Текст книги "Далеко от яблони. Родители и дети в поисках своего «я»"

Автор книги: Эндрю Соломон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Когда я учился в восьмом классе в нью-йоркской школе Хораса Манна, один парень постарше прозвал меня Перси[15]15
  От англ. сл. persy – «женская грудь».


[Закрыть] за мое поведение. Нас подвозил один и тот же школьный автобус, и каждый день, когда я садился в него, этот парень и его дружки скандировали: «Пер-си! Пер-си! Пер-си!» Иногда я сидел со школьником-китайцем, который был слишком застенчив, чтобы говорить с кем-либо еще (и сам оказался геем), а иногда – с почти слепой девушкой, которая тоже была объектом жестоких насмешек. Порой все в автобусе всю дорогу скандировали: «Пер-си! Пер-си! Пер-си! Пер-си!» – на пределе своих возможностей в течение 45 минут: вверх по Третьей авеню, по Рузвельт-драйв, через мост Уиллис-авеню, вдоль скоростной магистрали Мейджор-Диган и до 246-й улицы в Ривердейле. Слепая девочка все время повторяла, что я должен «просто игнорировать это», и поэтому я сидел, неубедительно изображая, что ничего особенного не происходит.

Через четыре месяца после того, как это началось, я однажды пришел домой, и мама спросила: «Что-то случилось в школьном автобусе? Тебя называли Перси?!» Одноклассник сказал об этом своей матери, которая в свою очередь позвонила моей. Когда я признался в этом, она долго обнимала меня, а потом спросила, почему я ей не сказал. Мне это никогда не приходило в голову: отчасти потому, что разговоры о чем-то столь унизительном, казалось, только усиливали унижение, отчасти из-за того, что я думал, что ничего не могу поделать, а отчасти потому, что чувствовал, что качества, за которые меня дразнят, будут отвратительны и моей матери, и я хотел уберечь ее от разочарования.

После этого в школьном автобусе появилась сопровождающая, и выкрики прекратились. Меня просто называли «педиком» в автобусе и в школе, часто в пределах слышимости учителей, которые не реагировали. В том же году учитель биологии сказал нам, что у гомосексуалов развивается недержание кала, потому что у них нарушается работа анального сфинктера. В 1970-х гомофобия была повсеместной, но самодовольная культура моей школы выражала ее предельно ярко.

В июне 2012 года журнал New York Times опубликовал статью Амоса Камила[16]16
  См. Амос Камил, Prep-school predators: The Horace Mann School 's secret history of sexual abuse в New York Times Magazine, 6 июня 2012 г.


[Закрыть], выпускника школы Хораса Манна, о насилии некоторых мужчин-преподавателей над мальчиками в период, когда я там учился. В статье цитировали учеников, у которых после таких эпизодов развивались проблемы зависимости и другое разрушительное поведение; один человек уже в среднем возрасте на пике отчаяния совершил самоубийство, причины которого его семья усмотрела в той юношеской травме. Эта статья глубоко опечалила меня и смутила, потому что некоторые учителя, обвиненные в подобных поступках, были добрее ко мне, чем кто-либо другой в школе в это безрадостное время. Мой любимый учитель истории пригласил меня на ужин, дал мне экземпляр Иерусалимской Библии и разговаривал со мной в свободное время, когда другие ученики не хотели иметь со мной ничего общего. Учитель музыки наградил меня концертными соло, позволил мне называть его по имени и проводить время в его кабинете, он организовывал поездки хора, и я их так любил и был счастлив тогда! Видимо, они поняли, кто я такой, и в любом случае хорошо обо мне думали. Их неявное признание моей сексуальности помогло мне не стать наркоманом или самоубийцей.

Когда я учился в девятом классе, школьный учитель рисования (он был и футбольным тренером) все время пытался завязать со мной разговор о мастурбации. Я был парализован: я думал, что это может быть ловушкой и что, если я отвечу, он расскажет всем, что я гей, и я стану еще бóльшим посмешищем. Ни один другой преподаватель никогда не пытался ко мне приблизиться – возможно, потому, что я был худым отшельником в очках и с брекетами. А может быть, потому, что у моих родителей была репутация бдительных защитников, и, возможно, потому, что в целях защитной самоизоляции я держался несколько высокомерно, что делало меня менее уязвимым по сравнению с некоторыми другими.

Учитель рисования был уволен, когда вскоре после наших бесед против него были выдвинуты обвинения. Учителя истории также уволили, и через год он покончил с собой. Учитель музыки, который был женат, пережил дальнейший «террор», как позже сказал об этом один учитель-гей, когда многие преподаватели, бывшие геями, были уволены. Камил писал мне, что увольнения безобидных учителей-геев выросли из «ошибочной попытки искоренить педофилию, ложно приравненную к гомосексуализму». Школьники называли таких учителей чудовищами даже в их присутствии: предубеждение одобрялось школьным коллективом.

Глава школьного театра Энн Маккей была лесбиянкой, но вот она спокойно пережила волну обвинений. Через 20 лет после моего выпуска мы с ней начали переписываться по электронной почте. Спустя 10 лет я поехал в восточную часть Лонг-Айленда, чтобы навестить ее, узнав, что она умирает. Мы оба поддерживали связь с Амосом Камилом, он тогда работал над своей статьей, и мы оба разделяли его точку зрения. Мисс Маккей была мудрой учительницей, она однажды мягко объяснила, что меня дразнят из-за моей манеры ходить, и попыталась показать мне более уверенный шаг. Когда я был в выпускном классе, она дала мне почитать «Как важно быть серьезным», чтобы я мог стать звездой, как Алджернон. Я пришел поблагодарить ее. Но она пригласила меня по другой причине – чтобы извиниться.

На предыдущей работе, объяснила она, ходили слухи, что она живет с другой женщиной, родители жаловались, и она скрывала все до конца своей карьеры. Теперь она сожалела о том, что держала все в тайне, и чувствовала, что подвела студентов-геев, для которых могла бы стать примером, – хотя я знал так же, как и она, что, открывшись, она потеряла бы работу. Будучи ее учеником, я никогда не задумывался о более близком общении между нами, но, разговаривая десятилетия спустя, я понял, насколько несчастными были мы оба. Как бы я хотел, чтобы какое-то время мы побыли ровесниками, потому что тот, кем я стал в 48, был бы хорошим другом для той, что учила меня. Вне кампуса мисс Маккей была гей-активисткой; теперь активист я. Когда я учился в старшей школе, я знал, что она лесбиянка; она знала, что я гей; но каждый из нас был заключен в тюрьму своей гомосексуальности, и прямой разговор был невозможен, что оставляло нам возможность дать друг другу только лишь доброту вместо правды. Встреча с ней после стольких лет всколыхнула мое прежнее чувство одиночества, и я вспомнил о том, насколько изолированной может быть личность с особой идентичностью, если не дать ей возможность солидаризироваться с такими же людьми по горизонтальным параметрам.

В беспокойном виртуальном сплочении выпускников школы Хораса Манна, которое последовало за публикацией истории Амоса Камила, автор с сочувствием писал как о жертвах насилия, так и об обвиненных, сказав о последних: «Это раненые, потерянные люди, пытающиеся понять, как функционировать в мире, который твердил им, что гомосексуальное желание – это болезнь. Школа отражает мир, в котором мы живем. Она не может быть идеальным местом. Не каждый учитель будет эмоционально уравновешенным человеком. Мы можем осудить этих учителей. Но это касается только симптома, а не первоначальной проблемы, которая заключается в том, что нетерпимое общество создает людей, ненавидящих себя и действующих неадекватно»[17]17
  Цитата о «раненых, потерянных людях» взята из сообщения в Facebook Питера Лаппина.


[Закрыть]. Сексуальный контакт между преподавателями и учащимися недопустим, поскольку его неотъемлемой частью будут отношения власти-подчинения, которые затуманивают границу между принуждением и согласием. Это часто приводит к необратимой травме. Так, очевидно, и произошло в случае тех школьников, которых опросил и описал Камил. Задаваясь вопросом, как мои учителя могли сделать это, я подумал, что кто-то, чья основная сущность считается болезнью и преступлением, может бороться, чтобы разобраться в различии между этим и гораздо бóльшим преступлением. Отношение к идентичности как к болезни побуждает настоящую болезнь занять более смелую позицию.

Перед молодыми людьми часто открываются разнообразные перспективы удовлетворить сексуальное желание, особенно в Нью-Йорке. Одной из моих обязанностей было выгуливать собаку перед сном, и, когда мне исполнилось 14, я обнаружил рядом с нашим домом два гей-бара: «Дядюшка Чарли» и «Кэмп Дэвид». Я гулял с Мартой, нашим керри-блю-терьером, по маршруту, включавшему эти два вместилища облаченных в джинсовые одежды тел, наблюдая, как парни высыпают на Лексингтон-авеню, пока Марта осторожно дергала за поводок. Один человек, назвавшийся Дуайтом, последовал за мной и втащил в дверной проем. Я не мог пойти с Дуайтом или другими, потому что если бы я это сделал, то перестал бы быть собой. Я не помню, как выглядел Дуайт, но его имя вызывает у меня тоску. Когда в конце концов в 17 я занялся сексом с мужчиной, я почувствовал, что навсегда отделяю себя от нормального мира. Я пошел домой и прокипятил свою одежду, а затем целый час принимал обжигающий душ, как будто мой проступок можно было смыть.

Когда мне было 19, я прочитал объявление на обороте журнала New York, в котором предлагалась суррогатная терапия[18]18
  Больше информации о суррогатной терапии есть на сайте Международной профессиональной ассоциации http://surrogatetherapy.org/.


[Закрыть] для людей с сексуальными проблемами. Я все еще верил, что проблема желания мужчин была вторичной по отношению к проблеме нежелания женщин. Я понимал, что объявление на оборотной стороне журнала – не самый лучший вариант для поиска терапии, но мне было слишком неловко открыться кому-то, кто знал меня. Отдав сбережения в офис на «Адской кухне», я подписался на долгие разговоры о своих сексуальных тревогах, не в силах признаться ни себе, ни так называемому психотерапевту, что на самом деле меня просто не интересуют женщины. Я не упоминал о напряженной сексуальной жизни, которую вел в это время с мужчинами. Меня «консультировали» люди (я должен был называть их «врачами»), назначавшие мне «упражнения» с «суррогатами» – женщинами, которые в принципе не были проститутками, но по сути не были никем иным. В одном задании мне пришлось ползать голым на четвереньках, притворяясь собакой, в то время как женщина притворялась кошкой; метафора установления близости между взаимно враждебными видами более сложна, чем я тогда заметил. Мне очень понравились эти женщины, одна из которых, привлекательная блондинка с далекого юга, в конце концов сказала мне, что была некрофилом и взялась за эту работу после того, как попалась в морге. Требовалось постоянно менять девушек, чтобы наработка навыков не ограничивалась одним сексуальным партнером; я помню, как в первый раз пуэрториканка забралась на меня сверху и начала подпрыгивать вверх-вниз, восторженно крича: «Ты во мне! Ты во мне!» – и как я лежал под ней в тревоге и тоске, размышляя, добился ли я наконец успеха и стал ли полноценным гетеросексуалом.

Лечение редко срабатывает быстро и бывает полностью успешным, за исключением бактериальных инфекций; заметить результат трудно, когда социальные и медицинские реалии очень быстро меняются. Мое собственное выздоровление было вызвано восприятием болезни. Этот офис на 45-й улице является мне во снах: некрофилка, которая сочла мое бледное взмокшее тело достаточно похожим на труп, чтобы пришвартоваться; латиноамериканская «миссионерка», которая уселась на меня с таким ликованием. Мое лечение занимало всего два часа в неделю в течение примерно шести месяцев, и это дало мне легкость взаимодействия с женскими телами, что было жизненно важно для последующих гетеросексуальных опытов, которые я рад был иметь. Я по-настоящему любил некоторых женщин, с которыми у меня позже были отношения, но, когда я был с ними, я никогда не мог забыть, что мое «лечение» было дистиллированным проявлением ненависти к себе, и я никогда полностью не прощал обстоятельства, которые заставили меня сделать это непристойное усилие. В молодости я не был способен к романтической любви, мой мозг разрывался между Дуайтом и женщинами-кошками.

Мой интерес к глубоким различиям между родителями и детьми возник из потребности исследовать их причины. Хотя я хотел бы обвинить родителей, я пришел к выводу, что большая часть моей боли пришла из большого мира вокруг меня, а какая-то часть – от меня самого. В пылу спора моя мать однажды сказала мне: «Когда-нибудь ты сможешь пойти к психотерапевту и рассказать ему все о том, как твоя ужасная мать разрушила твою жизнь. Но это будет твоя разрушенная жизнь, о которой ты будешь говорить. Поэтому создай для себя жизнь, в которой можешь чувствовать себя счастливым и в которой можешь любить и быть любимым, потому что важно именно это». Можно любить кого-то, но не принимать его; можно принять кого-то, но не любить его. Я ошибочно считал недостатки в принятии со стороны моих родителей недостатками в их любви. Теперь я думаю, что главной частью их жизни оказался ребенок, говоривший на языке, который они никогда не думали изучать.

Как родитель может понять, следует ли искоренять или поощрять что-то в поведении ребенка? В 1963 году, когда я родился, гомосексуальная активность была преступлением; в моем детстве это был симптом болезни. Гомосексуалы были преступниками. Когда мне было два года, в журнале Time писали: «Даже в чисто нерелигиозных терминах гомосексуализм представляет собой злоупотребление сексуальной способностью. Это жалкая второсортная замена реальности, жалкое бегство от жизни. Как таковая она заслуживает справедливого отношения, сострадания, понимания и, по возможности, лечения. Но она не заслуживает ни поощрения, ни популярности, ни рационализации, ни фальшивого статуса мученичества меньшинства, ни софистики по поводу банальных различий во вкусах – и прежде всего никакой претензии на то, чтобы быть чем-то большим, чем пагубная болезнь»[19]19
  Цитата, осуждающая геев, взята из статьи The homosexual in America в журнале Time от 21 января 1966 г.


[Закрыть].

Когда я рос, у нашей семьи тем не менее были близкие друзья-соседи – геи – и стали для нас с братом некровными дедушками. Они проводили с нами выходные, потому что их собственные семьи отказались с ними общаться. Меня всегда удивляло, что Элмер, окончив медицинскую школу, отправился на Вторую мировую войну, воевал на Западном фронте, а когда вернулся домой, открыл магазин сувениров. В течение многих лет я слышал, что ужасные вещи, которые он видел на войне, изменили его и что после возвращения его желудок не принимал лекарства. Только после смерти Элмера Вилли, его 50-летний партнер, объяснил мне, что в 1945 году никому и в голову не пришло бы обратиться к врачу-гею. Ужасы войны подтолкнули Элмера к честности, и он заплатил свою цену, проведя взрослую жизнь, расписывая забавные барные стулья и продавая посуду. Элмер и Вилли во многих отношениях были большими романтиками, но в их романтизме чувствовалась печаль о том, чего они были лишены в жизни. Магазин подарков был компенсацией медицинских проблем; Рождество с нами было компенсацией семьи. Я был озадачен выбором Элмера; я не знаю, хватило ли бы у меня мужества поступить так же или воли, чтобы не дать сожалению подорвать мою любовь, если бы я сделал это. Хотя Элмер и Вилли никогда не считали себя активистами, воодушевляющая и печальная история их жизни и жизни подобных им людей оказалась непременным условием моего счастья и счастья таких, как я. Когда я понял их историю более полно, я осознал, что страхи моих родителей за меня не были просто продуктом слишком богатого воображения.

В моем, уже взрослом, возрасте быть геем – это часть личности; трагические события, которых боялись мои родители, больше не являются неизбежными. Счастливая жизнь, которой я теперь живу, была невообразима, когда я просил купить мне розовые шарики и экмек кадаифи – даже когда я был Алджерноном. Но трехкомпонентное представление о гомосексуальности как о преступлении, болезни и грехе до сих пор сильно. Иногда мне казалось, что мне легче расспрашивать людей об их детях-инвалидах, об их детях, зачатых в результате изнасилования, о детях, совершивших преступления, чем смотреть, как многие родители все еще болезненно реагируют на то, что у них есть такие дети, как я. Десять лет назад New Yorker провел опрос среди родителей на тему того, хотели бы они видеть своего ребенка геем, счастливым в отношениях, удовлетворенным и имеющим детей, или натуралом, но одиноким или несчастным в отношениях и бездетным. Каждый третий выбрал второй вариант[20]20
  Хенрик Херцберг, The Narcissus survey в New Yorker, 5 января 1998 г.


[Закрыть]. Нет более очевидной формы ненависти к горизонтальной идентичности, чем желание своим детям несчастья и похожести вместо счастья и непохожести. В США новые антигейские законы появляются с монотонной регулярностью; в декабре 2011 года в Мичигане был принят закон об ограничении пособий для домашних партнеров государственных служащих, который запрещает партнерам гомосексуальных работников получать медицинскую помощь, несмотря на то, что позволяет работодателям города и округа предоставлять медицинскую помощь всем другим членам семьи, включая дядей, племянников и двоюродных братьев[21]21
  22 декабря 2011 г. губернатор штата Мичиган Рик Снайдер подписал законопроект № 4770 (теперь Закон № 297 от 2011 г.) – «Закон об ограничении пособий для домашних партнеров государственных служащих». С текстом и историей законопроекта можно ознакомиться на веб-сайте законодательного собрания штата Мичиган: http://www.legislature.mi.gov/mileg.aspx?page=getobject&objectname=2011-HB-4770 (дата обращения: 2012 г.).


[Закрыть]. Между тем в большей части мира идентичность, с которой я живу, остается невозможной. В 2011 году Уганда вплотную подошла к принятию законопроекта, который предусматривал бы смертную казнь в качестве наказания за некоторые гомосексуальные акты[22]22
  Что касается Уганды, см. Джош Крон, Resentment toward the West bolsters Uganda's antigay bill в New York Times, February 2012 и Клар Ни Чонхайле, Uganda anti-gay bill resurrected in parliament в Guardian, February 2012. См. также, ссылку на Скотта Лайвли тремя примечаниями ниже.


[Закрыть]. В статье о геях в Ираке, опубликованной в журнале New Yorker, есть такие сведения: «Тела геев, часто изуродованные, стали появляться на улицах. Предполагается, что были убиты сотни людей. У убитых была заклеена прямая кишка, в них насильно вливали воду и слабительные, пока их внутренности не разрывались»[23]23
  Описания пыток и убийств геев в Ираке взяты из статьи Мэтта Макалистера The hunted в New York, October 2009.


[Закрыть].

Большая часть дебатов вокруг законов о сексуальной ориентации была связана с идеей о том, что, если вы выбираете гомосексуальность, вас не следует защищать, но если вы таким родились, то вы, возможно, имеете право на защиту. Члены религиозных меньшинств защищены не потому, что они родились такими и ничего не могут с этим поделать, а потому, что мы подтверждаем их право открываться, провозглашать свою веру и жить в той вере, с которой они себя отождествляют. Активисты добились исключения гомосексуализма из официального списка психических заболеваний в 1973 году[24]24
  Эпизод «81 слово» шоу «Эта американская жизнь» (http://www.thisamericanlife.org/radio-archives/episode/204/81-Words) – это увлекательный рассказ об удалении диагноза «гомосексуальность» из Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам; см. также Рональд Байер в Homosexuality and American Psychiatry: The Politics of Diagnosis, 1981.


[Закрыть], однако права геев по-прежнему зависят от признания того, является ли это состояние непроизвольным и фиксированным. Эта калечащая модель сексуальности угнетает, но как только кто-то утверждает, что гомосексуальность – личный выбор, который может и измениться, законодатели и религиозные лидеры пытаются лечить и ограничивать в правах гомосексуалов, до которых могут добраться. Сегодня мужчин и женщин продолжают «лечить» от гомосексуальности в религиозных лагерях и в кабинетах недобросовестных или заблуждающихся психиатров. Движение бывших геев в евангелическом христианстве сводит с ума десятки тысяч гомосексуалов, которых убеждают, вопреки их собственному опыту, в том, что их сексуальное влечение полностью зависит от воли[25]25
  В отрывке упоминается книга Скотта Лайвли Redeeming the Rainbow: A Christian Response to the «Gay» Agenda, 2009. Недавно на Скотта Лайвли подала в суд группа по защите прав геев Уганды, которая обвинила его в разжигании преследований геев в их стране; см. Лори Гудштейн, Ugandan gay rights group sues U.S. evangelist в New York Times, 14 марта 2012 г.


[Закрыть]. Основатель антигомосексуальной организации «Народное сопротивление» (MassResistance) утверждал, что геи должны стать главными объектами дискриминации из-за якобы добровольного характера их мнимого извращения.

Те, кто думает, что биологическое объяснение гомосексуальности улучшит социально-политическое положение гомосексуалов, тоже глубоко заблуждаются, как это ясно видно из реакций на недавние научные открытия. Сексолог Рэй Бланшар описал «эффект братского порядка рождения», состоящий в том, что шанс произвести на свет сына-гомосексуала неуклонно растет с каждым плодом мужского пола, который носит мать. Через несколько недель после публикации этих данных ему позвонил человек, который решил не нанимать суррогатную мать, родившую до того мальчиков. Он сказал Бланшару: «Это совсем не то, чего я хочу… особенно если я плачу за это»[26]26
  Реакция покупателя услуг суррогатного материнства на исследования Рэя Бланшара описана в статье Fraternal birth order and the maternal immune hypothesis of male homosexuality в Hormones & Behavior 40, № 2, September 2001 и приводится в статье Алисы Домурат Дрегер Womb gay, опубликованной в материалах Форума биоэтики Центра Гастингса, 4 декабря 2008 г.


[Закрыть]. Препарат для лечения артрита дексаметазон иногда назначают женщинам, подверженным риску зачатия дочерей с предрасположенностью к формированию частично маскулинных гениталий. Мария Нью, исследователь из больницы Маунт-Синай в Нью-Йорке, предположила, что дексаметазон, назначенный на ранних сроках беременности, снизит вероятность того, что такие девочки вырастут лесбиянками; более того, по ее мнению, лечение сделает девочек более склонными к деторождению и ведению домашнего хозяйства, менее агрессивными и более застенчивыми[27]27
  Дебаты по поводу опытов Марии Иандоло Нью с введением дексаметазона будущим матерям\ описаны в статье Шари Роан Medical treatment carries possible side effect of limiting homosexuality в Los Angeles Times, 15 августа 2010 г.


[Закрыть]. Утверждалось, что такая терапия может обуздать лесбиянство даже среди населения в целом. В исследованиях на животных пренатальное воздействие дексаметазона вызывало много последствий для здоровья, но, если какое-либо лекарство действительно может ограничить лесбиянство, исследователи придумают более безопасный аналог. Медицинские утверждения, подобные этим, будут по-прежнему иметь серьезные социальные последствия. Если будут выявлены пренатальные маркеры гомосексуальности, многие пары при риске рождения гомосексуального ребенка будут делать аборт; если разработают эффективный и безопасный профилактический препарат, многие родители с готовностью им воспользуются.

Я бы не стал настаивать на том, что родители, которые не хотят иметь детей-геев, обязаны их иметь, так же как и на том, что люди, которые вообще не хотят иметь детей, обязаны рожать. Тем не менее я не могу думать об исследованиях Бланшара и Нью, не чувствуя себя последней кваггой. Я не евангелист. Мне не нужно транслировать моим детям вертикальную идентичность, но я бы не хотел, чтобы моя горизонтальная идентичность исчезла. Я бы отстаивал ее ради тех, кто ее разделяет, и ради тех, кто находится за ее пределами. Я ненавижу однообразие в мире, хотя иногда немного устаю от существующего разнообразия. Я не хочу, чтобы кто-то обязательно был геем, но уже сама мысль о том, что геев не будет вообще, заставляет меня чувствовать себя потерянным.

Все люди одновременно и объекты, и источники предрассудков. Понимая предубеждение по отношению к нам, мы можем изменить свое отношение к другим людям. Обобщение нашего собственного опыта столкновения с жестокостями общества, однако, имеет свои пределы, и родителям ребенка с горизонтальной идентичностью часто не хватает эмпатии. Проблемы моей матери с иудаизмом не улучшили ее отношения к моей гомосексуальности; то, что я гей, не сделало бы меня хорошим родителем для глухого ребенка, пока я не провел бы параллели между опытом глухих и геев. Лесбийская пара, у которой был трансгендерный ребенок, призналась мне, что они одобрили убийство Джорджа Тиллера, пособника абортов, потому что в Библии говорится, что аборт – это грех, и все же они были удивлены и разочарованы нетерпимостью, с которой они столкнулись в связи со своей идентичностью и идентичностью своего ребенка. Нам и так крайне тяжело в нашей собственной ситуации, так что создание общего дела с другими социальными группами оказывается для нас слишком изнурительной перспективой. Многие геи будут негативно реагировать на сравнения с инвалидами, так же как многие афроамериканцы отвергают использование гей-активистами языка гражданских прав[28]28
  В качестве примера возражений афроамериканцев против использования геями языка гражданских прав можно привести заявление «митрополита» Северной Каролины преподобного Патрика Вудена, которое цитируется в статье Дэвида Кауфмана Tensions between black and gay groups rise anew in advance of anti-gay marriage vote in N.C. в Atlantic, May 2012: «Афроамериканцы потрясены тем, что их движение за гражданские права присваивается так называемым движением за гражданские права гомосексуалистов. Для нас оскорбительно и вызывает гнев, когда группы ЛГБТ утверждают, что нет разницы между тем, чтобы быть черным и быть гомосексуальным».


[Закрыть]. Но сравнение людей с ограниченными возможностями с людьми нетрадиционной ориентации не подразумевает негативного отношения к гомосексуальности или инвалидности. Все люди ущербны и странны; но большинство людей также и отважны. Разумное отношение к опыту непохожести состоит в том, что у каждого есть дефект, у каждого есть индивидуальность, и часто это две стороны одной медали.

Мне страшно подумать, что без постоянного вмешательства моей матери я никогда не научился бы бегло писать; я каждый день чувствую благодарность к ней за успешное преодоление моей дислексии. И наоборот, хотя я понимаю, что мне было бы легче жить, если бы я был натуралом, теперь я предан идее, что без моей борьбы я не был бы самим собой и что мне нравится быть самим собой больше, чем быть кем-то другим – кем-то, кого я не могу себе даже представить. Тем не менее я часто задавался вопросом, мог ли я перестать ненавидеть свою сексуальную ориентацию без помощи яркой фиесты гей-прайда, эта книга – одно из ее проявлений. Раньше я думал, что буду зрелым, когда смогу просто быть геем, не выставляя это напоказ. Я больше так не думаю, отчасти потому, что почти ни к чему не отношусь нейтрально, но больше потому, что я воспринимаю эти годы ненависти к себе как зияющую пустоту, которую нужно заполнить и переполнить самопринятием. Даже если бы я адекватно относился к собственным чувствам, остался бы внешний мир гомофобии и предрассудков, которые нужно исправить. Когда-нибудь, я надеюсь, моя идентичность станет просто фактом, свободным от партийных шляп и шельмования, но это еще не все. Друг, который думал, что гей-прайд несколько заносит, однажды предложил нам организовать неделю гей-смирения. Это хорошая идея, но ее время еще не пришло. Нейтральное отношение, находящееся, видимо, на полпути от стыда к радости – это на самом деле конец игры, достигаемый лишь тогда, когда активизм становится ненужным.

Для меня удивительно, что я нравлюсь себе; я никогда не рассматривал это как одну из возможных перспектив своего будущего. Моя с трудом завоеванная удовлетворенность собой отражает простую истину, что внутренний мир часто зависит от внешнего мира. В гностическом Евангелии от Святого Фомы Иисус говорит: «Если вы проявите то, что внутри вас, тогда то, что внутри вас, спасет вас. Если вы не проявите то, что внутри вас, тогда то, что внутри вас, уничтожит вас»[29]29
  В русском переводе: «Когда вы рождаете это в себе, то, что вы имеете, спасет вас. Если вы не имеете этого в себе, то, чего вы не имеете в себе, умертвит вас». Цит. по: Евангелие от Фомы (перевод на русский, комментарии, примечания М. К. Трофимова).


[Закрыть]. Когда я сталкиваюсь с антигейскими позициями современных религиозных организаций, мне часто хочется, чтобы слова Святого Фомы стали каноническими, потому что его послание обращено ко многим из нас, людей с горизонтальной идентичностью. Хранение гомосексуальности под замком почти разрушило меня, а ее проявление меня почти спасло.

Если мужчины, совершающие убийство, по статистике, как правило, убивают не своих родственников, то почти 40 % убийц-женщин убивают собственных детей[30]30
  Статистика материнского детоубийства приведена на с. 42 книги Джеймса Алана Фокса и Марианны В. Завиц Homicide trends in the United States, 2007, в таблице «Типы убийств по полу, 1976–2005 гг.». См. также статью Стивена Пинкера Why they kill their newborns в New York Times, November 1997.


[Закрыть]. Сообщения о детях, выброшенных в мусорные контейнеры, и перегруженный институт приемной семьи указывают на способность людей отвергать собственное дитя. Как ни странно, ребенка отвергают из-за его внешности как минимум не реже, чем из-за проблем со здоровьем или характером. Родители обычно принимают ребенка с опасным для жизни внутренним дефектом, но не с незначительным видимым дефектом; на более позднем этапе некоторые родители отвергают даже детей с тяжелыми ожоговыми рубцами[31]31
  Проблема отказа родителей от детей с видимой инвалидностью обсуждается на сс. 152–154 книги Мейры Вайс Conditional Love: Parents' Attitudes Toward Handicapped Children, 1994. Устаревший, но все еще полезный обзор литературы по семейной адаптации к тяжелым ожоговым рубцам у детей приведен в статье Дейла У. Уайзли, Френка Т. Мейсура и Сэм Б. Морган Psychological aspects of severe burn injuries in children в Health Psychology 2, № 1, Winter 1983.


[Закрыть]. Явная инвалидность ребенка оскорбляет самолюбие родителей и нарушает их частную жизнь; каждый может видеть, что ребенок не такой, какого вы хотели, и вам приходится либо принимать выражения сочувствия, либо отстаивать свою собственную гордость. По крайней мере половина детей в США, которых можно усыновить, имеют те или иные недостатки[32]32
  Недавнее исследование показало, что большинство приемных детей имеют серьезные проблемы со здоровьем и инвалидности. Отчет был составлен Мэтью Д. Брамлеттом, Лорой Ф. Радел и Стивеном Дж. Блумбергом и опубликован под названием The health and well-being of adopted children в Pediatrics 119, app. 1, February 2007.


[Закрыть]. Однако те дети-инвалиды, которых можно усыновить, – это лишь малая часть всех физически или психически неполноценных детей в стране.

Современная любовь становится все более разнообразной. На протяжении большей части своей истории люди вступали в брак только с представителями противоположного пола, принадлежащими к тем же классу, расе, вероисповеданию и имеющими то же гражданство. Точно так же люди должны были принимать данных им детей, потому что мало что можно было сделать, чтобы выбрать или изменить их. Контроль над рождаемостью и технологии репродукции разорвали связь между сексом и деторождением: половой акт необязательно ведет к рождению ребенка и сегодня не является необходимым условием для его рождения. Исследование эмбрионов до подсадки и расширяющаяся область пренатального тестирования предоставляют родителям доступ к огромному количеству информации, чтобы помочь им решить, стоит ли начинать, продолжать или прерывать беременность. Выбор расширяется с каждым днем. Люди, которые верят в право выбирать здоровых, нормальных детей, прибегают к селективному аборту; люди, для которых неприемлема даже мысль об аборте, прибегают к коммерческой евгенике[33]33
  Впервые термин «коммерческая евгеника» встречается у М. Макнотона в статье Ethics and reproduction в American Journal of Obstetrics & Gynecology 162, № 4, April 1990.


[Закрыть], создавая мир, лишенный разнообразия и уязвимости. Обширная индустрия педиатрической медицины подразумевает, что ответственные родители должны перевоспитать своих детей различными способами, и родители ожидают, что врачи исправят видимые дефекты их детей: введут гормон роста, чтобы сделать низкорослых более высокими, исправят заячью губу, сделают нормальными гениталии с признаками противоположного пола. Эти улучшающие вмешательства – не чисто косметические процедуры, но они и не необходимы для выживания. Они побудили социальных теоретиков, таких как Фрэнсис Фукуяма, говорить о «постчеловеческом будущем», в котором мы уничтожим разнообразие внутри человечества[34]34
  См. Френсис Фукуяма, Our Posthuman Future: Consequences of the Biotechnology Revolution, 2002.


[Закрыть].

Но, хотя медицина стремится нас нормализовать, наша социальная реальность остается разнообразной. Клише состоит в том, что современность делает людей более похожими, поскольку племенные головные уборы и сюртуки уступают место футболкам и джинсам. Но на самом деле современность ублажает нас банальной униформой, даже если она позволяет нам стать более свободными в своих желаниях и способах их удовлетворения. Мобильность общества и интернет позволяют любому человеку найти тех, кто разделяет его странности. Ни один закрытый круг французских аристократов или фермеров из Айовы не был теснее, чем эти новые кластеры электронного века. Поскольку граница между болезнью и идентичностью размыта, эти онлайн-опоры жизненно важны для формирования подлинных «я». Современная жизнь во многих отношениях сопровождается одиночеством, но благодаря способности каждого, кто имеет доступ к компьютеру, найти единомышленников никто не будет исключен из социальных отношений. Если физическое или психологическое место вашего рождения вас больше не принимает, можно уехать, переселиться в другой район, город, даже страну. «Вертикальные» семьи, как известно, разрушаются, но «горизонтальные» множатся. Если вы можете понять, кто вы, вы можете найти людей наподобие вас. Социальный прогресс облегчает жизнь с инвалидностью, как медицинский прогресс инвалидность устраняет. В этом слиянии есть что-то трагическое, как в операх, в которых герой понимает, что любит героиню, лишь после ее смерти.

Родители, чьи рассказы легли в основу этой книги, сами нуждались в этом общении, им нужно было выговориться: те, кто искалечен судьбой, с меньшей вероятностью расскажут свои истории, чем те, кто нашел ценность в своем опыте и хочет помочь другим сделать то же самое в аналогичных обстоятельствах. Однако никто не любит без оговорок, и всем было бы лучше, если бы мы могли дестигматизировать родительскую амбивалентность. Фрейд утверждал[35]35
  Фрейд исследует противоположные эмоции любви и ненависти в книге «Я и Оно».


[Закрыть], что любое признание в любви маскирует некоторую степень ненависти, в любой ненависти есть хотя бы след обожания. Все, что дети могут по праву требовать от своих родителей, – чтобы они не лгали о совершенном счастье, но и не демонстрировали небрежную жестокость отвержения. Одна мать, потерявшая ребенка с серьезной инвалидностью, откровенно призналась мне: если она почувствовала облегчение, то, значит, ее горе было ненастоящим. Но нет никакого противоречия между любовью к кому-то и чувством обремененности этим человеком; действительно, любовь имеет тенденцию увеличивать бремя. Этим родителям нужно пространство для их амбивалентности, независимо от того, позволяют они себе это или нет. Тем, кто любит, не должно быть стыдно за свою опустошенность – даже если она заставляет мечтать о другой жизни.