Текст книги "Омела и меч"
Автор книги: Эни Сетон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава четвертая
Бегство в Лондон. – Регана вынуждена искать защиты Квинта. – Отступление на юг. – Квинт вызывается пойти за помощью. – Тайное путешествие с Реганой.
Если Квинт где-то и сохранял в себе остатки былой изнеженности, то утратил их во время отчаянного бегства из лагеря Боадицеи. У него не было ни ножа, чтобы охотиться, ни огнива, чтобы развести костер. Он питался ягодами и мелкой рыбешкой, которую, если удавалось, ловил голыми руками, когда двигался вдоль берега реки Ли. Ферокс был в лучшем положении, ибо он мог щипать сочную, дикую траву, но Квинт оставлял коню слишком мало времени, чтобы пастись. Он следовал по дороге только по ночам, днем спал в зарослях, или пробирался лесом, каждый миг прислушиваясь к любому необычному звуку, и гадая, в самом ли деле он слышит фырканье барсука, вопль дикой кошки или лай лисиц.
Порой он с пылкой благодарностью думал о Регане. Но потом его мысли возвращались к разрушению Колчестера, к гибели Девятого легиона, к мертвым глазам Флакка, глядевшим прямо в небо, к жуткой пытке, уготовленной ему Боадицеей. И он ожесточил свое сердце против воспоминаний о Регане, которая заплатила ему долг, но по-прежнему оставалась врагом.
На третьи сутки он дотащился до Лондона, ставшего городом страха. Кучки бледных римских граждан сбивались по углам улиц и разговаривали шепотом. Лавки были заколочены. Атмосфера неуверенности повисла над городом, чего Квинт не мог понять, ибо, пока бедный загнанный Ферокс нес его к центру города, он увидел, что прибыл губернатор Светоний. Имперское знамя с орлом реяло над губернаторским домом, а в лагере у Темзы он заметил множество разбитых палаток и штандарты Четырнадцатого и Двадцатого легионов.
– «Благодарение Марсу! – смутно подумалось Квинту, – теперь все будет в порядке». Он сумел добраться до штаб-квартиры и назвать свое имя часовому у ворот, но затем, к великому стыду, в голове у него все потемнело, и лицо часового расплылось перед глазами.
Квинт съехал с Ферокса, попытался вновь заговорить, и рухнул на мостовую.
Когда черный туман рассеялся, он обнаружил, что лежит на постели. Почувствовал, что кто-то прижимает кубок к его губам и осознал, что глотает крепкое вино, настоенное на лекарственных травах. Открыв глаза, он увидел, что держит кубок Петиллий Цереалис, его командир. Но легат ужасающе изменился – настолько худым, измученным было его лицо. И его карие глаза смотрели на Квинта с невыразимой печалью.
– Он приходит в себя, – тихо сказал Петиллий кому-то рядом. – Вот, Квинт, пей и не пытайся еще говорить.
Пока Квинт пил, он разглядел другое лицо, возникшее за Петиллием. Квадратное, лоснящееся лицо на бычьей шее. Жесткие, седеющие завитки волос под роскошным шлемом, подобающим губернаторскому званию. Позолота на шлеме слепила глаза, и Квинт зажмурился.
– Парень в очень плохом состоянии – потеря крови… истощение, – мрачно сказал легат, – но он, по крайней мере, жив.
– Ты сумасшедший, Петиллий, – раздался грубый голос губернатора. – Опасный дурак! Ты вступил на вражескую территорию и позволил заманить себя в засаду. Да простят тебя боги, ты лишил нас легиона!
– Клянусь духами всех моих предков, губернатор, – с яростью воскликнул легат, – ты думаешь, это не мучает меня день и ночь? Мне никогда не избыть позора. Я не предугадал, сколько сил у Боадицеи, недооценил их ярость. Я возвратил тебе свое командование… передал вопрос моей жизни… или смерти… в твои руки, твои и нашего Августа-императора.
Последовало тягостное молчание. Квинт чувствовал, как бьется пульс под его сомкнутым веком. Петиллий произнес: – «или смерти»… – с очевидным ударением. Да, ведь последнему федерату было известно, что смерть есть самый почетный выход для римского солдата, потерпевшего поражение. Быстрый удар собственного меча – конец позору римского полководца, потерявшего свой легион.
– Ты знаешь, что я предпочел бы соединиться в царстве мертвых с моими легионерами, которые сейчас лежат и гниют там, на севере, – с горечью продолжал легат, – если бы ты не сказал, что нуждаешься во мне и приказываешь остаться с тобой.
И снова наступило молчание, прерываемое лишь дыханием двух мужчин. Затем Светоний сказал:
– Да, это так. Мне нужен ты, мне нужна любая поддержка, что я смогу отыскать. Ты прекрасный полководец, Петиллий, и сумеешь искупить вину. Ты будешь продолжать командовать остатками Девятого легиона и помогать мне.
Неожиданно Квинт услышал резкое шарканье сандалий о плиты, когда Светоний начал мерять шагами пол.
– Но где Второй легион? – произнес губернатор словно бы про себя. – Где, где? Я посылал в Глочестер десять дней назад. Почему они не пришли? – Затем тон его изменился, словно он вспомнил о присутствии злосчастного легата. – Да, я понимаю роковую ошибку, которую ты совершил, Петиллий, но больше ошибок быть не должно! Всё, слышишь, все будет принесено в жертву единой цели, – он возвысил голос. – Мы обязаны победить эту дьяволицу – королеву.
* * *
Позже, когда Квинт поел и несколько восстановил силы, он рассказал Петиллию историю своего плена и бегства от Боадицеи, и узнал, что двумстам кавалеристам удалось вернуться в Лондон, и теперь они расквартированы здесь, вместе с двумя легионами, которые Светоний привел из Уэльса.
И тогда Квинт наконец решился задать вопрос, уже давно занимавший его.
– Что случилось с оптионом Луцием Клавдием Арузом, моим… моим другом? Он бежал?
– Да, – мрачно сказал легат. – По правде, он бежал еще до того, как я дал приказ к отступлению.
Квинт медленно краснел, по мере того, как до него доходило значение слов.
– Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, что Луций Клавдий поджал хвост и удрал в тот же миг, когда британцы обрушились на пехоту. Я видел, как он скачет прочь. – Глядя на потрясенное лицо Квинта, он тихо добавил: – Увы, паника заставляет некоторых людей творить ужасные вещи – людей, которые еще не научились владеть собой.
Луций облизнул пересохшие губы.
– И куда он делся?
– Не знаю, здесь мы его не видели. Возможно, бежал в Галлию на корабле, как прокуратор Дециан Кат. Что ж, пусть прокуратор спасает свою паршивую шкуру, бросив нас в том ужасном положении, в которое он нас сам и завел.
Квинт опустил голову и уставился в мозаичный пол. Итак, прокуратор позорно удрал за пролив. Это не удивительно…
– Не думаю, чтоб Луций тоже так поступил, – грустно сказал он. – Он не может бросить нас и наш легион совсем.
– Да, ты верен, Квинт. Глупо верен, я полагаю. Полагаю также, что это не ты ходил той ночью в деревню паризиев. На сей раз я хочу правды. Это был ты?
– Нет, – пробормотал Квинт. – Но Луций бы признался, он…
Легат поднял руку и резко опустил, словно что-то разрубая.
– В свете того, что произошло позже, и все еще происходит, случай этот слишком мелок – и забыт. Луций Клавдий – не первый молодой аристократ, которого присылали ко мне на выучку, не первый, сломленный трудностями и страхом. У нас нет времени обсуждать подобные пустяки. Ступай в казарму и отдохни немного. Следующие дни будут изнурительными, если войско Боадицеи появится здесь прежде, чем мы рассчитываем.
И следующие дни были изнурительными, однако причиной были не сражения, а неуверенность. Губернатор принял ужасное, но окончательное решение. Он не собирался защищать неукрепленный Лондон. И заявил об этом с возвышения у своей резиденции потрясенному населению. Пока из Глочестера не подойдет Второй легион, вся их армия состоит из Четырнадцатого и части Двадцатого. Менее девяти тысяч человек. Он обязан выиграть время до прибытия Второго, и нескольких когорт федератов, которые он вызвал с севера – если, конечно, те сумеют прорваться сквозь вражеские ряды, или не предадут Рим и не-присоединятся к британскому войску.
Таким образом, сказал губернатор, он покидает Лондон, и быстро. Всех гражданских, что смогут уйти с армией, возьмут с собой. Их переправят на юг, в Сассекс, где племя регниев сохраняло верность Риму. Но он предупредил, что им не следует рассчитывать на снабжение продовольствием. Армейские припасы ограничены, и не могут расходоваться на небоеспособных. И отступает он немедленно. Этой ночью. После того, как армия перейдет Темзу, мост будет сожжен.
Лондонцы встретили этот ультиматум слезами и криками протеста. Некоторые были готовы уйти, и обязанностью Квинта и других младших офицеров было препроводить беженцев через реку и вывести их на южную дорогу. Но большинство умоляло дать им время: во-первых, позаботиться об имуществе, и найти возможность перевезти слишком старых, малых и больных. А многие просто не поверили в опасность. Они предпочитали остаться в своих домах и попытать счастья. Конечно же, говорили они, Боадицея не станет связываться с женщинами, детьми и больными. Она будет преследовать римскую армию, если, разумеется, она не утолила уже своей жажды мести разрушениями, причиненными в Эссексе.
На Светония никакие доводы не действовали. Ночью же легионы пересекли Темзу и последний солдат последней когорты поджег мост, как только они его миновали. Вскоре деревянный мост уже пылал, и сквозь пламя легионеры смутно различали озабоченные лица тех, кто оставался в Лондоне.
Может быть, Веста, богиня домашних очагов, как-нибудь охранит этих несчастных и их жилища, думал Квинт. Однако, он видел руины Колчестера, а лондонцы – нет. Хотя Светоний был, безусловно, прав – лучше оставить один город, чем рисковать неминуемой потерей всех завоеванных провинций.
Римляне двигались по огромной открытой равнине. Здесь они могли стать лагерем в относительной безопасности, поскольку здесь не было деревьев, среди которых могли укрыться враги, а изгиб широкой реки защищал их с двух сторон. Войско Светония не знало надлежащего отдыха уже несколько дней, и полководец объявил шестичасовой привал.
Квинт волком накинулся на скудный паек – он все еще не мог оправиться после нескольких дней голодовки, привязал Ферокса к кусту, улегся на землю и мгновенно заснул.
Его разбудила суматоха поблизости и выкрики:
– Поймали! Мы его поймали – грязного ицена! Квинт вскочил на ноги, вытащил меч и бросился к мятущейся кучке людей.
– Что происходит? – воскликнул он, увидев, как два римских часовых волокут какого-то мужчину.
– Это британец, ицен, судя по его тартану. Он шнырял вокруг лагеря. Среди бела дня, глупец несчастный – мог бы знать, что его схватят! – возбужденно отвечал часовой.
Шпион? – думал Квинт, удивляясь, почему в угрюмом, покрытом шрамами лице высокого рыжеволосого британца чудится ему нечто знакомое. Тот разразился потоком кельтских увещеваний, точно пытаясь что-то объяснить, затем неожиданно последовали латинские слова:
– Квинт Туллий… Я ищу Квинта Туллия. Часовые крепче скрутили руки пленника, издевательски крича:
– Ну так ты нашел его, британская свинья! Хотя как ты узнал его имя?
– Квинт Туллий… – повторил пленник с неким яростным отчаянием.
– Я… – начал Квинт, внимательно вглядываясь в иссеченное лицо, когда неожиданно узнал его. – Пендок, гончар! – воскликнул он, вспомнив маленькую хижину, куда он доставил Регану после нападения на Боадицею.
Пендок кивнул с облегчением, и снова кивнул, когда услышал:
«Я – Квинт Туллий». Гончар не узнал Квинта. В те напряженные минуты, что он видел его раньше, он не разглядел под шлемом лица молодого римлянина.
– Amicus – друг! – сказал Пендок, указывая на себя и хмурясь, произнося латинские слова. – У меня послание Квинту Туллию. – Он порылся в сумке из оленьей кожи, привязанной к его поясу и что-то протянул.
Квинт взглянул и покраснел до корней волос. На большой мозолистой ладони лежал локон мягких, волнистых каштановых волос.
– Регана… ты… нужен.
Часовые уставились на изумленное лицо Квинта.
– Где Регана? – спросил Квинт, справившись с собой и пристально разглядывая Пендока. Это могла быть ловушка, а злодейского вида британец не внушал особого доверия.
Пендок махнул рукой в сторону реки.
– Прячется в лодке. Идем, – сказал он по-кельтски, и Квинт понял.
Квинт мгновение подумал, затем повернулся к часовым.
– Я пойду посмотрю, что там.
– Но не в одиночку! – воскликнул часовой.
– Нет, это было бы глупо. Вы продолжайте патрулировать. Я возьму с собой несколько человек. – Он вызвал троих пехотинцев и коротко объяснил им задачу. С мечами наготове, настороже, они последовали за Пендоком к небольшой бухте у реки, поросшей высоким тростником.
Пендок издал высокий, свистящий крик, напоминающий крик кроншнепа и тот же звук ответил ему из камышей, которые зашелестели и раздвинулись.
Регана вышла на берег и взглянула на Квинта с тревожной неуверенностью. Ее нежное личико было бледным и исцарапанным, а прекрасные волосы спутанными. Лиловый тартан на ней изорван и грязен.
Прежде, чем Квинт успел что-то сказать, она покачала головой, угадав причину присутствия трех солдат и подозрительных взглядов, устремленных на нее.
– Нет… нет, – сказала она. – Здесь только мы. Пендок и я. Я… пришла к тебе за защитой.
Слезы, наполнившие ее серые глаза и дрожь маленького гордого рта выдавали, каких усилий ей стоило это произнести.
– Ты бежала от Боадицеи? – изумленно спросил Квинт. – Ты ищешь защиты Рима?
Она склонила голову, и долгий вздох, скорее всхлип, сотряс ее тело.
– Квинт, могу я поговорить с тобой наедине? Он немного поколебался, затем приказал пехотинцам:
– Ступайте наверх и будьте настороже. – Когда они поднялись, он вновь повернулся к Регане. —
Скажи, – мягко спросил он, – что заставило тебя настолько перемениться?
Оказалось, что объяснить это очень трудно, настолько она была испугана и пристыжена. Регана говорила на смеси латинских и кельтских языков, но задавая ей вопросы, он постепенно начал понимать.
Участие Реганы в его бегстве из британского лагеря было обнаружено. Заподозрив что-то неладное, Навин в ту ночь, после того, как они видели его на валу, не вернулся на пир. Он спрятался и следил за ними.
– Но почему он не помешал мне бежать? – воскликнул Квинт.
– Потому что он считает, что ты хороший человек, хоть и римлянин. Он не хотел, чтобы тебя пытали.
– Но почему тогда он рассказал Боадицее, что ты сделала? Почему он схватил тебя?
– Ах, – горько вздохнула она. – Это другое дело. Я – британка. Я предала свой народ и не подчинилась своей королеве. Он считал, что я должна быть наказана, хотя и не… – Голос ее изменился, и ужас наполнил его, когда она очень тихо продолжила: – Навин не хотел, чтобы я пострадала так, как это решила Боадицея.
Он видел, как болезненна для нее эта тема, но чувствовал, что должен знать точно, что же произошло. Пока они стояли у речных камышей, трое солдат недоуменно косились на них. Пендок скорчился на земле, изготовляя наконечник копья, а Квинт тем временем продолжал расспросы. Ответ заставил его содрогнуться.
Когда Боадицея услышала от Навина, что девушка помогла Квинту бежать, ярость королевы была неописуема. Вся материнская нежность, которую она прежде испытывала к Регане, исчезла в один миг. Она называла девушку ужасными словами, из которых самыми мягкими были «лицемерка» и «предательница». С руками, воздетыми к небесам, она прокляла
Регану к провозгласила, что раз богиня Андраста лишилась своей законной жертвы. Регана займет место Квинта в священной роще. Сначала была назначена пытка крючьями, затем огнем. Жертвы Андрасты заключали в плетеные корзины и медленно сжигали живыми на ее алтаре.
Квинт резко оборвал девушку, услышав это.
– Довольно! – воскликнул он. – Все прошло, ты теперь спасена. Не думай об этом! Но как ты бежала?
– Навин. Он не такой, как ицены. Не такой яростный и жестокий. Боадицея передала меня под его охрану, а он позвал Пендока, который был другом моего отца. Навин нашел нам лодку и позволил уйти. Его не волновало, куда мы пойдем, не утонем ли мы. Но он дал мне возможность выжить. Я не задумывалась, куда плыть – мы спускались по Темзе в надежде найти тебя, потому что у меня больше нет друзей. С реки мы увидели лагерь легионов, и я послала Пендока попытаться тебя найти.
Квинт молчал, размышляя о необычной истории девушки, о днях плавания вдоль побережья, об ужасной участи, что она избегла, и о Навине с его дикарским кодексом воздаяния, смягчившимся и цивилизовавшимся за годы пребывания в Риме. Однако Квинт понимал, что в решающей битве от Навина не следует ждать милосердия. Затем его поразила новая мысль.
– Что станет с Навином, если Боадицея заподозрит, что он позволил тебе бежать?
– Уверена, ничего. Навин придумает какое-нибудь объяснение, и она не осмелится спрашивать. Навин – вождь триновантов, у него под началом много тысяч воинов. Ей нужна его поддержка.
– Ясно, – согласился Квинт. – Боадицея все еще собирается идти на Лондон?
– Ее войска, должно быть, уже там, – сказала девушка, бросив испуганный взгляд на Темзу. – Они собирались выступить сразу после… жертвы Андрасте. – Она отвечала спокойно, но сейчас пошатнулась, и дыхание ее слегка затруднилось.
– Бедная девушка, ты измучена, – покаянно сказал Квинт, поддержав ее. – Идем в лагерь. Я позабочусь о тебе, Регана. Тебе больше ничего не надо бояться.
Рискованное обещание, и он молился, чтобы мог его сдержать.
* * *
На протяжении нескольких дней, пока легионы продолжали отступать на юг, Квинту удавалось лишь случайно бросить взгляд на Регану. Она и Пендок присоединились к лондонским беженцам, и чувства каждого из них были поглощены физическим напряжением и необходимостью достичь безопасных мест и дружелюбного населения побережья Сассекса. Небольшое мирное племя регниев под управлением короля Когидумна было небольшим, мирным, родственным галлам по ту сторону пролива, и более романизированным, чем любое другое племя. Они приняли легионы наилучшим образом, снабдив их мясом, зерном и овощами. Но ясно было, что подобная ситуация не может длиться до бесконечности, армия же была отрезана от всех источников продовольствия войсками Боадицеи на севере.
В гавани стояло два торговых корабля. Некоторые из беженцев отправились на них в Галлию, и губернатор отправил с ними отчаянные письма, прося подкрепления. Однако он знал: прежде, чем прибудет помощь, пройдут минимум недели.
Тем временем Боадицея и ее все возрастающая армия могут – и несомненно попытаются – перебить их всех.
Утром, после прибытия римлян на побережье, солнце нестерпимо раскалили небо и землю. Солдаты были беспокойны, тревожны, заразившись неуверенностью от своих командиров. Квинт некоторое время занимался Фероксом – почистил его и вынул камень из его копыта. Затем, не имея ни приказов, ни особых обязанностей, которые сейчас могли бы его остановить, поддался желанию, которое подавлял все время на марше.
Он вышел из лагеря к сгрудившимися в углу укреплений хижинам из листьев и коры, построенным оставшимися беженцами. Здесь он нашел Регану. Стоя на коленях перед большой ступкой, она рушила зерно каменным пестом. Рядом Пендок обкалывал кремень для наконечников копий. Когда молодой римлянин приблизился, она подняла голову и улыбнулась, хотя взгляд ее был затенен утомлением.
– Жарко, правда? – неожиданно смутившись, Квинт не сумел сказать ничего умнее. Он все время думал о Регане. Сердце его начинало колотиться при мысли, что она бежала к нему за помощью. Но сейчас, когда он смотрел на нее, она выглядела благодарной, но также несчастной и пристыженной. Возможно, ее терзало чувство неверности собственному народу. Несмотря на свою хрупкость и слабость, она всегда укрывалась броней сдержанности.
– Жарко, – согласилась она, продолжая дробить зерно. Она раскраснелась, влажные пряди волос прилипли ко лбу, но все-таки выглядела удивительно прелестно. Если бы не бдительное око Пендока, Квинт сам бы взял пест и принялся бы рушить зерно. Но римский знаменосец не должен ставить себя в смешное положение, исполняя женскую работу, да и Регана, возможно, не пришла бы в восторг от подобной помощи, – хотя трудно было узнать, что она думает. А чем больше он глядел на нее, тем больше хотел это знать.
– Не можешь ли ты прерваться ненадолго? – умоляюще спросил он. – Пройтись со мной на берег… там прохладнее, и… – Квинта прервал звук трубы, раздавшийся из форта.
Он обернулся и прислушался к сигналу.
– Общий сбор, – объяснил он Регане. – Наверное, губернатор собирается сделать какое-то заявление. Я должен идти. – Он вздохнул, ибо снова вернулось сознание убийственного положения римлян. —
Мы увидимся позже? – В голосе его слышалась нескрываемая страстная тоска.
Ответом был лишь угрюмый, обескураживающий взгляд. Она вновь принялась за работу.
Итак, она не любит меня! – с жаром думал Квинт, уходя прочь. Ну и что? Она имела право на его защиту, и теперь она в безопасности – в такой же безопасности, как любой из них в этой опасной стране. Он, конечно, не собирается силой навязывать ей свое внимание, тем более, внимание запрещенное римскими законами. Она, в конце концов, всего лишь невежественная варварка, и помни об этом, сказал себе Квинт и вышел на плац.
Там уже собрались офицеры, старшие – префекты, трибуны, центурионы, и младшие – знаменосцы и оптионы. Они выстроились перед полосатым шатром, увенчанным позолоченным орлом. Оттуда выступил губернатор. За ним следовали командиры Двадцатого и Четырнадцатого легионов, и Петиллий Цереалис, у которого легиона больше не было.
Светоний взобрался на колесницу и мрачно заговорил. Его грубое багровое лицо под блистающим шлемом было исполнено усталости и беспокойства.
– Римские офицеры, – обратился он к настороженным слушателям. – Я должен сказать прямо – мы в тяжелом и позорном положении. Мы отступали настолько, насколько могли, но все же не покинули этот остров, о чем, конечно, нельзя было и помыслить. Рим никогда еще не знал полного поражения, не узнает и сейчас. Но мы еще не готовы столкнуться с британскими силами. – Он сделал паузу. – Я только что получил ужасные известия. Вернулся разведчик, которого я оставлял на южном берегу Темзы… – Он снова остановился и вытер пот со лба. – Боадицея полностью уничтожила Лондон, – произнес он хриплым, срывающимся голосом. – Она перебила всех, кого мы там оставили. Когда разведчик уходил, королева выступила на город Веруалий, где, без сомнения, поступит так же.
Светоний на миг закрыл глаза и вцепился в край колесницы. Потрясенный ропот прошел среди офицеров.
Неожиданно Светоний вскинул голову и закричал в небо.
– О Марс и все священные боги Рима – где второй легион? Почему он не приходит?
Жаркое солнце опаляло молчаливое сборище в форте. Над укреплениями лениво жужжали пчелы. Губернатор продолжал уже спокойнее.
– Когда в Уэльсе я впервые услышал о мятеже, то послал доверенного гонца прямо в Глочестер. Перед тем, как покинуть Лондон, я послал второго. И в ответ – ничего. Правда, легион может быть в пути. Я намереваюсь осторожно продвинуться на север и перехватить его. Однако, я чувствую – тут что-то не так. Я собрал вас, потому что мне нужен доброволец. Нет, подождите! – резко добавил он, поскольку тут же поднялось несколько рук. – Это чрезвычайно опасная миссия. Гонцу придется тайно пройти больше сотни миль по неизвестной местности. Мы не строили дорог в этих краях, а племена белгов никогда не были покорены. Придется идти мимо святилища друидов. Правда, я уничтожил большую часть этих гнусных жрецов на острове Энглен, но, боюсь, не всех. Думаю, некоторые еще прячутся в чудовищном круге камней на западе. Это задание – почти верная смерть, знаю, что римлянина этим не напутаешь, но здесь мне нужны другие качества помимо одной храбрости, или придется попусту потерять человека. Кто вызовется?
Снова поднялись руки, уже медленнее, но Квинт протолкался и выступил вперед.
– Я, губернатор. Квинт Тулий Пертинакс, знаменосец третьей когорты… Девятого легиона!
Глаза губернатора из-под набрякших век покосились на других добровольцев, затем вернулись к Квинту. Светоний склонился и что-то прошептал легату Петиллию, который кивнул в ответ и спокойно улыбнулся Квинту.
– И почему же ты, – спросил губернатор, – так жаждешь получить это задание?
Квинт не мог признать, что страдает из-за Реганы и жаждет любого действия, ни рассказать в такой неподходящий момент о своих поисках – а сердце его подпрыгнуло, когда он понял, что задание может привести его туда, куда он всю жизнь стремился попасть. Но были и другие причины, которые он тут же привел.
– Я достаточно узнал британцев и у меня много личных оснований ненавидеть их – кроме желания отомстить за Девятый. Я немного понимаю по-кельтски, и думаю, что смогу добраться до Глочестера.
По лицу губернатора он увидел, что тот еще не убежден. Взгляд его вновь обратился к лицу другого добровольца – старого трибуна.
Неожиданно раздался звонкий девичий голос;
– О римский губернатор, могу я сказать?
Удивленные офицеры расступились, и Регана вышла и совершенно хладнокровно встала перед колесницей губернатора.
– Кто это? – хмурясь, проворчал Светоний. – Одна из беженок?
И снова легат Петиллий дал быстрое объяснение; Квинт ранее доложил ему о прибытии Реганы и Пендока.
– А, – сказал Светоний с несомненным интересом, – ты та самая, что бежала от Боадицеи? Ну и что тебе, девушка?
– Я поняла большую часть того, что ты сказал, губернатор. Но ни Квинт Туллий, ни кто-либо другой не достигнет Глочестера по указанному тобой пути.
– Почему? – резко спросил губернатор. – Откуда ты знаешь?
– Потому что этого не сможет никто из римлян. Там непроходимые леса… где происходят странные вещи, – она внезапно осеклась. – Прежде это была моя страна – я родилась на священной равнине запада… поэтому я знаю.
Вот, значит, откуда она родом! – изумленно подумал Квинт и еще более удивился, когда спокойный голосок продолжал:
– Но мы можем помочь. Пендок и я. Квинт должен одеться, как местный житель. Он темноволос, поэтому мы скажем, что он – из страны силуров за горами Уэльса. Мы будем говорить за него. И мы… – она поколебалась… – проведем его этим путем. Я не причиню вреда своему народу, но это я могу сделать для Рима.
– Ну, а… – пробормотал губернатор, взирая на эту маленькую, но решительную девушку с явным восхищением. Серые, ясные глаза Реганы в упор смотрели на него. – Если бы она не была британкой, я бы… план кажется вполне разумным…
– Да, Светоний, и я так думаю, – серьезно сказал Петиллий. – Наше положение слишком отчаянно, чтобы играть словами. Квинт Туллий, подойди сюда. – Когда тот подчинился, Петиллий тихо спросил: – Ты полностью доверяешь этой девушке?
Квинт ответил, следуя глубинному инстинкту:
– Да, легат. Она говорит немного, но то, что она говорит – правда.
Петиллий кивнул.
– Британцы необычайно обязательны в отношении своих долгов. Они педантично платят как за каждый добрый, так и злой поступок. Ты спас девушку в городе иценов, поэтому она спасла тебя от Боадицеи. Ты защитил ее от Боадицеи, поэтому она проведет тебя в Глочестер. Они все таковы, и если бы… – его лицо потемнело, – этот трижды проклятый дурак-прокуратор не учинил насилия над иценами, мы не были бы сейчас в такой переделке.
– Да, – согласился Квинт, и посмотрел на Регану, продолжавшую беседовать с губернатором.
Петиллий уловил этот взгляд и полушутливо, полусерьезно сказал:
– А теперь скажи – ты не испытываешь никаких неподобающих римскому воину чувств к этой маленькой британской дикарке?
– Если и испытываю, ты можешь быть уверен, что они не взаимны. Ею движет, как ты заметил, исключительно чувство справедливости.
– Квинт, – произнес легат, положив твердую руку на его плечо. – Я не должен напоминать тебе, что успех твоей миссии имеет невероятное значение, что от него может зависеть судьба Рима… и никакие чувства не должны вторгаться…
– Да, легат, – сказал Квинт, мрачно стиснув зубы. – Тебе не нужно мне напоминать.
* * *
Через час трое незаметных британцев покинули форт на низкорослых лохматых местных лошадках. Первым ехал Пендок, его длинные ноги в обтрепанных штанах почти касались земли, жесткую рыжую шевелюру, разбросанную по плечам, трепал морской ветер, сменивший жару, затем Регана в своем лиловом тартане – ее роскошные волосы были спрятаны под грубым льняным шарфом, и последним – Квинт. Если бы ситуация не была столь мрачной, Квинт бы вдоволь посмеялся над собой, да и уловил мгновенную усмешку в глазах легата, когда тот передавал ему свернутый напечатанный пергамент – официальное послание губернатора к Валериану, легату Второго легиона, и повторил последнее указание.
Регана проделала тщательную работу, превращая Квинта из римского офицера в туземца, приказав принести из деревни возле форта кое-какую одежду. Теперь на Квинте были заляпанные грязью штаны, перетянутые в талии и у лодыжек ремешками, и шерстяная туника, столь грязная и заношенная, что цвет невозможно было определить. На этом настояла Регана. Большинство британцев распознавали по тартанам принадлежность к тому или иному племени, и Квинт выдавая себя за силура с дальней окраины Уэльса, не должен вызывать сомнений. Довершила она наряд ветхим плащом из лохматых шкур выдры, сколотым у шеи спиральной железной пряжкой, оружием ему служило грубое копье с кремневым наконечником, изготовленным Пендоком. Регане пришлось поломать голову над тем, как разрешить вопрос с его короткими волосами и гладко выбритым лицом, безошибочно выдававшим римлянина, и она справилась с ним, велев надеть рогатый британский шлем, к которому она прикрепила пряди черных конских волос.
– Сойдет, – критически произнесла она, обозревая свое творение. – У силуров много странных обычаев, которых никто как следует не знает. Но твое лицо! Все британцы носят бороды. – Она нахмурилась, затем вытащила из очага прогоревшую головню. Намазала сажей его подбородок и верхнюю губу. – Уже лучше, хотя бороду тебе все равно придется отпустить. А пока старайся прикрывать лицо плащом.
– Не беспокойся, – сухо сказал Квинт, разглядывая свое отражение в полированном щите. – Ты превосходно поработала. Родная мать не узнала бы меня.
– Твоя мать? – быстро спросила девушка, изменив постоянно выказываемой деловой интонации.
– Да, – ответил Квинт несколько иронически.. – У меня есть мать – в Риме, очень добрая и хорошая. И младшая сестра Ливия.
– Вот как? – сказала Регана с неожиданной мягкостью. – Я не думала о тебе… о твоей жизни до приезда сюда. Моя мать умерла, когда мне было десять, и меня сразу отвезли к Боадицее… Иногда, когда мне было совсем одиноко, я считала королеву Боадицею…
Она не завершила фразу, взгляд ее приобрел прежнюю твердость. Она резко повернулась, чтобы поговорить с Пендоком, пригнавшим пони.
Бедняжка, – думал Квинт, на сей раз понимая причину ее холодности, – ей сейчас тяжело. Но в исполнение обещания, данного Петиллию, и собственной клятве Марсу, он обязан был решительно запретить себе все нежные чувства к Регане. В этой безумной миссии на запад он не должен относиться к ней как к девушке.
