дверь в наши тайные святилища, – сказал он, поворачиваясь к Орфею. – Взгляни на эти колонны. Красная символизирует восхождение духа к сиянию Озириса; темная означает пленение его в материи: падение, которое может закончиться полным уничтожением. Здесь начало нашего учения, алтарь, на который приносят жизнь. Безумие и смерть встречают здесь порочных и слабых духом, вечная жизнь, озаренная светом Озириса, ожидает за этой дверью сильных и праведных. Много легкомысленных юношей вошло сюда, чтобы не вернуться назад. Это бездна, перейти которую дано лишь избранным. Подумай еще раз, прежде чем ступить за магический круг. И если твое мужество несовершенно, откажись от своего желания. Ибо после того, как эта дверь закроется за тобой, отступление уже невозможно.

Это была традиционная формула, и Орфей спокойно и твердо сказал иерофанту, что его решение остается неизменным.

Жрец молча наклонил голову и магическим жестом запечатал уста Орфея. С этой минуты он не должен был ни с кем говорить. Потом жрец отвел его во внешний двор и передал служителям храма, с которыми Орфею предстояло провести неделю покаяния.

Молча и смиренно Орфей выполнял самые тяжелые работы, слушал гимны, участвовал в вечерних шествиях, производил омовения. Его золотистые кудри были срезаны бронзовой бритвой, и он уже мало чем отличался от младших жрецов и учеников.

Возвращаясь в свою келью, он каждый вечер находил на каменном полу охапку сухой травы, ячменную лепешку и кувшин с водой. Он зарывался лицом в сено, вдыхал его аромат, и ему представлялась, овеваемая ветрами Эллада, пахнущая укропом, полынью, мятой и лавром.

Он слышал, как шумят дубовые рощи на склонах Кауканона, как многократно отражается эхо в скалах и замирает в базиликах храма Юпитера.

".. .Привлеченный каким-то неясным предчувствием в долину Гекаты, я шел однажды зеленым лугом, где росли ядовитые травы. И в сердце прокрался ужас темных лесов, посещаемых вакханками. Странные дуновения касались щек моих, как горячее дыхание страсти. Я увидел Эвридику. Она медленно шла к пещере, не замечая меня. Легкий смех и вздохи доносились из рощи вакханок. Эвридика замирала, трепеща, нерешительная, только все ж продолжала свой путь, влекомая властной магической силой. Золотые кудри спадали на дивные плечи, и блаженством и влажною синью светились глаза, точно не знала она, что влечет ее адское жерло. Небо заснуло в ее околдованном взоре. Я окликнул ее, взял бессильную тонкую руку: "Эвридика! Опомнись! Куда ты идешь?" Я ее разбудил от опасного сна. Как она испугалась! Закричала. Рыдая, упала на руки мои. И божественный Эрос нас обоих пронзил единой стрелой. Так мы стали супругами..."

Орфей застонал. В плошке с маслом еще теплился шаткий язычок пламени. Под сводами кельи шевелились тени. Тишина стояла такая, что Орфей явственно слышал удары собственного сердца. Или это стучал пульс у виска? Он отпил немного холодной воды из запотевшего кувшина и заставил себя заснуть...

Наконец настал вечер испытаний. Два младших жреца, или неокора, как называл их по-гречески Орфей, проводили его к двери тайного святилища. Они прошли через зал, скудно освещенный красноватыми огнями факелов.

В неверном, изменчивом свете лики богов казались живыми. Орфею почудилось даже, что бог воды Себек подмигнул ему красным глазом и раскрыл страшную крокодилью пасть.

Из бокового придела показались белые фигуры. Это было ночное шествие жрецов. Они пели тайный мистический гимн, который опять наполнил душу Орфея тоской и сожалением о чем-то прекрасном и навеки утраченном, невыразимом на обычном языке слов.

Пение смолкло, и Орфей снова остался наедине со своими провожатыми. Они прошли по узкому проходу, в конце которого друг против друга стояли мумия и скелет. Между ними на белом, расписанном иероглифами алебастре стены чернело отверстие. Неокоры молча указали на него Орфею. Он нагнулся и вошел в коридор, передвигаться по которому можно было лишь на коленях.

– Ты еще можешь вернуться назад, – услышал он за спиной. – Дверь святилища еще не заперта. Подумай.

Орфей не ответил. Он знал, что одно лишь сказанное им слово закроет перед ним путь к посвящению.

– Во имя того, кто все сотворил, – сказал один из неокоров и подал Орфею зажженную лампу.

Орфей пополз вперед, каждый раз вздрагивая от гула и лязга захлопывающихся позади него дверей. Но звуки постепенно становились все глуше. Наконец наступила тишина. Такая полная, какой не было даже в каменной келье.

Вдруг пламя в лампе качнулось. Глухой замогильный голос прорыдал:

– Здесь погибают безумцы, дерзновенно стремящиеся к власти и знанию.

Благодаря какому-то акустическому приспособлению эхо повторило эти слова через определенные промежутки семь раз.

Орфей медленно продвигался вперед. Коридор постепенно расширялся, все более и более круто спускаясь вниз. Наконец перед Орфеем разверзлась воронкообразная пропасть. Все дороги назад были отрезаны, и он с замиранием сердца шагнул к бездне. На самом краю провала он увидел висячую лестницу. Лег на пол. Нащупал ступеньки ногами и стал медленно спускаться. Когда его нога, не встретив ступеньки, повисла в пустоте, он впервые решился заглянуть вниз. Под ним чернел бездонный колодец. Крохотная лампа бросала бледные блики в вечную ночь.

Это было похоже на ловушку. Орфей вспомнил глухие слухи, которым раньше не хотел верить, предупреждения жрецов, которым не внял.

И в ту минуту, когда со дна колодца поднялось и просочилось к нему в душу отчаяние, он увидел еле заметное углубление в стене. Цепляясь одной рукой за лестницу, он сунул в отверстие лампу и заглянул туда. Но порыв ветра задул огонек, и Орфей оказался в кромешной мгле. Тогда он бросил лампу и, нащупав руками отверстие, осторожно ступил. Сделав несколько робких шагов, он опустился на пол и пополз, руками ощупывая путь. Так дополз он до лестницы, которая спирально подымалась куда-то вверх.

Пока он карабкался по ступеням, чувство времени покинуло его. Он перестал сознавать, давно ли находится в подземелье. Иногда ему казалось, что очень давно. Почти всю жизнь.

Но где-то далеко вверху забрезжил свет. Сначала бессильный и чахлый, болезненно-зеленоватый, как плесень на стенах пещер, он с каждой новой ступенью становился все белее и ярче. Лестница привела Орфея к бронзовой решетке, за которой была широкая галерея, поддерживаемая кариатидами, держащими в руках хрустальные лампы.

Орфей зажмурился от яркого света и толкнул решетку. Бронзовые створки медленно раскрылись, и он пошел вдоль галереи между двумя рядами символических фресок. В каждом ряду он насчитал по одиннадцати алебастровых досок. Вырезанные на них фигуры и иероглифы были расцвечены золотом и яркими красками.

Я не обидел ни мужа, ни жены, ни ребенка.

Рук моих не запятнала кровь.

Я не ел нечистой пищи.

Не присвоил чужого имущества.

Не лгал и не выдал великой тайны.

Я достоин быть здесь,

прочел Орфей, когда его глаза немного привыкли к свету.

В конце галереи его ждал жрец – хранитель священных символов.

– Ты выдержал первое испытание, и я приобщу тебя к тайнам, запечатленным на этих стенах. Но сперва подкрепись немного. – Жрец дал ему горсть фиников и чашу с холодной водой. Орфей молча поблагодарил его и присел на каменную ступеньку. – Под каждой из этих таблиц, – сказал жрец, – ты увидишь инкрустированные ониксом знак и число. Эти двадцать два символа изображают двадцать две первые тайны эзотерической науки. Это абсолютные принципы, ключи к той великой мудрости и власти, которую дает сосредоточение воли. Думай о вечности, и ты постигнешь смысл священных символов.

Орфей допил воду и поднялся. Жрец пригласил его пройти вдоль фресок.

– Принципы запечатлятся в твоей памяти благодаря их соответствию с буквами священного языка и с числом, отвечающим каждой букве. И числа и буквы выражают троичный закон, который находит свое отражение в мире божественном, в мире разума и в мире физическом.

Подобно тому. как палец, ударивший по струне теорбы 1, пробуждая одну ноту гаммы, заставляет звучать и все близкие ей тона, так глаз твой, созерцающий число, и голос, произносящий букву, и ум, сознающий все ее значение, вызывают силу, которая отражается во всех трех мирах.

Они подошли к таблице, на которой был изображен верховный жрец в белом облачении с золотой короной на голове и скипетром в левой руке.

– Белое облачение означает чистоту, золотая корона – свет вселенной, скипетр – власть. Это А, которой соответствует единица, – абсолютная сущность, из которой происходят все существа, и единство чисел, и человек – вершина земных существ... Я разрешаю спросить меня, если тебе не все понятно.

– Я понял твои объяснения, мудрый наставник. Мне неясно только, как знание тайной азбуки поможет мне проникнуть в мир теней.

– Не зная азбуки, ты не сможешь постигнуть великих наук, дающих власть и над страной мертвых. Перейдем теперь к следующей таблице.

Орфей вслушивался в монотонную, зачаровывающую речь хранителя священных символов, смотрел на бесстрастные лики богов. Его сознание было темно, как подземные коридоры. Только иногда вдруг вспыхивал какой-то огонь, рассыпающийся голубыми и розовыми искрами идей, образов, странных соответствий. Тогда ему начинало казаться, что он близок, необыкновенно близок к пониманию внутренней сути вещей. Что вот-вот оборвется темная завеса, из-за которой хлынет всепоглощающий свет.

– Запомни, что означает корона магов. Она символизирует людскую волю, которая, соединившись с волей

1. Вид лютни.

божественной, вступает еще в этой жизни в круг силы и власти над всем сущим и всеми вещами.

Орфея вновь охватил мрак. Он хотел сказать жрецу, что все понимает и стремится лишь узнать, как именно можно соединить свою волю с божественной. И вдруг он подумал, что жрец ничего не сможет ответить ему на это. Жрец и сам не знает этого. Он в плену у мертвого знания, ключ к которому давно утерян. Ведь и в греческих храмах говорят о всетворящей воле, но никто не может вызвать ее из внутренней сущности мироздания. В древности египетские и халдейские жрецы могли творить чудеса, теперь остались только таблицы, которые никого не могут научить. Впрочем, и раньше, возможно, жрецы тоже ничего не умели. Это только миф, только красивая и манящая легенда. Они знают о стране мертвых больше, чем о соседних с Египтом Ниневии или Сидоне, но никто из них не хочет умереть раньше срока. Цепляются за жизнь, будто их ждет Эреб, а не свет Озириса. Да и бессмертия, которое иногда даруют боги героям, ни один из магов еще не сумел добыть... Неужели все это только страшный самообман, неведение богача, чье золото превратилось в золу! Но он же видел ее, Эвридику! Она приходила, когда он заснул, надышавшись серных испарений ада. Это же был не просто сон! Он чувствовал ее дыхание, и она говорила с ним. Говорила!

"Ради меня ты не боялся ада. Искал ты между мертвыми меня. И я пришла к тебе. Пришла, твой зов услышав. Знай, я живу сейчас не в огненных пещерах. Эреб – обитель мрака – мой удел. Кружусь я меж землею и луной. Немые и холодные пространства и зыбкая граница двух миров. И плачу я.

Плачу, как и ты, Орфей.. ."

И Орфей испугался. Он поддался чувству сомнения. Сомнение – это ржавчина. Она разъедает железо, но не смеет тронуть благородный металл. Его сердце из железа. Только слепая вера может укрепить его. Если он не обретет в этом храме великой мудрости, то навсегда потеряет Эвридику. А он позволил себе думать о чем-то другом, кроме тайного смысла букв и чисел, дал волю сомнению, ослаб в вере. Только бы жрец не заметил его слабости.

– Итак, запомни,, освобождение духа – вот высшая цель, закончил жрец объяснение. – Теперь подойди сюда. – Он указал ему на толстую колонну, сделанную в виде цветка лотоса.

Когда Орфей подошел, жрец коснулся колонны рукой, и она раскрылась.

– Войди.

Орфей вошел в углубление, и колонна тотчас же закрылась. Он опять оказался в полной темноте. Пол под ним начал падать, и он почувствовал, что летит куда-то вниз. Наверное, мудрый жрец все же почувствовал, что он не крепок духом, и решил вышвырнуть его из храма, как гнилой плод, который не даст ни услады, ни зеленого побега. Но только Орфей успел это подумать, как падение прекратилось. Перед ним был узкий коридор, в конце которого полыхало пламя.

– Иди вперед, – раздался голос. – И думай о вечности, тогда пройдешь сквозь огонь, как по долине роз.

Орфей пошел. Но, когда серые хлопья пепла стали долетать до лица, он увидел, что костер – всего лишь оптический обман, создаваемый переплетением горящих смолистых веток, расположенных на проволочных решетках косыми рядами. Он быстро миновал огонь, успев почувствовать только его жар на щеках.

Потом ему пришлось преодолеть стоячую черную воду, окрашенную последними вспышками угасающего огня, проползти сквозь затянутый паутиной туннель и пройти мимо деревьев, с которых свисали черные уреи 1.

Все это уже не пугало, а только утомительно раздражало Орфея. Он все чаще думал о том, что не познает здесь никаких сокровенных учений, а Книга Мертвых, к которой он так стремится, на самом деле окажется лишь сводом схоластических мифов. И лишь надежда хотя бы еще раз в этой жизни увидеть Эвридику заставляла его преодолевать испытание за испытанием. Но потом и надежда ослабела, как стократно преломленный свет, просачивающийся в подземелье из каких-то тайных ходов.

Осталась лишь мечта, больная и неверная, заставляющая галлюцинировать наяву и стонать во сне от преследующих его кошмаров.

... Однажды за ним пришли два неокора и провели его в темный грот, где ничего нельзя было различить,

1. Кобры.

кроме мягкого ложа. таинственно освещенного бледным светом бронзовой лампы. Здесь его раздели, умастили душистыми эссенциями и, завернув в льняные ткани, оставили в одиночестве.

Он растянулся на великолепном ложе, блаженно ощущая, как сладко ноют на пушистых коврах усталые члены. После всего, что он перенес, эта минута покоя показалась ему необыкновенно прекрасной. Священная живопись, черные обелиски, боги с головами зверей, крылатые змеи и сфинксы медленно выплывали из глубин памяти и пускались в какой-то дьявольский хоровод.

Но ярче всего перед его внутренним оком вставал десятый символ – колесо, ось которого висела между двух колонн. С одной стороны на него поднимался гений добра Германубис, прекрасный, как Антиной, с другой – бросался в пропасть злой Тифон. Их разделял сидящий на самой вершине колеса сфинкс с мечом в львиных лапах.

Заунывные звуки отдаленной музыки, которые, казалось, просачивались сквозь гранитные толщи свода, прогнали видения. Нарастающий металлический перезвон ласкал слух, а нежное журчание флейты и голубиные стоны арфы навевали дремоту. Орфей закрыл глаза и погрузился в синие глубины сна.

Он увидел реку и множество лодок на ней. Вершины гор, нежно окрашенные зарею. Темные ущелья, прорезанные пропастями, и сияющий на вершине лесистого холма храм Диониса. Со всех сторон спешат к храму толпы мистов, вереницы посвященных и женщины, тысячи прекраснейших женщин. И все приветствуют друг друга, потрясая миртовыми ветвями.

Раскрыв глаза, он увидел у своего ложа видение.

Прекрасная нубийка с ожерельем из амулетов протягивала ему увитую розами чашу. Ее смуглое тело лоснилось от масла, источавшего такой сильный и тревожный аромат, что Орфей почувствовал, как к горлу подкатывается душный комок, заставляющий дышать часто и коротко.

Браслеты ее тихо звенели. Каплями расплавленной смолы в полутьме мерцали глаза.

Она медленно подвигалась к нему, и все тело ее было в непрерывном движении, ленивом и томном, как солнечный свет на неподвижной воде.

– Разве ты боишься меня, прекрасный чужеземец? Я принесла тебе награду победителей – чашу забвения и наслаждений.

Орфей не мог понять, произнесла ли эти слова нубийка или они сами родились у него в ушах. Он потянулся к чаше и сразу же отпрянул назад, точно ожегся. Ему вспомнились рассказы жрицы мистерий Милитты.

Нет, он не склонится к влажным губам нубийки, не вдохнет тяжелое благоухание ее смуглых плеч. Иначе утром его встретит презрительный взгляд иерофанта, услышит слова, не оставляющие ни тени надежды:

"Ты вышел победителем из стольких испытаний. Ты победил смерть, прошел сквозь огонь и воду, но ты не сумел победить самого себя. Дерзнув взлететь на высоты духовного совершенства, ты поддался первому искушению чувств и упал в бездну низшей материи. Оставайся же навеки во мраке, раб плоти. Ты был предупрежден об ожидающей тебя судьбе. Жизнь будет оставлена тебе, но ты навсегда останешься в этом храме рабом".

Орфей приподнялся на своем ложе и оттолкнул чашу. Темная жидкость пролилась на драгоценные ковры и тонкой струйкой потекла вниз, на порфирные плиты.

"Я искал тебя в серном дыму, Эвридика. Среди горных провалов и в лесах, посвященных эллинским богам. Ты обещала мне блаженство и счастье, теперь только тень твоя ведет меня к истине".

Нубийка задула висячую лампу и скрылась поспешно и тихо. Но недолго Орфей оставался один. Двенадцать неокоров с факелами в руках медленно окружили его ложе. Огонь трещал, и пузырилась смола, и густо дымили благовонные шарики кифи. Неокоры повели его в святилище Изиды. В темных переходах к ним присоединялись белые фигуры посвященных. Все пели торжественный гимн Изиде.

В залитом светом святилище их уже ожидала коллегия верховных жрецов. Неокоры один за другим погасили свои факелы и стали вокруг колоссального бронзового изваяния богини.

Увенчанная семилучевой диадемой Изида держала на руках младенца Гора и улыбалась спокойной всезнающей улыбкой. Перед богиней в пурпуровом облачении стоял глава иерофантов. Он повернулся к Орфею, простер над ним магический жезл из электрона 1 и начал читать обет молчания и подчинения. Орфей повторял за ним грозные слова древней клятвы.

– И если не сдержишь своей клятвы, то будешь проклят! возвысил голос первосвященник,

– Проклят... – печальным эхом откликнулись жрецы.

– И погибнешь...

– И погибнешь... – повторил хор.

– В этом, видимом, и в том, невидимом, мире.

– ... мире...

Орфей склонился перед жрецом и припал к свисающему до пола пурпуру. Жрец поднял его и каким-то другим, мягким и проникновенным голосом сказал: