Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Вып. 9 (1970)"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Георгий Гуревич,Михаил Емцев,Джеймс Грэм Баллард,Александр Горбовский,Александр Шаров,Таку Маюмура
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Так индивидуум, живущий в самом начале становления коммунистического общества, меняя свои телесные оболочки, сможет увидеть его расцвет и его зенит. Человек, помнящий первые попытки космонавтов высадиться на других планетах Солнечной системы, века спустя сам будет участвовать в полетах к другим галактикам.

Его жизнь, его память вместят в себя целые эпохи человеческой истории. Вполне понятно, что мышление, восприятие мира будут весьма отличаться от наших. Это будет мировосприятие человека не только иной, более высокой общественной формации, но и человека, привыкшего к собственному бессмертию, считающего это естественным.

Все, что было раньше, – борьба династий, войны, дипломатические интриги и т. д., – все это будет в его глазах, по выражению К. Маркса, всего лишь «предысторией человечества». И где-то там, в этой «предыстории», невозвратно останутся поколения, на чьем труде и крови был замешен фундамент общества будущего. Того будущего, которое мы бессильны предугадать во всей его полноте, но смутным предчувствием которого были исполнены некоторые пророчества даже далекого от нас прошлого. Не о том ли будущем писал два тысячелетия назад автор «Апокалипсиса»? Он писал о днях, когда «смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет».

Мы говорили о возможности неограниченно продлевать жизнь индивида, перенося его сознание из одного тела в другое. Не исключено, однако, что на каком-то этапе человек вообще откажется от дарованного ему природой тела. Высказывается мысль, что к 2000 году будет создан почти полный набор искусственных органов человеческого тела: искусственные легкие, искусственные сердца, которые будут работать надежнее настоящих, искусственные руки и ноги, управляемые биотоками человека, и т. д. В Москве в одном из НИИ уже создана модель человеческой руки, которой можно управлять и манипулировать при помощи биотоков. Если вы сжимаете и разжимаете руку, импульсы, которые снимаются с вашей руки и направляются на ее искусственную копию, заставляют ее повторять каждый ваш жест, каждое движение. Вполне возможно, что, заменяя хрупкие и недолговечные части своего тела этими устройствами, человек когда-нибудь научится смотреть на свое тело, доставшееся ему от рождения, как на некий ненужный и варварский атавизм, тягостное напоминание о животном происхождении. Тогда человек будет так же легко расставаться с этим излишним придатком своего «я», как сегодня он расстается со своим аппендиксом. Вместилище же его индивидуальности, его сознания – мозг – обретет более вечную и надежную оболочку. Это будет тело, построенное из синтетических материалов, повинующееся приказам, исходящим из помещенного в нем человеческого мозга. Отдельные узлы и детали этого «тела», как и все оно, будут заменяемы и поэтому практически вечны.

Говоря об этой форме симбиоза человека и машины, американские профессора М. Клайпс и Н. Клайни создали особый термин для обозначения этого существа будущего – «киборг». Утверждается, что именно в этой форме разумная жизнь с Земли будет расселяться по другим ми рам и планетам.

Действительно, велики преимущества «киборгов» по сравнению с людьми, обремененными телом. Во-первых, – и самое главное-это практически неограниченный срок жизни. Во-вторых, «киборгам» не нужна будет атмосфера, они не дышат и могут обитать в безвоздушном пространстве – на Луне, на астероидах, на планетах с атмосферой из метана или углекислого газа, где человек, прикованный к своему телу, не мог бы просуществовать и мгновения. В-третьих, им не нужна пища. Единственное, что нужно, это получение энергии из какого-то внешнего источника для поддержания биологических условий существования мозга. Получение энергии из окружающего пространства с каждым годом становится все более простой задачей.

Что же касается поддержания жизнедеятельности мозга, отдаленного от тела, то это давно уже перестало быть областью научной фантастики. В лабораториях изолированные мозги обезьяны и собаки были помещены в условия, которые поддерживали их существование. Оказалось, что все показания изолированного мозга удивительно похожи на показания мозга в нормальных условиях. Следовательно, если бы удалось привносить информацию в этот изолированный мозг, а импульсы, адресованные различным частям тела, передать искусственным (и уже имеющимся) моделям, первый вариант «киборга» был бы создан. Естественно, сначала это будет «киборг», созданный на базе животного.

Когда же эксперименты будут перенесены на человека и первые «киборги» сделают первые неуверенные шаги где-нибудь в создавшей их лаборатории, очевидно, только начальные их экземпляры внешне будут походить на человека. Возможность свободно конструировать свое тело открывает перед человеком самые неограниченные перспективы. Действительно ли две ноги – это самая удобная конструкция для передвижения? Достаточно ли двух рук, не лучше ли заменить их дюжиной щупалец, расположенных по всему телу? А разве не упущение природы, что человек не различает ультрафиолетовых или инфракрасных лучей, что он видит только происходящее спереди, но не сзади и не сверху? Или вопрос о контактах. Не прибегая к радио или телефону, люди могут вступать в контакт только на расстоянии, которое предусмотрено возможностями их голосовых связок. Очевидно, это не лучшая из возможностей. Киборги, наверное, смогут переговариваться на огромных расстояниях, используя УКВ или иные каналы связи. Эволюция, на которую природе потребовались бы сотни веков, будет совершаться в лабораториях в течение считанных лет или даже месяцев.

Первые «киборги», неумело повторяющие Hommo sapiens, станут со временем тем самым «промежуточным звеном» между человеком и столь не похожими на него последующими «киборгами». Не исключено, что усовершенствованные «киборги» будут смотреть на нас так же, как мы смотрим сегодня на наших лохматых предков, впервые поднявшихся на задние лапы или взявших палку. И так же, как мы спорим и ломаем голову сегодня об исчезнувшем «промежуточном звене» между человеком и обезьяной, так и они будут, возможно, размышлять и спорить о своем потерянном «промежуточном звене», через которое земной разум совершил чудовищный скачок, придя к киборгам» и бессмертию.

Хотя работы в этом направлении ведутся довольно интенсивно, трудно сказать, когда, через сколько десятилетий картина, нарисованная нами, начнет обретать черты реальности. По мнению Р. Уайта, пересадка мозга человека в другое тело станет возможной лет через пятьдесят, не раньше. Это весьма осторожный прогноз. Как ни странно, когда речь заходит о сроках предполагаемого открытия, многие выдающиеся ученые проявляют подобный скептицизм и сдержанность. Не кто иной, как А. Эйнштейн, на вопрос, удастся ли людям в ближайшие столетия освободить энергию атомного ядра, воскликнул:

– О, это совершенно исключено!

Как известно, вопреки этому столь категорическому предсказанию, первая атомная бомба была взорвана всего через 10 лет.

Воспроизводящие копии с самих себя. Как ни странно, но все складывается так, что в научных поисках бессмертия союзником и помощником человека оказывается не столько традиционная морская свинка или обезьяна, сколько лягушка. Это она проложила первую тропку к пересадке мозга. Она же, лягушка, указала и другой путь, ведущий к бессмертию, – воспроизводство индивидом копий себя самого.

Каждая клетка, из которой состоит живое существо, хранит в своем ядре всю генетическую информацию, необходимую для образования нового организма. Эта информация как бы дремлет, и до последнего времени все попытки активизировать ее были тщетны. Недавно это удалось сделать ученым Оксфордского университета в Англии. В ходе эксперимента доктор Герден из клетки эпителия кишечника взрослой лягушки вырастил новую особь, которая явилась как бы биологическим двойником первой. Это была копия, отличавшаяся от оригинала только возрастом.

Эти эксперименты вызвали сенсацию, «поскольку, – как писала одна из газет, – из них следует, что, по крайней мере теоретически, возможно массовое производство идентичных близнецов. В том числе и близнецов человека». По словам директора Международной лаборатории генетики и биофизики в Неаполе А. Буззати-Траверсо, «применяя этот метод к человеку, т. е. взяв у взрослого человека ядра клеток (которых у него имеется почти неограниченное количество) и вырастив их в клетках, лишенных ядра, мы могли бы вырастить любое нужное количество индивидуумов, генетически идентичных нам; мы могли бы в определенном смысле обеспечить свое бессмертие, поскольку эту операцию можно было бы повторять неограниченное число раз».

Это значит, когда человеку исполнится, скажем, восемьдесят или девяносто лет, он смог бы повторить себя самого, вновь появившись в качестве новорожденного. Однако сколь бы точной копией биологически и внешне ни был двойник, он будет наделен собственным сознанием. В этом смысле это будет другой индивид, и его память, его радости и печали, любовь и нелюбовь будут далеки от прототипа, и мало его трогать.

Правда, известный советский ученый П. К. Анохин выдвинул гипотезу, согласно которой принципиально возможна наследственная передача информации, полученной человеком в течение жизни. В этом случае такой «человек-копия» будет носить в себе память обо всем, что произошло с «оригиналом», будет хранить их в себе, как воспоминания своей собственной жизни. Тем самым окажется возможным добиться полной идентичности индивидуальностей. Цепь индивидуального сознания, переходя из тела в тело, не будет прерываться. Память о жизни прошлых, уже состарившихся и не существующих телесных оболочек, будет так же беспрерывна, как наши воспоминания о дне, прожитом вчера, месяц назад или в прошлом году.

Через холод к вечности. Поздно ночью ленинградский шофер Василий Ш. возвращался домой. На одной из пустынных улиц ему внезапно стало плохо, он упал в снег и потерял сознание. Стоял тридцатиградусный мороз. Когда к утру его подобрала скорая помощь, пульс уже не прощупывался. Подбородок, кисти рук и ноги были покрыты инеем и корочкой льда. Лед был во рту. Врачи констатировали – смертельное замерзание. Тем не менее было сделано все, чтобы вернуть пострадавшего к жизни.

– Сначала Ш. поместили в теплую ванну, – рассказал корреспондентам профессор Л. Ф. Волков, – затем ввели сердечные и тонизирующие средства, после чего положили на постель под каркас, на котором укреплены электролампы. Благодаря энергичному согреванию больной стал чувствовать себя все лучше. Сейчас он уже ходит, настроение отличное.

Подобные случаи, когда людей, казалось бы, без признаков, жизни удавалось возвращать к жизни, впервые натолкнули на мысль использовать низкие температуры для временной консервации жизнедеятельности организма. Одним из тех, кто работал в этом направлении, был русский ученый Порфирий Бахметьев.

В состоянии анабиоза организм почти полностью прекращает функционировать. Но где-то глубоко под слоем застывших клеток и окоченевших мышц едва теплится слабая искра жизни. Задача заключается в том, чтобы не дать этой искре потухнуть, чтобы суметь возвращать человека к жизни не только несколько часов или дней спустя, а спустя годы или даже столетия.

Человек, погруженный в анабиоз, может поставить будильник своего пробуждения на двадцать четвертый век, двадцать восьмой или тридцатый. Он может пожелать проснуться через тысячу лет или через две тысячи. Если сегодня он болен и неизлечим, он может оговорить условие, чтобы его разморозили тогда, когда лекарство или метод лечения будет найден. Так поступил, например, 73-летний профессор психологии американец Джеймс Бедфорд. Его тело, из которого была откачана кровь и заменена специальной жидкостью, поместили в морозильную камеру, где беспрерывно циркулирует жидкий азот при температуре -196+-. Решение профессора в замороженном виде отправиться в будущее вызвало вполне понятный резонанс. Некоторые журналисты острили:

«Ну и удивится же Бедфорд, когда останется покойником!» Тем не менее вслед за ним «через холодильник в вечность» отправилось еще несколько человек в США и в Японии,

Несколько десятков французов также решили последовать этому примеру. Каждый из них постоянно носит с собой синюю карточку, где напечатан следующий текст: «Я, нижеподписавшийся, желаю, чтобы в случае моей кончины тело мое было немедленно заморожено и сохранялось при возможно низкой температуре».

Главное, однако, не в том, что анабиоз позволит человеку преодолевать расстояния времени и жить в разных веках или даже тысячелетиях. Многие пожелают отправиться в будущее, движимые не только чисто туристским интересом и любопытством. Отправляясь в это путешествие I в морозильных камерах, они будут надеяться попасть в мир, который Сою приблизится к решению проблемы бессмертия, а может быть, и решит ее, пре;

Надо сказать, что такое путешествие по карману очень немногим. Сегодня во Франции право быть замороженным стоит 128000 франков, Не удивительно, что первые сорок французов, решивших приобрести шанс на бессмертие, миллионеры. В США при условии «массовости» место в холодильной камере будет стоить 8–9 тысяч долларов.

Подобно тому, как древние загробную жизнь представляли себе повторением и продолжением своего повседневного бытия, так и сегодня многие на Западе не представляют, чтобы будущее общество не было копией нынешнего капиталистического мира. Древние клали умершему копье, топор и убивали его коня, чтобы все это сопровождало его в на загробной жизни. Точно так же те, кто решили отправиться через холодильную камеру в будущее, стараются обзавестись приличным счетом в банке, который сопровождал бы их в новой жизни. Оказывается, для того, чтобы через 300 лет проснуться миллионером, достаточно сегодня положить в банк 1000 долларов. 3 % годовых через сто лет превратят эту сумму в 19000, через двести – в 370000, а к моменту предполагаемого пробуждения каждый из обитателей холодильной камеры будет, согласно расчетам, располагать уже 7 000 000 долларов.

Надо думать, что к тому времени миллионы, уготованные впрок для жизни грядущей, будут так же неиспользуемы практически, как сегодня те каменные топоры и копья, которые заботливо клали древние в захоронения. От денег, утративших смысл, можно будет, конечно, отказаться. Но что делать с тем духовным бременем, которое неизбежно будут нести с собой эти люди в будущее?

Общество будущего представляется нам обществом невиданных ранее темпов эволюции нравственной, эстетической, интеллектуальной. И чем интенсивнее будет совершаться этот процесс, тем больше последующие о поколения будут отличаться от живших до них. Представим себе, что ц произойдет, если в ходе этой ускоренной эволюции люди достигнут бессмертия. Поколения перестанут сменять друг друга, они будут наслаиваться одно на другое, пока люди своего времени не окажутся погребенными с под напластованиями родившихся задолго до них.

Следует ли из этого, что бессмертие индивида и эволюция человечества исключают друг друга?

Автор меньше всего хотел бы думать так. Он склонен полагать, что, оказавшись перед этой дилеммой, люди коммунистического будущего найдут решение, достойное своего великого времени.

Не исключено, однако, что на каком-то этапе развития общества придется жертвовать бесконечной жизнью индивида ради бесконечной эволюции человечества. Окажется ли у людей достаточно мудрости и мужества, чтобы пойти на это? Очевидно, да. Ведь мы говорим не о тех выходцах буржуазного общества, которые сегодня готовы платить любые деньги ради одной надежды продлить собственное существование в холодильных камерах, а о людях совершенно иного, высочайшего нравственного и духовного уровня.

Ответ на подобный вопрос пытались получить недавно в Советском Союзе в ходе одного из социологических исследований. 1224 человекам предложили ответить, согласились бы они на личное бессмертие, если бы ради этого прогресс на Земле прекратился.

Свыше 90 % из опрошенных отвергли бессмертие, купленное такой ценой.

«Нет, при таком варианте скучно, – писал один, – пожалуй, сам застрелишься; бессмертие слишком дешевая цена за прогресс».

«Бессмысленно однообразно кружиться, как белка в колесе, – писал другой. – Находиться вечно на одном уровне, это ужасно. Нет, такого бессмертия я не хочу».

Еще один ответ. «Жизнь в состоянии застоя – пустота. Вечная жизнь на одном уровне, на одной ноте – самое страшное, по-моему, наказание».

Надо думать, что в будущем эту точку зрения будет разделять все большее число людей. Они будут отказываться от собственного бессмертия ради того, чтобы все человечество приблизилось к вершинам интеллектуальной и нравственной эволюции. Ибо именно в этом смысл беспрерывного прогресса человечества. В. М. Бехтерев писал в своей работе «Бессмертие человеческой личности с точки зрения науки», что цель эволюции общества – это создание «высшего в нравственном смысле человеческого существа».

Впоследствии, приблизившись к вершинам своей эволюции, человек обретет не только возможность, но и нравственное право на то, чтобы существовать вечно. Тогда бессмертие явится не наградой за ухищрения человеческого ума, а биологическим венцом всей его нравственной эволюции.

Но если так, если человек сможет воспользоваться бессмертием только на высших этапах своего развития, зачем были тогда все поиски, открытия и находки? К чему усилия современной науки и науки будущего? Не следует ли из сказанного выше, что все это лишено смысла?

Казалось бы, такой вывод напрашивается сам собой и лежит на поверхности. Однако подобно многому, лежащему на поверхности, он ложен.

Как известно, восстание Спартака не ликвидировало рабовладения. Прыжок «смерда Никиты» с самодельными крыльями с колокольни не породил самолета. Плавание норманнов через Атлантику за много веков до Колумба не привело к открытию Америки.

Почему же сегодня, когда мы говорим об истории воздухоплавания, истории революций и географических открытий, мы вспоминаем эти события? События, которые, казалось бы, не привели ни к чему.

Дело в том, что каждое из них, даже не приведя к конкретным результатам, явилось ступенькой в развитии духовных и нравственных качеств человека. Поэтому не напрасно пролилась кровь Спартака, не были напрасны открытия, сделанные раньше своего времени. Не были тщетны высокие подвиги ума и сердца, даже если о них никто не узнал и они не изменили мира. Все это были ступени развития человечества,

Такими же ступенями являются, по, сути дела, и поиски бессмертия, и предстоящее открытие его и даже возможный отказ от бессмертия во имя совершенства всего человечества.

Когда же человек вторично придет к бессмертию, уже в результате своей эволюции, бессмертие, возможно, не вызовет у него того интереса и не покажется ему таким ценным, каким представляется оно нам сегодня. Потому что нормы, оценки и критерии совершенного человека будут во многом отличны от сегодняшних наших представлений.

Георгий Гуревич
ОПРЯТНОСТЬ УМА

«Юленька, приезжай проститься! Торопись. Можешь опоздать.

Папа»

Юля получила эту телеграмму на турбазе в торжественный час возвращения, когда они стояли на пристани, сложив у ног рюкзаки, и подавальщица из столовой обносила героев похода традиционным компотом.

Маршрут был замечательный, такие на всю жизнь запоминаются. Семь дней они плыли по извилистой речке, скребли веслами по дну на перекатах, собирали в заводях охапки белых лилий с длинными стеблями, похожими на кабель; так и гребли – в купальниках и с венками из лилий. Купались, пришлепывая слепней, впившихся в мокрое тело. Жгли костры на опушках, в черных от сажи ведрах варили какао, ели задымленную кашу. Потом заполночь пели туристские песни, вороша догорающие угли, сидели и пели, потому что никому не хотелось лезть в палатки, отдаваться на съедение ненасытным, не боящимся никаких метилфталатов комарам.

Группа подобралась дружная, все молодежь, в большинстве студенты, народ выносливый, прожорливый, развеселый и занимательный, каждый в своем роде. Один был студент-историк, черный, тощенький и в очках, неистощимый источник анекдотов о греках, римлянах, хеттах, ассирийцах, о таких народах, о которых Юля и не слыхала вовсе. Другой – из театрального училища, ломака немножко, но превосходно читал Пастернака, Заболоцкого и Новеллу Матвееву. Свои стихи тоже читал… но не очень понятные. Еще был один из института журналистики, этот все видел, везде побывал, где не был – придумывал… Его так и прозвали «Когда я был в гостях у английской королевы…» И еще человек восемь, всех не перечислишь. Женщин было всего три, потому что в недельный поход на веслах мало кто решался идти. Старшая – Лидия Ивановна – бывший мастер спорта, седоватая, жилистая, выносливая, Муська – краснолицая, неуклюжая, но сильная, и она, Юлька, не тренированная, не жилистая, не могучая, но самая азартная «рисковая», как говорили ребята. И была она самая изящная, самая подвижная, самая звонкоголосая, и песен знала больше всех, модных и забытых; русских народных, мексиканских, неаполитанских, туристских, студенческих, шоферских и девичьих сентиментальных – о нем, ее покинувшем; о ней, его ожидающей; о них, которые встретятся обязательно. Хорошо звучали эти песни у догорающего костра в ночной тишине над бессильно краснеющими, трепетно вспыхивающими, пепельной пленкой подернутыми угольками.

Конечно, все ребята были немножко влюблены в Юлю, все «распускали» перед ней павлиний хвост. Для нее историк тревожил память о хеттах, артист перевоплощался в Пастернака и Матвееву, а журналист вспоминал свои встречи с королевами. И даже инструктор, молчаливый Борис, студент географического, тоже обращался к ней, показывая достопримечательные красоты. Глядел на нее в упор и не замечал, как вертится возле него Муська на привалах, заботливо наполняя его миску с верхом, наливая третью кружку какао.

Все взгляды скрещивались на Юле, все острые словечки летели к ней. Она чувствовала себя как на сцене, в фокусе взглядов, взволнованная, напряженная, радостная. И от общего внимания становилась еще живее, еще острее, еще красивее. Так было всю неделю, вплоть до финиша, когда они выстроились над пристанью, сложив у ног опустевшие рюкзаки, сырые от брызг, росы и пота. Борис отдал рапорт начальнику турбазы, подавальщица пошла вдоль шеренги с подносом компота, и тут какая-то горе-туристка из числа побоявшихся похода принесла Юле телеграмму, еще потребовала станцевать. Юля, подбоченясь, притопнула три раза, отклеила присохшую ленточку и прочла: «Торопись, можешь опоздать…»

У ребят тоже испортилось настроение из-за того, что Юля их покидала. Все пошли провожать ее на рейсовый автобус за четыре километра, Все записали ее адрес, обещали навещать в Москве. Журналист занял ей место в автобусе, историк сказал что-то возвышенно-латинское, артист обещал пропуск в Художественный, а Муська расцеловала ее в обе щеки раз десять… и все ребята смотрели завидущими глазами, И стояли, и махали, и кричали, пока автобус не выехал на лесную дорогу, пыля и переваливаясь на ухабах. Еще некоторое время, на прямом булыжном шоссе и даже на станции возле кассы Юля была с ребятами, если не мыслями, то настроением. Как-то не сразу тревожная телеграмма вытеснила бодрость из ее души. Но в поезде в перестуке колес она уже слышала только одно: «Торопись, торопись, торопись!»

Пожалуй, нельзя так уж винить ее, что не сразу перестроилась. Отец был для нее чужим человеком. Он ушел из семьи, когда девочке было четыре года, с тех пор Юля видела его раз или два в году. Свидания эти были всегда натянуты и скучны. Отец неумело расспрашивал девочку об отметках и подругах, она отвечала односложно, нехотя, не желая откровенничать с малознакомым, «посторонним» отцом. Ни подарков, ни конфет отец не приносил никогда. Много позже Юля узнала, что так они условились с мамой. Юлина мать не хотела, чтобы отец превратился для девочки в праздничного Деда-Мороза, источник удовольствий в отличие от будничной мамы. И до свиданий и после мать неустанно твердила Юле, что папа избрал себе в жизни легкую долю, посиживает себе в лаборатории, после пяти вечера свободен, раз в месяц присылает денежки, вот и вся забота, И когда в жизни что-нибудь не ладилось, мама всегда говорила: «Если бы твой папа был человеком, заботился о нас, как муж и отец…» Даже, когда отчимы обижали маму (первый пьянствовал, второй был хитроват и скуп), она твердила, всхлипывая: «Если бы твой папа был настоящим человеком…»

Так что Юля не была расположена к отцу, и ничего не изменило последнее их свидание в Александровском саду под стенами Кремля.

Юля чувствовала себя тогда на вершине. Десятилетку она кончила в Новокузнецке, где жил и работал ее второй отчим, одна приехала в Москву, сняла койку у какой-то старушки, зубрила, сидя на бульварных скамейках, сдала экзамены на два балла выше проходного, была зачислена в Московский педагогический и даже общежитие получила. Сама, без поддержки, без помощи устроила свою жизнь… и лишь после этого получила записку от отца с предложением встретиться. Он, видите ли, был в Сухуми в командировке, не знал, что Юля в Москве, только что прочел мамино письмо.

Папа выглядел плохо. Постарел, щеки ввалились, седая щетина торчала над висками, как свалявшиеся перья, под глазами набрякли мешки. Юля даже пожалела бы его, если бы он не принес зачем-то букет астр. Она не любила эти цветы, крикливо – яркие и непахучие. Букет был неумеренно велик, и няньки, которые пасли бутузов, копавшихся в песочке, глядели на Юлю неодобрительно: «Вот, мол, бездельница, пришла среди бела дня на свидание к денежному старику».

Отец начал рассказывать о своей работе. Он занимался нейрофизикой, любил свое дело и при встречах старался заинтересовать им Юлю. Сейчас он сказал прямо, что раскрываются перспективы. Видимо, в ближайшем будущем тайны мозговой деятельности станут понятны. Но работы невпроворот, он уже стареет, хотелось бы оставить помощников, продолжателей… и как приятно было бы, если бы одним из продолжателей стала собственная дочь.

Но Юля ответила решительно, что она свою специальность выбрала не случайно, не куда попало подавала, лишь бы конкурс поменьше. Ее интересует не мозг, не нервы, а люди как целое: чувствующие, думающие, растущие. Дети занимают ее, а не клеточки их мозга под микроскопом.

Тогда отец заговорил о личных юлиных удобствах. Он живет на даче один, три комнаты на одного. Чистый воздух, лес рядом и до метро всего сорок минут. Выдался свободный час – вставай на лыжи, от самой калитки лыжня. В доме Юля будет полной хозяйкой и отец рядом. Не одна-одинешенька, в трудную минуту поддержка.

Юля молчала, прислушиваясь к шушуканью нянек. Скорее бы кончился этот утомительный разговор, все равно не хочет она к отцу на дачу. И букет жег ей руки, она положила цветы на скамейку, на самый край. Подумала даже: «Хорошо бы столкнуть в урну незаметно».

Отец тяжко вздохнул и сказал, ковыряя палкой в песке:

– Если не лгать самому себе, мне просто хочется, чтобы ты жила рядом. Пока молод был, мог работать по восемнадцать часов в сутки, наука заполняла жизнь целиком. Сейчас посижу шесть-восемь часов и ложусь с мигренью, – лежу один в пустой даче. Так хотелось бы, чтобы молодые голоса звучали рядом, хотя бы за перегородкой.

«А ты заслужил? – подумала Юля жестоко. – Когда сильным был, бросил меня на маму, а теперь тебе молодые голоса нужны».

Вслух она сказала другие слова, вежливые, необидные. Сказала, что в общежитии ей удобнее заниматься, рядом другие готовятся, проконсультируют. И к институту близко. А на дачу ехать поездом: два часа ежедневно в прокуренном вагоне. На собрании не задержись, в театр» не останься. Чуть засидишься, иди в темноте лесом.

Но, честно говоря, не в темноте дело было и даже не в обиде за маму. Юля в первый раз в жизни жила одна, она упивалась самостоятельностью. Так замечательно было жить по-своему, никого не спрашиваясь, тасовать часы суток вопреки разуму: ночью танцевать, утром отсыпаться, вечером зубрить. Если понравилась кофточка, потратить на нее всю стипендию, две недели питаться только хлебом с горчицей да чаем. И в театр ходить, когда вздумается, и знакомых выбирать по собственному вкусу. Зачем же, выскользнув из-под крылышка мамы, тут же соглашаться на опеку полузнакомого отца.

– А я такая трусиха, папа, я даже темной комнаты боюсь.

Отец не стал ее уговаривать. Поднялся, сгорбившись, тяжело оперся на палку. Сказал грустно: «Ничего не поделаешь, если бросил маму, не рассчитывай на дочь за перегородкой». Такими словами сказал, как Юля подумала. И букет столкнул в урну, словно мысли ее подслушал.

Впрочем, на Юлю он не обиделся. Раз в месяц звонил в общежитие, справлялся о здоровье и затруднениях. И деньги переводил по почте аккуратно, хотя не обязан был. Юля уже достигла восемнадцатилетия, Она даже хотела отказаться от денег во имя принципов самостоятельности, но не получилось. Папа подгадывал очень удачно, дней за пять-шесть до стипендии, как раз, когда студенты подтягивают кушаки, начинают рассуждать, что «обед – не гигиена, а роскошь». И друзья наведывались к Юле, справляясь, «не подкинул ли ей предок тугрики?» Просили; «Выдели трешку до стипендии, если не хочешь безвременной кончины…»

Целый год папа играл роль доброй феи, и целый год, подобно фее, не появлялся на глаза. Юля ждала записки, начала даже подумывать, что из вежливости хоть раз надо навестить его на даче. Но зимой откладывала поездку до тепла, а потом шла сессия, надо было съездить в Новокузнецк, тут набежала туристская путевка. И вот: «Приезжай проститься… Торопись. Можешь опоздать!»

Где-то уже в поезде, услышав в перестуке колес «торопись-торопись!», Юля заторопилась. Ей стало стыдно, что она, здоровая, так весело проводила время у костра, когда папа чувствовал себя плохо, посылал отчаянную телеграмму. И совесть начала ей твердить, что она виновата тоже: ради безалаберной вольности своей оставила в одиночестве больного отца, никто за ним не ходит, никто не помогает. Может, он и выздоровел бы, если бы дочь была рядом. И Юля не могла усидеть на своей полке, все стояла у окна, высматривала километровые столбы: сколько осталось еще до Москвы? У проводницы спрашивала, не опаздывает ли поезд. В Москве, не заезжая в общежитие, оставила вещи в камере хранения, с вокзала побежала на другой вокзал. Охваченная тревогой, простояла всю дорогу в тамбуре, от станции через перелесок бежала бегом, обгоняя прохожих, справлялась, где тут дача Викентьева, пока какой-то парнишка с корзиной грибов, прикрытых кленовыми листьями, не переспросил ее: