Текст книги "Тишина в Хановер-клоуз"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Наконец Шарлотта посмотрела на мужа и испытала огромное облегчение, увидев изумление на его лице. Глаза Томаса широко раскрылись, рука с вилкой замерла на полпути ко рту.

– Женщина в пурпурном? – помолчав, переспросил он. – Она сказала, в пурпурном?

– Да. А что? Ты о ней слышал? Она шпионка? Томас!

– Не знаю. Но горничная Йорков тоже ее видела.

Шарлотта опустилась на стул напротив него и подалась вперед, забыв о беконе у себя на тарелке.

– Что она сказала? Когда она ее видела? Ты знаешь, кто она?

– Нет. Но я вернусь и еще раз поговорю с горничной. Попрошу ее поточнее описать женщину и вспомнить, когда именно она ее видела. Нужно выяснить, кто она такая – если получится.

Прежде чем вернуться в Хановер-клоуз, Питт зашел в полицейский участок на Боу-стрит, чтобы проверить, как продвигается расследование других дел, особенно ограбления в Стрэнде. Он прочел половину отчетов, когда вошел констебль с кружкой чая и поставил ее на стол инспектору.

– Спасибо, – рассеянно поблагодарил Томас.

– Думаю, вам будет интересно, мистер Питт, – сказал констебль, потом чихнул, достал из кармана хлопковый платок огромного размера, снова чихнул в него и высморкался. – Происшествие в Хановер-клоуз, сэр, вчера. Очень печально. Одна из горничных выпала из окна верхнего этажа, бедняжка. Должно быть, высунулась слишком далеко, чтобы что-то разглядеть или кого-то позвать. В общем, бедная девушка мертва, сэр.

– Мертва? – Питт поднял голову, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. – Как ее зовут?

Констебль посмотрел на листок бумаги, который держал в руке.

– Далси Мэббат, сэр. Камеристка хозяйки.

Глава 5

Когда Шарлотта уехала домой, Эмили уже проснулась; впереди был бесконечно длинный, пустой день. Она попыталась снова заснуть – без четверти шесть для нее было слишком рано, – но мешали роившиеся в голове мысли.

Сначала Эмили принялась обдумывать вечер, проведенный Шарлоттой у Данверов. Кто та загадочная женщина в пурпурном платье? Вероятно, всего лишь прошлая любовь Джулиана, с которой он имел неосторожность встречаться в доме своего отца…

Нет, это невозможно. Ни один мужчина, обладающий хоть каплей ума, не пойдет на такое. Судя по рассказу Шарлотты, Джулиан Данвер был неглупым человеком. Сестра отзывалась о нем с восхищением и говорила, что понимает, почему Вероника Йорк хочет выйти за него замуж. А Шарлотта не выносит дураков, хоть и считает себя терпимой.

Возможен и другой ответ: либо Джулиан, либо Гаррард был предателем, а женщина в пурпурном – шпионка, соблазнившая кого-то из мужчин. А то, что ее не видели после смерти Роберта Йорка, можно считать просто совпадением – она стала осторожнее, вот и всё…

Нет, это тоже глупо. Если женщина в пурпурном не имеет отношения к смерти Роберта Йорка, зачем вообще о ней думать? Она всего лишь та, кем кажется, – любовница, утратившая осторожность. Возможно, она надоела Джулиану – или Гаррарду, если уж включать воображение, – и в отчаянии совершила глупость, придя к нему домой.

Или еще один вариант. Харриет ведет двойную жизнь – возможно, у нее интрижка с Феликсом. А в таком ярком наряде, не похожем на ее обычную одежду, ее не узнала даже тетя Аделина. Посреди ночи, когда Аделина была сонной, это более чем вероятно. Похоже, она дама с причудами – в лучшем случае.

Неужели Эмили тоже превратится в одинокую пожилую даму со странностями, которая слишком часто навещает родственников и которой так скучно, что она живет жизнью других людей, все путает и видит то, чего нет?

После этой обескураживающей мысли Эмили решила встать, хотя часы показывали только без пяти семь. Если слуги перепугаются, так тому и быть. Им полезно.

Эмили позвонила, вызывая камеристку; ей пришлось подождать несколько минут, прежде чем та явилась. Потом приняла ванну и тщательно оделась, словно ждала какую-то важную персону – это поднимает настроение, – и сошла вниз. Разумеется, камеристка предупредила остальных слуг, и Эмили никого не застала врасплох. Что бы они ни чувствовали, на их лицах не отражалось ничего, кроме приветливой улыбки. Уэйнрайт, принесший яйца-пашот, был похож на церковного служку с тарелкой для сбора пожертвований и поставил перед ней еду с неменьшим почтением. Как ей хотелось испугать дворецкого, чтобы он уронил тарелку!

Закончив завтрак и выпив три чашки чаю, Эмили отправилась на кухню. Она сильно разозлила кухарку, перекроив меню на неделю, потом испытала терпение собственной камеристки, проверяя, как штопаются и гладятся ее платья. Осознав наконец, что несправедлива к слугам, Эмили удалилась в будуар, закрыла дверь и начала писать письмо тетушке Веспасии – просто потому, что ей хотелось поделиться своими мыслями со старушкой. На четвертой странице ее прервал лакей, который, постучав в дверь, сообщил, что в маленькой гостиной при кухне Эмили ждет миссис Эллисон, ее мать.

– О, проводите ее сюда, – ответила Эмили. – Тут гораздо светлее. – Она прикрыла письмо и, испытывая смешанные чувства, приготовилась к встрече с матерью.

Через несколько секунд в комнату вошла Кэролайн, одетая в платье из бордовой баратеи, отороченное черным мехом, и щегольскую черную шляпку – такой элегантной Эмили мать никогда не видела. Щеки ее раскраснелись – вне всякого сомнения, от холода, – а настроение было превосходным.

– Как поживаешь, моя дорогая? – Кэролайн осторожно поцеловала Эмили и села на самый удобный стул. – Ты выглядишь осунувшейся, – с материнской бесцеремонностью заявила она. – Надеюсь, ты хорошо питаешься. Ты должна следить за здоровьем, ради Эдварда и себя самой. Разумеется, этот первый год ужасно трудный, я знаю, но еще шесть месяцев, и он останется в прошлом. Ты должна готовиться к будущему. К середине лета тебе уже можно будет появляться на некоторых пристойных мероприятиях.

Сердце Эмили упало. Слово «пристойных» звучало как проклятие. Она могла представить эти мероприятия: одетые в черное вдовы сидят рядышком, словно вороны на заборе, обмениваясь благочестивыми бессмысленными замечаниями или сетуя на легкомысленность нынешнего общества – для них это был единственный способ участвовать в его жизни.

– Я думаю заняться благотворительностью, – вслух сказала Эмили.

– Очень похвально, – согласилась Кэролайн и кивнула. – Но только следует проявлять умеренность. Можешь поговорить об этом с викарием, а если хочешь, я поговорю со своим. Уверена, что многие женские комитеты с радостью тебя примут – со временем, когда приличия позволят тебе выходить из дома на подобные собрания.

Меньше всего Эмили хотелось заседать в комитетах вместе с другими женщинами. Она имела в виду то, чем занимается двоюродная бабушка Веспасия – посещает работные дома и борется за улучшение условий в них, а также за изменение законов о детском труде, пытается открывать новые «школы для бедных», а возможно, даже борется за политические права женщин. Теперь, когда у самой Эмили есть деньги, она многое сможет.

– А ты одета совсем не для благотворительности, – язвительно заметила она. – Если хочешь знать, я даже не помню, чтобы ты так хорошо выглядела.

Кэролайн всполошилась.

– Для занятий благотворительностью вовсе не обязательно одеваться безвкусно или иметь неряшливый вид, Эмили. Я понимаю, какая это для тебя трагедия, но ты не должна позволять себе становиться эксцентричной, моя дорогая.

Эмили почувствовала, как внутри вскипает злость, смешанная с отчаянием. Вокруг нее словно смыкались стены тюрьмы. Ей казалось, будто кто-то запирает ворота на замок, а спокойный рассудительный голос матери напоминал шелест задергиваемых штор, которые отгораживали ее от всего искреннего, яркого и радостного.

– А почему бы и нет? – возразила она. – Почему бы мне не стать эксцентричной?

– Не говори глупостей, Эмили. – Тон Кэролайн был по-прежнему мягким, но преувеличенно терпеливым, как будто она говорит с больным ребенком, отказывающимся есть рисовый пудинг. – Со временем ты снова захочешь выйти замуж. Ты слишком молода, чтобы оставаться вдовой, и чрезвычайно желанна. Если в ближайшие два или три года сможешь вести себя осмотрительно, то без труда выйдешь замуж не хуже, чем в первый раз, и будешь благополучна и счастлива. Но этот короткий промежуток времени очень важен. Это поворотный момент в твоей судьбе.

Эмили удивленно вскинула бровь.

– Хочешь сказать, если я совершу нескромный или неподобающий поступок, то меня не возьмет ни один герцог, а если я буду эксцентрична, то не видать мне даже баронета?

– Сегодня утром ты явно не в духе, – сказала Кэролайн, пытаясь не терять терпения. – Ты знаешь законы светского общества не хуже меня. Послушай, Эмили, из всех троих сестер ты всегда была самой разумной, но теперь, кажется, становишься все больше похожей на Шарлотту. Наверное, мне следовало предупредить тебя, чтобы ты не проводила с ней Рождество, но Эдварду нужны товарищи по детским играм. И если откровенно, то Шарлотта должна быть благодарна тебе за финансовую помощь, которую ты ей оказываешь – незаметно.

– Шарлотта совершенно счастлива! – Голос Эмили прозвучал резче, чем она того хотела. Она понимала, что несправедлива к матери, но уже не могла остановиться. – Я получила удовольствие, проведя Рождество с ней и Томасом, – мне очень понравилось.

Лицо Кэролайн расплылось в улыбке, и она накрыла ладонью руку Эмили.

– Не сомневаюсь, дорогая. Ваша привязанность друг к другу – одна из самых больших радостей в моей жизни.

У Эмили защипало глаза, и она разозлилась на себя. Ей не хотелось расстраивать мать, но Кэролайн, движимая самыми благими намерениями, рисовала ей будущее, которое абсолютно не соответствовало ее желаниям и было просто непереносимо.

– Мама, я отказываюсь заседать в приходских комитетах, так что нет смысла говорить с викарием, твоим или моим; ты только поставишь себя в неудобное положение, потому что я туда не приду. Если я и займусь чем-то полезным для общества, то настоящим делом, возможно, с тетей Веспасией. Но я не буду сидеть и рассуждать о нравственности других людей, раздавая брошюры о спасении души и домашний бульон.

Кэролайн вздохнула и стиснула зубы.

– Эмили, временами ты ведешь себя как ребенок. Тебе непозволительно держать себя так, как леди Камминг-Гульд. У нее есть репутация в обществе. Люди терпимо относятся к ней, потому что она очень стара, а также потому, что сохраняют уважение к ее последнему мужу. В ее возрасте можно не волноваться, как воспримут твои поступки – все спишется на старческое слабоумие.

– Я в жизни не встречала человека, который бы меньше походил на слабоумного, чем тетушка Веспасия! – Эмили яростно бросилась на ее защиту, причем не только потому, что любила старушку, но и потому, что она олицетворяла разум и сострадание. – В одном ее мизинце больше здравого смысла и умения отделить важное от второстепенного, чем во всех глупых головах твоего высшего общества!

– Но ее никто не возьмет замуж! – раздраженно воскликнула Кэролайн.

– Ради всего святого, ей же почти восемьдесят! – крикнула Эмили.

Но логика на мать не действовала.

– Именно об этом я и говорю. Тебе еще нет тридцати. Задумайся хорошенько о своем положении. Ты хорошенькая женщина, но не красавица, какой была Веспасия, и семья у тебя не такая знатная. Ты не можешь предложить ни связей, ни близости к власть имущим. – Она серьезно посмотрела на Эмили. – Но у тебя достаточно денег. Если ты выйдешь замуж за человека, который по положению будет ниже себя, то станешь беззащитной перед охотниками за богатством, а также мужчин самой сомнительной репутации, которые будут обхаживать тебя, движимые жадностью или желанием попасть в высшее общество благодаря твоим прошлым связям с Эшвордами. Мне неприятно это говорить, но ты уже не ребенок и знаешь обо всем этом не хуже меня.

– Конечно, знаю! – Эмили отвернулась.

Перед ее внутренним взором всплыло лицо Джека Рэдли. Он был очарователен и казался таким искренним – эти чудесные серые глаза в обрамлении длинных ресниц. Или он искусный лжец, который способен на расчетливый обман? Возможно, на карту поставлено его будущее: если он очарует и завоюет ее, то всю оставшуюся жизнь можно не беспокоиться о деньгах. Впервые со времен детства он будет чувствовать себя в безопасности, сможет одеваться, как хочет, покупать лошадей и экипажи, играть в азартные игры, ходить на скачки, приглашать людей на ужин вместо того, чтобы самому добиваться приглашения в надежде хорошо поесть. Ему не нужно будет ни перед кем заискивать, и он сможет позволить себе открыто выражать симпатии и антипатии. Эти мысли были просто отвратительными и ранили сильнее, чем Эмили могла вообразить еще несколько недель назад.

– Конечно, знаю! – громко повторила она. – Но не собираюсь выходить замуж за тупицу лишь ради уверенности, что в его намерениях отсутствует финансовый мотив.

– Перестань говорить глупости. – Терпение Кэролайн явно истощалось. – Ты сделаешь разумный выбор, как и все мы.

– Кроме Шарлотты.

– Полагаю, чем меньше мы будем впутывать сюда Шарлотту, тем лучше! – раздраженно воскликнула Кэролайн. – И если ты хотя бы на секунду допускаешь, что выйдешь за полицейского или какого-нибудь торговца или ремесленника и будешь счастлива, значит, ты на самом деле сошла с ума! Шарлотте очень повезло, что все не обернулось гораздо хуже. Да, конечно, Томас довольно приятный мужчина, и он хорошо относится к ней, насколько это в его силах, но у нее нет ощущения безопасности. Если завтра с ним что-то случится, она останется ни с чем, а на руках у нее будут двое детей, которых нужно растить одной. – Кэролайн вздохнула. – Нет, моя дорогая, не обманывай себя, утверждая, что у Шарлотты есть все, что ей нужно. Ты не станешь перешивать прошлогодние платья к новому сезону и сама готовить на кухне, растягивая воскресное мясное блюдо до четверга. И не забывай, что у тебя нет богатой сестры, которая будет тебе помогать, как ты ей! Можешь мечтать сколько угодно, пожалуйста. Только помни, что это всего лишь мечты. А когда очнешься, веди себя как полагается вдове, скромной и благородной, с солидным состоянием и положением в обществе, которое слишком ценно, чтобы разрушать его эксцентричным поведением. Не давай злым языкам повода для сплетен.

Эмили была слишком подавлена, чтобы возражать.

– Да, мама, – устало согласилась она. Многочисленные ответы и объяснения перепутались у нее в голове. Кэролайн их все равно не поймет, да и ей самой они были не до конца понятными, чтобы озвучивать их.

– Хорошо. – Кэролайн улыбнулась дочери. – А теперь не предложишь ли мне чаю? На улице ужасный холод. И через несколько месяцев я поговорю с викарием. Существуют разнообразные комитеты, вполне подходящие для тебя, когда ты снова начнешь выходить в свет.

Остальной день был удручающе скучным. На улице ветер швырял в окна комья мокрого снега с дождем, и было так темно, что газовые лампы в доме горели даже в полдень. Эмили закончила письмо тетушке Веспасии, а потом порвала его. Оно было пропитано жалостью к себе, а Эмили не хотела, чтобы Веспасия видела ее такой. Наверное, подобное состояние объяснимо, но оно нисколько не красит ее, а Эмили совсем не безразлично, что думает о ней тетушка.

Когда Эдвард закончил делать уроки, они вместе выпили чай, а после долгого вечера Эмили рано отправилась спать.

Следующий день оказался совсем не похож на этот. Начался он с утренней почты, содержавшей письмо Шарлотты, отправленное накануне поздно вечером и помеченное «очень срочно». Вскрыв конверт, Эмили стала читать:

Дорогая Эмили!

Случилось нечто печальное, а если мы не ошибаемся, то также злое и опасное. Мне кажется, что женщина в пурпурном платье – ключ ко всему. Томас тоже о ней знает – от камеристки в доме Йорков. Конечно, он не рассказал мне о ней, потому что не знал о нашем интересе к делу. Девушка заметила Пурпурную – так я буду ее называть – в доме Йорка посреди ночи. Видела бы ты реакцию Томаса, когда я рассказала ему о том, что узнала о тете Аделине!

Но самое печальное, что, когда он зашел в участок на Боу-стрит, чтобы еще раз допросить горничную в Хановер-клоуз, ему сообщили, что днем раньше она погибла! Предположительно выпала из окна верхнего этажа. Томас очень расстроен. Конечно, это мог быть просто несчастный случай, не имеющий отношения к расследованию или к тому, что она рассказала ему о Пурпурной, но, с другой стороны, кто-то мог подслушать их разговор. И вот что интересно: во время визита Томаса все Данверы были в доме, так что кто угодно мог стоять в коридоре и слышать, как они разговаривают в библиотеке.

Ты должна рассказать Джеку, когда он придет.

Если будут еще новости, я сразу же тебе сообщу.

Твоя любящая сестра Шарлотта.

Эмили держала лист дрожащими пальцами. Руки у нее затекли, мысли вихрем кружились в голове. Женщина в пурпурном! А горничная, видевшая ее в доме Йорков посреди ночи, теперь мертва.

Но им никогда не проникнуть за гладкий, благопристойный фасад Йорков, приезжая на странный послеполуденный чай, расхаживая по Зимней выставке и обмениваясь ничего не значащими комментариями по поводу моды или слухами. Томас наткнулся на нечто более серьезное, чем ограбление трехлетней давности или вопрос о том, достойна ли Вероника стать женой Джулиана Данвера. Нечто ужасное и исполненное таких страстей, что через три года оно могло неожиданно вылиться в насилие – а теперь, вполне возможно, и в убийство.

Они должны подобраться ближе, гораздо ближе, – а если точнее, то проникнуть в дом Йорков.

Но как?

Ей пришла в голову одна идея – совершенно нелепая! Это невозможно. Начать с того, что она не сможет выкрутиться – Эмили была уверена, что ее тут же раскусят. Они узнают.

Но как они узнают? Это будет трудно – на самом деле трудно, – потому что ей нужно будет полностью изменить свое поведение и внешность. Лицо, волосы… даже руки и голос. Женщину благородного происхождения тут же узнают, стоит ей открыть рот; ни у одного слуги нет таких округлых гласных звуков, таких артикулированных согласных, как бы правильно он ни говорил. Но Веронике Йорк понадобится новая камеристка, которая будет с ней все время, даже в те моменты, когда хозяйка забывает об осторожности, и которая будет видеть все, сама оставаясь невидимой. Домашние слуги невидимы.

Понимая, что это абсурд, Эмили продолжала строить планы. Всю жизнь ей прислуживала горничная – сначала камеристка матери, а потом и собственная, – и Эмили хорошо знала ее обязанности. С некоторыми она явно не справится; например, она никогда в жизни не гладила белье, но ведь этому можно научиться? Зато она довольно хорошо умеет укладывать волосы – они с Шарлоттой практиковались друг на друге, прежде чем им разрешили носить прически как у взрослых. Она умела обращаться с иголкой и ниткой, а между вышиванием и штопкой не такая уж большая разница.

Трудность – и опасность – состоит в том, что нужно изменить свое поведение, чтобы сойти за служанку. Что может случиться, если обман раскроется?

Разумеется, ее уволят, но это не имеет значения. Они примут ее за девушку благородного происхождения, которая совершила какой-то непозволительный поступок, что заставило ее искать место служанки. Почти наверняка они подумают о незаконнорожденном ребенке – такое бесчестье случается с женщинами чаще всего. Если впоследствии они встретят ее как леди Эшворд, то вряд ли узнают, потому что им просто в голову не придет, что это она; если же узнают, Эмили сумеет выкрутиться. Она холодно посмотрит на них и намекнет, что только сумасшедший может делать такие оскорбительные и лишенные вкуса предположения.

В качестве камеристки ей не придется встречать приходящих в дом гостей, ее не попросят прислуживать за столом или открывать дверь. Возможно, эта идея не так уж абсурдна. Они никогда не найдут убийцу Роберта Йорка, если не придумают ничего нового. Пока они продвигаются ощупью, скользят по поверхности, понимая, что внутри кроется сильнейшая страсть, но пока могут лишь строить загадки, что это за страсть и кого она толкнула на убийства. Оказавшись в доме Йорка, Эмили сможет узнать гораздо больше.

Она снова подумала об опасности и почувствовала озноб. Быть уволенной как падшая женщина – это ерунда, она переживет. Но если из-за какой-то случайности в ней признают Эмили Эшворд, то все подумают, что она не в себе, что смерть Джорджа повредила ее рассудок. Разразится невероятный скандал! Но такое маловероятно.

Нет, реальная опасность исходит от того, кто уже убил Роберта Йорка и, возможно, Далси, причем девушку – просто за то, что она слышала. Эмили должна быть чрезвычайно осторожна! Она должна казаться глупой и невинной и всегда – всегда! – держать язык за зубами.

Альтернатива – отступиться и по-прежнему сидеть тут в черной одежде одной либо говорить вежливый вздор тем немногим людям, которые приходят к ней с визитами, пока Кэролайн не найдет несколько дурацких комитетов, которые посчитает для нее подходящими. И не получить ничего, кроме запоздалых рассказов Шарлотты. И не внести никакого вклада в это расследование. Так она даже Джеку скоро наскучит.

Когда он явился с визитом – поздним утром, – Эмили уже приняла решение. Слава богу, она не отправила то неудачное письмо тете Веспасии. Понадобится ее помощь. Нужно нанести ей визит завтра после обеда.

– Я собираюсь к Йоркам! – объявила она, как только Рэдли вошел в комнату.

– Не думаю, что это возможно, Эмили, – слегка нахмурившись, ответил он.

– Нет, нет, не с визитом. – Взмахом руки она отвергла такую возможность. – Их горничная видела в доме Йорков ту женщину в пурпурном платье, о которой говорила тетя Аделина. Посреди ночи. Горничная рассказала Томасу – а теперь она мертва!

– Горничная?

– Конечно, горничная! – нетерпеливо подтвердила Эмили. – Женщина в пурпурном исчезла, а она явно имеет отношение к государственной измене и почти наверняка к убийству Роберта Йорка. Мы должны выяснить максимум возможного, а изредка приходя на чай, мы ничего не узнаем.

– А что еще мы можем? Нельзя же явиться к ним в дом и начать их допрашивать.

– Даже если бы могли, результата это не принесет. – Эмили разволновалась. Что бы ни говорил Джек, это ее не остановит. Впервые после смерти Джорджа она собралась совершить нечто вопиющее, что он, вне всякого сомнения, запретил бы, и радовалась, что рядом нет никого, кому она обязана подчиняться. – Мы должны действовать хитро, – продолжала Эмили. – Наблюдать за ними, когда они об этом не подозревают, и со временем они выдадут себя.

Джек ничего не понимал, и тогда Эмили с удовольствием сообщила ему сногсшибательную новость.

– Я собираюсь занять освободившееся место камеристки! Одну рекомендацию я напишу сама, а вторую получу от тетушки Веспасии.

Рэдли был потрясен.

– Боже правый! Это немыслимо, Эмили! Вы не можете выступать в роли служанки!

– Почему?

В глазах Джека впервые зажглись веселые огоньки.

– Для начала, вы ничего не умеете, – сказал он.

– Я научусь. – Эмили вскинула голову, прекрасно понимая, что ее слова и ее вид выглядят смешными. – Ради всего святого, Джек, у меня уже много лет очень хорошая камеристка. Я прекрасно знаю ее обязанности и при необходимости могу сделать все сама. Мне пришлось всему научиться, когда я была еще девочкой.

Рэдли рассмеялся, и в любое другое время Эмили подумала бы, что это приятный звук, наполненный жизненной силой и весельем. Но теперь в этом звуке ей слышалась насмешка, и сдаваться она не собиралась.

– Я не утверждаю, что это легко! – воскликнула она. – Я не привыкла, что мной командуют, и мне не нравится быть у кого-то на посылках, но я справлюсь! Все лучше, чем сидеть тут весь день и ничего не делать!

– Эмили, они вас раскусят. – Джек уже не смеялся, сообразив, что она говорит серьезно.

– Ни за что! Я буду образцом благопристойного поведения.

Лицо его выражало недоверие.

– Шарлотта успешно притворялась мисс Барнаби, – решительным тоном продолжила Эмили. – А я умею лгать гораздо убедительнее, чем она. Нужно идти сегодня после полудня, чтобы не опоздать. Я написала прекрасную рекомендацию, а вторую получу от тети Веспасии. Я уже позвонила ей – я вам не говорила, что приобрела телефон? Это удивительная вещь – не знаю, почему не поставила его раньше. Тетя ждет меня во второй половине дня. Если я попрошу, она напишет для меня рекомендательное письмо. – Эмили не была уверена, что Веспасия согласится, но решила сделать все возможное, чтобы убедить ее.

Теперь Джек явно встревожился.

– Подумайте об опасности, Эмили! Если ваши предположения верны, значит, кто-то убил горничную. И если вас заподозрят, то вас ожидает такая же судьба! Оставьте это Томасу.

Она тут же перешла в наступление.

– И что, по-вашему, он должен делать? Наняться лакеем? Он понятия не имеет, как себя вести, не говоря уже о том, что хозяева его видели и знают, что он из полиции. По словам Шарлотты, его начальство не интересует смерть Роберта Йорка. Им всего лишь нужно убедиться, что Вероника – подходящая партия для Джулиана Данвера.

– Глупости! – Джек резко повернулся на стуле. – Они так говорят, но совершенно очевидно, что это всего лишь предлог. Им плевать на поведение Вероники, лишь бы все было тихо. О ее неподобающем поведении они и так узнают. У них подозрения насчет смерти Роберта, и они хотят выяснить, не было ли у Вероники любовника и не он ли – или она сама – убил Роберта. Но сказать об этом прямо они не решаются.

Эмили удивленно смотрела на него.

– Неужели? А государственная измена? А женщина в пурпурном?

Рэдли на секунду задумался.

– Ну, это могла быть сама Вероника после тайного свидания с Джулианом Данвером, если они были любовниками.

– Значит, Роберта Йорка убил Джулиан?

– Тот факт, что он приятный парень, не имеет никакого значения. Самые мерзкие люди, которых мне приходилось встречать, были в высшей степени очаровательными, пока ты не стоял у них на пути. А может, двойную жизнь вела Харриет – с Феликсом Эшерсоном. Она явно в него влюблена.

– Шарлотта вам этого не говорила…

– Моя дорогая, в этом не было нужды! Вы считаете меня круглым дураком? Я много раз был свидетелем флирта и понимаю, когда женщина влюблена. Харриет держалась вежливо и делала вид, что они просто друзья – никакой романтики. Она избегала взгляда Феликса и смотрела на него, когда он отворачивался. Она была очень осторожна и, значит, придавала этому большое значение.

Подобная наблюдательность Джека стала для Эмили сюрпризом, поколебав уверенность в себе.

– Действительно, – холодно сказала она. – И конечно, вы никогда не ошибаетесь – вы видите женщин насквозь! – Попыталась щелкнуть пальцами, но резкого звука не получилось, только глухой стук. – Черт! – вполголоса выругалась Эмили. – Как бы то ни было, я отправляюсь к Йоркам. В их доме что-то не так, там кроется какая-то ужасная тайна, и я выясню, что это.

– Эмили, прошу вас. – Тон Джека изменился, утратив непринужденность. – Если они поймают вас на какой-то мелочи, то могут догадаться, зачем вы там. Если они уже вытолкнули горничную из окна, то без колебаний избавятся и от вас!

– Нельзя же выталкивать из окна двух горничных, – рассудительно возразила она. – Это вызовет удивление даже у достопочтенного Пирса Йорка!

– Это не обязательно будет окно. – Джек начинал сердиться. – Ступеньки, раскладная лестница… Вас могут толкнуть под колеса экипажа или подсыпать что-то в еду. Или вы просто исчезнете вместе с парочкой дорогих предметов фамильного серебра. Ради всего святого, Эмили, имейте хоть каплю благоразумия!

– Мне до смерти надоело благоразумие! – Она резко повернулась к нему и посмотрела в глаза. – Уже шесть месяцев я ношу черное, никого не вижу и веду себя благоразумно, и мне начинает казаться, что меня тоже похоронили… Я отправлюсь к Йоркам под видом камеристки и выясню, кто убил Роберта Йорка и почему. А теперь, если хотите, можете сопровождать меня к тете Веспасии. В противном случае прошу меня извинить – у меня много дел. Слугам я сообщу, что собираюсь какое-то время пожить у сестры. Разумеется, Шарлотте я скажу правду. Если желаете помочь, это будет очень кстати; если нет, если вы предпочитаете оставаться в стороне, я пойму. Не у каждого есть талант детектива, – снисходительно прибавила она.

– Если я не помогу, то Шарлотта окажется в затруднительном положении, – с легкой улыбкой заметил Джек.

Эмили забыла об этом. Придется уступить, но не теряя достоинства.

– Надеюсь, вы не откажетесь продолжить игру. – Она отвела взгляд. – Мы не должны терять связь с Данверами; без сомнения, они тоже в этом замешаны.

– Шарлотта знает о вашем… плане?

– Еще нет.

Джек набрал воздух в легкие, собираясь что-то сказать, но затем просто вздохнул. Мужчины часто ведут себя глупо, но наблюдать подобное у женщины – совсем другое дело. Придется ему пересмотреть кое-какие представления. Но Рэдли обладал гибким умом и имел на удивление мало предрассудков.

– Я придумаю, как держать с вами связь, – после недолгого раздумья сказал он. – Не забывайте, что в большинстве домов горничным запрещено иметь «ухажеров». И за письмами будут следить, а возможно, даже читать их, если заподозрят, что они от поклонника.

Эмили замерла. Об этом она не подумала. Но отступать уже поздно.

– Я буду осторожна. Скажу, что письма от матери, или что-то в этом роде.

– А как вы объясните тот факт, что ваша мать живет в Блумсбери? [8]8
  Район в центральной части Лондона.


[Закрыть]

– Я… – Наконец она посмотрела на Джека.

– Вы не подумали об этом, – прямо сказал он.

На мгновение Эмили почувствовала благодарность, что Рэдли не пытается опекать ее. Нежность была бы невыносима. Она вспомнила свои первые шаги в высшем свете, когда приходилось следить за тем, чтобы не попасть впросак, говорить правильные вещи, льстить нужным людям. Богатые и знатные никогда этого не поймут. Тут они с Джеком похожи – они чужаки, и их принимают потому, что считают очаровательными и забавными, а не по праву рождения. Слишком часто к нему самому относились снисходительно, с чувством превосходства, и сам он не позволял себе этого.

Джек ждал, что она вспылит, но Эмили напомнила себе, что он ей нравится. И он ничего не сказал о риске для ее положения в обществе.

– Нет, – спокойно согласилась она со слабой улыбкой. – Я была бы очень признательна, если бы вы помогли разобраться с подобными мелочами. Мне нужно знать, что отвечать другим слугам, если они спросят. В Блумсбери много слуг.

– Тогда у нее должно быть подходящее имя. Как вы будете себя называть?

– Э… Амелия.

– Амелия, а дальше?

– Неважно. Нельзя использовать фамилию Питт – Томаса они могли запомнить. Однажды у меня была горничная по фамилии Гибсон. Я возьму ее фамилию.

– Тогда вы должны помнить, что письма к Шарлотте следует подписывать «мисс Гибсон». Я ей скажу.