Текст книги "Среди тысячи слов"

Автор книги: Эмма Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава девятая
Уиллоу

Тем же днем Энджи помогла мне просмотреть пьесы и книги в поисках монолога для прослушиваний. Пока она искала, я пролистнула «Гамлета», просматривая сцены с Офелией. Слова были английские, но мне понадобился переводчик. Что, черт возьми, хотел сказать Шекспир? Я не могла понять строки Офелии.

– Сосредоточься, – сказала Энджи, забирая у меня пьесу. – Ты не можешь идти на прослушивание по «Гамлету» со строками из «Гамлета». Это неправильно. Найди другой монолог Шекспира, чтобы показать, что справишься с ним.

– Я вообще не могу с ним справиться, – ответила я. – Я понятия не имею, что делаю или о чем вообще эта пьеса.

Энджи заговорила с деланым испанским акцентом.

– Позволь объяснить. Нет, слишком долго. Я подытожу: Гамлет – принц Дании. Его папа, король, умер, и хотя прошло всего два месяца, его мама вышла замуж за его брата Клавдия. Теперь Клавдий король. Гамлет считает, что это неправильно.

– Очень по-шекспировски.

– Однажды ночью трое стражников видят призрака и рассказывают об этом Гамлету. Гам тоже его видит. Это его отец. Он говорит, что Клавдий вылил яд в его ухо и убил его. Гамлет поражен. Но подожди, он встречался с Офелией, дочерью Полония. Полоний – правая рука Клавдия. Полоний говорит Офелии, что Гамлет слетел с катушек и ей нужно с ним порвать.

– Офелия и Гамлет влюблены, но типа тут же чертов патриархат, да? Она поддается давлению и соглашается порвать с ним. Гам раздавлен и толкает речь, что все женщины суки, предательницы, а Офелии стоит отправиться в монастырь и никогда не иметь потомства. Потом Гамлет бросает вызов матери, пока Полоний подслушивает и… упс! – Гамлет убивает Полония.

– Офелия, потеряв своего мужчину и отца, теряет рассудок. Она сходит с ума, поет несколько грязных песенок про секс и топится в реке. Потом происходит еще куча дерьма, пока практически все актеры не умирают. Занавес, – Энджи вздыхает, сверкая улыбкой. – Все поняла?

Мгновение я смотрела на нее, а потом начала медленно хлопать.

– Энджи, я даже не могу…

– Знаю, – ответила она, смеясь. – Я сама себя поражаю иногда.

Даже с заметками Spark Notes Шекспир все равно был словно написан на другом языке. Я точно провалюсь по полной, если пойду на прослушивание с одним из этих монологов.

Я готова уже была в миллионный раз бросить все это предприятие, когда прочитала синопсис пьесы под названием «Растеряша». Главной героиней была Роузи, застенчивая молодая женщина, затворница, и Клифф, одинокий водитель грузовика, которого однажды вечером она приводит домой.

Слезы жгли мои глаза, когда я читала кульминационный монолог Роуз, воспоминание о ночи в зоопарке. Она ходила туда, чтобы взглянуть на элегантных журавлей, стоящих в спокойной темной воде. Группа шумных хулиганов пришла однажды ночью в зоопарк, включив громкую музыку. Они кидали в птиц камнями, ломая им ноги и убивая их, пока Роуз кричала и кричала…

Я перечитала монолог. Потом еще раз, мое сердце ныло.

Я нашла монолог для прослушивания.

* * *

За ужином раздавался звон серебряных столовых приборов. Папа держал вилку в одной руке, а телефон в другой. Мама ковырялась в суфле, а потом поменяла вилку на бутылку вина и налила себе третий бокал. Я съела больше, чем обычно. Я не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя такой голодной, и не только до еды. Я с нетерпением ждала наступающих событий. Мне было чего ждать, пусть даже я выставлю себя дурочкой перед режиссером ОТХ.

«Но я попытаюсь. А это уже что-то».

Я слегка улыбнулась, думая, что бабушка была бы довольна. Впервые с отметки «X» я не сидела в кубе льда, просто пытаясь пережить ужин, чтобы сделать слабую попытку выполнить домашнее задание, а потом свернуться клубком на полу комнаты, завернувшись в плед, и надеяться выспаться.

– Я решила, какой внеклассной деятельностью буду заниматься.

Было забавно наблюдать, как родители вскинули головы одновременно.

– Правда? – папа медленно прожевал еду и сглотнул. – Это радует.

– Поздновато, – пробормотала мама. – Сроки подачи документов в лучшие колледжи пропущены. Лучшее, куда она может поступить, это в местный колледж, боже упаси, и постараться подать заявку весной.

– Что такого ужасного в местном колледже? – спросила я. – К тому же я не уверена, что хочу в колледж.

Мама казалась пораженной.

– Конечно же, тебе нужно идти в колледж. Почему ты не хочешь в колледж?

– Реджина, – предупреждающе сказал папа и взглянул на меня. – Мы можем попозже поговорить о колледже. Сначала расскажи нам, чем ты решила заниматься. Дебатами? Ты всегда была в этом хороша.

– Я собираюсь пройти прослушивание для пьесы в ОТХ.

Папа пристально посмотрел на меня, его желваки двигалась так, словно он много чего хотел сказать по этому поводу, хотя я не могла представить, что именно.

Мама фыркнула, словно почувствовала какой-то неприятный запах.

– Актерское мастерство?

– Да.

Отец медленно прожевал зеленые бобы в миндальной панировке, потом вытер рот салфеткой.

– Хм. Это не совсем… академическое занятие.

– Но этим я хочу заниматься, – ответила я.

– Почему? – спросила мама так, словно я хотела присоединиться к цирку.

– Я только что сказала почему, – заметила я. – В качестве внеклассного занятия.

Папа строго посмотрел на меня.

– Это же не из-за того мальчика, да?

Я замерла.

«Он знает. Он знает об «X». И вечеринке. И о том, что произошло».

Мама переводила взгляд с него на меня.

– Какого мальчика? Кто?..

Папа опустил салфетку. Казалось, мое молчание подтвердило то, что он собирался произнести.

– У одного парня в офисе дочка учится в Джордже Мэйсоне. Когда он узнал, что и у меня тоже, то много рассказал о мальчике по имени Айзек Пирс.

Вздох облегчения снял напряжение с моих застывших конечностей, и я на мгновение обмякла на стуле. А потом во мне вспыхнуло негодование и я сжала салфетку под столом. Отец, которому было сложно вспомнить хоть одного из моих друзей в Нью-Йорке, заметил Айзека Пирса. Зачем он вмешивается в мою жизнь теперь, когда слишком поздно? Какого черта никто в офисе не рассказал ему о Ксавьере Уилкинсоне?

– Кто такой Айзек Пирс? – требовательно спросила мама.

– Парень из школы, – ответила я. – Я едва его знаю…

– Гэри Вэнс, мой коллега, говорит, что Айзек двенадцатиклассник, но намного старше остальных ребят. Его оставили на второй год, и ходили слухи о проблемах с законом…

– Он остался на второй год, потому что его мама умерла и он целый год не разговаривал, – рявкнула я. – Ты так говоришь, словно он идиот или дегенерат. А он таким не является.

Папа поджал губы, затем кивнул самому себе, словно только что подтвердил свои худшие подозрения. – Гэри говорит, что этот парень живет с отцом-алкоголиком в трейлере на свалке, и хуже того: его отец – один из наших владельцев франшизы. Гэри говорит, что его заправка – позор.

Рука мамы подлетела к губам.

– Боже, Уиллоу.

– Что? – я уставилась на довольное лицо отца. – Теперь всех так судишь? Ну, не разбогател он на грязных нефтяных деньгах, ну и?

– Грязных, – фыркнула мама.

– Кто теперь судит?

– Откладывая деловые моменты в сторону, нужно сказать, что у парня определенная репутация, – заметил отец, словно являлся официальным историком семьи Пирс. – Он какой-то актер. Играет в пьесах Общественного театра Хармони.

Отец точно так же мог сказать: «Он отбывает срок в тюрьме».

Мама развернулась ко мне.

– Ты поэтому хочешь играть в театре? Чтобы таскаться за этим мальчиком?

– Ты думаешь сразу же об этом? – воскликнула я. – Знаешь что? Айзек Пирс не преступник. Он сегодня защитил меня от тупого качка, и пусть даже, пусть даже… – теперь я кричала, заметив их многозначительные взгляды. – Я не из-за него иду на прослушивание. Боже, проявите хоть немного уважения, а? Вы хотели, чтобы я чем-то занималась, так вот, я чем-то и занялась.

– Следи за языком, – сказал папа суровым голосом. – И давай не забывать, что ты и дня в жизни не играла в театре. И внезапно хочешь оказаться на сцене перед всем городом?

– Айзек Пирс тоже пойдет на прослушивание? – спросила мама, проговорив его имя как неприличное слово.

– Да, – ответила я, пытаясь изо всех сил контролировать гнев. – Скорее всего, он получит главную роль, потому что он гениален. И, возвращаясь к теме, я, скорее всего, не получу роль. Потому что, цитирую, «я и дня в жизни не играла в театре». Так что просто забудьте о сказанном.

– Мы не хотим, чтобы ты общалась с такими мальчиками, – сказала мама, глухая ко всему, что бы я ни говорила. – Мы приехали сюда, чтобы ты могла начать все заново, но, конечно же, ты сразу же цепляешься к худшим элементам…

– О боже, – я закатила глаза. – Ты не слышишь, насколько смехотворно звучишь? Придурки бывают разных форм и размеров. В городе и сельской местности. Бедные и богатые, все равно.

«Особенно сыновья генеральных директоров».

– Я ни к кому не цепляюсь. Я пытаюсь…

«Найти себя в темноте».

Папа и мама обменялись взглядами, и она молча молила его поставить точку после всего этого. Папа сложил салфетку на столе своим фирменным жестом, словно говоря: «Я только что принял решение».

– Я не стану запрещать тебе проходить прослушивание, если ты этого хочешь. Но что бы ни случилось, – сказал он, – в театре или школе, твои отношения с этим Пирсом должны оставаться строго профессиональными. Он по закону взрослый. Тебе семнадцать лет. Ты знаешь, что это значит?

– Это ничего не значит, – слышу я свой ответ. – Боже, вы сплетники похуже детишек в школе.

Внутри я поежилась, представив, что произойдет, когда информатор папы расскажет ему об отстранении Айзека от занятий за то, что ударил Теда Бауэрса. Родители не были примерами морали для меня. Это одна из вещей, о которой я перестала беспокоиться после того, как «X» закончил со мной. Но он мог все усложнить, если благодаря какому-то чуду я получу роль в «Гамлете».

Мой тон стал более безразличным.

– Не важно, – сказала я. – Я прохожу прослушивание, потому что хочу попробовать что-то новое. Это никак не связано ни с каким парнем.

– Понадеемся, – заметила мама. – Не то чтобы в этом городе было изобилие хороших семей.

– Ради бога, Реджина, – сказал папа. – Ты из окна выглядывала? Ты живешь на улице, полной таких же больших и красивых домов, как и наш.

– Есть нью-йоркские благополучные семьи, а есть сельские благополучные семьи, – ответила мама, поднося бокал вина к губам. – Есть разница, и ты знаешь об этом.

– Так у тебя предубеждения против всего штата Индиана, – заметила я. – А у папы против бедного парня, живущего в трейлере. Поздравляю, вы оба одинаково поверхностные. – Я встала, забирая тарелку. – И я потеряла аппетит.

Я никогда не говорила с родителями вот так. Никогда. Но я проигнорировала аханье мамы из-за моей грубости и крик отца, приказывающего мне сесть обратно. Я утопала на кухню и кинула посуду в раковину.

Потом мне стало плохо.

Я вздохнула. Если бы все было по-другому, я была бы такой же высокомерной и полной предубеждений к Индиане, как мама. Несомненно. Я манхэттенская девушка, родившаяся и выросшая там. Старая я смотрела бы сверху вниз на учеников Джорджа Мэйсона и составила бы свое мнение о каждом из них, еще даже не ступив на порог школы.

«X» изменил все. Нельзя смотреть сверху вниз на кого-то, когда твою самооценку втоптали в грязь, разбили на кусочки, а потом еще и помочились.

Мне нравился Хармони. Мне нравились Энджи и ее друзья. Мне нравился Айзек за то, что заступился за меня сегодня в школе, и за то, что показал мне новые возможности благодаря его игре в «Эдипе». После долгих месяцев замороженной апатии казалось, что положительные эмоции к чему-то или кому-то подобны хранению чего-то хрупкого. Мне нужно было защищать его, прежде чем оно выскользнет из рук и тоже разобьется.

Я прошла обратно в столовую.

– Простите, что так с вами говорила. Клянусь, я прохожу прослушивание не из-за какого-то парня, а потому, что хочу этого. Можно мне теперь пойти наверх делать домашку?

Родители уставились на меня.

– Домашку? – спросила мама – Впервые мы услышали, как ты говоришь слово…

– Да, – сказал папа, обрывая ее. – Но еще одна такая сцена, и не будет никакой пьесы. Ясно?

– Ясно.

И мне и правда было ясно. Папа не имел никакой власти на работе под руководством Росса Уилкинсона, но в нашем доме он был боссом, правящим железной рукой, что раньше меня не беспокоило, потому что я всегда слушалась. Маленькая папина дочка.

Ксавьер вычеркнул и это.

Я поспешила наверх. За закрытой дверью я вытащила фотокопию монолога «Растеряши» из рюкзака. Я снова и снова прочитывала слова, теряясь в мире Роуз. Позволив ее словам стать моими.

Это было легко.

«Они что-то вкололи мне, чтобы я перестала кричать…»

Роуз кричала так, как я кричала внутри себя. Не переставая, весь день, каждый день, крики вырывались откуда-то из глубины. Крики, подобные рвоте. Кричала, пока этот звук не ломал мне кости. Собиралась с храбростью, чтобы взглянуть в зеркало и увидеть, что все еще цела. Я читала книги о людях, сходящих с ума. Как я все еще умудрялась идти вперед, переставляя ноги?

«Ты все еще горишь», – прошептала бабушка.

Я схватила ноутбук, открыла его, вбила URL Общественного театра Хармони. Сайт показал красивый снимок кирпичного здания под синим безоблачным летним небом. Фотографии с последнего спектакля «Эдип» были выставлены внизу, и почти на всех них был Айзек Пирс с бородой и в крови. Его обнаженные эмоции выплескивались с экрана.

Внизу страницы был список для записи на прослушивание «Гамлета». Я записала свое имя, контактную информацию и нажала «отправить».

Глава десятая
Уиллоу

Две недели спустя Энджи отвезла меня на прослушивание.

– Кажется, здесь много народу, – заметила я, выглядывая из пассажирского окна на толпу перед ОТХ.

– «Гамлет» – масштабная пьеса, – ответила она. – Им нужны актеры на роли могильщиков, стражников и путешествующих артистов. – Она пихнула меня. – Ни пуха ни пера.

– К черту, – ответила я. Во рту совсем пересохло. – Встретимся в «Скупе», когда закончу.

– Тебя будет ждать шоколад.

В фойе театра толпились все пришедшие на прослушивание, от учеников колледжа до двенадцатиклассников. Я узнала нескольких ребят из Хармони, а вот студентов колледжа – нет. Я заметила пару девушек постарше, тусящих вместе и болтающих, склонив головы. Претенденты на роль Офелии, возможно. Они окинули меня взглядом и повернулись спиной.

Женщина среднего возраста с темными волосами, завязанными в свободный пучок, сидела за столом регистрации. Она уставилась на меня через очки с толстыми стеклами.

– Имя?

– Уиллоу Холлоуэй, – ответила я с колотящимся сердцем.

Она сделал пометку в списке.

– И на какую роль вы пробуетесь?

– Офелия. Где проводятся прослушивания?

– Там, – ответила она, показав большим пальцем на главный вход в зал.

– Мы проходим прослушивание вместе? На сцене?

– Именно.

– Нас не будут вызывать в комнату поодиночке для прочтения текста? Только перед режиссером?

– Мистер Форд так не поступает, – сказала она с непроницаемым выражением лица. – У него все открыто и прозрачно. Удачи. Следующий?

Я зашла в зал и увидела, что сиденья на две трети заняты потенциальными членами труппы «Гамлета».

«Черт побери».

Я чуть было не развернулась и ушла. Я ни за что не смогу прочитать свой монолог перед всеми этими людьми. Я даже перед Энджи не могла его прочитать, сколько бы раз она ни докучала мне за последние несколько недель.

«Если не можешь прочитать даже монолог перед зрителями, как ты будешь играть в целой пьесе?»

– Не могу, – прошептала я сквозь зубы. – Это глупо. Меня здесь не должно быть.

Однако я заставила себя сесть в заднем ряду, рядом с дверью. Это тупое прослушивание было моим лучшим и единственным планом по избавлению от тьмы и разрушению льда, сковавшего меня. Бездействие не сработало. Мне нужно постараться.

«И если я опозорюсь, то да будет так».

Я закрыла глаза и подумала о вступительных словах моего монолога.

У меня не получалось их вспомнить.

Я открыла глаза. Сердце громыхало в груди. Режиссер, Мартин Форд, поднимался на сцену. Я узнала его по сайту ОТХ. Долговязый парень с непослушными волосами и огромными глазами. Он казался дружелюбным. Словно рад был приветствовать нас здесь. И все равно мне казалось, что меня сейчас стошнит.

Я окинула глазами толпу, ища хоть кого-то, кто так же бы нервничал, как и я.

Мой взгляд остановился на Айзеке Пирсе.

Он стоял в конце зала, один, засунув руки в карманы кожаной куртки. Создавалось впечатление, что он не нервничал, а скучал, словно ждал автобус. На его красивом, точеном лице отсутствовало какое-либо выражение. Потом он повернулся и уставился на меня. На мгновение на его лице отразилось удивление, словно он поверить не мог, что я здесь. Потом он моргнул и быстро отвел взгляд.

– Я вижу тебя, Айзек Пирс, – пробормотала я себе под нос. – Пришло время поделиться мудростью с новичком.

Я встала и пошла в конец зала. Когда я подошла ближе, его грозовые глаза вспыхнули от удивления, а потом снова стали безразличными.

«Боже мой, он так красив».

Смотреть на Айзека Пирса все равно что смотреть на витрину: вздыхать по чему-то, чего отчаянно желаешь, но не можешь себе позволить. И все же… легче быть смелой, зная, что все равно не могу быть с ним или любым другим парнем.

– Привет, – сказала я.

– Привет, – ответил он, глядя прямо перед собой.

– Кажется, нас официально не представили. Я Уиллоу.

Он взглянул на меня, потом отвел взгляд.

– Айзек.

– Так, – я облокотилась на стену, подражая его позе. – Когда мы встречались в последний раз, ты ударил того придурка Теда Бауэрса.

– Вроде так и было.

– Это было две недели назад, – я понизила голос. – По слухам, тебя исключили.

Он переступил с ноги на ногу.

– Я ушел. Мое решение.

– Тебя не исключили за то, что ты ударил Теда?

Он взглянул на меня.

– А это имеет значение?

– Думаю, нет. В любом случае, прости.

– За что?

– Тед приставал ко мне, а ты заставил его отойти. Я чувствую себя ответственной.

Айзек пожал плечами.

– Ничего страшного.

– Для меня это не так, – ответила я. – Я хотела поблагодарить тебя.

– Ладно.

Я моргнула.

– Так… спасибо.

– Пожалуйста.

Я издала смешок.

– Тебе говорили, что ты слишком много болтаешь?

Его взгляд медленно прошелся по мне.

– Нет.

От моего лица отхлынула кровь, когда я вспомнила, почему Айзек остался на второй год.

– Прости. Плохая шутка. Просто ужасно нервничаю.

– Я тоже.

Я взглянула на него, сузив глаза.

– Ага, ну да. Ты кажешься спокойным, как… что-то действительно спокойное.

Его губы снова дернулись.

– Это все игра.

– «До стонов», – сказала я и засмеялась.

«Так, мистер Пирс, у вас есть чувство юмора».

– Спасибо, мне это было необходимо, – я прерывисто вздохнула. – Я не ожидала, что прослушивание будет проходить перед другими участниками. Я думала, что мы будем в комнате одни, а не перед расстрельной командой.

– Мартину нравится, когда все прозрачно, – ответил Айзек.

– Так мне и сказали. Ты уже долго с ним работаешь, да?

Он кивнул.

Я прикусила губу. При нормальных обстоятельствах его молчаливость уже оттолкнула бы меня. Но сегодня вечером мои нервы были так натянуты, что не могли сдержать мой язык и я не могла перестать говорить.

– В прошлом месяце я видела тебя в «Эдипе», – заметила я.

– М-м-м.

– Наверное, ты постоянно это слышишь, но твоя игра была невероятной.

Его вздох показался раздраженным, словно он ожидал от меня чего-то лучшего.

– Спасибо.

– Полагаю, ты правда это часто слышишь, – сказала я. – Еще один комплимент просто отскакивает от тебя, да?

– Я сказал спасибо.

«Он не хочет слышать об этом. Заткнись».

– Как насчет этого? – я расправила плечи, стоя рядом с ним. – Смотреть, как ты играешь, – словно смотреть через дверь в другой мир. Мир, где происходят невероятные вещи. Мне удалось сбежать туда, пока я смотрела на твою игру. Так что вместо простого комплимента хочу поблагодарить за то, что отвел меня в другое место на несколько часов. Мне это было нужно. – На последних словах мой голос задрожал. Я резко моргнула, и глаза внезапно стало жечь от слез. – Так лучше?

Айзек взглянул на меня. Я ощутила его взгляд каждой клеточкой тела. Связь. Часть его силы, или магии, или харизмы, направленной прямо на меня. Когда мгновение остановилось, мне стало интересно, каково было бы играть на сцене рядом с ним, окутанной всей этой энергией. Идти вместе куда-то.

«Невозможно, – подумала я и отвернулась, оборвав это мгновение. – Он гений. А я хуже, чем любитель».

Глубокий голос Айзека прорвался в мои мысли.

– Спасибо тебе.

Два медленно произнесенных слова. Больше ничего. И все же казалось, что они сказали все. Теперь, когда я подняла взгляд, его угловатое лицо смягчилось и буря за его серо-зелеными глазами успокоилась. Я уставилась на него, снова пойманная в ловушку его взгляда, окутанная его энергией.

– Пожалуйста.

Мартин Форд призвал присутствующих к вниманию и попросил всех занять свои места. Не говоря ни слова, Айзек и я оттолкнулись от стены и направились к рядам потрепанных, покрытых красных бархатом сидений. Он встал в проходе и жестом показал мне идти вперед, словно держал для меня открытой дверь. Я сняла куртку, и мы сели рядом. Его локоть лежал на ручке кресла между нами, а плечо находилось в сантиметрах от моего. Когда Айзек проникал в мое пространство, я не ощущала удушающего напряжения от близости к нему, как тогда с Тедом Бауэрсом. На меня нахлынул запах сигаретного дыма и мужского геля для душа, мои взбудораженные нервы успокоились.

Мартин Форд вышел в желтый круг света на сцене. Его седые волосы были немного взлохмачены, а рукава рубашки закатаны до локтей. Его улыбка казалась дружелюбной и успокаивающей, но голос звучал по-деловому.

– Спасибо всем, что пришли. Мне так приятно видеть, что пришло столько народу. Когда я назову ваше имя, пожалуйста, выйдите на центр сцены, представьтесь и скажите, какой монолог собираетесь читать. Сегодня вечером мы ничего комментировать не будем. Просьбы прийти еще раз будут отосланы по электронной почте завтра утром. Всех, кого позовут прийти снова, мы будем ждать завтра вечером здесь в это же время. Если не сможете прийти, потеряете любую роль в спектакле. И точно так же, если не можете следовать расписанию репетиций, выставленному на сайте, вас не станут рассматривать на роль. – Он хлопнул в ладоши: – Хватит скучных технических моментов. Давайте начнем.

Я ожидала, что вызывать будут в алфавитном порядке. Или по системе старшинства, и актеры-ветераны пройдут первыми. Но вместо этого имена назывались вразброс. Незнакомцы чередовались с актерами, которых я видела в «Эдипе». Женщина, игравшая Иокасту, исполнила завораживающий монолог из «Короля Лира». Другой мужчина исполнил кусочек из «Сна в летнюю ночь». Студентка колледжа проходила прослушивание с речью Джульетты из «Ромео и Джульетта» – «Что значит имя?».

Я наклонилась к Айзеку:

– Я пропустила напоминание, где говорится, что нужно проходить прослушивание с монологом из Шекспира?

Еле заметный намек на улыбку тронул губы Айзека, но, прежде чем он успел ответить, Мартин Форд назвал его имя.

Все в театре вытянули шеи, чтобы взглянуть на него, подобно лучу прожектора, освещавшему его весь путь до сцены. Там на него хлынул настоящий свет, позолотив каштановые волосы. Он все еще держал руки в карманах куртки, и я гадала, собирается ли он и монолог читать так же. Профессиональный боксер, привязавший одну руку за спиной, чтобы дать шанс и другим.

– Меня зовут Айзек Пирс, – он повернул голову в моем направлении. – Я буду читать монолог из «Трамвай „Желание“»[23]23
  «Трамвай “Желание”» – одна из самых известных пьес Теннесси Уильямса, закончена в 1947 году.


[Закрыть].

Я медленно выдохнула с облегчением.

«Не Шекспир. Спасибо».

Мой вздох облегчения стал потрясенным ахом, когда Айзек вытащил руки из карманов. Выражение его лица из нейтрального превратилось в надменную ярость так быстро, что мне пришлось моргнуть, напомнив глазам, что они видят все того же человека. Одну руку он сжал в кулак, а другой обвиняюще ударил по воздуху, возвышаясь над аудиторией, и начал свой монолог.

Я смотрела, зачарованная, пока он ходил по сцене подобно хищному животному. Он сорвал свою куртку и бросил на землю, словно она мешала ему. На нем не было ничего, кроме белой майки, и вид его тела, обтянутого лишь этим куском хлопка, что-то пробудил во мне, то, что я считала погибшим от удушья.

Свет очерчивал линии его мышц. На правом бицепсе темнела татуировка. Другая виднелась на внутренний части его левого предплечья. Кожа, кость и мощь, обнаженные под светом сцены. Айзек выворачивался наизнанку, играя из глубин души, каждым атомом своего тела, каждой мышцей, каждым сухожилием. Он гремел, говоря, что он «король здесь», и все в чертовом зале, в том числе и я, верили ему.

Когда слова закончились, страсть, льющаяся из Айзека, оборвалась, словно закрыли кран. Быстрый поклон, и он схватил куртку. Он сошел со сцены, прошел по проходу и занял свое место рядом со мной.

Его тело казалось спокойным и все же словно искрилось. Я ощущала последние следы энергии, исчезающие, подобно пару. Я смотрела, как он положил куртку на колени. Уставилась на его голый бицепс в сантиметрах от меня.

Он все смотрел перед собой, а затем, наконец, взглянул на меня.

– Что?

– Прости, – прошептала я. – Не слышу тебя из-за привидения Марлона Брандо, почти выплакавшего все глаза.

Легкая улыбка изогнула губы Айзека. Я уже дважды заставила его улыбнуться. Если задуматься, я лишь раз видела, как он улыбается – после поклонов на «Эдипе».

– Уиллоу Холлоуэй?

Я замерла.

«Вы, должно быть, черт возьми, шутите. Мне нужно выступать после этого?»

Я сглотнула комок голых нервов в горле и начала подниматься на ноги.

– Последнее напутствие? – прошептала я.

Я не ожидала, что он ответит, и поэтому продолжила вставать с сиденья, когда внезапно ладонь Айзека сомкнулась на моей руке, нежно, но крепко удерживая меня на месте. По мне снова пробежал разряд электричества, устроившись в тепле моего живота. Через рукав его пальцы казались теплыми, и вместе того, чтобы почувствовать себя в ловушке, мои нервы успокоились от его прикосновения.

– Не думай о словах, – сказал Айзек. – Даже если ты перепутаешь или забудешь строчки, продолжай, – он отпустил мою руку. – Просто рассказывай историю.

Мартин снова назвал мое имя, и публика стала оглядываться в поисках меня. Я все еще смотрела на Айзека.

– Рассказать историю, – прошептала я. – Спасибо.

Он кивнул, и его серо-зеленые глаза метнулись к сцене. Иди.

Я против воли оторвалась от него и прошла по проходу между рядами к сцене.

Расскажи историю.

Именно это я и не сделала. Так и не сделала. Так и не смогла.

Я поднялась по трем ступенькам на сцену и встала под прожектором. Мартин Форд, оформитель сцены и помощник режиссера – женщина в очках с толстыми стеклами, регистрировавшая нас, – сидели за столом напротив меня. Позади них аудитория слилась в море безликих зрителей.

Моя собственная нервозность с ревом вернулась ко мне на сцену, ведь столько людей смотрели на меня. Она обвила мои конечности, заставив левую ногу задрожать.

Черт, мой персонаж Роуз – нервная девчонка. Я использую страх вместо того, чтобы бороться с ним.

– Привет, я Уиллоу Холлоуэй. Я исполню монолог из «Растеряши» Уильяма Мастросимоне[24]24
  Уильям Мастросимоне – американский драматург и сценарист из Нью-Джерси.


[Закрыть].

Я склонила голову, сделала еще один вдох и, снова подняв взгляд, перестала притворяться, будто знаю, как играть на сцене. Я забыла о «сценических приемах» и «технике дыхания», о которых прочитала в книге, взятой в библиотеке. Я сняла невидимую куртку-Уиллоу и сделала, как сказал Айзек.

Я просто рассказала историю.

Я рассказала зрителям, как любила ночью пробираться в зоопарк и наблюдать за элегантными журавлями, застывшими в воде. Я перенеслась туда, и вокруг были птицы и их нежное молчание. Мое сердце бешено колотилось, когда пришли парни с громкой музыкой и стали кидаться в птиц камнями. Я смотрела в ужасе, как ноги птиц «подгибались подобно соломинкам», и кричала, пытаясь остановить мальчиков. Но они меня не слышали. Они продолжали кидать камни, и слезы струились по моим щекам, когда я рассказывала об испачканных белых перьях…

(Кровь на моей белой простыне.)

…о крови и о темной воде, застывшей и затихшей.

Я рассказала, как побежала к охраннику, но, когда вернулась, было слишком поздно. Они все были мертвы. Я рассказала, как кричала и кричала…

(Икс кинул камень своего тела на меня, и я сломалась, внутри я кричала и кричала.)

…и не останавливаясь, пока меня не увели, ткнули меня в руку иголкой, и я заснула.

Я закончила историю тем, что банду так и не поймали. Мой дрожащий голос был нежным, застенчивым, певучим голосом Роуз. А если бы банду и нашли, птиц бы это не оживило.

(Я никогда никому не рассказывала, потому что это уже бы все равно меня не оживило.)

Тишина. Я вернулась в себя, на сцену. Я вытерла щеку и склонила голову, чтобы показать, что монолог окончен, а когда подняла взгляд, все уставились на меня, открыв рты.

– Ладно… спасибо, – сказала я.

Я поспешила прочь со сцены, ни на что не глядя, помимо ближайших дверей. Я вышла через боковой запасной выход на прохладный бодрящий воздух.

Я это сделала.

Мне было все равно, получу я роль или нет. Важно было то, что впервые я рассказала правду. Другими словами, но все же свою правду.

Я оперлась о стену. Слезы текли по щекам, и я не могла сказать, принадлежат они мне или Роуз.

Возможно, это не имело значения.