Текст книги "Полюби меня снова"

Автор книги: Энн Мэйджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Патриция сосредоточила все внимание на высокой и изящной племяннице. Крепко сжав ее ладони, она не отводила от нее внимательного взгляда. Дайане даже показалось, будто экзальтированная тетка пытается заглянуть ей в душу. Обычно, когда Патриция находилась в состоянии покоя хотя бы секунду, возникало ощущение, будто она сжатая упругая пружина.

– Ах, дорогая моя, как прекрасно, что вы с Россом опять вместе! Это просто великолепно!

Мадлен начала яростно помешивать соус – стало слышно, как стучит о стенки кастрюльки ложка.

– Спасибо, тетя Патриция. Я и сама ужасно рада. – Дайана улыбалась, просияв.

– Представь себе, я никак не могла взять в толк, почему вы расстались, но, слава Богу, теперь все это в прошлом. И почему мне не встретился похожий на него мужчина… когда я была моложе, – протянула она с мечтательным видом. – Кто мне объяснит? Вышла бы замуж, шла бы по жизни шутя и играя, вон как Мадлен, например.

Мадлен кинула на сестру убийственный взгляд, который Патриция постаралась не заметить, потому что эта тема была в их отношениях камнем преткновения.

Хотя Патриция жила одна, мужчины и любовь не обошли ее стороной. Поклонников у нее было хоть отбавляй. Мадлен, естественно, это не нравилось. Однажды, давно это было, Мадлен неодобрительно отозвалась об одном аргентинском пароходном магнате, на что Патриция отреагировала в присущей ей экспрессивной манере: «Мадлен, дорогая, успокойся, я за него замуж не пойду. Он сделал мне предложение, ты это знаешь. Ну и вот, я подумала и решила, раз он тебе не нравится, я его в нашу семью приводить не стану. Подожду… Вся жизнь впереди». Патриция ждала вот уже более двадцати лет, и в тех редких случаях, когда Мадлен советовала ей остепениться, выйти замуж, отвечала несколько экзальтированно: «Ах, отстань! Ни один мужик не подходил мне так, как Рафаэль, а тебе он, видите ли, не понравился. Был бы и у меня сейчас муж, если бы не ты…»

Напоминание об этом всегда тяготило Мадлен. Это был тяжелый крест, который она несла всю жизнь. Ничего в жизни не желавшая так сильно, как устроить судьбу своей младшей сестры, она своими собственными руками отвела ее счастье.

Между тем атмосфера на кухне постепенно сгущалась.

– Знаешь, дорогая моя девочка, – продолжила Патриция, – мне очень нравится твой Росс.

– Патриция, – взорвалась Мадлен, и ложка зловеще звякнула. – Ты совсем не знаешь Росса, иначе бы не говорила так. Он тогда выставил Дайану из дома не просто так, у него были далеко идущие планы.

– Мама, прошу тебя! Во всем была виновата я, а не Росс. Миллион раз об этом говорила!

– Говорила, говорила… Только ничего не объясняла, должна я добавить, – заметила Мадлен, вздернув нос.

– На то были свои причины, – сказала Дайана тихо.

– Ты просто Росса защищаешь – вот и все, – не унималась Мадлен. – Знаю… Прекрасно понимаю. Он сделал что-то такое ужасное, в чем ты не хочешь признаться даже самой себе.

– Ну нет же, нет, мама! – Дайана была уже на пределе. – Не могу я рассказывать тебе все о своей замужней жизни и про себя объяснять что-либо не в состоянии. Пойми, я давно уже не ребенок и не вижу никакой необходимости бежать к мамочке со своими проблемами.

Патриция кинулась в самую гущу, она больше не могла сдерживаться.

– Мадлен, между прочим, я – врач. И всегда советую родителям моих пациентов не давить на психику, добиваясь откровенности, потому что это только затрудняет возникновение доверительных отношений.

Мадлен бросила на сестру испепеляющий взгляд.

– Неприятно это говорить, но придется. Патриция, дорогая, – произнесла Мадлен тем самым кисло-сладким тоном, который звучал для ее близких друзей как предостережение, – ты педиатр, а не психиатр.

– Чтобы понять, что ты, Мадлен, суешься, куда тебя не просят, не обязательно быть психиатром. А ты сейчас занимаешься именно этим!

– О-о-о-о! – Мадлен буквально задохнулась от гнева. Патриция, одна из немногих людей, кто отваживался перечить ей, вывела ее из терпения. Однако голос Мадлен не изменился, оставаясь все таким же притворно-сладким. – У тебя нет детей, поэтому тебе не понять, что я как мать чувствую… что значит для меня ее возврат к этому человеку. Я хочу ей счастья, а она и дня не была с ним счастлива! Будь у тебя ребенок, возможно, поняла бы, как болит материнское сердце, если в семье у дочери не все в порядке. Вот только у тебя нет ребенка, а у меня…

Мадлен неожиданно замолчала и побледнела, Дайана с испугом подумала, что та сейчас потеряет сознание. Такое она видела впервые. К ее изумлению, Патриция была спокойна и молчала. Похоже, между сестрами было что-то недосказанное, какая-то тайна. Странным показалось и то, что ни та, ни другая на нее даже не взглянули. Впервые в жизни Дайана увидела страх в глазах матери. Ее непробиваемая броня дала трещину. Она как бы постарела на несколько лет. Дайана даже почувствовала к ней нежность и желание оградить от тревог. Выражение лица Патриции показалось тоже странным, и в какой-то момент Дайана прочитала на нем сострадание. Потом возникшая неловкость между ними исчезла, обе они торопливо и одновременно начали говорить, как будто старались замаскировать какой-то промах. Но он, этот промах, присутствовал в продолжение всего ужина как нежеланный и незваный гость.

Ужин у Мадлен прошел так, как обычно проходили ее ужины. Мужчины составили свое общество, женщины – свое, за исключением застолья. Патриция была необыкновенно оживленна и занимательна. Она все время меняла темы разговора, не давая углубиться ни в одну из них, ибо уже через несколько минут ей становилось скучно. В этот вечер она вела себя особенно раскованно.

К великому облегчению Дайаны, ни Мадлен, ни Патриция не возвращались к разговору о ее отношениях с Россом. Однако Дайана ощущала неловкость, возникшую между сестрами после вспышки раздражения у Мадлен. Сложилось впечатление, будто обе они нарушили какую-то границу, установленную ими в далеком прошлом.

А когда Дайана неожиданно появилась на кухне со стопкой тарелочек после десерта, она услыхала фразу которой обменялись мать и тетка:

– Удивляешь ты меня, Мадлен! Нужно было рассказать ей об этом давным-давно…

Они увидели ее и, смутившись, замолчали. Дайана почувствовала себя неловко, поняв, что разговор шел о ней. Однако она была слишком поглощена размышлениями о своих собственных проблемах, чтобы думать еще и об этой случайно брошенной фразе.

В продолжение всего вечера она с трудом следила за нитью оживленной беседы, которую плела тетя Патриция. Мысли Дайаны то и дело возвращались к Россу и Эдэму. Казалось, будто она от них за тридевять земель, словно у них своя жизнь, а у нее своя. Как-никак три года обходились без нее! Наверно, каждый раз с нетерпением ждут наступления среды – дня, когда она уезжает в Хьюстон на целых двое суток, думала она. Вот когда они обдумывают свои планы! Получается, она делает несчастными самых дорогих для нее людей на свете. Сомнения не давали Дайане покоя.

Что же все-таки происходит? Неужели она так похожа на свою мать? Ведь та тоже мешает нормально жить ей, своему ребенку.

Поздно вечером, когда Росс с Дайаной уже лежали в кровати, он, обняв ее, сразу почувствовал, что она напряжена, как струна.

– Мне показалось, будто ты весь вечер была какая-то тихая.

– Не знаю, может быть.

– Все еще никак не успокоишься?.. Ну что особенного в том, что Эдэм идет в поход?

Его ладонь поглаживала ее обнаженное плечо, и от этого ей становилось спокойнее.

– Дело не только в этом, – ответила она дрожащим голосом. – Ну, не прав я, не прав… Нужно было сначала выяснить твою точку зрения. Хочешь, найду причину, чтобы не пустить его? Расстроится, конечно, ну да ладно! – Он убрал прядь волос с ее лба и поцеловал сначала один глаз, потом другой.

– Ни в коем случае! – вырвалось у нее.

– Почему? – удивился Росс.

– Разве непонятно? Не хочу я выглядеть бабой-ягой в его глазах. Что бы ты ни придумал, он поймет, что это из-за меня.

– Ну что ты, глупышка моя! – сказал он ласково. Заглянул в ее глаза. – Эдэм все прекрасно понимает. Баба-яга… Выдумала тоже! Но ты права в одном – он, конечно, расстроится.

Росс поцеловал ее в губы.

– А я как раз не хочу его расстраивать. Хочу, чтобы он был счастлив.

– А я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Я счастлива, Росс…

Сказала, и вдруг ни с того ни с сего показалось, что счастье ускользает от нее. Вот завтра, в среду, уедет в Хьюстон, и все кончится, она потеряет Росса и Эдэма навсегда… Никогда она не желала ласк Росса так сильно, как сейчас. А Росс, переполненный любовью к ней, хотел только одного – перелить в нее свою любовь.

…А потом он взял ее, и она отдавалась ему так, будто прощалась навсегда.

Когда его дыхание стало ровным и Дайана поняла, что он заснул, она, отпрянув от него, свернулась клубком и горячие слезы хлынули из глаз. Она теряет его, теряет… И ничего нельзя с этим поделать! Не может она справиться с той своей частью, которая разводит их, разъединяет…

Она была убеждена, что расставание неизбежно, чувствовала, что это произойдет, но только не знала когда.

Глава девятая

Перед тем как задернуть шторы, Дайана постояла у окна. Вдалеке темнел лес. Он показался ей совсем черным, а ближние деревья, по берегу бурой лагуны, будто вышагивали к окнам, как мрачные, насупленные великаны, плечом к плечу, плотной шеренгой. Она спешно задернула шторы.

Эдэм, маленький, как он там, в этом страшном лесу? Дайана с трудом подавила желание закричать. Губы беззвучно прошептали молитву.

Была пятница. После обеда она провожала его в поход. Увидев своих друзей, Эдэм кинулся к ним с радостным воплем. Мальчишки побросали его снаряжение в одно из многочисленных алюминиевых каноэ, полеживающих на берегу с дерзко задранными носами. Эдэм был так счастлив, а она, охваченная беспокойством, думала, как нелегко будет ей расстаться с ним.

Ближе к вечеру Дайана несколько развеялась. Утром, перед тем как уехать на работу, Росс, как обычно, поцеловал ее и сказал, что было бы чудесно провести этот уик-энд как своеобразный медовый месяц. Так славно было бы, добавил он, ведь они будут одни, совсем одни…

Приближалось время его возвращения. В гостиной царил романтический полумрак. Горели свечи. Сервировка стола была продумана до мельчайших деталей. Дайана приготовила его любимое блюдо – ростбиф по-луизиански. Сначала мясо мариновалось в сухом вине, потом запекалось с травами и специями, а на гарнир подавался припущенный на пару дикий рис, зернышко к зернышку. Кушанье нужно было в меру поперчить, хотя, как правило, пожар во рту полагалось тушить охлажденным белым вином. В ведерке со льдом давно уже мерзла бутылка рейнвейна. В холодильнике остывал любимый им салат из шпината.

Когда все было готово, Дайана опять почувствовала странное беспокойство. С присущей ей грацией она бесшумно ходила по гостиной – то поправляла цветы в пазах, то снимала нагар на свечах. Дайана была необыкновенно красива, и, удивительное дело, гостиная, да и вообще весь дом как будто надумали не уступать хозяйке в шарме.

На Дайане был свободный, длинный арабский кафтан из тончайшего бархата изумрудного оттенка. С разрезами по бокам, обшитый широкой золотой тесьмой по подолу, по краю широких рукавов и вороту стойкой, он был перехвачен крученым, с кистями, поясом из золоченой нити. Накладные петли-бранденбуры и пуговки-горошины из узкой золотой тесьмы украшали наряд, спускаясь от ворота до подола, из-под которого выглядывали носки лодочек золотого цвета.

Этот экзотический восточный наряд можно носить без лифчика. Дайана так и сделала, расстегнув три верхние пуговицы. Когда она двигалась, в распахе была видна ее нежная грудь. Чуть-чуть… Самую малость – ровно столько, сколько надо. Умение пленять – это филигрань, это высокое искусство. Она им владела в совершенстве. Жгучая брюнетка с изумительным цветом лица, с глазами-сапфирами, широко распахнутыми и сверкающими, с ярко-рубиновыми губами, она безошибочно выбрала наряд цвета темно-зеленого изумруда.

Дайана хотела нравиться Россу. И в этом не было ничего удивительного. Она понимала, что любой мужчина – прежде всего эстет и любит наслаждаться женской красотой. Знала она и то, что при любых обстоятельствах нужно быть спокойной и мягкой, ибо мужчина сложностей не выносит. Что следует успокоить разгулявшиеся нервы, ей тоже было известно, но она ничего не могла с собой поделать: Дайана постоянно думала об Эдэме. Как он там… один… в лесу… Бросив украдкой взгляд на окно, отвела его, услышав шаги Росса. Он открыл дверь и, присвистнув, остановился на пороге. Глаза мгновенно засияли. Дайана не относилась к числу женщин с хитрецой, поэтому по ее лицу он мгновенно прочитал, что она встревожена. Поняв, чем это вызвано, слегка нахмурился. – А ей хотелось броситься к нему, рассказать про свои страхи, но она боялась рассердить его.

Росс стоял, смотрел на нее, пораженный красотой, и думал о том, что ее тревогу можно понять.

Он подошел к ней и обнял.

– Какая ты сегодня красивая! – сказал он ласково. Отогнув край ворота, поцеловал ее грудь. Он умел всего лишь поцелуем заставить Дайану позабыть обо всем, и она мгновенно обмякла.

– Не надо, – возразила она слабым голосом, когда он начал расстегивать пуговки на кафтане.

– Почему? – прошептал он, продолжая делать то, что начал. Бархат легко соскользнул с плеч, и роскошный наряд сполз с обнаженного тела к ее ногам.

– Потому что ужин… Я готовила весь день…

– Киса моя, не понимаю, почему ты уделяешь так много времени не тому, чему надо, – прошептал он, покрывая поцелуями ее грудь и лаская языком соски.

– Я… я… думала, ты хочешь, чтобы был праздничный ужин. Ты сказал, что мы будем дома… одни…

Он засмеялся, и его низкий, журчащий смех наполнил ее радостью.

– Когда это я говорил про ужин? Я совсем не то имел в виду, – сказал он хриплым голосом, целуя ее трепещущие губы и думая о том, что она просто создана для того, чтобы лишать мужчин рассудка.

И он, и она, позабыв про ужин, наслаждались друг другом. Говорят, счастливые часов не наблюдают. К ним эта сентенция имела прямое отношение. Говорят, что любовь валит с ног. С ними так и случилось. Она раздевала его неспешно, и, когда сняла брюки, он осторожно, но твердо переступил порог ее сладчайшего гостеприимства, а потом, поняв, что он желанный гость, вошел в обволакивающую теплом нежную мягкость.

– Ро-о-осс, – застонала она, прежде чем его губы заставили ее замолчать.

Обвив руками его шею, плечи, она ощущала под пальцами напрягшиеся мускулы спины.

Неожиданно глухой раскат грома гулко прокатился по всему дому. Отблеск яркой молнии белым огнем ворвался в гостиную сквозь неплотно задернутые шторы. Не помня себя от ужаса, она мгновенно рванулась из-под него, намереваясь бежать к окну, но он удержал ее.

– Спокойно! – осадил он ее грубым тоном. – В чем дело, черт возьми?

– Эдэм, – сказала она, – он там…

– Знаю. Ну и что? – Голос стал резким.

– Росс, я не могу…

Целый месяц он сдерживал свои эмоции – постоянно хотелось одернуть ее, приглушить инстинкт наседки. Все время какие-то дурацкие страхи! Нервы не выдерживают, подумал он, решив, что сегодняшний психоз – последняя капля, переполнившая чашу терпения.

Она умоляюще взглянула на него, надеясь встретить сочувствие, но он, давно уже отчаявшись понять причину ее взбрыкиваний, схватив брюки, стал одеваться. Она стояла, смотрела на него испуганно и молчала. Странное оцепенение овладело ею: она будто отдалялась от него с каждой секундой.

Черта с два он позволит делать из его сына кисейную барышню! Взглянув на ее лицо, не выражавшее ничего, кроме страха, Росс окончательно распалился.

Это выражение было хорошо знакомо ему. Точь-в-точь как тогда, после смерти Тэми! Стоит как каменное изваяние, закипал он, заправляя рубашку в брюки. Стал застегивать ее, но потом остановился.

– Та-а-ак! – протянул он, взглянув на нее. В его глазах она не увидела ни сочувствия, ни нежности. Разбередив старую рану, кроме душевной боли, он в этот момент ничего не испытывал. – Собираешься весь вечер стоять столбом и поучать меня, что я должен делать, да?

Она вздрогнула, заметив странный блеск его глаз, когда, приподняв с пола бархатный наряд, стала натягивать его на себя, через ноги. Дайана не сразу попадала в петли, застегивая кафтан. Росс, не спускавший с нее взгляда, подошел и стал помогать, преднамеренно касаясь пальцами ее тела. Она сжалась, чувствуя, как в нем просыпается плотское желание, а когда он вдруг отшатнулся от нее, обрадовалась. Все как в тот раз, три года назад, пронеслось в голове, тот же ледяной тон, взгляд… Понимая, что отталкивает его, она не могла заставить себя хотя бы заговорить с ним.

– Я пойду поем, а ты можешь и дальше дрожать как овечий хвост, – сказал он и ушел на кухню.

Она вздрогнула, но не произнесла ни звука. Слышала, как он гремит посудой, хлопает дверцами шкафов, С громким стуком упала на пол крышка от кастрюли., . В гостиную он не вернулся. И она не пошла на кухню.

За окном опять громыхнуло. На этот раз так сильно, что в доме задребезжали стекла. Она бросилась к окну и отдернула шторы. Прислонив белое как мел лицо к прохладному оконному стеклу, она до боли в глазах вглядывалась в густую черноту.

А потом начался ливень. Дождь хлестал по окнам, и она уже ничего не могла разглядеть, но по-прежнему стояла у окна.

Так прошел час, а может, и два. Она потеряла ощущение времени. Когда наконец появился Росс, Дайана преднамеренно не повернула головы. Если он хочет попросить прощения, подумала она, то ей нечего сказать. Да и вообще, о чем с ним говорить? Даже не попытался понять, что с ней происходит! Правда, она видела боль в его глазах. Ну и что? Сам виноват, что Эдэм в такую непогоду далеко от дома.

Незадолго до полуночи раздался телефонный звонок, расколовший тишину в доме, как громовой раскат.

Дайана кинулась к аппарату, но Росс успел схватить трубку раньше. Что-то в голосе Росса насторожило ее.

– Что? Он что? – спросил Росс.

Ужас охватил ее, будто тягучая, вязкая пелена. Дайана не сразу поняла, о чем он говорит. А потом до нее дошел смысл сказанного. На какое-то мгновение показалось, что она спит и видит страшный сон.

Эдэм и еще один мальчик, его напарник, исчезли. Сначала они обогнали всех остальных, а когда группа собралась в условленном месте, их там не оказалось. Их искали несколько часов. Нашли перевернутое каноэ рядом с топляком. Неподалеку плавали два оранжевых спасательных пояса. Если они живы, то, возможно, заблудились в лесу.

Страшное известие парализовало ее. Когда Росс, увидев это, кинулся было к ней, чтобы утешить, успокоить, хотя на него самого было страшно смотреть, она в ужасе отпрянула от него, загораживаясь руками. Какое-то мгновение он смотрел на нее с удивлением, а потом все понял.

Осунувшееся лицо стало жестким, а взгляд жестоким. Перед ней стоял тот самый Росс, каким она его запомнила три года назад, когда он велел ей покинуть дом. Но сейчас ей было все безразлично. Выставил сына из дома! Ее Эдэма… На этот раз она ничего не сказала. Но он понял все, что она подумала. Невысказанное обвинение отпечаталось в его мозгу так же четко, как если бы она произнесла его вслух.

– Обещай мне, что сейчас же позвонишь Патриции, – произнес он ледяным тоном. – Пусть приедет и побудет с тобой.

– Хорошо, – отозвалась она чуть слышно. – А… зачем?

– Я уезжаю на поиски Эдэма, – ответил он, надевая ярко-желтый прорезиненный плащ и болотные сапоги. – Может, перестанешь пялиться на меня, будто я изверг? Нашла убийцу!.. – Он достал из шкафа огромный электрический фонарь. – С ним все в порядке, сумасшедшая баба! Он должен… А ты… и я… – он помолчал, глядя пристально на ее испуганное, но по-прежнему красивое лицо, словно взвешивал то, что собирался сказать, – а между нами все кончено! Я не могу жить с женщиной, которая превращается в форменную идиотку, как только ребенок выходит за порог, и, если что не так, тычет в меня пальцем. Не я опрокинул лодку, поняла?

…Ну вот и все… все как тогда, подумала Дайана. Она опять убила любовь. Дайана смотрела в окно и видела, как он шагает, упрямо пробиваясь сквозь стену дождя. Она не чувствовала ни сожаления, ни печали, а только отчаяние.

Тетя Патриция примчалась сразу же, как только Дайана позвонила. Она была свежа, как будто только что пробудилась ото сна, хотя шел уже второй час ночи. Вероятно, профессия наложила свой отпечаток: привыкла являться к больным по первому зову, как говорится, в полночь и за полночь.

– Главное, не волноваться! Вот так, моя дорогая, – посоветовала тетя, прикидываясь бодрячком при виде серого лица племянницы. Схватила чайник, налила воды до краев и поставила кипятить. Патриция обожала гонять чаи. – Когда я была маленькая, со мной постоянно приключались такие истории, ну просто с ума сойти! Хочешь – верь, хочешь – нет, но с твоей матерью ни единой! Я тебе не рассказывала? Сейчас расскажу, умрешь со смеху…

Патриция говорила и говорила, не переставая, а дождь за окнами лил как из ведра. Дайана улавливала лишь какие-то обрывки этого монолога, но была благодарна тетке за присутствие.

Было около пяти утра, когда Дайана услышала шум мотора фургона, на котором уехал Росс. Она выскочила из дома и босая помчалась навстречу.

– Росс… Эдэм… где?

Спазм перехватил ее горло, когда она услышала звонкий голос сына.

– Мамочка! – закричал он, высунувшись из окна кабины.

Дайана распахнула дверцу, сжала его в объятиях, зарывшись лицом в мокрую курточку. Радость, счастье переполняли ее сердце. Она подняла на Росса глаза и встретила холодный, равнодушный взгляд.

По ее лицу текли слезы. Что она наделала? Почему опять так глупо повела себя? Она протянула к нему руку, коснулась его руки, но он отдернул ее, будто его ударило током. Вышел из кабины, гордый и неприступный, с Эдэмом на руках.

– Росс… я… прости…

– Не надо! Твое «прости» ничего не изменит. Я все сказал, уходя. – Он резко повернулся и пошел к дому, не глядя на нее и унося Эдэма.

– Росс…

Но он даже не оглянулся. В ушах звучали его слова о том, что между ними все кончено.