Текст книги "Его жена"

Автор книги: Эмманюэль Бернхайм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Ей вдруг опять захотелось поцеловать Томаса.

Еще через полчаса он ушел.

Что он скажет жене? По дороге, не останавливаясь, придумает что-нибудь, найдет, как оправдать свое опоздание. Будет мчаться по обледенелой дороге. А вдруг произойдет несчастный случай? Серьезный. Со смертельным исходом. И напрасно Клер будет ждать его завтра и послезавтра. А потом рабочий, случайно встреченный на улице, сообщит ей о смерти Томаса. Если, конечно, работы на стройке не прекратятся. Она пойдет на похороны. Узнать ее могли бы только рабочие со стройки. Она издали увидит жену Томаса и его детей, его семью. А есть ли у него братья и сестры? Она попробовала представить себе, какой может быть сестра Томаса. Томас в женском варианте с длинными каштановыми волосами, с более тонким носом, с более аккуратным ртом. Она улыбнулась. Что-то тут не клеилось. Она заметит родителей жены Томаса, они будут поддерживать дочь под руки. Теща – стройная, выглядит молодо. Томас всегда находил ее красивой. И думал, что и жена его будет стареть точно так же. Мать Клер никогда не была красивой, даже в молодости.

Всем раздадут по розе. Можно ли будет Клер попросить две? Одну она бросила бы на гроб, а другую сохранила. Это было бы последнее, что она положила бы в ящик письменного стола.

Клер оделась и вышла на улицу.

Было тепло. Никакого гололеда на дорогах не будет.

Они разделись и легли в постель. Томас отстранился от нее. Он не хотел надевать больше презерватив: как, она согласна? Клер уже ответила было «да», но вспомнила о ящике своего письменного стола, о золотых пакетиках, скапливавшихся там, – каждый день к ним добавлялся еще один, а иногда и два.

Без презервативов-то что останется от времени, проведенного с Томасом?

И она отказалась.

Он повернулся на бок, и она услышала звук разрываемой бумажки. Томас будет по-прежнему надевать презервативы, а она по-прежнему будет хранить пакетики от них.

На следующий день она снова купила бутылку шампанского.

Он не обнял и не поцеловал ее.

Сел на кровать, закрыл лицо руками. Клер подошла к нему, дотронулась до плеча.

В чем дело?

Она встала перед ним на колени, взяла за запястья, чтобы он открыл лицо. Он не отнял рук, но отвернулся. Мягко отстранил Клер и встал. Остановился на середине комнаты и не двигался. Она молча смотрела на него, не зная, что сказать. Она ничего не понимала.

Вдруг он пошел в ванную и закрылся там. Долго не выходил. Она услышала, как он спустил воду из сливного бачка, затем потекла вода из крана.

Когда он появился, пряди волос у него на лбу были влажными.

Взяв Клер за плечо, он заставил ее сесть. Ему надо поговорить с ней. Сказать что-то важное, очень важное.

Она ждала. Он, похоже, подыскивал слова. Обхватил себя за плечи руками, будто замерз.

Она закрыла глаза. Ей все понятно. Он решил порвать с ней и не знал, как сказать об этом.

У него жена и дети. Все слишком сложно. Он принял решение и больше не будет встречаться с Клер. А вчера он не хотел надевать презерватива, потому что это был последний раз. Клер вспомнила вдруг о бутылке шампанского в морозилке. Она сейчас взорвется. Ну и пусть. Клер купила ее, чтобы выпить вместе с Томасом. Без него она все равно не стала бы пить шампанское.

Вдруг откуда-то издалека она услышала голос Томаса. Открыла глаза.

Он сидел спиной к ней. Она уставилась на прямоугольничек кожи, нашитый на поясе его джинсов. Она знала, что сейчас скажет Томас, и не слушала его. Ей никак не удавалось разглядеть размер на кожаной этикетке, она прищурилась. W34 L34. Этикетка исчезла. Томас обернулся. И тут она его услышала:

– Я не женат, и у меня нет детей.

Клер думала, что улыбается, но Томас бросился к ней, и она поняла, что плачет.

Прижалась лицом к шее Томаса. Обнимала его, приникала бедрами к его бедрам, скользила ногами по его ногам. Он был здесь, она чувствовала, как он дышит. Он говорил совсем тихо, сказал, что теперь совершенно уверен, что хочет не расставаться с ней никогда.

Час с четвертью, полтора, больше, меньше – теперь она считать не будет. Он не уйдет.

Бутылка шампанского не взорвалась. Томас открыл ее.

Пробку Клер не выкинула.

Руки ее дрожали. Она смотрела на Томаса. Он не был женат, у него не было детей. И эту кожаную куртку он выбирал сам. Она пролила свое шампанское. Томас взял у нее бокал.

– Пойдем.

Едва сев в машину, Клер быстро обернулась и стала нюхать подголовник, думая, что слышит запах духов жены Томаса.

Она улыбнулась. Это же нелепо. Жены у Томаса нет.

Он включил зажигание. Она смотрела на его ладонь на ручке переключения скоростей, на руку, лежавшую на руле, на его колени, двигавшиеся, когда он нажимал то на одну, то на другую педаль.

Она сидела рядом с ним в его машине, четырехдверной, с телефоном, а вверху панели было углубление для приемника. Они будут слушать радио вместе, и она узнает, чт́о ему нравится.

Сиденье было отведено слишком далеко назад. Она подвинула его вперед и укрепила пояс безопасности. Еще вчера она решила бы, что жена Томаса крупнее ее и что ноги у нее длиннее.

Но у Томаса нет жены.

У светофора под красным светом Томас привлек ее к себе. Клер поддалась и прижалась к новой кожаной куртке. Положила щеку на шов на плече.

Все время, пока они ужинали, она не сводила с него глаз. Он читал меню, держа его неподвижно перед глазами.

Выбрал филе селедки в яблочном соусе и бифштекс с перцем. Он не был на диете. Попросил, чтобы ему приготовили бифштекс с кровью.

Добавил перца в селедку, подсолил картофель фри. Налегал на хлеб, пропитывал его соусом с тарелки. Ел он быстро.

Точно так, как она себе это представляла.

От десерта отказался и положил три куска сахара в свой кофе. Один кусочек из сахарницы она взяла себе. На бумажке, в которую был обернут сахар, красовался маленький клоун.

Она зажала кусочек в руке. Это был их первый ужин.

Хотя есть она больше не хотела, Клер заказала крем-карамель, просто чтобы подольше побыть с Томасом в ресторане.

Она лежала вытянувшись, на боку. Томас спал, прижавшись к ней, его рука покоилась на руке Клер, ладонью он сжимал ее запястье.

Она улыбнулась. Между ног ее была влага, немного липкая. Томас не надел презерватива, он никогда больше не будет пользоваться ими. Ей хотелось бы подвигать ногами, потереться одной о другую, но она лежала неподвижно. При малейшем ее движении Томас мог пошевелиться и отодвинуться от нее. И она бы не чувствовала больше ни спиной, ни рукой его тепла.

Клер тоже уснула.

Она видела во сне Томаса с женой, у нее были длинные волосы. Они ложились спать, он в пижаме, она в длинной майке, потому что иногда по ночам один из их детей приходил к ним в постель.

Она открыла глаза. У Томаса не было ни жены, ни детей. Он спал возле нее, тесно прижавшись к ней, и тело его было таким горячим, что она вспотела. Клер стала дышать в такт с его дыханием. Спать она больше не хотела, она и не будет спать.

Клер не собиралась терять ни минуты из этой ночи.

Проснулись они очень рано.

Щеки у Томаса кололись. Это было хорошо.

Он выпил много кофе и съел много поджаренных хлебцев, обмакивая их в чашку. Наливая себе снова кофе, он всякий раз опять клал сахар.

С ним коробки сахара хватит всего на полмесяца.

В супермаркете Клер будет брать тележку.

Он повел ее посмотреть стройку до прихода рабочих.

Было еще темно.

Томас открыл дверцу в заборе и держал Клер под руку, когда они шли через двор.

В здании он включил переносную лампу. Они пошли вверх по лестнице. Клер чихнула. Пахло чем-то паленым и пылью, так же, как пахла шевелюра Томаса. Она остановилась и глубоко вдохнула. Ей хотелось бы сесть прямо на ступеньках лестницы и здесь и остаться. Она бы закрыла глаза и вдыхала этот запах снова и снова, запах Томаса.

Но он обернулся, и ей пришлось подниматься выше.

Она вернулась к себе прямо к приходу первого пациента.

Пока он раздевался, она положила в ящик письменного стола пробку от шампанского и вчерашний сахар.

Больной сильно кашлял. Он повесил рубашку на спинку стула в кабинете. Клер заметила, что воротник и рукава у рубашки грязные. Некоторое время она рассматривала их. Скоро Томас принесет свою одежду, чтобы было во что переодеться. Рубашки. И тогда она сможет купить стиральную машину. Он наверняка сам установит ее, а потом повесит над ванной сушилку для белья. Это было бы хорошо. Ей не пришлось бы больше стирать руками и относить белье в прачечную. Она оставляла бы все двери настежь, и запах смягчителя для белья распространялся бы по всей квартире. И одежда их пахла бы одинаково.

Она отложила стетоскоп. Бронхит.

Как только пациент ушел, она побежала в ванную. Возле раковины есть место для стиральной машины.

Томас жил в пригороде, у него был маленький домик с садом и гаражом. Он купил его год назад и сам занимался строительными работами.

Они вошли. Клер маленькими шажками шла впереди. Здесь – гостиная и столовая; там – кухня. Пол – плиточный, ковров не было, и голос Томаса звучал гулко. Вдруг Клер пошла в кухню. И постучала по стене. Она не несущая. Можно ее снести и сделать одну большую комнату.

Томас подошел к Клер.

– Ужинать этим летом мы будем в саду.

Они поцеловались и поднялись на второй этаж, в спальню.

Клер нежно отстранилась от Томаса и легла на живот.

Спать она будет крепко.

Он сказал «этим летом» и «мы». Январь, февраль, март, апрель, май, июнь. Полгода, по крайней мере, они не расстанутся. Она повторяла про себя: «Мы». Томас и она, отныне – это «мы». Она закрыла глаза. «Ужинать этим летом мы будем в саду». Погода хорошая, стол и стулья из белого пластика стоят в саду. Четыре стула. Жена Томаса выходит из кухни.

Клер нашла выключатель лампочки у изголовья кровати. Она не должна больше думать о жене Томаса. У Томаса нет жены.

Она встала. В ванной наверняка найдется снотворное.

В аптечке была пачка аспирина, девяностопроцентный спирт и лейкопластырь. Вот и все. Клер улыбнулась. Томас не принимал никаких лекарств. Он никогда не болел.

Она легла рядом с ним и свет не погасила.

Она смотрела, как он спит.

Клер решила снова принимать больных после семи часов. Будет работать до половины девятого, а потом присоединяться к Томасу.

Даст ему второй комплект ключей. И он сможет входить и ждать, пока от нее уйдет последний пациент.

Нет, пусть лучше звонит, чтобы она могла пойти открыть ему и поцеловать его, едва за ним закроется дверь. Как и раньше.

Она дала ему ключи. Так было проще.

Теперь она будет закрывать верхний ящик письменного стола на два оборота.

Клер собиралась ужинать с Томасом дома, когда в кабинете зазвонил телефон. Хотя она не была дежурной, Клер заспешила к телефону. Наверняка что-нибудь неотложное. Автоответчик включился раньше, чем она успела подойти. Она сняла трубку и отключила его. Это была одна из ее пациенток, мадам Корей. Она очень обеспокоена состоянием мужа, у него высокая температура. Она умоляла Клер прийти прямо сейчас, жили они поблизости. Клер записала код, этаж и приготовила сумку с инструментами.

Сказала Томасу, что быстро вернется.

Он проводил ее до двери. Он будет ждать ее, и они вместе поужинают.

Мадам Корей с нетерпением поджидала ее. Клер пошла вслед за ней по длинному коридору. Наконец они вошли в спальню. Комната сразу же понравилась Клер. Она сняла пальто и подошла к широкой кровати. Несмотря на то, что в комнате было тепло и лежал он под пуховой периной, мсье Корея бил озноб. Она протянула руку, чтобы пощупать пульс, и, еще не дотронувшись до запястья, почувствовала жар, идущий от его тела.

Цвет лица был желтый. Клер осторожно оттянула нижнее веко и направила лампу на белок глаза и на слизистую. Тоже желтые. Она заметила, что у него длинные ресницы.

Откинула полы пижамной куртки. Ткань была мягкой – бумазея.

Когда она пальпировала печень, он стонал.

Клер стала задавать ему вопросы. Да, вот уже несколько дней, как у него случаются приступы тошноты. Да, моча была очень темной, он заметил это сегодня вечером.

Клер достала пачку своих бланков.

Уровень трансаминазы, исследования желчных пигментов – она назначила массу анализов. Никаких лекарств, только немного аспирина. Это конечно же вирусный гепатит.

Она сложила инструменты и огляделась: стены, обтянутые тканью, ковры, пышная перина. Клер повернулась к мадам Корей:

– Я останусь с ним ненадолго.

Женщина поблагодарила, прошептала, что подождет ее в гостиной. И вышла из комнаты.

Клер устроилась в кресле возле кровати. Ей был слышен шум из коридора. Шажки и детские голоса. Двое детей. Послышалось нервозное перешептывание. Хлопнула дверь.

И потом – тишина.

Она положила руку на лоб больного. Лицо его подергивалось, брови и волосы при каждом вздрагивании щекотали пальцы Клер.

И вдруг его лоб словно бы вырос. Корни волос не касались больше мизинца Клер, и она не чувствовала теперь указательным пальцем ласкового прикосновения его бровей. Он уснул.

Она не убрала руки, пока не почувствовала в ней мурашек.

Ему, должно быть, сорок пять, лет на десять больше, чем его жене. Определить цвет его волос было трудно – они были влажные: он сильно вспотел. Казались они почти черными.

Он был высокого роста. Почему бы ей не лечь рядом и не посмотреть, на сколько он выше ее?

Но она не пошевелилась.

Как его зовут? Перед фамилией Корей должно быть длинное имя, не меньше чем из трех слогов. Жан-Филипп, Франсуа, Доминик? Она потихоньку засыпала. Остаться Клер не могла. Но она очень устала, ведь она так плохо спала ночь. И потом, ей очень нравилась эта комната. Она закрыла глаза.

Разбудила ее скрипнувшая половица паркета. Когда мадам Корей вошла, она как раз встала. Клер успокоила ее. Все будет хорошо.

Она надела пальто, взяла сумку с инструментами, и они вышли из комнаты.

В лифте она сразу же развернула чек, который дала ей мадам Корей. Мсье и мадам Жан-Филипп Корей. Три слога. Клер не ошиблась.

Она бегом вернулась домой. Инструменты звякали друг о друга у нее в сумке.

Пальцами Клер легонько касалась плеча Томаса. Кожа была очень гладкой. Под бумазеей она казалась бы еще более гладкой.

Она подумала о мсье Корее. С высокой температурой он так нагреет постель, что его жена, конечно же, отбросит огромную перину.

И Клер уснула.

Под вечер в субботу она отправилась к Томасу. Ехать было недалеко, двадцать минут электричкой. Она взяла с собой кое-что из вещей, чтобы оставить их там. И лексомил, который, может быть, ей и не понадобится. Уже две или три ночи, как она стала лучше спать. Прислонившись головой к оконному стеклу, она тут же выпрямилась. Забыла сдать в свой банк чек, который дала ей чета Корей.

Да, он по-прежнему здесь, в бумажнике, вместе с поляроидной фотографией ящика. Она достала фотографию и посмотрела на нее. Хранить ее она не могла. В один прекрасный момент Томас мог ее обнаружить. Как бы она объяснила ему, что хранит все пакетики от его презервативов, да еще и сфотографировала их? А кусочки сахара? Их было прекрасно видно, эти беленькие прямоугольнички.

Она еще раз взглянула на снимок, затем открыла мусорный ящик под окном вагона. Положила фото туда.

Скоро она заменит его настоящей фотографией Томаса. И она закрыла крышку.

Белая пыль, летая, образовывала что-то похожее на туман.

Мебель была покрыта брезентовыми чехлами.

Повсюду валялся строительный мусор.

Томас снес стену кухни.

Обломки упирались ей в спину, брезент шуршал, но у губ Томаса был привкус гипса, и Клер улыбалась, приникнув к его рту.

Тем же вечером они вернулись к Клер. Томас будет жить здесь, пока не будет готов его дом.

Она получила результаты анализов мсье Корея. Его жена наверняка ходила с ним в лабораторию.

Жгут выше локтя, спиртовой тампон на сгибе руки. «Сожмите кулак. Отлично». Игла приближается к вене. Кожа нежная, но желтая. Жена отворачивается, она наверняка не выносит вида крови.

Это гепатит А, довольно легкий.

По телефону Клер объяснила мадам Корей, что никаких лекарств не понадобится, диета тоже не нужна. Больной должен довериться своему организму, ему никогда не захочется съесть что-нибудь такое, что способно ему навредить. Нужен отдых, и долгий. Через три-четыре недели она посетит его, и анализы нужно будет повторить. С сегодняшнего дня она даст бюллетень на два месяца.

Мадам Корей перебила ее. Освобождение от работы ни к чему. У ее мужа свободная профессия, он – архитектор.

Клер положила трубку.

Мсье Корей был архитектором, как и жена Томаса.

Но у Томаса нет жены.

Он вставал намного раньше ее, без будильника.

Иногда она притворялась, что спит, и наблюдала за ним.

Он брился, умывался, одевался меньше чем за четверть часа и быстро завтракал.

Потом подходил к кровати. Клер тогда старалась не шевелиться. Он на минутку наклонялся над ней, она чувствовала его дыхание на своем лице, а потом он легонько целовал ее в щеку. Легкое шевеление воздуха, и он распрямлялся. И потом – все, он ушел.

Вечерами он редко приходил раньше, чем у нее кончался прием.

С работы, из машины или из своего дома он звонил Клер, чтобы сказать, что скоро будет, и, хотя у него были ключи, всегда звонил в дверь. Так что, как только она открывала ему, они крепко обнимались.

Не было больше ни мусора, ни чехлов, ни пыли.

Томас перестроил кухню и на месте стены соорудил большой бар со стойкой, за ней они сегодня впервые и поужинают.

Вытянувшись на диване, Клер смотрела, как он готовит еду – венгерское блюдо из кислой капусты. Он налил туда белого вина. Пахло вкусно. Она положила голову на подушку. Мсье Корей не вынес бы этого запаха, его бы затошнило. Сейчас его жена, конечно, чистит овощи, чтобы сварить ему супчик. А за столом, когда они сядут есть, он будет дуть на каждую ложку супа, прежде чем поднесет ее ко рту. Дети будут баловаться, подражая ему. «Ну все, хватит, не забывайте, что папа болеет».

Клер вдруг задумалась: полюбит ли Томаса Николя?

Наверняка.

Мсье Корей позвонил ей, чтобы договориться о визите.

– Завтра, в четыре часа?

– Великолепно. Спасибо, доктор.

«Доктор», она вспомнила день, когда Томас обратился к ней так. Это было на улице. «Доктор». И он побежал к ней.

Мсье Корей, тот сказал «доктор», будто говорил с врачом старше его по возрасту. Когда она осматривала его дома, у него была такая высокая температура, что он, может, ее и не видел. А видел, так не помнил.

Но, разговаривая по телефону, по тембру голоса и по интонации он должен был понять, что она молодая женщина.

Она громко произнесла несколько фраз, не важно, что она сказала.

Голос ее был именно таким, какой бывает у молодой женщины.

Раз он позвонил сам, может, придет один, без жены.

В своей тетради для записи больных на завтрашней страничке против четырех часов Клер вписала: «Ж-Ф. К.»

Они проснулись одновременно и позавтракали вместе.

Когда Томас обнял ее, полы пеньюара у Клер слегка разошлись. Прикосновение кожаной куртки к телу было мягким и приятным.

Она вымыла голову, высушила волосы, надела короткую юбку и черненький свитер. Взяла в руки туалетную воду. Флакон был почти полным. Томас терпеть не мог духов. Она поднесла флакон к шее и тут передумала. С этими гепатитами никогда не знаешь… Запах, даже легкий, может быть неприятен мсье Корею.

Клер проводила пациентку до двери, затем снова подкрасилась.

Без десяти четыре. От Кореев до нее идти пять минут. Мсье Корей, должно быть, еще очень слаб, он наверняка положил себе на дорогу десять.

И сейчас он надевает свою кожаную куртку с меховым воротником, обматывает шею шарфом и выходит из квартиры. Входит в лифт. Жена догоняет его, она протягивает ему перчатки. Он благодарит ее и целует. Что бы он без нее делал?

Холодный воздух ему приятен. Он переходит улицу, поворачивает налево, затем идет прямо. Проходя мимо домовой кухни, он морщится. От одного вида пьемонтского салата его начинает тошнить. А арабески из майонеза на половинках лангуста? Он отводит взгляд. Останавливается возле газетного киоска и покупает вечернюю газету. Ему будет что почитать, если врач заставит его ждать.

Клер пошла к входной двери. Она не заставит его ждать, она примет его немедленно.

Без пяти четыре. Он, без сомненья, подходит к забору, огораживающему стройку. Может, именно он – архитектор, восстанавливающий это здание? Нет, Томас говорил об итальянском архитекторе.

Ему осталось не больше пятидесяти метров. Прямо на ходу он подтягивает брюки. За время болезни он должен был потерять четыре-пять килограммов. Он постарается не набрать их снова.

У подъезда он в размышлении останавливается. Какой этаж? Ищет взглядом медную табличку. Четвертый. Вызывает лифт.

Клер прислушалась к тому, что происходит на лестничной площадке. Не услышала ничего.

Мсье Корей позвонил десятью минутами позже.

Он был не в куртке, а в пальто. Из его кармана торчала газета.

Он был очень высокого роста, жгучий брюнет. Рубашка в красную клетку, похоже, из бумазеи.

Он улыбался ей, пока она его осматривала. Ее он не помнил, но вспомнил ощущение прохлады от ее руки на своем лбу, когда засыпал.

Клер оттянула веко у мсье Корея, и ей показалось, что он внимательно смотрит на нее этим глазом. Она навела свою лампу.

Никаких следов желтизны не осталось.

Он оделся, и она назначила ему ряд контрольных анализов. Можно ли ему снова начать работать?

Она бы предпочла, чтобы он хоть пару недель еще отдохнул. Она настаивала, он должен быть осторожен. И разумеется, ни капли алкоголя.

«Отлично, доктор». На этот раз он сказал «доктор» улыбаясь.

Он вынул из кармана чековую книжку, и Клер услышала, как что-то упало на пол.

Он этого не заметил, и она ничего ему не сказала. На лестничной площадке он пожал ей руку.

Клер быстро вернулась в кабинет. Что там у него выпало? Она нагнулась и увидела спичечный коробок. На этикетке значилось название кафе.

Клер села, оперлась подбородком о ладони и так и осталась сидеть не шевелясь.

Наконец она потянулась. Скоро придет следующий пациент.

Она открыла верхний ящик письменного стола и запустила туда руку.

Золотые пакетики зашуршали под ее пальцами.

Она вынула ящик из стола и поставила его себе на колени. Маленький клоун с кусочка сахара от их первого ужина улыбался ей.

Теперь она всегда ужинала вместе с Томасом, а скоро они и жить будут вместе. Она станет его женой. И у них будут дети.

Она схватила ящик и наклонила его над мусорной корзинкой для бумаг. Потом наклонила его чуть больше, еще больше, и золотые пакетики, кусочки сахара, двенадцать засушенных розочек, пробка от шампанского, поляроидные снимки, кассеты автоответчика и пластмассовая желтая палочка для размешивания коктейлей бесшумно соскользнули в помойку.

Клер поставила пустой ящик на место и положила туда коробок спичек мсье Корея. Потом она снова закрыла ящик на ключ.

И улыбнулась.