Текст книги "Волки на переломе зимы"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

И он не торопясь, методично, в подробностях, рассказал Феликсу о недавних событиях.

8

Под низко нависшим свинцовым небом, из которого на раскинувшиеся вокруг леса сеялся мельчайший дождь, они направились на нидекское кладбище. Феликс сам сел за руль своего громоздкого седана «Мерседес».

По его словам, Артур Хаммермилл – в соответствии с завещанием Марчент – распорядился похоронить ее в фамильном мавзолее. Хаммермилл лично провел небольшую церемонию, на которой (хотя никаких извещений адвокат не делал) присутствовали несколько обитателей Нидека, в том числе Гэлтоны и их родственники. Что же касается братьев-убийц, то их кремировали, согласно указаниям, которые они оставили своим «друзьям».

– Мне очень стыдно, что я до сих пор не побывал на ее могиле, – сказал Ройбен. – Очень стыдно. Наверняка что-то держит ее в таком состоянии, и она несчастна.

Феликс молча смотрел на дорогу.

– Я и сам не был на ее могиле, – наконец сказал он со страданием в голосе. – У меня правда были довольно веские основания думать, что она похоронена в Южной Америке. Но это меня не оправдывает. – Он говорил напряженным голосом, словно пребывал на грани нервного срыва. – Она ведь была последней из моих кровных потомков.

Ройбен взглянул на него. Ему очень хотелось спросить, как же вышло, что род заглох.

– Насколько я знаю, она действительно была последней представительницей моего рода. А все прочие ветви постепенно завяли и отмерли. А я даже не навестил ее могилу, да, не навестил до сих пор. Наконец-то мы сподобились это сделать. И теперь побываем на ее могиле вместе.

Кладбище находилось на окраине городка и занимало территорию, соответствующую двум кварталам, зажатую со всех четырех сторон сгрудившимися на холмах домами. Дорога, которая вела туда, была изрыта кое-как заделанными выбоинами, зато дома по сторонам – небольшие, простенькие, фахверковые домики с острыми крышами, выдержанные в добром старом викторианском стиле, – были как раз такими, какие всегда нравились Ройбену в бесчисленных старинных викторианских поселениях Калифорнии. Часть домов сияла свежими красками пастельных тонов, и от зрелища этой белой оторочки города у Ройбена стало чуть легче на душе. В окнах тут и там мигали разноцветные рождественские электрические гирлянды. И само кладбище, обнесенное железным забором с острыми пиками наверху и несколькими открытыми воротами, где среди ухоженной травы возвышались старинные надгробья, тоже выглядело очень живописно.

Дождь стих, и зонтики, которые они предусмотрительно захватили, сейчас не требовались, но Ройбен, которого тряс нервный озноб, все же поправил кашне. Над головами нависало темно беспросветное небо, верхушки деревьев недальнего леса окутывал белый туман.

Могилы в большинстве были отмечены маленькими камнями округлой формы, многие из которых были украшены пышными орнаментами, глубоко высеченные надписи сообщали имена погребенных, а кое-где Ройбен углядел и стихотворные эпитафии. Посреди этой каменной россыпи возвышался небольшой мавзолей, сложенный из каменных блоков, с плоской крышей и железной дверью, над которой изящным шрифтом была выполнена надпись «НИДЕК». Справа и слева находились еще несколько могильных камней с такой же фамилией.

Дверь была заперта, но у Феликса, естественно, оказался ключ.

Когда ключ заскрипел в старом замке, Ройбен встревожился было, но уже через несколько секунд они стояли в очень пыльном тесном коридорчике, куда через единственное витражное окошко в противоположной стене падал тусклый свет. По обеим сторонам располагались возвышения, вероятно, гробницы.

Марчент покоилась справа. В ногах или в головах у нее – Ройбен не знал – положили многоугольную плиту. На ней было написано имя, Марчент София Нидек, и, к изумлению Ройбена, строчка стихов: «Мы должны любить друг друга или умереть». И подпись мелкими буквами: «У. Х. Оден».

У Ройбена закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Ему показалось, что он заперт в ловушке и вот-вот упадет в обморок.

Он поспешно вышел наружу, в промозглую зимнюю сырость, оставив Феликса одного в склепе. Его трясло, и он некоторое время стоял неподвижно, борясь с тошнотой.

Осознание того, что Марчент мертва, стало еще страшнее – невыносимо страшным. Он видел перед собою лицо Селесты, видел окутанный мягким световым ореолом образ ребенка, о котором теперь начал мечтать, видел лица всех любимых людей, среди которых была Лаура, прекрасная Лаура, а скорбь по Марчент ощущал как тошноту, которая грозила вывернуть его наизнанку.

Неужели это одна из великих тайн жизни? – рано или поздно примиряешься с потерей, а потом, по всей вероятности, с новыми и новыми потерями, но, возможно, каждый следующий раз будет даваться не легче, чем этот, и каждый раз будешь думать о том, что случится с тобою, вот только со мною этого не случится. Никогда. И я попросту не могу представить себе все это въяве.

Он тупо глядел в пространство и почти не видел мужчину, который вышел из грузовика, остановившегося за оградой, и зашагал по кладбищу, держа в руках большой букет из белых роз и зеленых листов папоротников, вставленный, кажется, в каменную вазу.

Он подумал о розах, которые послал Селесте, и ему захотелось плакать. Он снова увидел искаженное страданием лицо Марчент – рядом с собой, совсем близко. Ему казалось, что здесь он может сойти с ума.

Когда незнакомец приблизился к мавзолею, Ройбен отошел в сторону, но все равно слышал, как Феликс благодарил за доставку цветов и говорил, что их нужно поставить снаружи. Слышал, как ключ со скрежетом проворачивался в замке. Потом рассыльный ушел, а Ройбен все смотрел на длинный ряд тисов, отделявших кладбище от хорошеньких домиков, стоявших через дорогу. Деревца настолько вытянулись, что утратили свою живописную привлекательность. Но до чего же милы эркеры, окаймленные гирляндами из красных и зеленых лампочек! Как хороши резные наличники и карнизы, украшающие фасады! А за домами сплошной массой высятся темные сосны. Вернее, лес наваливается со всех сторон, и дома, куда ни посмотри, выглядят на фоне громадных пихт дерзкой мелюзгой. Деревья же по сравнению с миниатюрным городским пейзажем и стадом малоприметных надгробий, разбредшихся по бархатной траве, кажутся совершенно несопоставимыми с ними по масштабу.

Ему хотелось вернуться назад, отыскать Феликса, сказать ему что-нибудь умиротворяющее, но он настолько глубоко погрузился в видения минувшей ночи – перед ним стояло лицо Марчент, он ощущал прикосновение ее холодной ладони к своей руке, – что не мог ни пошевелиться, ни вымолвить слова.

За спиной он услышал голос Феликса:

– Ее ведь здесь нет, верно? Ты не ощущаешь ее присутствия.

– Не ощущаю, – подтвердил Ройбен. – Ее лицо, искаженное страданием, навсегда отпечаталось в моей душе. Но здесь ее нет, и здесь невозможно помочь ей обрести покой.

Но где же она? Где она сейчас пребывает?

Они направились домой по главной улице Нидека, где вовсю шло санкционированное городскими властями украшение города к Рождеству. Там все продолжало меняться. Трехэтажное здание «Таверны» совершенно преобразилось от множества красных лампочек на крыше, двери магазинов – от висящих над ними венков, старомодные фонарные столбы – от обвивавших их зеленых лиственных гирлянд. Тут и там копошились рабочие в тяжелых ботинках и желтых дождевиках. А прохожие останавливались и махали руками проезжавшей машине. Гэлтон и его жена, подходившие к «Таверне» – вероятно, направлялись на ленч, – тоже остановились и помахали.

Все это, похоже, изрядно воодушевило Феликса.

– Ройбен, – сказал он, – мне кажется, что наш скромный рождественский фестиваль должен получиться!

И лишь когда они снова выехали на узкую сельскую дорогу, Феликс негромко, очень мягко, с величайшей деликатностью сказал:

– Ройбен, у тебя нет желания рассказать мне, где ты был минувшей ночью?

Ройбен сглотнул. Ему хотелось ответить на этот вопрос, но он не знал, что сказать.

– Послушай, я же понимаю, – продолжал Феликс. – Вчера ты снова увидел Марчент. Это, конечно, совершенно вывело тебя из равновесия. И ты отправился на прогулку. Хотя лучше бы ты этого не делал.

Снова повисло молчание. Ройбен чувствовал себя напроказившим школьником, но и сам не мог понять, что именно заставило его уйти из дома. Да, он видел Марчент, и, по-видимому, его поступок был связан именно с этим. Но почему это событие пробудило в нем неудержимое стремление к охоте? Он не мог думать ни о чем, кроме кровавого триумфа убийства и последовавшего за расставанием с маленькой Сюзи Блейкли пробега через непроглядно темную лесную глушь наподобие Молодого Брауна из новеллы Готторна. Он чувствовал, что его щеки пылают – пылают от стыда.

Автомобиль катился в гору среди по той же узкой дороге, стиснутой между шеренгами высоченных деревьев.

– Ройбен, ты отлично знаешь, что мы хотим сделать, – сказал Феликс, терпение которого, казалось, не знало предела. – Мы стараемся вывозить тебя и Стюарта туда, где можно охотиться незамеченными и неопознанными. Но если вы будете гулять сами по себе, да еще и появляться в близлежащих городах, пресса снова возьмет нас в оборот. Репортеры будут осаждать тебя повсюду и пытать насчет Человека-волка. Ведь по этой части ты главный знаток – не только единственный человек, укушенный Человеком-волком, но и видевший его, причем не раз, а дважды, и писавший о Человеке-волке как репортер. Видишь ли, мой мальчик, речь идет о том, уцелеет ли вообще Нидек-Пойнт и что будет со всеми нами.

– Я понимаю, Феликс. И очень сожалею. Я даже новости не посмотрел сегодня.

– Ну, я тоже не знаю сегодняшних новостей, но ты, Ройбен, бросил в котельной свою порванную и окровавленную одежду и одеяло в пятнах крови, а ведь любой морфенкинд сразу распознает человеческую кровь. Ты кем-то подзакусил, а это наверняка не останется незамеченным.

Щеки Ройбена уже горели огнем. Перед ним мелькали эпизоды последней охоты. Он вспомнил светящееся, будто озаренное пламенем свечи личико маленькой Сюзи, прижимавшееся к его груди. Он чувствовал себя сбитым с толку, как будто его нормальное тело, в котором он сейчас пребывал, являло собой некую иллюзию. Он тосковал по другому телу, другим мышцам, другим глазам.

– Феликс, но что мешает нам постоянно жить в лесу, ходить в собственных шкурах, жить как подобает зверям, которыми мы и являемся?

– Сам ведь отлично знаешь, – ответил Феликс. – Ройбен, мы люди. Люди. А у тебя скоро будет сын.

– У меня было ощущение, что я должен пойти, – чуть слышно сказал Ройбен. – Так я и поступил. Не знаю… Следовало сдержаться, я знал, что делаю глупость. Но, как перед богом, мне очень хотелось выйти. Причем одному. – Он поежился и, набравшись решимости, рассказал-таки короткую историю о девочке из трейлера. И заодно о том, как похоронил то, что осталось от трупа. – Феликс, я застрял между двумя мирами и должен был прорваться в тот, другой, мир. Должен был.

Феликс немного помолчал.

– Я знаю, Ройбен, что это очень заманчиво. А эти люди воспринимают нас как божьих посланников.

– Феликс, но сколько же народу вот так страдает! Эта девочка находилась в полусотне миль отсюда. Они же вокруг нас, повсюду!

– Ройбен, это часть нашего бремени. Элемент Хризмы. Мы не в состоянии спасти всех. А если попытаемся, то все погубим и в том числе самих себя. Невозможно превратить нашу территорию в наши владения. Те времена давным-давно прошли. А мне, мой мальчик, вовсе не хочется так скоро вновь потерять Нидек-Пойнт. Не хочу, чтобы тебе, или Лауре, или любому из нас пришлось бежать отсюда! Ройбен, не отрекайся пока что от своей смертной жизни, не рви связи, которые соединяют тебя с нею. Знаешь, это моя вина. Моя и Маргона. Мы не обеспечивали вас, молодежь, охотой вдоволь. Позабыли, какими бывают первые годы. Ройбен, все изменится, обещаю тебе.

– Феликс, мне очень жаль. Но знаете, эти первые дни, первые горячечные дни, когда я не знал ни кто я, ни что я, ни что будет дальше – не знал, есть ли еще мне подобные или я единственный в мире человек-зверь, – я испытывал совершенно незнакомую мне безрассудную свободу. И мне нужно привыкнуть к тому, что я не могу, как только захочу, выскользнуть наружу и сделаться Человеком-волком. Но я работаю над этим, Феликс.

– Это я знаю, – с досадливым смешком ответил Феликс. – Конечно, знаю. Ройбен, Нидек-Пойнт стоит жертвы. Кем бы мы ни стали, куда бы ни направились, нам необходима тихая гавань, убежище, святыня. Мне это необходимо. И всем нам.

– Я понимаю, – сказал Ройбен.

– Хотелось бы надеяться. Человек, который не стареет, не меняется с годами… как такой человек может содержать фамильную усадьбу, сохранять за собой землю? Ты пока не можешь представить себе, что значит покинуть все, что было для тебя свято, потому что иначе нельзя. Свою неизменяемость приходится скрывать, нужно, чтобы твоя персона полностью пропала для всех, кого ты любил. Приходится покинуть свой дом, свою семью и через несколько десятков лет в ином облике вернуться к совершенно незнакомым людям и изображать из себя давно пропавшего дядюшку или внебрачного сына…

Ройбен кивнул.

Он никогда прежде не слышал в голосе Феликса столько боли, даже когда тот говорил о Марчент.

– Я родился в самом красивом месте, какое только можно представить, – сказал Феликс, – близ Рейна, над альпийской долиной, которая очень походила на земной рай. Я ведь уже говорил тебе об этом, да? И давным-давно лишился всего этого. Лишился навсегда. Да, сейчас у меня вновь появилась собственность – вот эта земля, эти старинные дома. Я купил все это – от приклада до мушки. Но это не мой дом, не моя святыня. Такое нельзя вернуть. Это новое для меня место, наделенное всем, что может обещать новый дом в предстоящем времени, и это лучшее, на что я могу здесь рассчитывать. Но мой настоящий дом… он утрачен безвозвратно.

– Я понимаю, – сказал Ройбен. – Правда понимаю. Понимаю настолько, насколько способен понять. Не знаю, как это у меня получается, но понимаю.

– Но Нидек-Пойнт время еще не поглотило, – продолжал Феликс все тем же сдержанным тоном. – Нет. Пока еще – нет. У нас еще есть время для того, чтобы породниться с Нидек-Пойнтом, прежде чем придется бежать отсюда. А у тебя этого времени немало, совсем немало. И ты, и Лаура. И твой сын сможет вырасти в Нидек-Пойнте. Мы сможем прожить здесь изрядный кусок жизни. – Феликс умолк, по-видимому, заставив себя прервать монолог.

Ройбен помолчал, пытаясь найти слова для того, чтобы выразить свои чувства.

– Феликс, я больше не буду делать глупостей, – сказал наконец он. – Клянусь. Я сделаю все, чтобы сохранить то, что у вас сложилось.

– Ройбен, ты должен сохранить это ради себя самого, – ответил Феликс. – Забудь обо мне. Забудь о Маргоне, о Фрэнке, о Сергее. О Тибо. Ты должен сохранить это для себя и Лауры. Ройбен, тебе уже довольно скоро предстоит лишиться всего, что у тебя есть. Так не выкидывай это раньше времени.

– Чтобы вы лишились этого, я тоже не хочу, – сказал Ройбен. – Я же знаю, что значит для вас Нидек-Пойнт.

Феликс промолчал.

Ройбена обуревали странные мысли.

Они обрели форму, лишь когда машина миновала ворота и въехала на пологий подъем, ведущий к самому дому.

– Что, если ей нужен Нидек-Пойнт? – негромко спросил он. – Что, если этот дом – священное убежище для Марчент? Феликс, что, если она видит потусторонний мир и не хочет уходить на другую сторону? Что, если она тоже хочет остаться здесь?

– В таком случае она избавится от страданий – после того, как вернется к тебе, так ведь получается? – отозвался Феликс.

Ройбен тяжело вздохнул.

– Да. Но, вообще, почему она может страдать?

– Известно, что мир полон призраками. Они могут находить себе прибежища где угодно, хоть рядом с нами. Но они не выказывают нам свою боль. И не преследуют нас, как она преследует тебя.

Ройбен покачал головой.

– Она здесь и не может прорваться. Она скитается здесь в одиночестве и отчаянно пытается добиться того, чтобы я увидел и услышал ее. – Он снова вспомнил свой сон, в котором Марчент находилась в комнатах, полных людьми, которые не замечали ее, сон, в котором он видел, как Марчент бежит одна через кромешную тьму. Он вспомнил и странные теневые фигуры, которые в этом сновидении смутно видел в глубине темного леса. Неужели они гнались за нею?

Так же вполголоса он пересказал свой сон Феликсу.

– Но там было что-то еще, – признался он, – а вот что – я забыл.

– Так всегда бывает со снами, – сказал Феликс.

Автомобиль остановился перед домом. Дальний конец террасы, протянувшийся вдоль скалы, терялся в дымке. Зато отчетливо слышались звуки пил и молотков, доносившиеся из дома для гостей, который находился ниже по склону. Рабочие трудились, невзирая на погоду.

Феликс поежился. Потом медленно набрал в грудь воздуха и, после долгой паузы, положил руку Ройбену на плечо. Как всегда, на душе у Ройбена от этого стало спокойнее.

– Ты храбрый мальчик, – сказал Феликс.

– Вы так думаете?

– О, да, несомненно. Потому-то она и пришла к тебе.

Ройбен совсем растерялся, запутался в бесчисленных мысленных картинках и полузабытых ощущениях. А поверх всего звучала навязчивая песня, которую в его сне играло призрачное радио в призрачной комнате, и этот завораживающий ритм лишил его способности пошевелиться.

– Феликс, этот дом должен быть вашим, – сказал он. – Мы не знаем, чего хочет Марчент, почему ее дух не знает покоя. Но раз уж я смелый мальчик, то должен это сказать. Это ваш дом, Феликс. Не мой.

– Нет, – ответил Феликс с чуть заметной досадливой улыбкой.

– Феликс, я же знаю, что вам принадлежит вся земля в округе, и до города, и к востоку, и к северу. Вы должны забрать и этот дом.

– Нет, – мягко, но решительно сказал Феликс.

– Если я официально передам его вам, то вы же никак не сможете мне воспрепятствовать…

– Нет, – сказал Феликс.

– Но почему?

– Потому что если ты это сделаешь, – глаза Феликса наполнились слезами, – у тебя больше не будет дома. И тогда вы с Лаурой можете уехать отсюда. А вы с Лаурой – теплый свет в сердце Нидек-Пойнта. Я не перенесу мысли о том, что вас тут не будет. Без вашего присутствия Нидек-Пойнт уже не будет моим домом, как прежде. Пусть все идет, как идет. Моя племянница отдала тебе этот дом, чтобы избавиться от него, избавиться от своей боли, избавиться от скорби. Пусть будет так, как она хотела. Ты ведь уже так и поступил. То есть фактически отдал мне этот дом. А владение множеством пустых комнат мало что дает, если дает вообще, если тут не будет вас.

Феликс открыл дверь машины.

– Пойдем-ка, – сказал он, – взглянем, как идут дела в доме для гостей. Хотелось бы, чтобы к тому времени, когда твой отец соберется нанести визит, он был готов.

Да, дом для гостей и обещание Фила приезжать на отдых и подолгу оставаться у сына. Фил совершенно определенно это обещал. А Ройбену очень хотелось, чтобы исполнению этого обещания ничего не помешало.

9

Вскоре выяснилось, что в новостях нет ни слова о новом появлении Человека-волка в Северной Калифорнии. Ройбен порылся в сети, посмотрел сайты всех известных ему местных агентств новостей. И газеты, и телевидение молчали. Лишь в «Сан-Франциско кроникл» вышла большая статья, где излагалась часть случившейся истории.

Сюзи Блейкли, восьмилетняя девочка, пропавшая еще в июле из своего дома в Юрике, наконец-то нашлась близ Маунтинвиля, городка на севере округа Мендосино. Власти получили окончательное подтверждение своему подозрению, что ее действительно похитил местный плотник, который держал ее взаперти в своем трейлере, часто избивал и морил голодом, пока она наконец-то не сбежала оттуда минувшей ночью.

Плотника, предположительно, загрызли дикие звери. Ребенок, переживший тяжелую психическую травму от перенесенных страданий, подтвердил это, хотя и не смог рассказать, как именно все случилось.

В газете поместили фотографию Сюзи – ту самую, которую печатали в объявлениях о розыске. На газетной полосе, словно ореол пламени свечки, светилось овальное личико.

Ройбен прогуглил историю события. Ее родители, которые, судя по всему, были вполне добропорядочными людьми, дали множество объявлений в средствах массовой информации. А пожилую леди – пастора Корри Джордж, которой Ройбен передал девочку, – в газете не упоминали вообще.

Неужели священнослужительница и маленький ребенок договорились молчать о Человеке-волке? Ройбен не на шутку удивился этому. Удивился и встревожился. Каким бременем эта тайна должна стать для этих ни в чем не повинных людей! Ему было очень стыдно, и все же он твердо знал, что, не пойди он тогда в лес, эта драгоценная маленькая жизнь неминуемо угасла бы в грязном вонючем трейлере.

В ходе позднего ленча, за которым прислуживала только домоправительница Лиза, Ройбен заверил Почтенных джентльменов в том, что никогда больше не допустит подобной опрометчивости, которая может раскрыть их тайну. Стюарт бросил несколько кислых замечаний по поводу того, что Ройбену, дескать, следовало взять его с собой, но Маргон коротким, но выразительным жестом заставил его заткнуться и вернул разговор к «замечательной новости» от Селесты.

Впрочем, это не помешало Сергею (к которому присоединился и Тибо) прочесть Ройбену продолжительную нотацию насчет того, насколько рискованным был его поступок. Сошлись на том, что в субботу сядут в самолет и улетят на пару дней куда-то «в джунгли» Южной Америки, где смогут поохотиться вдосталь, а потом вернутся домой. Стюарт пришел в восторг. А Ройбен испытал нечто вроде «низкой активации», очень схожее с сексуальным желанием. Он сразу увидел и ощутил себя в джунглях, представил себе шелестящий полог пропитанной сыростью зелени – ароматной, тропической, восхитительной и совершенно несхожей с мрачным холодным Нидек-Пойнтом, и мысль о том, что ему предстоит оказаться в этом непроницаемом для посторонних взглядов и не знающем законов мире и искать там «чрезвычайно опасную дичь», на некоторое время лишила его дара речи.

До ужина Ройбен успел поговорить с Лаурой, которая искренне обрадовалась развитию событий, а потом вместе с Лизой перенес вещи Лауры в другую комнату, находившуюся в восточной части дома. Такое местоположение должно было полностью устроить Лауру, поскольку туда вливались в окно лучи утреннего солнца, и там было заметно теплее, чем во всех помещениях Нидек-Пойнта, обращенных к океану.

Ройбен с полчаса бродил по опустевшей спальне, представляя себе будущую детскую, а потом отправился проверить, как обстоят дела с более насущными потребностями. Лиза бодро тараторила о том, что ему нужно будет завести настоящую немецкую няню, которая будет ночевать в детской, пока ребенок маленький, о прекрасных швейцарских магазинах, где можно заказать лучшие в мире товары для младенцев, и о том, что для малыша необходимо будет подобрать красивую мебель, повесить картины и с первых дней давать ему слушать музыку Моцарта и Баха.

– Что касается няни, то советую доверить ее выбор мне, – решительно заявило Лиза, расправляя белые шторы. – А уж я найду вам лучшую. У меня уже есть одна на примете. Моя замечательная подруга, о, да, поистине замечательная. Вы спросите герра Феликса. И вы доверьтесь мне.

Предложение вполне устроило Ройбена, однако его вдруг зацепила какая-то странность в облике и поведении собеседницы. Когда Лиза повернулась и улыбнулась ему, он испытал какую-то тревогу. Что-то в ее словах и в ней самой было не так, но он лишь дернул плечом.

Лиза вытирала пыль со стола Лауры. Она всегда одевалась строго и даже подчеркнуто старомодно, но движения ее были точными и очень экономными. Это, да и все ее поведение, слегка озадачивало Ройбена, однако он никак не мог понять, что же именно кажется ему неуместным.

Она была худощавой, даже, пожалуй, тощей, но необыкновенно сильной. Он заметил это, когда она открыла окно, наглухо заклеенное свежей краской. Но этим ее необычные ухватки не исчерпывались.

В следующие минуты она села за стол, включила компьютер Лауры и буквально несколькими движениями убедилась, что компьютер, как положено, подключен к сети.

«Ройбен Голдинг, ты сексист, – безмолвно упрекнул он себя. – Ну, что удивительного в том, что сорокапятилетняя женщина из Швейцарии умеет обращаться с компьютером?» Он и прежде не раз видел Лизу за компьютером в прежнем кабинете Лизы. И она вовсе не тыкала наугад по клавишам.

Она, похоже, заметила, что он присматривался к ней, и одарила его на удивление холодной улыбкой. А затем, прикоснувшись мимоходом ладонью к его рукаву, вышла из комнаты.

Она была привлекательна – в этом он не мог и не хотел отказать, – но имелось в ее облике и повадках что-то мужское, и ее шаги, доносившиеся из коридора, звучали совсем как мужские. «Просто бессовестный сексизм, – подумал он. – Прекрасные серые глаза и кожа, на вид нежная, как пудра, и что же он себе выдумывает?»

Тут до него дошло, что он никогда не обращал особого внимания на Хедди и Жана-Пьера. Вернее сказать, он слегка стеснялся их, потому что никогда не имел дела с «прислугой», как привычно называл этих людей Феликс. Но и в них было что-то странное – их переговоры шепотом, почти неуловимые движения и то, что они никогда не смотрели ему в глаза.

Ни один из этих людей никогда не проявлял ни малейшего интереса к разговорам, которые велись в их присутствии, и теперь, когда он об этом подумал, ему показалось странным, что Почтенные джентльмены совершенно открыто говорили за едой о таких вещах, которые заставили бы постороннего человека самое меньшее удивленно вскинуть брови, но такого никогда не случалось. Более того, никто из сидевших за столом никогда не понижал голоса в присутствии слуг.

Впрочем, Феликс и Маргон этих самых слуг знали очень хорошо, так что с какой стати ему сомневаться в них, тем более что они очень услужливы и благорасположены ко всем обитателям дома. Так что пусть все идет своим чередом. Но ведь скоро тут появится ребенок, и теперь ему, хочешь не хочешь, придется думать о многих вещах, на которые он прежде не обращал внимания.

К вечеру Селеста решила немного изменить условия соглашения.

Морт после продолжительных напряженных раздумий решил, что не видит совершенно никаких причин для того, чтобы становиться официальным мужем, и Селеста с ним согласилась. Сошлись на том, что Ройбен в пятницу приедет в Сан-Франциско и без особых церемоний зарегистрирует в мэрии брак с Селестой. К счастью, по калифорнийским законам для этого не требовалось ни анализов крови, ни времени на раздумья, и Саймон Оливер уже подготовил коротенький добрачный контракт, в котором предусматривался развод по обоюдному согласию после рождения ребенка. Грейс взяла на себя финансовое обеспечение контракта.

Селеста и Морт уже поселились в доме на Русском холме, где им предоставили спальню для гостей. Они будут жить с Филом и Грейс, пока ребенок не появится на свет и не переедет к своему отцу. Но присутствовать на церемонии бракосочетания Морт не пожелал.

Да, призналась Грейс, Селеста в ярости и злится на весь мир. Так что приготовься слушать оскорбления. Она злится, что забеременела, и почему-то Ройбен стал в ее глазах архизлодеем, но «мы должны думать о ребенке». Ройбен с этим согласился.

Ошарашенный и тоже злой Ройбен позвонил Лауре. Та не имела ничего против его женитьбы. У Ройбена будет во всех отношениях законный сын. Почему бы и нет?

– Ты не хотела бы пойти со мною? – спросил Ройбен.

– Конечно, пойду, – ответила она.