Текст книги "Пришёл, увидел и убил. Как и почему римляне убивали"

Автор книги: Эмма Саутон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Наконец наступил день голосования. Рим кишел селянами, добравшимися до города, чтобы отдать свой голос, и гудел от гнева сотен испуганных землевладельцев. Каждый избиратель входил в одну из тридцати пяти триб, собравшихся на Марсовом поле. Трибуны и магистраты приступили к делу. Согласно Аппиану, Тиберий первым выступил с длинной речью, попытавшись угодить всем. Он подчёркивал, что новый закон пойдёт на пользу Риму – во славу римского народа! – потому что каждый сможет служить в армии, а по окончании службы обрабатывать собственный земельный надел до конца своих дней. Это ли не жизнь!? Он призвал богатых отнестись к этим наделам как к своим подаркам Риму и всем римским детям, которые родятся на прекрасной римской земле. Признаем честно, он заигрался в центризм и никого ни в чём не убедил. Доказательством послужила реакция его коллеги по трибунату, Марка Октавия. Окончив речь, Тиберий приказал секретарю огласить текст законопроекта для голосования. Октавий немедленно вынудил секретаря замолчать. Он наложил на голосование вето. Между Тиберием и Октавием началась перепалка, вследствие чего собрание было приостановлено. Избиратели отправились по домам дожидаться завтрашнего дня. О том, как на произошедшее отреагировала толпа, в источниках ничего не сказано: к тому времени, как за дело взялись историки, до народа никому уже не было дела. Но я лично сомневаюсь, что ему это понравилось.

Назавтра собрание возобновилось. Тысячи людей вновь столпились на Марсовом поле в ожидании трибунов. На этот раз Тиберий позаботился о личной охране. К счастью, он решил обойтись без речей. Секретарь начал зачитывать законопроект. Октавий криком приказал ему замолчать. Толпа зашумела. Трибуны пытались перекричать друг друга, и собрание быстро превратилось в беспорядочное сборище. Прежде чем ситуация окончательно вышла из-под контроля, Тиберий пригрозил, что созовёт собрание вновь и предложит народу прекратить полномочия Октавия, решив, «должен ли трибун, действующий не в интересах народа, продолжать оставаться в своей должности»[10]10
  Аппиан. «Гражданские войны», 1.12.51. Перевод С. А. Жебелёва. Цит. по: Аппиан Александрийский. Римская история. М.: Ладомир, 2002.


[Закрыть]. Своё обещание Тиберий выполнил. И народ его поддержал. Октавий был смещён и незаметно скрылся. Закон о земельной реформе был принят. Вскоре комиссия должна была приступить к конфискации земли. Каждый должен был получить свою долю. Радости народов не было предела.

Сенаторов это не обрадовало, но в конечном счёте именно в их руках оказался контроль за деятельностью комиссии, и они занялись откровенным саботажем (впрочем, подробности слишком скучные, чтобы их пересказывать). Формально Тиберий победил, но в результате такой победы ни для безземельных бедняков, ни для сенаторов почти ничего не изменилось. Казалось, что, несмотря на кипевшие страсти, реформы Тиберия ждёт та же участь, которая постигла все предыдущие попытки передела земли. Их ведь тоже погубила неповоротливость комиссий. Однако внезапно Аттал Филометор, царь Пергама, умер, завещав своё царство римскому народу. Пергам был большим городом на территории нынешней Турции. Римляне вот-вот должны были приступить к завоеванию этих земель. Став свидетелем страшных войн в Греции, Аттал понимал, что Рим готов снести всё на своём пути. Царь Пергама надеялся спасти свой город и свой народ, передав римлянам контроль над царством без кровопролития. По сути, его план сработал. В самом Пергаме кровь не пролилась. Но смерть Аттала стала началом конца для Тиберия, уцепившегося за эту возможность. Рим получил много земли, которую можно было распределить между римскими гражданами, никого не обидев, и много денег, которые можно было раздать, чтобы эти граждане могли вести хозяйство. «Огромное спасибо, – как бы сказал Тиберий Атталу, – дальше я сам справлюсь, разумеется, без помощи сената».

К тому моменту Тиберий уже год исполнял обязанности трибуна, и ему снова нужно было участвовать в выборах. Богатые стремились любой ценой лишить Гракха этой должности, чтобы прикрыть его комиссию, а лучше – изгнать его самого. Тиберий стремился любой ценой сохранить за собой должность, беспокоясь о собственной безопасности и о будущем своего дела. Обе стороны действовали отчаянно. Тиберий зазывал в город избирателей из сельской местности и обходил римских плебеев, упрашивая их проголосовать за него (Аппиан сообщает об этом как о чём-то постыдном). Противники Тиберия выступали под лозунгом «кто угодно, лишь бы не Гракх» – стратегия простая, но эффективная. В день голосования в Риме царила напряжённая атмосфера. В Римской республике голосования проходили на Марсовом поле, куда все неравнодушные избиратели должны были явиться лично, чтобы, выстроившись по трибам, провести там весь день. Голосовали устно, один за другим. Процесс был крайне долгим и скучным, если, конечно, не случалось эксцессов. Именно в тот день такой и произошел. Сперва казалось, что побеждает Тиберий, но его противники прервали голосование. Поданные голоса были отменены, всё началось заново с самого начала. Теперь казалось, что Тиберий проигрывает, и тогда вмешались уже его сторонники. Голосование было отложено. Тиберий отправился домой, и под его окнами всю ночь собирались люди: одни сетовали, другие выкрикивали слова поддержки.

Следующий день начался с недобрых знаков. Сперва священные птицы отказались от завтрака – это явно предвещало плохие новости. Затем, выходя из дома, Тиберий споткнулся о порог и так сильно ушиб ногу, что сломал ноготь большого пальца и замазал сандалию кровью. Может быть, виноваты были люди, всю ночь не дававшие ему спать, но дверям и дверным проёмам римляне всегда придавали символическое значение: казалось, что боги велят Тиберию остаться дома. Он их не послушал и отправился дальше – но не успел пройти и нескольких шагов, как к его ногам упал камень, сброшенный с крыши дерущимися воронами. Впрочем, и это знамение Тиберия не остановило.

После всего, что произошло вчера, голосование перенесли на Капитолий в надежде, что там народ постарается вести себя поприличнее. Это не помогло. К моменту прибытия Тиберия трибы разделились на две яростные толпы. Обе они были недовольны отменой результатов вчерашнего голосования: одна – первого, другая – второго. Когда некоторые трибуны попытались в очередной раз прервать процесс, вспыхнул бунт. Сторонники Тиберия вырвали фасции из рук ликторов и изгнали его противников с Капитолия. Центр Рима погрузился в хаос, а Тиберий и его товарищи оказались в западне: капитолийский холм окружила жаждущая мести толпа…

Если вы дочитали до этого места, поздравляю: краткое изложение политической ситуации в Римской республике подошло к концу. Понимаю, вышло ужасно, но я очень старалась, зато сейчас начнётся самое интересное. И наконец-то источники поразительно единодушны по поводу того, что именно произошло.

В храме Верности на заседании сената разгорелся спор, который навсегда изменил сущность римской политики. Сенаторы спорили, стоит ли убивать Тиберия Гракха. Многие из представителей самого почтенного института римского государства пытались убедить консула Публия Муция Сцеволу использовать империй (высшую исполнительную власть), чтобы казнить Тиберия – без суда, за то, что он собирался отнять у богачей украденную ими землю. Муций Сцевола ответил отказом. Без суда лишать жизни римского гражданина, тем более – трибуна, было совершенно непозволительно, сколько бы бед он ни натворил. Сенаторы продолжали спорить, а Тиберий тем временем пытался придумать какой-то план. Долго так продолжаться не могло, одна из сторон неминуемо должна была перейти в наступление или же отступить. Аппиан был по происхождению греком, римские нравы республиканских времён его несколько озадачивали, и он удивлялся, почему римляне не воспользовались ситуацией, чтобы объявить чрезвычайное положение и назначить диктатора. Наверное, они до того разошлись, что просто забыли о возможности на законных основаниях заменить демократию диктатурой. Учитывая, что произошло на самом деле, это не такой уж плохой совет, но задним умом все крепки.

Неожиданно перейти в наступление решил не кто-нибудь, а великий понтифик, глава коллегии жрецов, в ведении которой находилась государственная религия. Стоит признать, что в Риме жрецы ведали отнюдь не только духовными делами, и всё-таки, когда Сципион Назика потерял терпение, это было немного похоже на то, как если бы в Британии проявил агрессию архиепископ Кентерберийский. Назика вскочил и воскликнул: «Если консул – изменник и не собирается защищать государство и законы, предоставьте это мне!» (я, конечно, пересказываю своими словами, но римские историки в своё время делали то же самое – свидетелями событий они не были). После этого он обернул тогу вокруг руки и закричал: «Кто хочет спасти отечество, пусть следует за мною!»[11]11
  Там же, 1.12.68.


[Закрыть] Сенаторы одобрительно заревели, и, поскольку приносить мечи на заседание сената было запрещено, спешно вооружились досками, разломав деревянные скамьи. Ситуация окончательно вышла из-под контроля.

Один из сенаторов ринулся к Капитолию, чтобы предупредить Тиберия, что его противники вооружены и очень опасны. Народ окружил Тиберия, чтобы защитить его и вывести из зоны конфликта. Но от храма Верности до вершины Капитолийского холма было рукой подать, и сенаторы уже приближались, а путей к отступлению было мало. Сторонники Тиберия пытались сдержать наступление защитников богачей, а те размахивали самодельными дубинами. Когда сами сенаторы принялись наносить удары, беспорядки переросли в нечто большее. Ломая противникам кости деревянными досками, они нанесли непоправимые увечья не только отдельным римским гражданам, но и самой республике. Запустив свой стул в головы защитников Тиберия, Назика поколебал фасад демократии и республиканизма, внушавший плебеям веру в то, что они способны влиять на государственные дела. Убитые и тяжелораненые римляне падали на землю. Некоторых просто затоптали. Воздух вокруг древних храмов наполнился криками. Тиберий бежал в сторону восточной части Капитолийского холма, когда кто-то схватил его за тогу. Длинный и тяжёлый кусок шерстяной материи – не самая удобная одежда для того, кто спасается бегством. Тиберий сбросил тогу с плеч, но споткнулся, и здесь его настигли убийцы. Если верить Плутарху, первый удар нанёс его коллега-трибун, Публий Сатурей, а второй – Луций Руф. Аппиан сообщает, что Тиберий погиб у статуй царей; Валерий Максим просто пишет, что он получил по заслугам. Его ударили доской по голове – и он умер. Богатейшие люди Запада насмерть забили трибуна, которому не исполнилось ещё и тридцати лет, а вместе с ним – несколько сотен его сторонников. Впервые в истории Рима политический спор был разрешён с помощью убийства – и дороги назад уже не было.

Если вы думаете, что на следующий день римляне мучились своего рода политическим похмельем, вспоминая о недавних событиях со смесью отвращения и стыда, вы ошибаетесь: сенат пошёл ещё дальше. Над телами Тиберия и его сторонников надругались, бросив их в реку. Нескольких его друзей изгнали из Рима, ещё нескольких казнили. Плутарх утверждает, что одного из них, Гая Биллия, наказали так, как если бы он убил родного отца: его посадили в мешок, полный ядовитых змей. Плохие парни одержали победу и не собирались идти на попятную. В том, что именно сенаторы были плохими парнями, можно не сомневаться. Как бы ни изощрялись римские историки последующих веков, доказывая, что Тиберий обезумел и предал республику, ясно, что они на самом деле имели в виду: он предал свой класс. За это сенаторы возненавидели его настолько, что решились на убийство. Чтобы остановить Тиберия, они разломали свои скамьи и забили его до смерти, а затем выбросили труп в реку. Это был возмутительный эпизод римской истории – но никто не возмущался, потому что все вдруг осознали, какие последствия ждут того, кто решит возмутиться. Все поняли, что никакого реального баланса сил между сенатом и римским народом не существует. Демократия – просто фарс. Вся власть принадлежит сенаторам, и они готовы убить любого, кто встанет у них на пути. И если они это сделают, никаких последствий для них не наступит.

С этого момента в римской политике насилие всегда оставалось обычной практикой. Потребовалось несколько десятилетий, чтобы устранение оппонентов превратилось в популярную стратегию решения политических проблем, но движение в этом направлении началось, когда статую Ромула забрызгала кровь Тиберия. Отныне не было ничего необычного в убийстве «врага республики», даже если подобное обвинение не имело юридической силы. Впрочем, поначалу никто не верил, что произошло нечто настолько важное: современники никогда не осознают, что стали свидетелями поворотного момента в истории. Людям казалось, что убийство Гракха – эпизод неприятный, но единичный. А затем история повторилась.

Брат Тиберия Гай был на девять лет его младше – и гораздо бодрее. Едва начав политическую карьеру, Гай тут же стал объектом пристального внимания народа и сената. Народ при помощи недвусмысленных призывов, окликов на улицах, надписей на стенах требовал от него продолжить дело покойного брата. Сенаторы не спускали с него глаз, как полиция в аэропорту не спускает глаз с оставленной кем-то сумки. Они были готовы устроить контролируемый взрыв при первых признаках роста его популярности. Чтобы досадить ему и лишить его сил, они завалили его судебными исками – постоянные тяжбы были для римлян образом жизни. Наконец, Гай поддался и в 123 году до н. э. выставил свою кандидатуру на выборах трибунов. Разумеется, его ждал успех – к ярости сенаторов, которые, все как один, были настроены по отношению к нему враждебно. В отличие от брата, стремившегося к компромиссу и примирению, Гай был сторонником конфронтационного, деструктивного подхода. Он немедленно внёс законопроекты, которые не могли не разозлить всех его противников. Он хотел вернуться к вопросу перераспределения земли. Он хотел изменить законы о выборах магистратов. Он хотел предоставить всем жителям Италии, так называемым латинянам, римское гражданство. Он хотел, чтобы больше средств выделялось на строительство общественных сооружений и на помощь бедным. Если верить Плутарху, он хотел построить длинные, прямые и красивые дороги с мильными столбами и специальными камнями, с помощью которых можно было бы легко забраться на лошадь или слезть с неё. Он хотел многого, и народу это нравилось, а сенаторы не собирались идти ни на какие уступки. Чтобы ему помешать, они предпринимали всевозможные политические манёвры, но всё это бесконечно скучно. Подобные склоки продолжались целых два года, прежде чем в 121 году до н. э. произошла новая вспышка насилия.

На этот раз виноват во всём был сам Гай, вновь продемонстрировавший свой задиристый характер. Когда его сторонники закололи грубоватого ликтора палочками для письма (!), Гракха больше всего волновало, что это негативно скажется на его репутации. Теперь ни у кого не оставалось сомнений, что насилие стало неотъемлемым элементом римской политики. Гай принял решение возглавить вооружённый мятеж против сената. К тому моменту он уже не был трибуном и ничем не мог оправдать свои действия. Попытка мятежников захватить Авентинский холм кончилась плохо. Консул Фульвий, поддерживавший Гая, был обнаружен в какой-то заброшенной бане и жестоко убит. Гай был вынужден бежать из города; его раб Филократ, повинуясь его приказу, пронзил его мечом.

Обнаружив тело Гая, сторонники сената отрубили ему голову, а некий Септумулей насадил её на копьё и понёс в Рим. В награду он получил столько золота, сколько весила голова. Справедливости ради, Гай сам напросился, попытавшись разобраться с сенаторами с помощью вооружённого сброда, но его гибель оказалась ещё одним ударом по республике. Этот кровавый кошмар навсегда похоронил надежды на демократические реформы в римском государстве. Гая трудно назвать хорошим парнем (как бы он ни кокетничал, обнажая плечо), но его смерть, и смерть консула, и гротескная демонстрация отрубленной головы (весила она, кстати, 17,6 римских фунта, то есть примерно 5,8 кг) свидетельствовали о том, что плохие парни побеждали и упивались своей победой. И о том, что устранение политических оппонентов быстро стало чем-то обыденным.

Публий Клодий Пульхр

О том, насколько рутинными стали политические убийства в последние годы существования республики, ярче всего свидетельствует бесславная гибель Публия Клодия Пульхра от рук его соперника Тита Анния Милона.

Публий Клодий Пульхр – пожалуй, мой самый любимый римлянин. Это была поистине колоссальная фигура. Если бы я была его современницей, я однозначно презирала бы и его, и всё, чего бы он ни коснулся, но дистанция в две тысячи лет позволяет мне относиться к нему с восхищением и благоговением. Он был одновременно высокомерным театральным злодеем, народным героем и героем бесчисленных анекдотов. Куда бы он ни направился, с ним всюду происходили поразительные истории. И все его предки (которых тоже звали Публиями Клавдиями Пульхрами) были ему под стать. Его прапрапрадед, первый Публий Клавдий, прозванный Пульхром (то есть «Красивым»), угодил в историю, которая однозначно входит в первую пятерку моих любимых анекдотов из жизни римлян. Дело было в 249 году до н. э., во время Первой Пунической войны, которую римляне вели против Карфагена. Наш герой, красавец Публий, в тот год был консулом и возглавил новорождённый римский флот, созданный специально для борьбы с карфагенянами. На рассвете Публий начал готовиться к битве. Для римлян эта подготовка включала гадание с участием священных цыплят. К этому ритуалу римляне относились очень, очень серьёзно: благодаря этим птицам можно было узнать волю богов. Решение принималось в зависимости от того, когда и как цыплята ели. В общем, Публий поинтересовался у цыплят: «Идти ли нам в бой? Одержим ли мы победу?» И стал ждать, пока цыплята съедят свой корм и дадут ему зелёный свет. К несчастью для него, оказавшись на корабле, цыплята начисто лишились аппетита. Ну, или боги посылали Публию сигнал. Так или иначе, цыплята к еде не притронулись – сколько бы консул ни ждал и как бы сильно ни хотелось ему атаковать флот карфагенян. В конце концов, поддавшись безбожному гневу, Публий бросил цыплят в воду, крича: «Раз не хотят есть, пусть пьют!» После чего вступил в бой и потерпел сокрушительное поражение, потеряв 93 из 123 кораблей. В Рим он вернулся с позором, и его судили за враждебные действия в отношении государства. В общем, вы усвоили урок: не шутите со священными цыплятами.

Из такого вот рода происходил наш Клодий. Род был древний и славный, потомкам было на кого равняться. Из шестерых детей своего отца Клодий был самым младшим, поэтому он постоянно пытался привлечь к себе внимание. Из-за этого стремления он регулярно попадал в неприятности и ужасно раздражал Цицерона. Действовать на нервы Цицерону он очень любил, и в этом я его прекрасно понимаю: Цицерон отличался раздутым и крайне чувствительным эго, устоять было невозможно. Кроме того, Цицерон заботился о римском государстве, как о святыне, а Клодий не заботился ни о чем и ни о ком[12]12
  За исключением разве что своей сестры Клодии, от которой в 66 году до н. э. муж потребовал развода – по слухам, после того, как поймал её в постели с её братом.


[Закрыть]. Впрочем, в своё время Клодий относился к Цицерону заметно лучше – они были заодно, когда им обоим хотелось без суда лишить жизни Луция Сергия Катилину.

Катилина был очередным возмутителем спокойствия в эти беспокойные времена. К 60-м годам до н. э. республика погрузилась в глубокий кризис. Помпей, Цезарь и Красс готовились развязать настоящую гражданскую войну, в государстве царили взяточничество, насилие и неопределённость. В такой обстановке Катилина, мелкий пройдоха, хотел сделать себе имя, свергнув власть консулов и убив множество людей под предлогом заботы об обездоленных Рима. К несчастью для него, одним из консулов в это время был Цицерон, а Цицерон – это вам не Муций Сцевола. Узнав о заговоре Катилины, Цицерон тут же велел казнить его без суда[13]13
  Казнены были отдельные сообщники Катилины, а сам он возглавил армию повстанцев и погиб в битве при Пистории. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Большинству римлян было как минимум не по себе от того, что консул запросто приговорил патрициев к смерти, построив обвинение на домыслах и лишив обвиняемых права на судебную защиту – но Клодий в тот момент горячо поддерживал Цицерона. По-моему, ему просто нравился хаос.

Отношения между ними испортились в результате очень типичного для Клодия скандала. В декабре 62 года до н. э. – не прошло и года с тех пор, как был убит Катилина. – Клодий проявил нездоровый интерес к религиозным таинствам, участие в которых могли принимать только женщины. Эти таинства, посвящённые италийской Благой богине (Bona Dea), устраивались по ночам в доме великого понтифика. Его жена возглавляла церемонию, а помогали ей девственные весталки. Мужчинам участвовать в этом празднике было строжайше запрещено, и Клодию, разумеется, захотелось данный запрет нарушить. На момент событий ему уже исполнилось тридцать, но он по-прежнему оставался идиотом, а потому решил, что вполне сможет сойти за молодую женщину. По всей видимости, он накрасился и надел женскую одежду, а затем проник в дом великого понтифика через окно. Великим понтификом в это время был Юлий Цезарь, дом у него был большой, и Клодий попросту заблудился. Если верить Плутарху, его обнаружила служанка, которую совершенно не убедил его маскарад, поэтому она принялась кричать. Клодию пришла в голову ещё одна блестящая идея – спрятаться в соседней комнате – но его тут же поймали и вскоре судили за святотатство. На суде Клодий продемонстрировал исключительное хладнокровие: он упёрся и твердил, что не мог проникнуть в дом Цезаря, потому что в тот день находился за пределами Рима. В этот момент Цицерон вызвался свидетельствовать и заявил, что Клодий однозначно был в тот день в Риме, в частности, навещал его, Цицерона. Однако Клодий был страшно популярен, банда его приспешников готова была разобраться с каждым, кто вздумает с ним шутить. Кроме того, он был ужасно богат и мог подкупить тех, кого не получалось запугать. В итоге обвинения с него были сняты – но его дружбе с Цицероном пришёл конец.

Уже после этого, в 59 году до н. э., Клодий, до сих пор официально звавшийся Публием Клавдием Пульхром, был усыновлён плебейской семьёй и сменил имя. Он отказался от членства в патрицианском роду Клавдиев, чтобы получить возможность участвовать в выборах народных трибунов. Это был беспрецедентный и крайне смелый шаг. Впрочем, в это время Римом открыто правил первый триумвират, незаконная клика, состоявшая из Красса, Помпея и Цезаря, и прежние правила уже не работали. Этот эпизод из жизни Клодия вспоминают реже, чем сексуальный скандал с таинствами в честь Благой богини, но, на мой взгляд, именно он стал поворотным моментом в конфликте между популярами и оптиматами. До сих пор римляне боролись за власть и престиж и одерживали победы на выборах и на поле боя, думая в первую очередь о чести своей семьи. Каждый римский аристократ хотел быть достойным своих великих предков или стать великим предком для собственных потомков. К личной славе стремились, чтобы упрочить семейную. Клодий же отказался от своей семьи и добровольно отрёкся от семейного имени, чтобы получить должность, на которую не имел права, добиться расположения римских плебеев и укрепить личный авторитет. Он готов был лишить своих потомков славного имени Клавдиев, чтобы прибрать к рукам ещё немного власти.

Став трибуном, Клодий вступил в конфронтацию с сенатом: он провёл закон о регулярных раздачах хлеба всем жителям Рима, а также – специально, чтобы отомстить Цицерону – закон, по которому можно было судить консулов, казнивших граждан без суда. Цицерон вынужден был отправиться в ссылку. После этого Клодий сжёг его дом. В 58 году до н. э. для защиты своих интересов Клодий создал вооружённую банду, в состав которой вошли как свободные люди, так и рабы. После этого началось форменное безумие: каждому хотелось вслед за Клодием обзавестись частной армией, готовой расправиться с оппонентами. Организованные преступные группировки вошли в моду. В частности, Тит Анний Милон организовал банду из своих рабов и гладиаторов. Политические собрания быстро перерастали в кровавые стычки. Каждые выборы заканчивались сражением. Рим погрузился в хаос. К 52 году до н. э. нападения банд стали столь же привычным элементом политической жизни, как взяточничество и взаимные обвинения в организации нападений банд. Выражаясь словами Диона Кассия, убийства стали повседневным явлением – причём речь об убийствах, совершавшихся прямо на улицах, у всех на виду. Выборы неизбежно превращались в бойню, поэтому их вообще перестали проводить. К счастью, мне не приходилось становиться свидетелем массовых беспорядков, и я не могу представить себе, что чувствуют люди, когда политика из скучного и размеренного процесса превращается в бесконечную уличную драку, когда выборы представляют угрозу для жизни, а насилие становится нормой. Когда история о том, как Марк Антоний с мечом в руках бегал по форуму за Клодием, вынудив его запереться в книжной лавке, воспринимается не как вопиющая драма – потому что вообще-то это ненормально, когда бывший консул угрожает трибуну расправой – а как незначительная анекдотическая подробность[14]14
  См. Цицерон. «Филиппики», 2.21.


[Закрыть]. Мне трудно представить себе толпы, вдохновлённые речами Клодия, потому что римские источники склонны обесчеловечивать представителей среднего и рабочего классов. Римские источники отражают взгляды элит, относившихся к простым горожанам, как к отвратительной черни, хотя на самом деле это были такие же люди, как мы с вами. Лавочники, строители, пекари, кожевники и так далее. Этих людей могли побить, если они не так проголосовали на выборах, в ходе каждой уличной стычки наносился ущерб их домам и лавкам, постепенно они отстранялись от участия в управлении государством. Клодий же, при всей его одиозности, предложил им хоть что-то. Его хлебные раздачи описаны в римских источниках как циничная уловка. Возможно, они и были уловкой, но благодаря им простым римлянам больше не приходилось голодать целыми днями. Клодий обеспечил всем римским гражданам базовое пропитание, и за это они были ему вечно благодарны. Потому-то его убийство и стало проблемой.

Дело было 18 января 52 года до н. э. Клодий путешествовал в сопровождении гладиаторов и рабов – в общей сложности, по сообщению Аскония, за ним следовало три десятка вооруженных людей. У Бовилл он неожиданно столкнулся со своим заклятым врагом Милоном. Эти двое годами устраивали бандитские разборки из-за разногласий по поводу того, стоит ли разрешить Цицерону вернуться в Рим, и попыток засудить друг друга за организацию вышеупомянутых разборок. Неприязнь Клодия к Милону была взаимной, поэтому встреча на Аппиевой дороге не могла не перерасти в очередную ожесточённую схватку. Однако на этот раз один из гладиаторов Милона зашёл слишком далеко.

Будучи сенаторами, Клодий и Милон не принимали участия в кровопролитии лично. Для того они и платили своим приспешникам, чтобы не марать руки. Они играли роль генералов, а не солдат, и не думали о том, что их могут ранить в уличной стычке. Поэтому, когда в тот день один из рабов Милона вонзил Клодию в спину кинжал, это потрясло всех. В разных источниках случившееся описывается по-разному. Цицерон в своей речи в защиту Милона пытался преуменьшить тяжесть убийства и представить дело так, будто Клодий нарочно бросился на кинжал, а Милон в это время вообще смотрел в другую сторону. Аппиан допускает, что раб действовал по прямому приказу Милона, и предполагает, что тот велел добить умирающего. Дион Кассий утверждает, что Клодия ранили случайно, а добили намеренно: якобы Милон счёл, что уйти от ответственности за убийство будет легче, чем за нападение. Марк Антоний, если верить Цицерону, пустил слух, что убийство Клодия Милон совершил по просьбе Цицерона[15]15
  См. Цицерон. «Речь в защиту Тита Анния Милона»; Аппиан, «Гражданские войны», 2.21; Дион Кассий. «Римская история», 40.48; Цицерон, «Филиппики», 2.21.


[Закрыть]. Мне эта версия импонирует: некоторые свои письма Цицерон датировал «на такой-то день после битвы при Бовилле»[16]16
  См. Цицерон. «Письма к Аттику», V.13. – Примеч. пер.


[Закрыть] – значит, день смерти Клодия был особенно мил его сердцу.

Асконий, живший во времена Нерона и составивший комментарии к опубликованным речам Цицерона в качестве ужасного, но по-своему милого подарка своим сыновьям («Ой, спасибо, папочка, ты написал для нас учебник!»), предлагает самое подробное описание произошедшего. В его версии событий Милон – безжалостный убийца. Гладиатор Биррия напал на Клодия за то, что тот слишком сурово на него посмотрел, но приспешники раненого успели отнести его в ближайшую харчевню. Там он и лежал, истекая кровью, пока на улице продолжалась драка с участием шестидесяти рабов (которую римляне упорно именовали битвой). Милон же, узнав, что Клодий ранен, приказал своим людям отыскать его и прикончить. Если верить Асконию, люди Милона выволокли раненого Клодия из харчевни, швырнули его на дорогу и наносили удары до тех пор, пока тело не перестало подавать признаки жизни. После этого они расправились с сопровождавшими трибуна рабами и оставили тела на обочине Аппиевой дороги. В тот же день другой сенатор, Секст Тедий, обнаружил следы резни и привёз тело Клодия в Рим[17]17
  См. Асконий. «Комментарий к речи Цицерона в защиту Милона», 6.


[Закрыть].

Как бы то ни было, Клодий испустил дух, лёжа на обочине Аппиевой дороги с кинжалом в спине, и римский народ это возмутило. Это было уже чересчур. Приспешники Клодия отнесли тело на форум и возложили его на ростру. Для плебеев он тут же стал мучеником. Пусть он был развратником, святотатцем, жестоким патрицием, позарившимся на власть народного трибуна, но он был их развратником, святотатцем, патрицием и трибуном, и плебеи не собирались мириться с тем, что другие патриции взяли и убили его. «О покойных вспоминают только хорошее» – это банальность, но она совершенно справедлива в отношении Клодия. В одночасье все его отвратительные выходки были забыты, его оплакивали как народного любимца, раздававшего простым людям хлеб и наказывавшего сенаторов. Прямо на форуме почитатели соорудили для своего героя погребальный костёр. Вместо дров они использовали скамьи и столы сенаторов, а потом подожгли его вместе со зданием сената и устроили поминки в свете зарева. Здание, возведённое ещё царём Туллом Гостилием, простояло пятьсот лет и сгорело вместе с телом очередного убитого трибуна. Основания республики пошатнулись ещё сильнее, и сенат в панике передал всю власть над государством Помпею.