Текст книги "На дальних воздушных дорогах"
Автор книги: Эндель Пусэп
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
В. М. Молотов закончил свои дела в Лондоне, и мы смогли продолжить свой длинный путь. Нам предстояло лететь на остров Исландию.
Погода стояла не очень хорошая, но лететь можно было. На аэродроме дул сильный западный ветер. Взлетать пришлось с короткой полосы, но ветер помог нам легко подняться с земли. На водном просторе пенились и бились большие волны. Моросил дождь. Мы старались держаться вдоль проливов, между горными вершинами на островах и берегах. Узкие проливы вынуждали нас часто менять направление. Наконец мне надоели бесконечные развороты, и я решил посмотреть, какова же толщина слоя этих облаков. Уже на высоте 2000 метров облака закончились, открылось весеннее небо с сияющим солнцем.
Мы летели на север в сторону Фарерских островов.
Когда самолет по истечении рассчитанного времени должен был пролетать над островами, между членами экипажа возник оживленный спор. То один, то другой дока-
зывал, что видит архипелаг. Один видел его слева, другой справа, а третий утверждал, что острова остались уже позади. Но на самом деле никто из нас Фарерских островов не видел, оптическую иллюзию создавали тени облаков на поверхности океана, а при приближении видение исчезало, как мираж в пустыне.
Конец спору положили радисты и штурманы, которые приняли сигналы находящейся в Скапа-Флоу радиостанции и таким образом точно установили наше местонахождение.
Между тем тучи стали атаковать нас снизу. Пришлось «ползти» наверх до 6500 метров. Опять надели кислородные маски.
Настало время узнать состояние погоды в пункте назначения. Пришел самый подходящий момент дать возможность мистеру Кэмпбелу, во вместительной папке которого находилось, по его утверждению, «радио всего мира», проявить свои способности. Но не тут-то было! Радиосвязь с аэродромом Рейкьявика он установить не смог.
Время шло. Я с нетерпением спрашивал:
– Алло, радисты! Как дела?
– Мистер Кэмпбел говорит, что еще рановато справляться 6 погоде, – ответил Низовцев.
Вот это новость так новость! Какой-то мистер решает за командира самолета, что надо и чего не надо! Ну нет, такими делами у нас не шутят!
– Скажите мистеру Кэмпбелу, чтобы он сию же минуту установил связь с пунктом назначения и спросил, какая там погода! – строго приказал я.
Прошло еще минут десять, прежде чем Кэмпбел справился с заданием и протянул мне радиограмму: «Рейкьявик – видимость хорошая, облачность 8 баллов, высота 300 метров».
Все ясно!
Беспокоило все же то обстоятельство, что столицу Исландии окружают горы. Местами их высота составляла несколько тысяч метров, а высота облачности – только триста метров. Значит, надо было уже заранее, еще над океаном, спуститься ниже кромки облаков. Скоро я нашел между глыбами облаков «окно» и нырнул в него. Расчеты штурманов оказались исключительно точными: опустившись под облака; мы разглядели побережье Исландии.
Навстречу нам неслись две черные точки, которые, как скоро выяснилось, оказались самолетами. Это были истребители с американской авиационной базы, они прилетели эскортировать нас до пункта назначения. Они пристроились по обеим сторонам нашего самолета и летели так близко, что я мог видеть даже улыбающиеся лица летчиков. Штепенко помахал одному из них своей маршрутной картой, и американский летчик поднял большой палец: «О' кей!»
В отдалении виднелась уже столица Исландии Рейкьявик и неподалеку от города, на мысу, аэродром средней величины. Немного правее, в центре острова, били вверх струи горячей воды и пара. Это были знаменитые гейзеры. Мне почему-то сразу вспомнилась картинка из школьного учебника географии: извержение вулкана Гекла.
Благодаря теплому Гольфстриму и мягким атлантическим ветрам, дующим с юго-запада, климат на острове гораздо мягче, чем на находящихся на этой же широте наших арктических островах, где, кроме вечного льда и снега, ничего нет. На Исландии даже есть растительный покров, тундровый кустарник и хилые деревья.
Аэродром, где мы приземлились, был сооружен на тундровой почве. Длина бетонной полосы не превышала километра, но мы утешали себя мыслью, что в этой части земного шара постоянно дуют сильные ветры, – значит, посадка и взлет не окажутся особенно трудными.
– Сколько весит ваш самолет? – был первый вопрос, который задали мне сразу же после посадки. Услышав мой ответ, дежурный офицер покачал головой и предупредил, чтобы я вел самолет только по тем плитам бетонной дорожки, которые он мне покажет.
– Иначе вы можете повредить бетон и самолет, – объяснил он в заключение.
Мы катились к месту стоянки с крайней осторожностью. На бетонном поле было множество самолетов – истребители, транспортные и разведывательные. Но больше всего было морских разведчиков, которые, имея на вооружении глубинные бомбы, могли использоваться для борьбы с подводными лодками. Все эти самолеты, вместе взятые, представляли огромную силу, только… стояли они без дела. А в то же самое время подводные лодки гитлеровцев занимались пиратством в северной части Атлантического океана…
Еще в воздухе я заметил на земле сооружения своеобразной формы. Мне показалось, что это огромная площадка с цистернами для топлива. Разница была в том, что цистерны не стояли, как мы обычно привыкли видеть в нефте– и бензохранилищах, а были расположены горизонтально и наполовину закопаны в землю.
Позже, войдя в одну из таких «цистерн», мы были приятно удивлены, найдя там все необходимое: душевую комнату, постели, стол, стулья и даже радиоприемник.
На следующий вечер мы все еще находились в Рейкьявике. На радиолинии между Исландией и Америкой царила так называемая «непроходимость». Невозможно было получить информацию о погодных условиях по ту сторону «большой воды».
Поужинав, экипаж самолета направился в кино, а я задержался в столовой. У меня не было никакого желания смотреть эти бесконечные вестерны с драками и наивными любовными похождениями. А что-нибудь другое в производстве Голливуда представляло большую редкость.
Когда я уже собрался уходить, в столовую вошли американские летчики. Шумно переговариваясь, они сели за стол. Наш новый переводчик, у которого была окладистая черная борода, а цвет лица, особенно носа, довольно недвусмысленно говорил о его дружбе с Бахусом, поспешил к их столу и сказал что-то. Вернувшись, он торжественно произнес:
– Полковник Арнольд имеет честь пригласить вас на кружку пива.
Я надеялся извлечь пользу из этого нового знакомства и поэтому согласился.
– Полковник Арнольд, – представился полный офицер средних лет, одетый в простую кожаную летную куртку.
С помощью переводчика мы поговорили о войне, самолетах и погоде. Полковник рассказал о себе, о том, что он уже длительное время работает на трансатлантической авиалинии. В данный момент он направлялся на Гренландию. Услышав, что мы готовимся лететь к находящемуся на острове Ньюфаундленд аэродрому Гандер, он отыскал свою маршрутную карту и стал подробно рассказывать о погоде и летных условиях на этом острове, расположенном у северо-восточного побережья Северной Америки. Наш переводчик, чувствовавший себя в этой области не совсем уверенно, сумел передать рассказ полковника с большим трудом. Благодаря международным терминам, существующим в авиации, я сам в достаточной мере понимал объяснение полковника, – может быть, даже лучше, чем переводчик.
– Учтите, – говорил полковник, – что Ньюфаундленд – довольно своеобразный остров. Погода там может меняться так неожиданно и так часто, что даже самые опытные синоптики не в состоянии этого предсказать. Капризная и вспыльчивая, как избалованная женщина…
– И чем это обусловлено?
Полковник заказал еще пива, раскурил трубку и затем задумчиво произнес:
– Думаю, что причиной непостоянства погоды на Ньюфаундленде является тот факт, что на подступах к острову сливаются теплый Гольфстрим и идущее с севера Лабрадорское холодное течение.
Рассказ полковника заставил меня задуматься. В трудную ситуацию попадает летчик, перелетающий через океан и обнаруживающий, что место посадки скрыто туманом, а бензин на исходе! Припомнился случай из недавнего прошлого.
– Нечто подобное случается на архипелаге Франца-Иосифа.
– Вы там бывали? – заинтересовался полковник.
– Дважды. И каждый раз с неприятными приключениями.
– Расскажите, пожалуйста.
– Первый случай произошел в 1937 году. Я был тогда участником экспедиции, занимавшейся поисками пропавшего самолета и экипажа полярного летчика Героя Советского Союза Сигизмунда Леваневского. Мы вылетели из Москвы в начале октября. Как видите, время года было крайне неблагоприятным для вторжения в центр Арктики. До Маточкина Шара на Новой Земле все шло гладко. Осталось совершить только последний этап полета на остров Рудольфа. Именно там находится самая северная летная база, и спасательной экспедиции приходилось совершать вылеты оттуда.
Прогноз погоды был благоприятным: вдоль Новой Земли и через Баренцево море до Земли Франца-Иосифа распространялся гребень антициклонов. Можно было ожидать ясную и холодную погоду. Три четырехмоторных самолета отправились в путь, мы были полны надежд. Сначала все шло хорошо. В свете вечерней зари уже виднелись черные скалы архипелага… Но они вдруг начали исчезать, как будто растворялись в воздухе. Неожиданно появившиеся низкие и густые облака скрыли от нас землю. Сумерки сгущались в чернеющую ночь. Обе находившиеся на островах радиостанции сообщили нам почти одновременно: все окутано туманом…
Пока я закуривал сигарету, бородач успел перевести мой монолог.
– Но как же вы выбрались из этой каши? – спросил полковник с нетерпением.
– Просто нам повезло, удивительно повезло! Горючее уже было на исходе, казалось, мы либо упадем в море, либо разобьемся о скалы и ледники, когда в отдалении среди темно-серой массы тумана мы увидели вдруг белеющий пятачок суши. Тотчас же мы помчались в ту сторону и приземлились на твердый и глубокий снег.
Опасность осталась позади. Но где мы находились? На каком острове? По правде говоря, это нас не очень беспокоило, – главное, что мы были на земле! Этого было нам для начала более чем достаточно.
Так главной причиной нашей вынужденной посадки стала коварная погода, внезапные капризы которой не подчиняются прогнозам.
– Интересно все-таки, сколько вы там сидели? – спросил полковник, когда переводчик справился со своей задачей.
– Нам пришлось, как настоящим снежным людям, забраться под снег и прожить так много дней…
Разговор прекратился.
Наконец американец вытащил снова маршрутную карту. Он указал на нарисованный красным карандашом кружочек вблизи устья реки Св. Лаврентия:
– Чтобы вам не пришлось снова пережить что-нибудь подобное, обращу ваше внимание на этот аэродром – Гус-Бей. Он находится, правда, гораздо севернее Гандера, но в крайнем случае на него можно рассчитывать. Правда, в данный момент там готова только одна подходящая взлетно-посадочная полоса. Длина 5820 футов. Имеется запас бензина и масла. Можно получить спальный мешок, горячий кофе и консервы. И виски тоже, – закончил полковник, улыбаясь.
Я поблагодарил его за ценную информацию и поспешил к месту ночлега. Немедленно я достал свои карты и отметил на них аэродром Гус-Бей. Как раз в это время ребята вернулись из кино.
– Ты что там колдуешь? – спросил Романов, увидев, что я занимаюсь с картами.
– Да так, изучаю маршрут, – ответил я.
Ребята принялись наперебой рассказывать мне содержание фильма. Опять типичный сюжет: ковбои, любовь, погони и стрельба и, как обычно, «happy end»,[5]5
«Счастливый конец» (англ.).
[Закрыть] поцелуй и помолвка…
– А я познакомился в это время с командиром «либерейтора», – похвастался я.
– Подумаешь, мы еще не раз успеем встретиться и познакомиться с ними, – смеялся Штепенко.
– Кроме того, я еще выпил пару кружек пива…
– Ну, это еще куда ни шло, – перебил меня Романов.
– …и узнал на всякий случай новое место посадки! – выложил я главный козырь.
– Что? Где? Какое место посадки?
– На полуострове Лабрадор. Новый строящийся аэродром.
Я рассказал им обо всем, что услышал от американца. Штурманы быстро вытащили свои папки с картами и в свою очередь отметили на них местонахождение аэродрома Гус-Бей.
Раньше, когда вулканы действовали активно, Исландию называли «островом искр». Теперь ее называют «страной гейзеров» и «островом ветров». Во время нашего пребывания там постоянно дул сильный ветер, который временами переходил в настоящий ураган. Последнее обстоятельство, как утверждали американцы, и заставило сделать крыши лагерных построек обтекаемыми.
Мы все еще вынуждены были оставаться на острове. Радиосвязь с Америкой никак не удавалось установить. Члены правительственной делегации использовали это время для ознакомления со столицей Исландии и находящимися на острове гейзерами.
Наконец радиосвязь с Америкой была установлена и мы получили информацию о погоде. В общем она была благоприятной, и мы решили лететь через сутки.
И тут этот дьявольский «остров ветров» выкинул номер – черно-белый полосатый конус неожиданно опустил свой длинный хвост: ветер стих.
Вес нашего самолета был чрезмерно велик для такой короткой взлетной полосы. Надо было быстро пересмотреть весь груз, в первую очередь количество бензина. Я подозревал, что и на этот раз инженеры, постоянно сомневающиеся в способностях пилотов и штурманов, приказали накачать в баки дополнительное количество горючего «на всякий случай».
Конечно, это было так! Пришлось выкачать из баков целую тонну бензина. Пока инженеры довольно неохотно занимались этим, я сел в машину и проехал аэродром еще раз из одного конца в другой, чтобы окончательно выбрать направление взлета. Это оказалось не таким-то простым делом: один конец взлетной полосы упирался в пригородные дома, другой, обращенный к морю, заканчивался десятиметровым обрывом.
Положение было серьезным. Даже слишком. Это можно было понять и по лицам собравшихся вокруг нашего самолета летчиков: взлет может оказаться опасным.
Чтобы избежать этой опасности, я решил взлетать в сторону моря: хотя взлетной полосы будет немного недоставать, впереди все-таки открытое пространство, над которым можно будет набрать необходимую скорость и не опасаться столкновения, а такая опасность могла возникнуть при взлете в сторону города.
Перед самым вылетом я еще раз посмотрел на бессильно висящий конус и с тревогой в душе приказал запустить моторы. Затем мне пришлось так вырулить на старт, что хвостовое колесо самолета осталось на земле, за бетонной дорожкой. Тем самым я прибавил к длине взлетной полосы дополнительные десять метров.
– Все готово?
– Готово! – доложил бортинженер Золотарев.
Я дал полный газ и начал взлет. Под гул моторов мы катились по взлетной полосе вперед между рядами истребителей и самолетов-разведчиков, расположенных справа и слева. Мощности моторов было явно недостаточно, чтобы подняться в воздух с этой короткой взлетной полосы, поэтому я приказал борттехнику дать форсаж, к чему прибегают лишь в чрезвычайных случаях. Рычание моторов перешло теперь в оглушительный рев, а самолет резко потянуло вправо. Скорость была еще маловата, и эффективность руля настолько неудовлетворительна, что самолет можно было удержать на прямой, только регулируя тягу моторов. Пришлось уменьшить обороты левых моторов. Я, очевидно, чуть-чуть переусердствовал, потому что теперь самолет резко рвануло влево и возникла реальная опасность врезаться в ряд самолетов, стоявших на левом краю взлетной полосы. Я быстро снова дал полные обороты левым моторам, самолет опять потянуло вправо.
Скорость возрастала. Сейчас должно было решиться все: впереди уже виднелся конец полосы. Вдруг я с ужасом заметил, что через несколько мгновений могу крылом самолета начать «косить» винты выстроенных с правой стороны дорожки самолетов! Чтобы прервать взлет, не было уже ни места, ни времени. Если теперь постановить моторы, пользы от этого не будет никакой: мы неизбежно устремимся прямо в море.
– Держите полный газ! – крикнул я и нажал изо всех сил на левую педаль, поворачивая одновременно и штурвал влево. Справа, на расстоянии десятков сантиметров от конца крыла мчащегося вперед самолета, промелькнули винты стоящих в ряд самолетов. «Еще хотя бы немножко!» – пронеслось у меня в голове. Я взглянул на указатель скорости: 160. Порядок! Я энергично потянул штурвал на себя – мы поднялись в воздух… Взлетная полоса исчезла, под нами простиралось бесконечным зеркалом безмятежное водное пространство.
– Убрать шасси! – дал я команду, и у меня будто гора свалилась с плеч. Горячие струйки пота стекали по лицу и шее.
Когда шасси было убрано, скорость сразу возросла. Мы могли начинать набирать высоту. Это оказалось и необходимым, так как прямо по курсу был виден довольно высокий горный хребет, расположенный на противоположной стороне залива. Перелететь через него прямо было нельзя, поэтому я повернул немного вправо, в открытый океан. Уточнив курс, я включил автопилот. Он был замечательным помощником, очень хорошо управлял самолетом и тем самым давал пилотам, мне и Обухову, не один час отдыха.
Последний этап полета через „большую воду“Моторы гудели тихо и монотонно. В самолете царило молчание. Экипаж, особенно инженеры и штурманы, которым картина только что состоявшегося взлета была видна лучше всего, еще не пришел в себя после нервного напряжения.
Однообразную поверхность океана на несколько мгновений оживил большой караван судов, сопровождаемый военными кораблями. Мы ясно видели, как внизу, на кораблях, махали нам в знак приветствия руками и фуражками: «Счастливого пути!» Я выключил автопилот и ответил международным приветствием летчиков, покачав крыльями и пожелав «Счастливого плавания!».
Караван шел из Америки в Советский Союз. Мы ожидали встретить его еще в Рейкьявике. На транспортах было оружие и боеприпасы, предоставленные нашей Родине по ленд-лизу.[6]6
Система предоставления взаймы или в аренду другим государствам необходимых для их обороны материалов. Закон, принятый конгрессом Соединенных Штатов Америки 11 марта 1941 г., давал право правительству предоставлять взаймы или в аренду другим государствам оружие, боеприпасы и другие материалы, необходимые для обороны, если оборона этого государства являлась, по мнению президента, жизненно важной для Соединенных Штатов. – Прим. авт.
[Закрыть]
Пассажиры поудобнее расположились в своих креслах и собрались вздремнуть. На этот раз спать разрешалось – мы летели сравнительно низко, не выше 3000 метров, необходимости в кислородных масках не было.
Штурманы ловили в секстанты единственную мерцающую впереди звезду. Вообще навигационные возможности оказались скудными – ни солнца, ни звезд, а радиомаяки находились вне пределов слышимости.
Время шло. Справа на горизонте должна была появиться Гренландия.
– Скоро ли мы увидим Гренландию? – спросил я у штурманов.
– Через час, – сообщил Штепенко. – Однако, очевидно, она будет окутана облаками.
Золотарев и Дмитриев возились у пультов управления моторами. Через каждые полчаса они регулировали их рабочий режим, чтобы самолет достиг большей скорости с меньшей затратой горючего.
По доносящимся из наушников обрывкам разговора я понял, что нашему уважаемому мистеру Кэмпбелу опять не удается установить связь с Америкой. А надо было знать, какова погода на месте посадки. Полет длился уже седьмой час, и до побережья Северной Америки было недалеко.
Штепенко вдруг сказал:
– Эндель Карлович, возьмите градусов тридцать вправо.
– Зачем? – спросил я недоверчиво.
– Мы приближаемся к зоне слышимости радиомаяка.
– И сколько времени потребуется, чтобы войти в нее?
– Минут десять.
Я взял новый курс и приказал инженерам уточнить запасы горючего. Через несколько минут Золотарев подал мне листок с расчетом: бензина осталось немногим больше двух тысяч литров.
Через десять минут Штепенко попросил вернуть самолет на прежний курс и тоже спросил о запасах бензина.
– На два летных часа, – ответил я, посмеиваясь про себя. Я знал, что бензина хватит еще, по крайней мере, на два с половиной часа. Но пусть последние пятьсот литров будут моим резервом – для посадки.
В парящей ниже нас пелене облаков образовались просветы. Через них виднелась поверхность океана с редкими льдинами.
Арктика!
Вскоре я заметил на горизонте долгожданную темную полосу. Земля! Я напряг зрение: действительно ли земля? Эта черная полоска могла ведь быть и грядой темных облаков… Я смотрел внимательно и еще не решался сообщить об этом другим.
– Кажется, кончается облачный покров, – сказал я в микрофон.
– Земля! Вижу впереди землю! – крикнул вдруг лейтенант Гончаров.
Взгляды всех устремились вперед на темную полосу. Значит, это была все же земля! Облачный покров кончился, на горизонте виднелись острова, а за ними – Американский материк.
– Товарищ командир! – услышал я голос Низовцева. – Я получил данные о погоде. Аэродром Гандер не принимает, там туман. В Гус-Бее ясная погода, видимость пять километров.
Нам везет. Все в порядке: впереди материк, знаем погоду, радиосвязь поддерживается!
Штепенко установил радиокомпас на волну радиостанции Гус-Бей, а я сразу же взял курс туда. Погода была совершенно ясная, только над озерами и заливом, в направлении которого мы летели, белели комки тумана. Однако это не причиняло нам огорчения, настроение у нас было хорошее…
Козин сообщил, что В. М. Молотов спросил, где мы в данный момент находимся и когда приземлимся.
– Через час мы приземлимся в Гус-Бее.
– А почему не в Гандере? – задал он новый вопрос.
– Аэродром не принимает. Туман.
Сравнивая маршрутную карту и видимый внизу ландшафт, я никак не мог точно сориентироваться. Внизу было так много озер, бухт и проливов, речушек и ручейков, что я никак не мог сопоставить свои наблюдения с картой.
– Послушайте, штурманы! Этот чертовский ландшафт кажется мне совершенно незнакомым.
– Разве вы уже бывали тут раньше? – спросил Штепенко, ухмыляясь. – Мне все так же незнакомо, как и вам.
Пролетев еще немного вдоль берега все суживающегося залива, я увидел среди редкого ельника темный треугольник.
– Ага! Вижу аэродром!
По дыму, поднимавшемуся из какой-то трубы, я установил направление ветра и сразу же поспешил пойти на посадку. Я вынужден был торопиться, ибо с наветренной стороны на посадочную полосу неумолимо наползал густой туман.
– Выпустить шасси! Приготовиться к посадке! – скомандовал я.
Мы приземлились против ветра. Посадочная полоса уже с воздуха казалась довольно узкой. Такой она и была в действительности, однако все обошлось хорошо. Навстречу нам, правда, неслись с обеих сторон в очень опасной близости ели, но по сравнению со взлетом в Рейкьявике это было сущим пустяком.
Мы благополучно приземлились в самый последний момент – не успели мы и оглянуться, как густой туман схватил нас в свои объятия.
– Сзади «виллис» и кто-то машет флажком, – доложил кормовой стрелок Сальников.
Мы осторожно развернулись и двинулись за машиной, благополучно добравшись до отведенного нам места стоянки. Остановили моторы. Можно было выйти из самолета.
Действительно, опять нам повезло удивительным образом: аэродром покрылся настолько густым туманом, что о посадке минутой позже и речи не могло быть.
И вдруг мы услышали совершенно чистую русскую речь! Это говорили появившиеся из тумана люди. На мгновение меня охватило сомнение: туда ли мы прилетели, куда надо? А вдруг мы в Советской Арктике?
Но сомнения вскоре исчезли. Окружившие нас люди были жителями Аляски, потомками тех россиян, которые переселились туда в середине ХIХ века, то есть во времена, когда Аляска еще принадлежала России. А когда царские власти в 1867 году продали Аляску за бесценок Соединенным Штатам Америки, русским поселенцам не удалось вернуться на родину… Пожилые рабочие, которых мы встретили в Гус-Бее на стройке, хорошо говорили по-русски. Увы, речь представителей более молодого поколения изобиловала английскими словами.
Здешние взлетно-посадочные полосы образовывали большой треугольник, на гипотенузу которого мы и приземлились. Покрытие полос было выполнено из песка и гравия, залитых гудроном. Пригодной к употреблению была пока только одна полоса, та самая, на которую мы недавно приземлились. Она оказалась самой длинной, говорили, что ее длина 5800 футов. Две полосы только строились, но в крайнем случае можно было приземлиться и там. Работа кипела вовсю: сотни рабочих и десятки разных строительных машин работали днем и ночью. Возводились также ангары и различные другие постройки. В эксплуатацию были уже сданы метео– и радиостанции, а также несколько жилых домов.
Интенсивное воздушное движение между Америкой и Англией, особенно усилившееся в военные годы, заставило союзников подумать о расширении сети аэродромов. Единственный аэродром на острове Ньюфаундленд не был в состоянии обеспечить безопасную и регулярную связь между двумя континентами. Еще до нас с капризами здешней погоды познакомился Герой Советского Союза пилот В. В. Коккинаки, который в 1939 году во время трансатлантического полета был вынужден посадить свой самолет в этом же районе.
Местные власти не ожидали нашего прибытия. Все очень удивились, узнав, что мы русские и что на нашем самолете летит Народный комиссар иностранных дел Советского Союза. Однако старший офицер сразу распорядился, чтобы нас и наш самолет снабдили всем необходимым. К нашему самолету подвезли бензоцистерну, и инженеры принялись за заправку. Пассажиров и членов экипажа пригласили на завтрак.
В столовой не было той роскоши, которую нам предложили в Англии. Складные столы и стулья. Алюминиевые тарелки и кружки. В умывальной вместо полотенец рулон бумаги. Вспомнились слова полковника Арнольда, сказанные им во время беседы за кружкой пива в Исландии, что в Гус-Бее все по-спартански просто. Так оно и оказалось на самом деле.
Это чувствовалось и за столом. Еда была обильной, на столе не было недостатка ни в джине, ни в виски с содовой, но за исключением масла и сыра в меню были только консервы: мясные, рыбные, молоко и омлет из яичного порошка. Однако голод – лучший повар, гласит народная мудрость, и мы ели с большим аппетитом.
После завтрака развернулся оживленный разговор. Американские офицеры засыпали нас вопросами. Из них можно было сделать вывод, что офицеры здесь, на краю света, гораздо лучше информированы о положении на театре военных действий, чем многие из их коллег, находящихся гораздо ближе к фронту. Они интересовались всем: сумеет ли Красная Армия преградить фашистам путь к кавказским месторождениям нефти? Каково положение с продовольствием после того, как гитлеровцы захватили Украину, житницу Советской страны? Кто такие партизаны?
Тем временем шла оживленная охота за сувенирами. Пуговицы от мундиров, зажигалки, даже спички переходили из рук в руки. Лейтенант, сидевший напротив меня, вдруг выразил желание, чтобы я подарил ему свой орден Красной Звезды! Когда это необыкновенное желание нам перевели, я онемел, не зная, что и ответить. Меня выручил В. М. Молотов.
– Если вы лично примете участие в войне против фашистов, то у вас будет возможность, соответственно заслугам, получить даже несколько таких звезд, – сказал он лейтенанту. Тот сразу стал серьезным, его круглая физиономия, казалось, даже вытянулась. А среди присутствующих возникло веселое оживление.
В столовую вошли Штепенко и Романов, побывавшие на метеорологической станции.
– До Вашингтона ясная, солнечная погода. А здесь, как считают, туман продержится еще около часа, – доложил Штепенко. По правде говоря, меня это известие не очень обрадовало. Усталость сковывала тело, я надеялся втайне, что погода не позволит сразу же продолжать полет.
Ознакомившись с синоптической картой и прогнозом, мы поняли, что летная погода на маршруте продержится в течение 10–12 ближайших часов, и решили лететь дальше, как только туман рассеется.
Старший синоптик покачал головой:
– До сих пор еще ни один прибывший из-за океана самолет не торопился сразу же отправиться дальше в путь…
Пусть тогда мы будем первыми нарушившими эту традицию! Мы попросили передать соответствующим аэропортам время взлета, маршрут и высоту полета.
Самолет был готов к взлету, бензина вдоволь. Туман таял и исчезал на глазах. Все было в полном порядке. «Вери гуд, сэр», как имел обыкновение говорить Золотарев.
Взлет! Он удался лучше, чем вообще можно было желать. Мы плавно поднялись в воздух. Уже через мгновение под нами расстилалась безбрежная тундра. Местами то справа, то слева можно было видеть хилые карликовые ели.
Дул довольно сильный встречный ветер. Мы двигались на юго-запад весьма медленно. Через несколько часов безрадостный пейзаж кончился. Теперь расстилавшаяся под нами картина очень напоминала Сибирь. На протяжении сотен километров тянулись девственные хвойные леса Канады.
К концу третьего часа полета мы оказались над берегом большого залива. То тут, то там можно было видеть небольшие селения. На косе, протянувшейся далеко в залив, виднелся городок. Железная дорога. Аэродром.
Тем временем солнечный диск поднялся уже высоко, стало теплее. Мы сняли меховые комбинезоны и надели обычную одежду. В самолете распространился запах одеколона – готовились к встрече с Вашингтоном.
Под лучами солнца нагрелись моторы. Вода в радиаторах угрожала закипеть. На плоскостях самолета и на капотах моторов появились струйки масла. Мы решили подняться выше – там было прохладнее.
Залив Св. Лаврентия остался уже сзади, и под нами между горными хребтами извивалась река, носящая такое же название. Танцующие над горами воздушные потоки качали самолет, бросали его то вверх, то вниз. Самочувствие пассажиров ухудшилось.
Примерно через полчаса ожидался Монреаль. Наш Кэмпбел вдруг развил кипучую деятельность. Он беспрестанно стучал радиоключом. Вскоре мне протянули радиограмму: «Советуем совершить посадку на аэродроме Монреаля. Отсюда вас будет сопровождать до Вашингтона «боинг».
– Что вы об этом думаете? – спросил я у штурманов.
Я не догадался, почему они усмехнулись, пока не услышал:
– Мистер Кэмпбел затосковал о доме и женушке! Но наше мнение таково: продолжать полет до пункта назначения. Зачем нужна промежуточная посадка?
Так полагал и я.
– Ладно. Пожалуйста, запишите, что я скажу, и пошлите этот ответ в Монреаль: «В посадке не вижу надобности. Над аэродромом Монреаля, на высоте 9000 футов, мы будем в 17.15. Отправьте «боинг» в воздух».
– Будет сделано! – доложил шаловливо Штепенко. Ну и шутник! Он, наверное, представил себе несчастное лицо и душевные муки Кэмпбела, которому на этот раз не удастся получить денег от жены.
Точно в 17.15 мы пролетели над Монреалем. Снизу, с бело-серой взлетной полосы поднялся в воздух серебристо-блестящий «Боинг-17». Наши бортстрелки видели его еще некоторое время далеко сзади, а когда навстречу нам понеслись облака, эскорт куда-то исчез. Ну и ладно. Мы опустились ниже облаков, так мы могли лучше ориентироваться, чтобы придерживаться заданного маршрута и прибыть к месту назначения.
Погода внезапно испортилась. Густая дымчато-серая полоса тумана уменьшила видимость до минимума. Пришлось спуститься ниже. Теперь мы летели на высоте всего лишь нескольких сот метров над землей. Это было опасно по ряду причин, но ничего не поделаешь – только так и можно было лететь.
