Текст книги "Дьявольский эликсир (сборник)"

Автор книги: Энтони Троллоп

Соавторы: ,Гэл Годфри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

XI
Добрая миссис Браун

Рано утром на следующий день Прюденс тщательно заперла двери в своей комнате и комнате сестры, а потом отправилась в магазин, чтобы узнать, нет ли для нее корреспонденции. С большим облегчением она вынула из пачки других писем конверт, адресованный П. С., и поспешила его открыть. Послание за подписью «миссис Браун», составленное довольно четко и грамотно, было написано на хорошей бумаге. Миссис Браун назначала Прюденс свидание в девять часов вечера в зале первого класса на станции Лондон-бридж и выражала уверенность, что они придут к соглашению. «Я готова, – писала миссис Браун, – взять милую малютку к себе и окружить ее материнской нежностью», также она сожалела, что «по семейным обстоятельствам» не может назначить свидание раньше.

Как ни опасна была для Прюденс такая задержка, письмо ее обрадовало. Пусть написавшая его женщина и не отличалась большой образованностью, но зато она была доброй и почтенной, так что мисс Семафор решила запастись терпением и стойко переносить тяготы своего положения.

Затем Прюденс отправилась в магазин за бутылочкой, так как все предыдущие попытки кормить Августу молоком не увенчались успехом. Мисс Семафор опасалась, как бы сестра просто-напросто не умерла с голоду. Вернувшись домой, она накормила ее, вымыла, одела в наряды, добытые у мисс Уайтли, и только потом стала рассказывать, какие приняла меры.

– Я уже говорила тебе, – начала Прюденс, – что, если ты останешься такой, тебя невозможно будет здесь оставить. На меня все смотрят подозрительно, и мне, право, кажется, они думают, будто у тебя чума или что я тебя потихоньку отравляю. Миссис Уилькокс опять заговорила о докторе, и я каждую минуту боюсь, что она вот-вот войдет к нам вместе с ним и будет настаивать на твоем осмотре. Ведь мне нужно позаботиться и о нашей репутации; я ведь знаю, что если не увезу тебя в ближайшее время, то мисс Лорд выломает дверь. Если тебя увидят, мы пропали. Сказать правду тоже нельзя, ведь никто мне не поверит, даже если я поклянусь. Ты напрасно возражаешь, Августа (если, конечно, твое кряхтение обозначает именно это). Ты сама навлекла на нас беду, и теперь ты по крайней мере должна стараться вести себя как можно тише и помочь мне избежать скандала. Ну, опять ты за свое! Чего ты раскричалась, хотела бы я знать! Если ты желаешь, чтобы я оставила тебя здесь до того времени, пока не получу ответа от миссис Гельдхераус, то это просто-напросто невозможно. Она, может быть, не напишет еще целую неделю, а я каждую минуту рискую быть раскрытой. Нет, что бы ни случилось, я унесу тебя сегодня же вечером. При каждом вопросе о тебе у меня душа уходит в пятки. Я все устроила самым наилучшим образом. Ты отправишься к одной милой почтенной замужней женщине. Она бездетна и ручается за то, что тебя будет окружать прекрасная обстановка и материнская любовь. Я все обдумала. Когда ты уедешь, я для отвода глаз пошлю несколько чемоданов на вокзал «Виктория». Мне же лучше пожить здесь еще неделю или две, чтобы отвлечь подозрение. За это время мы, вероятно, узнаем, что для тебя может сделать миссис Гельдхераус, и в зависимости от этого решим, что предпринять в будущем. Боже праведный, а что, если она скажет, что ничего нельзя сделать? Что тогда будет с нами? Мне, вероятно, придется сказать, что ты умерла, и воспитывать тебя где-нибудь как свою дочь! Ужасное положение! Я уже начинаю привыкать к тому, что постоянно всем лгу, но все же дрожу при одной мысли о жизни, полной обмана, которая мне предстоит. Нам придется избегать всех наших друзей, всех, кого мы когда-то знали. Если бы я была уверена, что ты, как обыкновенные дети, со временем подрастешь, я могла бы надеяться, что через год-два ты смогла бы мне что-нибудь посоветовать. А если ты никогда не научишься говорить и навсегда останешься новорожденной?

Окончательно обессилев от своих нынешних бедствий и неприятностей, открывающихся перед ней в перспективе, Прюденс зарыдала в голос. Однако многое еще предстояло сделать, и она, немного успокоившись, умылась, напудрила пылающие щеки и принялась укладывать пожитки, которые должны были сопровождать Августу. Весь день она старалась как можно меньше показываться из своей комнаты, а за обедом объявила, что сестре лучше. Затем она добавила, что, может, проведет вечер в гостях, и потому просила не запирать дверь на цепь, чтобы она могла войти, воспользовавшись вторым ключом, позаимствованным у майора Джонса. Никто не сделал никаких комментариев. Всеобщее предубеждение относительно нее было настолько сильно, что никто не решался высказаться.

Прюденс, обрадовавшись тому, что легко отделалась, проскользнула наверх и нарядилась в черную шляпку, вуаль и длинную ротонду[11]11
   Ротонда – женская накидка без рукавов.


[Закрыть]. Тщательно закутав Августу в старую теплую шаль, она дала ей бутылочку и, спрятав младенца в широкие складки ротонды, осторожно выглянула в коридор. Убедившись, что там никого нет, Прюденс с виноватым видом, будто тащила серебро миссис Уилькокс, прокралась вниз, отворила наружную дверь и тихонько^; закрыла ее за собой.

Бедняжка еле дышала, пока не выбралась из дома по улице Биконсфильд. Она так крепко прижимала к груди Августу, что, когда опомнилась, дрожь пробежала по ее телу.

«Она молчит! – подумала с ужасом Прюденс. – Не задушила ли я ее?»

Взглянув на Августу и убедившись, что с ней все в порядке, она успокоилась и поспешила дальше. Вдруг ноги ее подкосились: навстречу мисс Семафор шел старый майор Джонс. С послеобеденной сигарой в зубах он только что вышел из табачной лавки и пока не замечал Прюденс. Та бросилась на противоположную сторону улицы, повернула в переулок и, опасаясь встретить еще кого-нибудь из знакомых, бегом пробежала всю дорогу до станции Кенсингтон.

В дамской комнате первого класса, когда туда вошла обремененная своей ношей Прюденс, не оказалось никого, кроме пожилой смотрительницы в потрепанном черном чепце и вязаной косынке. Так как до встречи с миссис Браун оставалось еще двадцать минут, мисс Семафор, ослабевшая, измученная волнением и недоеданием – она почти не ела вот уже два дня, – дала смотрительнице шесть пенсов, чтобы та подержала Августу, а сама направилась в буфет выпить чашку чая.

Возвращаясь, она еще издали услышала пронзительные крики, доносившиеся из дамской комнаты. Это, выгибаясь, словно лук, в руках няньки, надрывалась Августа. Смотрительница неуклюже трясла ее и смотрела на нее недовольным, если не сказать злобным, взглядом.

– Слава господу, вы вернулись! – воскликнула она, протягивая Прюденс сестру. – Я в жизни не видывала такого беспокойного ребенка. Сначала я было подумала, что ей в пеленки попала булавка. Это же у вас девочка? Поглядела – нет, просто дурит, должно быть. На вашем месте, госпожа, уж вы только не обижайтесь, пожалуйста, просто отшлепала бы ее хорошенько. Это ничего, что она такая маленькая, но дурь-то из головы выбить как-то надо. Таких чем раньше начнешь воспитывать, тем лучше. Поглядите-ка, что она со мной сделала.

На щеке старухи краснела царапина. Прюденс молча взяла сестру и попыталась угомонить ее. Она знала, что Августа была брезглива и ей, возможно, просто не понравилось лежать на руках у какой-то грязной старухи, но при подобных обстоятельствах могла бы, конечно, и потерпеть. Ребенок между тем продолжал кричать, и в комнату уже начали заглядывать любопытные. Августа все пыталась выдернуть ногу из своих длинных и широких одежд и делала это с таким упорством, что Прюденс наконец решила посмотреть, в чем дело. Когда она подвернула платье, Августа перестала реветь. На ее красненькой ножке красовался порядочный синяк: очевидно, раздраженная смотрительница ущипнула ее.

При других обстоятельствах мягкосердечная Прюденс, наверное, набросилась бы на старуху за такую жестокость в отношении беззащитного младенца, но теперь она не решилась затевать скандал. Украдкой выразив Августе свое сочувствие, мисс Семафор попросила ее потерпеть.

Стрелки часов смилостивились наконец над Прюденс, беспрестанно бросавшей на них тревожные взгляды, и показали девять. В ту же минуту краснощекая энергичная женщина лет сорока пяти, пышная и прилично одетая, вошла в комнату, зорко огляделась и сразу же подошла к Прюденс.

– Извините, вы здесь насчет ребенка? – поинтересовалась она.

– А вы миссис Браун? – спросила Прюденс, приятно удивленная ее опрятностью и деловитостью.

– Да, она самая, иначе M., или добрая миссис Браун, как меня называют у нас, а вы, вероятно, П. С.?

– Да, – слабым голосом ответила Прюденс.

– Какой милый ребеночек! Какой дусенька хаёсенький! – засюсюкала она, увидев Августу, и ткнула в нее пальцем.

Та пристально посмотрела на нее, и Прюденс оставалось лишь надеяться, что впечатления Августы будут такими же благоприятными, как и ее собственные.

– Да, – проговорила мисс Семафор, – это ребенок, которого я хочу вам поручить и о котором, я надеюсь, вы хорошо позаботитесь.

– В этом вы можете быть совершенно уверены, – ответила миссис Браун. – А сколько нашему милому цыпленочку?

Прюденс совсем сконфузилась.

– Я, право, не знаю, – проговорила она, запинаясь. – Несколько лет, то есть несколько месяцев, недель шесть, я думаю.

– Да ваш ли ребенок-то? – спросила миссис Браун с некоторым удивлением.

– О боже мой, нет! – в ужасе воскликнула Прюденс. – Не мой! Ведь я же не замужем!

– В самом деле! Вы уж извините, что я вас спрашиваю, но ведь дело-то такое, осторожность не помешает. Вы же понимаете, надо, чтобы все начистоту, особенно при таком прекрасном домашнем уходе, какой я могу предложить. Позвольте спросить, кем вам приходится эта милая крошка? Все, что вы сообщите, обещаю хранить в строжайшем секрете.

– Это моя сестра.

– Ваша сестра? – переспросила миссис Браун и разинула рот от удивления. – О, вашей сестры! Ну, госпожа, а сестрица-то ваша, – извините, что я опять спрашиваю, – сестрица-то ваша замужняя?

– О, конечно, нет, – возразила Прюденс и с вымученной улыбкой прибавила: – Это, мне кажется, само собой разумеется!

«Конечно, нет, – повторила про себя миссис Браун в глубоком изумлении. – Конечно, нет! Эдакая рожа бесстыжая! А ведь тоже тихоней прикидывается!»

– Ну, – продолжила она вслух, – при таких обстоятельствах вы понимаете, конечно, что и условия мои будут соответственные?

– Соответственные?

– Да, соответственные обстоятельствам.

– Да, они действительно исключительны, – признала Прюденс, – и я готова щедро вознаградить вас за все хлопоты.

– Ребенок-то, хоть мне и не следовало бы этого говорить, должен всегда Бога благодарить, что попал к такому человеку, что будет любить и заботиться о нем как родная мать. Ведь это девочка, не так ли? И взять ее я могу не меньше чем за пятьдесят фунтов единовременно и фунт еженедельно.

– Дороговато за одного ребенка.

– Нет, госпожа, это не дорого, а дешево. Может, даже слишком дешево, но у меня тоже есть чувства, и к тому же она мне сразу приглянулась. Вот я и беру с вас и вашей сестрицы меньше, чем взяла бы с другой дамы при подобных обстоятельствах.

– Но я, к несчастью, – робко заговорила Прюденс, – я, к несчастью, не ожидала, что придется платить так много, и взяла с собой меньше.

– Сколько? – кратко осведомилась миссис Браун.

– Двадцать фунтов. Я, видите ли, никогда прежде… То есть мне не приходилось касаться… иметь дело с новорожденными… По крайней мере я думала, то есть мне казалось, что двадцать фунтов – это очень много, притом что я, кроме этого, буду платить еще и еженедельно.

– Двадцать фунтов? – вскрикнула миссис Браун. – Двадцать фунтов за материнскую любовь, хорошую обстановку и никаких неприятных вопросов!

– Конечно, нет, конечно, нет, – поспешила ответить Прюденс. – Теперь я вижу, что этого мало… Но как бы мне это устроить? У меня нет при себе пятидесяти фунтов.

– Я вам верю, госпожа, – сказала мисс Браун, смерив мисс Семафор зорким взглядом. – Уж очень я сердобольна, уж очень полюбилась мне эта милая малютка. Заплатите мне двадцать сейчас, а остальные тридцать пришлите не позже чем через сутки билетами Английского банка. Чеков не приму. А малютку я возьму с собой.

– Отлично, – произнесла Прюденс с облегчением, – так я и сделаю. Но, боже мой, миссис Браун, надеюсь, вы в самом деле будете заботиться о ней и у нее будет все, что нужно?

Две крупные слезы показались на глазах доброй мисс Семафор.

– Раз ребенок попал в мои руки, то он будет счастлив, – заверила ее миссис Браун. – А теперь скажите мне, пожалуйста, ваши имя и адрес, напишите вот на этой бумажке, что обязуетесь уплатить, дайте двадцать фунтов, а я дам вам расписку. Да давайте ребенка-то, а то сейчас придет мой поезд. Мое имя и адрес вам известны. О времени, когда пожелаете явиться повидать его, вы должны извещать заранее, а насчет платы… У меня не полагается задерживать ее больше чем на неделю. Если это происходит, то я возвращаю ребенка назад.

Прюденс была несколько озадачена длинной и торопливой речью миссис Браун. «У меня не полагается задерживать ее больше чем на неделю». Что бы это могло значить? Это звучало так, будто подобные предложения были не новы для миссис Браун… Но, чтобы столь почтенная замужняя дама, такая порядочная на вид, несмотря на некоторую неграмотность речи, могла нуждаться в усыновлении более чем одного ребенка, было едва ли возможно.

Решив, что просто недопоняла ее слова, мисс Семафор заплатила двадцать фунтов, поцеловала Августу, посадила миссис Браун с малюткой в вагон и, успокоенная, но все же сильно озабоченная, направилась домой на Биконсфильд. Миссис Браун, провожавшая Прюденс тяжелым взглядом, начала переживать, что дала маху:

– Дура я безмозглая! Могла бы запросить и тридцать в неделю, – пробормотала она. – Да еще сотню надо было попросить вперед. Эдакая простофиля точно дала бы. Цыц, проклятая! – с внезапной яростью набросилась она на Августу, издавшую отчаянный рев.

XII
Мисс Лорд терпит поражение

В доме номер 37 на Биконсфильд, в Южном Кенсингтоне, царило лихорадочное возбуждение. Что-то случилось. Постояльцы не знали точно что, но в воздухе чувствовалось напряжение, которое так быстро передается от одного человека другому. Тайна болезни мисс Семафор обсуждалась всеми в открытую. Чем она была больна? Она уже два дня ничего не ела. Действительно ли ей стало лучше? Не ухудшилось ли ее состояние? Что значили скрытность и смущение обычно болтливой и откровенной Прюденс? Почему не вызвали доктора? «Почему? Почему? Почему?» – повторялось на все лады и во всевозможных вариациях всеми дамами и джентльменами, собиравшимися после ужина у камина для обсуждения вопроса, который интересовал их теперь даже больше, чем «Дейли телеграф» – оракул всех пансионов.

Когда подали чай, горничная по поручению миссис Уилькокс пошла напомнить Прюденс, что чай готов. Служанка долго стучала, но ей не открыли. Тогда, повернув ручку, она убедилась, что в комнате никого нет. Стук в дверь Августы также ни к чему не привел, и горничная, вернувшись вниз, сообщила, что мисс Прюденс Семафор, должно быть, уже ушла. Это подтвердил и майор Джонс, вспомнив, что, возвращаясь домой, он, кажется, видел, как она поворачивала на Тэт-стрит. Куда же она пошла? Все дамы за столом страстно этим интересовались, но напрасно они спрашивали друг у друга. Медицинская дама решила, что ее час настал.

– Я воспользуюсь отсутствием мисс Семафор, – уверенно заявила она, – чтобы навестить бедную страдалицу, ее сестру, с которой, по-моему, она поступает безбожно.

При выражении этой благородной решимости по комнате пронесся одобрительный шепот, и медицинская дама, наскоро проглотив свой чай, пошла наверх. Миссис Уайтли следовала за ней на приличном расстоянии. Она была любопытна, но не смела. Медицинская дама постучала в дверь Августиной комнаты и ждала ответа. Когда его не последовало, она постучала снова и подергала ручку двери. Оказалось, что та заперта изнутри, а оставленный в ней ключ не позволял что-либо рассмотреть через скважину.

– Милая мисс Семафор, это всего лишь я, – ласково проговорила она. – Я пришла справиться о вашем здоровье. Можно войти?

Мисс Семафор, само собой разумеется, не ответила. Медицинская дама, приосанившись, на некоторое время задумалась.

– Это моя обязанность, – приободрила она себя и направилась к двери в комнату Прюденс.

Открыв ее, она прошла в спальню старшей мисс Семафор. Миссис Уайтли тем временем приблизилась и остановилась на пороге. Через минуту мисс Лорд вышла с растерянным лицом и наткнулась прямо на миссис Уайтли.

– Ушла!

– Ушла! – повторила миссис Уайтли.

– Да, ушла. Там никого нет! Комната пуста!

– Какая у-ди-ви-тель-ная вещь! Да куда же, скажите на милость, она могла уйти, да к тому же так поздно?

– Тут кроется какая-то тайна, – торжественно проговорила медицинская дама. – Что-то неладно, но я выведу их на чистую воду, не будь я Джейн Лорд.

Миссис Уайтли и Джейн Лорд спустились вниз, чтобы рассказать новости. Взволнованный хор вопросов служил аккомпанементом дуэту ответов.

Зачем и как Прюденс Семафор устроила исчезновение своей больной сестры? Конечно, она говорила миссис Уилькокс, что Августа уедет, чтобы сменить обстановку, но кто же мог предположить, что она улизнет втихомолку, вечером, ни с кем не простившись, без багажа? За этим непременно что-то крылось, но что именно?

– Все это точь-в-точь напоминает один из этих ужасных судебных процессов, о которых читаешь в газетах, – заметила миссис Дюмареск. – Будем надеяться, что бедняжку не зарезали, а труп не сокрыли.

– Боже милосердный! – воскликнула миссис Уайтли. – Неужели вы думаете, что ее сестра…

– Я ничего не думаю, – с достоинством ответила миссис Дюмареск, – но должна заметить, что манеры мисс Семафор не раз поражали меня некоторой странностью.

Миссис Уайтли понизила голос до испуганного шепота:

– Так вы думаете, что она, быть может, сошла с ума и убила свою сестру? Какой ужас! Нужно сообщить обо всем в полицию!

– Дорогая миссис Уайтли, вы очень торопитесь. Каковы бы ни были мои подозрения, я еще не высказала их. В дипломатических кругах учишься многому, в том числе остерегаться поспешных заключений, но, признаюсь, все это кажется мне таинственным и неприятным. Этот инцидент заставляет меня сожалеть, что я поселилась в пансионе. А ведь моя закадычная подруга графиня Мидлсекс предупреждала меня: «Никогда не езди в такие места, Мими». Она всегда зовет меня Мими. «Никогда не знаешь, с кем там придется встретиться и что может случиться. К тому же сталкиваться с людьми, не принадлежащими к твоему кругу, – это так неприятно!» Помнишь, как она это говорила, Анджело?

Мистер Дюмареск, как обычно, подтвердил показания жены.

– Но неужели вы в самом деле подозреваете, что было совершено преступление? – послышалось в маленьком кружке дам.

– Я не удивлюсь, будь это так, – смело заявила медицинская дама, – но лучше не говорить об этом, пока точно ничего не известно. Конечно, я могу и ошибаться…

– Но разве… разве вы не заметили в ее комнате чего-нибудь подозрительного – следов борьбы, например, яда или оружия? – спросила миссис Уайтли. – Ведь вы же посмотрели, я полагаю?

– Откровенно говоря, нет, – призналась медицинская дама. – Я так удивилась, обнаружив, что мисс Августы Семафор нет в комнате, что никуда не посмотрела, кроме постели. Там, очевидно, спали, она была в беспорядке, и вся комната, кажется, тоже, но я сейчас же ушла.

– Как вы думаете, господа, – осторожно предложила миссис Уайтли, – не следует ли нам с мисс Лорд подняться наверх и осмотреть помещение?

Все выразили согласие, и медицинская дама вместе со своей спутницей отправились наверх и добросовестно все обшарили. Они не нашли, однако, ничего, кроме шиньона мисс Семафор и детского вязаного башмачка. Его подняла с пола мисс Лорд и показала миссис Уайтли.

– Откуда это, желала бы я знать, – удивилась она. – Впрочем, вероятно, это кто-то из них вязал для благотворительности.

– Без сомнения, – отозвалась миссис Уайтли.

Обыскав все, что было не заперто, – все шкафы и сундуки, – несколько разочарованные, они направились в гостиную. На их несчастье, в ту минуту, когда они выходили из комнаты, вернулась мисс Прюденс и, встретив их на пороге, тотчас догадалась о приключившемся в ее отсутствие обыске. Дамы заметили ее испуганное лицо и мгновенное облегчение, которое отразилось на нем при мысли, что найти-то им было нечего. Мисс Лорд сочла за лучшее действовать с апломбом.

– Господи боже мой! – воскликнула она, смеясь. – Не делайте такого испуганного лица, мисс Семафор! Не увидев вас за чаем и ничего о вас не зная, мы сочли за лучшее пойти навестить вас и вашу сестру и справиться, не нужно ли ей чем-нибудь помочь в ваше отсутствие, но ни вас, ни ее не оказалось дома.

– Да, – сказала Прюденс, с трудом переводя дух, – нас обеих не было дома, и я должна признаться, мисс Лорд, что нахожу весьма дерзким с вашей стороны и со стороны миссис Уайтли пойти при таких обстоятельствах в мою комнату и в комнату сестры.

– Потише, потише, мисс Семафор! – воскликнула медицинская дама. – Мы всего лишь хотели исполнить свою обязанность и помочь вашей несчастной сестре, которую вы, похоже, оставили без медицинской помощи во время ее болезни и, по-видимому, подняли прямо с постели, рискуя ее жизнью, и куда-то увезли, не приняв никаких мер предосторожности.

Гнев овцы бывает ужасен. Прюденс, припертая к стенке, защищалась отчаянно.

– Позвольте вам заметить, – заявила она, – что вы говорите о том, чего совсем не знаете. Сестра моя совершенно здорова, здоровее, чем когда-либо, а я не позволю собой командовать ни вам, ни миссис Уайтли и буду поступать так, как считаю нужным.

– Господи боже мой, – задыхаясь, воскликнула медицинская дама, – вот какую получаешь награду, когда пытаешься помочь людям! Пойдемте, милая миссис Уайтли, оставим эту… эту особу. Вместо того чтобы благодарить нас за сочувствие, она оскорбляет нас. Если бедная мисс Семафор умрет из-за того, что ей вовремя не оказали медицинскую помощь, это будет не наша вина.

И обе дамы с достоинством поплыли вниз докладывать о результатах своей миссии. В том, что с сестрами Семафор было что-то неладно, все постояльцы соглашались единодушно, но что именно – никто толком не знал. Жива ли еще мисс Августа Семафор? Если да, то какой же таинственной болезнью она страдает? Почему мисс Семафор-младшая, обычно такая беспечная и беззащитная, теперь так загадочно себя ведет?

Миссис Уайтли, вошедшая в комнату, насмерть перепугалась от таких рассуждений. С ней случилась настоящая истерика, когда она подумала о том, что, возможно, заразилась какой-нибудь страшной болезнью. Она успокоилась только тогда, когда и ее, и медицинскую даму по совету последней подвергли самой тщательной дезинфекции.

Где же находилась теперь Августа? Это была вторая неисчерпаемая тема для разговоров. Очевидно, где-то поблизости, раз майор Джонс видел Прюденс одну на Тэт-стрит вскоре после обеда. Целый день только это и обсуждали, но, так как Прюденс спускалась к завтраку и к обеду и вид у нее при этом был гораздо более спокойный, чем обычно, волнение потихоньку стало утихать. Может быть, в сущности ничего страшного и не произошло. Августа была та еще чудачка: возможно, именно она настояла на том, чтобы уехать ночью. Так или иначе, ничего важного, наверное, не случилось, иначе Прюденс не была бы так весела. Что касается предположений о том, что она сошла с ума и убила свою сестру, то даже миссис Уайтли такая мысль казалась теперь нелепой. Лишь медицинская дама продолжала стоять на своем.

Бедная Прюденс, утомленная бесконечными хитростями, ложью и всеобщим вниманием, чувствовала перемену и радовалась. Если бы только они совсем перестали ее расспрашивать, как было бы хорошо! Две недели – не такой большой срок, но за это время все подозрения рассеются, и ей можно будет совершенно спокойно объявить о своем отъезде и присоединиться к сестре. Чтобы не давать пищи слухам, она выходила из дому очень редко, вовремя являлась к обеду и завтраку. Старой миссис Бельчер, наиболее расположенной к мисс Семафор из всех обитателей дома, она сообщила, что сестра уехала на морской берег и если здоровье начнет поправляться, то и она, Прюденс, скоро поедет туда же. Миссис Бельчер сразу же поспешила распространить это известие, и все подозрения, видимо, развеялись. Прюденс, отослав с первой же почтой чек в тридцать фунтов доброй миссис Браун, настолько успокоилась, что могла терпеливо ждать.