Текст книги "Энергия ахно-волн"

Автор книги: Эмма Роса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава 3. Концерт Лёнечки

– А я говорю вам, что выкупила сто тринадцатый столик! – услышала Клара громкий голос Джорджии. Судя по всему, она была взбешена до крайности.

– Гражданочка! – монотонно отражал атаку привыкший к скандалам дюжий швейцар-вышибала. – В правилах заведения ясно по белому указано, что йоты посещают кофейню во время концертов и представлений только в сопровождении тау, во избежание причинения невзначай вам же травм, моральных либо физических, или не дай боже увечий.

– Я тебя сейчас изувечу, плешь тараканья!

Выдержка швейцара дала брешь.

– Причинение оскорбления или иного вреда при исполнении служебных обязанностей наказывается штрафом в размере…

– Голубчик! Голубчик! – поспешила вмешаться Клара, наскоро творя расслабляющее заклинание, – всё в порядке! Эта фрау со мной! Со мной! Я просто немного задержалась!

Нижняя губа «голубчика» тряслась от обиды, он не собирался оставлять глумление над собой просто так.

– Оскорбление, сударыня – это знаете ли…

– Ах, право! – хихикнула Клара, очаровательно улыбнувшись. – Это вовсе не о вас! – она многозначительно стрельнула на изображение радушного Исайи Майера, хозяина кофейни, который брился налысо, скрывая солидные проплешины. – Не вы же, в самом деле, придумали эти дурацкие правила!

Майера не любили, особенно те, кто на него работал. И швейцар, просияв, потребовал предъявить билеты. Джорджия, с трудом сдерживаясь и сверкая глазами, выдвинула тяжёлую нижнюю челюсть вперёд и молча протянула билеты.

– Всё в порядке, фрау! – швейцар дал дорогу и слегка поклонился. – Приятного вечера.

Он щёлкнул пальцами, открывая в куполе проход.

Несмотря на то, что время было слегка за полдень, как только Клара с Джорджией ступили за пределы защитной магической сферы над кофейней, резко спустились сумерки. Это означало одно – концерт начинается. Клара, забыв о том, что хотела отчитать Гошу за скандал, вступила на территорию искусства и вдохнула атмосферу, пропитанную Лёнечкиным талантом. Самой большой мечтой её было хоть раз оказаться рядом с ним, или вовсе на его месте.

Бархатная кофейня расположилась на окраине Южного района прямо под открытым небом. Впитав в себя пустыри и свалки, она распустилась геометрией пышных кустарников, стрелами дорожек, пронзающими правильный круг территории кафе от центра к окраинам, разблагоухалась кучерявыми шапками цветов. В сердце этого круга, так что видно было с любого места, возносился в небо постамент, диаметром всего пару метров, а издалека и вовсе казавшимся миниатюрным. На его вершине Леонид Евсеевич Мяконький, или попросту Лёнечка, творил волшебство.

Клара и Джорджия пробирались между столиков уже в темноте, под звёздным ночным куполом, по подсвеченным лёгким неоном дорожкам, всматриваясь в лица, озарённые пульсирующим светом ламп-сердец на столиках и предвкушением очередного чуда.

Как только Клара плюхнулась на ажурный металлический стульчик и дала отдых ноющим от усталости ногам, полилась первая мелодия. И сердце сразу захолонуло от восторга – как?! Ну как он всегда угадывал её, личные Клариссы Райхенбах, музыкальные предпочтения? Это была горячо любимая ария Калафа, опера «Турандот».

На освещённом прожекторами пятачке возникла фигура Лёнечки в строгом смокинге, и полилось под сводами магического ночного неба обращение Калафа к любимой, пробирающее нежностью и любовью до кончиков пальцев. За ним взорвалась жизнеутверждающая ария дерзкого Фигаро. Облик Лёнечки неуловимо растворился и возник образ молодого кудрявого блондина. Захотелось пуститься в пляс. Может Клара так и сделала, если бы не суровое лицо Джорджии на противоположной стороне столика, которую будто и не трогали переливы тенора.

Арии сменялись. Лёнечка перетекал из одного обличия в другое, щедро изливая страсть и печаль на зрителей, меняя голоса и личины. Кларисса дрожала от ревности и душевной боли обманутого Канио. Вместе с Лючией сходила с ума, грезя счастьем с Эдгардо. Воплощалась в Кармен и с прищуром на прекраснейшею оперную диву на месте Лёнечки подпевала: «Ламу-у-ур!… Ламу-у-ур!». Чувства переполняли её, она парила. Только здесь, с Лёнечкой, она по-настоящему жила! И, когда, наконец, бас Дона Базилио вкрадчиво проник в сокровенные глубины души: «Клевета вначале сладко, вечерочком чуть-чуть порхает…» – она вознеслась и поплыла, не помня себя, не видя ни Гоши, ни Лёнечки, ни кого вокруг, к рампе, где по широкому кругу плечом к плечу стояли терминалы для «благотворительных пожертвований».

Клара протянула могуто-камень к терминалу, и в этот момент её развернуло на сто восемьдесят градусов, крепкие руки Джорджии схватили за плечи. Под сдвинутыми на переносице бровями глаза Гоши извергали молнии, ноздри раздувались как у мустанга на полсотом километре, а тяжёлая нижняя челюсть выпятилась вперёд. Будь это обычный день, Клара бы струхнула – такой свою йоту она видела всего пару раз, и в обоих случаях ничем для Клары хорошим это не закончилось. Но сейчас она, пискнув, попыталась высвободиться из крепких Гошиных рук.

– Как ты смеешь?! – выдохнула она. – И не думай вставать на пути к Лёнечке!

– Кларрисса! Не поззорь светлое имя Грретхен фон Рррайхенбах! – прорычала Гоша и потянула к выходу.

Бабушка считала Лёнечку прохвостом. Как только он появился на подмостках, она строго-настрого запретила десятилетней Кларе ходить в Бархатную кофейню. И если Гошу магия Лёнечки не забирала, то Клара не могла ей сопротивляться и иногда тайком бегала на концерты, спуская все имеющиеся таюни.

Джорджия знала, куда бить. Имя бабушки парализовало волю Клары, и Гоша вытащила её из-под купола кофейни. Когда проходили сквозь стенки магической сферы, Клару проняло ознобом, волосы выскочили из пучка, распушились одуваном, пуговки на платье отскочили и прилипли к пряжкам на ридикюле, а платье неприлично распахнулось, и Клара свободной рукой спешно стянула его ворот.

– Отпусти! – взвизгнула она.

Однако Джорджия, рассекая бюстом, как корабельным бушпритом, встречный ветер, продолжала тащить Клару по подъездной аллее, мимо пустующих в час концерта парковых скамей, висящих на столбах фонарей, величавых плакучих берёз и размашистых ив, к зданию Южного Жилкоммага и остановилась только у мигающего зелёным воронкой терминала.

– Суй руку в жерло! – рявкнула она.

Клара замешкалась, и тогда Гоша больно продёрнула её кисть с зажатым в кулаке могуто-камнем в терминал. Потом схватила ридикюль, вытряхнула на свет кредитку и воткнула в картоприёмник.

Клара, шокированная поведением Гоши, замерла. Впрочем, выхода другого не было – прерывать процедуру обмена магии на таюни нельзя ни в коем случае – потеряешь и то и другое.

Терминал замигал синим и на вспыхнувшем табло побежали цифры. Когда они остановились на цифре «19 285», Клара ахнула, да так и застыла с открытым ртом.

– Пошли, соль мажор, больше сегодня не накапает, – усмехнулась Джорджия, довольная собой.

Клара вынула руку из терминала.

– Это что же получается, Гошенька, а?! – в воспоминаниях сразу вспыхнули все концерты, когда она, не помня себя от счастья, держала и держала руку в «благотворительном» терминале. – Лёнечка ‑ подлец?!

– Бабушка тебе всегда об этом говорила, – хмыкнула Джорджия и пошла на выход.

– У меня в голове не укладывается. Как же так, а? – Клара посеменила за подругой, дрожа от внезапной слабости.

– А так. Лёнечка, конечно, талант, и своим искусством дёргает за творческие струны в душах тау, которые созидает магию. Только всё устроено так, что там же, в кофейне, вы её и оставляете. А могли бы менять на таюни, как ты сейчас.

Пытаясь осознать масштабы грандиозного обмана, Клара послушно плелась за Джорджией. Они дошли до трамвайной остановки и сели в двухместный вагон – в кои-то веки депо угадало с количеством пассажиров.

– Лё-ёнечка, – шептала Клара, – каков, а?

Однако подлая натура, как ни старалась Клара приложить её к Лёнечке, никак к нему не клеилась. И, наконец, Клара решила, что во всём виноват этот жадный Майер. А Лёнечка – такая же жертва, как и все тау. И так горячо в это поверила, что навернулись на глаза слёзы.

– Бедный Лёнечка! – всхлипнула она.

Джорджия закатила глаза:

– Не начинай, Кларисса!

Клара опомнилась, и вдруг до неё дошло, как хорошо, как благородно поступила Гоша только что – так потратилась на концерт, чтобы показать ей, Кларе, какую выгоду она может иметь.

– Гошенька, мы богаты! Проси, чего хочешь!

– Конечно, попрошу, – откликнулась Джорджия. – И только попробуй мне отказать!

Их мотнуло так, что они едва успели схватиться за ручки, и Клара только сейчас заметила, что трамвай едет по неизвестному маршруту. Обогнув внезапно возникшую на пути ленивую собаку, вагон вернулся на рельсы и вновь размеренно застучал колёсами.

– Куда мы едем?

– Скоро узнаешь.

Но Клара и сама догадалась и прикусила губу от досады. Опять эти Гошины вылазки, будь они неладны!

Глава 4. Трофей

Мимо проплывали малознакомые улицы. Вскоре они закончились, и в вечерних сумерках трамвай повёз их по далёкому пригороду, по разбитым, с глубокими рытвинами, дорогам, на которых вагон неуклюже подпрыгивал. Когда-то здесь дымили заводы, а сейчас развалины цехов тянулись километрами. Бетонные заборы, поросшие клёном и бешеным огурцом, закрытые на магические замки въездные ворота. К одному из таких замков и лежал их путь.

Снова Джорджия повернула всё так, что Клара не могла ей отказать. Как бы она ни сопротивлялась, Гоша всегда приводила один, но железный аргумент – она, йота, за счет этих вылазок живёт, обеспечивает себя. И Клара, рискуя спокойной жизнью, раз за разом снимала защиту на замке, установленную правительственными службами.

Каждый раз после таких взломов, она запиралась дома на месяц-два и тряслась от страха. А их было немало. Запрещённая магия могла повлечь за собой жестокие откаты – от болезни до сурового наказания вплоть до лишения магии, если вдруг полицмаги обнаружат взлом. Да – она проводила снятие защиты аккуратно, да – потом восстанавливала всё назад, как было. Но кого они с Гошей пытаются обмануть? Любой мало-мальски грамотный сыщик найдёт её по следам магии на раз-два.

Она кляла Джорджию, кляла свою уступчивость и давала страшный зарок, что больше ни-ни.

Пока что всё обходилось слабостью и головной болью, от которых Гоша лечила её пуншем. Время шло, следы её магии растворялись, их жизнь проходила так же незаметно для правительства, как всегда. Полицмаги не являлись, и Клара успокаивалась до следующей вылазки Джорджии на закрытые промышленные территории, которые всегда случались внезапно. Как сейчас.

– Прыйихалы! – устало сказал динамик и трамвай остановился у длинной ленты забора, заросшей кустарником.

Клара, прикрываясь открытым зонтиком от дороги, по которой мог кто-нибудь невзначай проехать, ходила мимо вскрытых ворот: сто метров в одну сторону, сто – в другую. Ну и что, что на небе ни облачка. Ну и что, что её нахождение здесь выглядит неуместно и поэтому подозрительно. Она старательно делала вид, что совершает моцион, и зонтик ей сильно в этом помогал. Сколько уже так? Второй час?

Наконец, через неширокий проём между створками ворот полетели железяки, какие-то банки, грузно брякнула металлом доисторическая сумка, похожая на ридикюль Клары, только матерчатая и неимоверно грязная. И следом, извернувшись змеёй, просочилась из щели Джорджия.

«Ну как змеёй… Гусеницей» – зло подумала Клара, упревшая на закатном солнце.

И не зря.

Гошиному бушприту щель оказалась мала – одна створка распахнулась на всю и, подхваченная ветерком, с громким лязгом брякнулась о воротину. Грохот раздался такой, что не только полицмагия, но и сам председатель правительства герр Шляйфмен, наверное, услышал.

Однако победоносный вид Джорджии, прижимающей к груди прямоугольный предмет, поверг Клару в трепет и заставил забыть о шуме.

– Это что – книга?! – с суеверным страхом вымолвила она.

Гоша радостно кивнула:

– Ещё какая! Кларисса, ты и представить не можешь, как нам повезло! Там библиотеку не до конца увезли. Осталось одна коробка, за дверью. Видать, торопились, не заметили.

Клара оглянулась и прикрыла зонтиком Джорджию.

– Ты же понимаешь – если нас кто увидит с книгой – это срок! – прошипела она. – И не откупишься!

Джорджия кивнула. Клара хотела было завизжать, чтобы она немедленно! Сию секунду! Вернула книгу туда, где взяла!

Но глаза у Гошеньки в этот момент были такие… Такие… Клара вспомнила, сколько раз Гоша выручала её, и язык сам собой произнёс:

– Надо срочно спрятать, чтобы никто не увидел!

Вытряхнули из старой сумки хлам, запихнули туда книгу, прикрыв рваньём. Всё железо кое-как засунули в бабушкину крокодиловую кошёлку и, приседая под тяжестью раскопанных Гошей «сокровищ», двинулись к трамвайной остановке.

Когда Клара, уставшая и разбитая дневными страстями, вернулась домой, город уже нырнул в темноту улиц, освещённую редкими огнями.

Неудержимо тянуло лечь и дать отдых ноющим от тяжестей рукам и натоптанным ногам. «Возраст – единственное, над чем магия не имеет власти» – говаривала бабушка, и в такие моменты Клара частенько её вспоминала. Голова гудела, отчего она никак не могла как следует бояться злополучной книги, которую нашла Джорджия.

Но у неё было ещё одно дело на сегодня – разобрать бабушкины комоды и найти «настоящие» деньги – Гоша таки вызвала слесаря, который «работает руками и головой», а не «волшебными пассатижами», и завтра реанимирует «старушку-батарею».

«Я сама, как эта ржавая, доживающая свой век, развалюха» – думала она, пиная в гостиную упирающийся пуфик.

Она села у первого из трёх массивных комодов. Пуфик прогнулся под тяжестью, ножки разъехались, изогнулись сильней в поисках устойчивой низкой посадки. Глубоко вздохнув, Клара открыла самый нижний ящик – кажется, в прошлый раз именно здесь ей попадалась шкатулка со старинными монетами.

Первое, что она вытянула из плотно забитого ларя – газовый тёмно-лиловый шейный платок, свёрнутый в опрятный конвертик, когда-то утерянный среди множества разбросанных вещей, да так и забытый. Ах, Боже мой, сколько же прошло лет! Он ещё хранил аромат духов, которые тогда ещё можно было достать по великому блату. Клара приложила прохладную тончайшую ткань к лицу, вдыхая остатки былой роскоши, как из складок платка выскользнуло что-то миниатюрное, металлическое и легло прямо в ладонь. Серьги! Фамильная драгоценность Райхенбахов! Так же, как и платочек, забытые где-то разиней Клариссой, внучкой Гретхен, урожденной Райхенбах, в крови которой теплилась ещё королевская кровь. Мгновенно щёки и уши загорелись, как тогда, при нотариусе Гофм… Шехф… Хартманн – да! Точно! Зачитывал длинный список бабушкиного наследства, среди которого и эти серьги. Клара думала, что потеряла их, не хватило духу признаться бабушке перед смертью, и она сгорала от стыда, потому что пропали серьги именно после Лёнечкиного концерта, а она, одурманенная его голосом, совершенно не помнила, как просаживала таюни и как возвращалась домой.

Она прижала позеленевший от времени ажурный металл с голубыми каплями карбункула к горячей щеке и всхлипнула.

– Мой маленький друг, – повысило голос радио в кухне, – уже девять вечера. Пора чистить зубы, пить молоко и ложиться спать.

– И то верно, – вытерев набежавшую слезу, проворчала Клара, – так и до утра не управлюсь.

Бережно положила серьги на пыльную поверхность комода, вынула один за другим тяжёлые альбомы со старыми фотографиями, которые хранили образы живших когда-то предков, – тут же решила не открывать, чтобы ещё сильней не расстраиваться, положила их рядом на пол. За ними последовала целая стопка маленьких альбомчиков, запечатлевших её с Гошей – надо будет как-нибудь устроить вечер воспоминаний за бокалом пунша. Следом достала пять деревянных шкатулок, в которых аккуратными рядками, словно медицинские карточки в бюро поликлиники, были уложены одинаковые пакетики, подписанные непонятным разлапистым бабушкиным почерком – её святая святых – разнотравье и химические препараты, только одной ей известные, ибо почерк Гретхен никто, кроме неё самой прочесть не мог. А экспериментировать с незнакомыми препаратами Клара ни за что бы не решилась.

Наконец, она выудила на свет записную книжку, в мягкой дерматиновой обложке, высохшую и потрескавшуюся от времени, с обтрёпанными краями и переплётом, но крепкую, пухлую от вклеенных в неё дополнительных листков. Кулинарный блокнот бабушки! Странно, что он здесь. Клара совершенно точно помнила, что хранила его на кухне, листая время от времени в попытках разобрать бабушкин почерк.

Она задумалась. Перевернула несколько страниц – с виду тот самый. Прошла на кухню и проверила навесной шкаф, где обычно хранила его. Нет блокнота. Кинула взгляд на бабушкину фотографию на столе – Гретхен, с королевской осанкой, чёрными волосами, стянутыми в пучок на затылке, ястребиным взором чуть раскосых тёмных глаз с сеточкой добрых морщинок, взирала как всегда строго, чуть нахмурившись, плотно сжав тонкие губы.

В этот момент в дверь позвонили. Клара от неожиданности выронила блокнот из рук, кинула недоумённый взгляд на часы и поспешила открыть.

На пороге стояла Джорджия. Бледная, с онемевшим, как от большого горя, лицом, бескровными губами и неподвижными глазами, смотрящими в никуда. Обеими руками она прижимала к груди прямоугольный пакет.

– Гошенька, Боже мой! Что случилось?

Джорджия сфокусировала взгляд на Кларе, губы дрогнули.

– Заходи, не стой в дверях, – заторопилась Клара.

Джорджия молча перешагнула порог, скинула туфли и прошла в кухню. Села на табурет у стола, по-прежнему прижимая к груди свёрток.

– Что? Что? Да говори же! – от непривычного молчания подруги Клара запаниковала.

Наконец, Гоша выудила из пакета ту самую книгу, которую нашла днём в развалинах, положила на стол и раскрыла, демонстрируя причину расстройства: ёршик аккуратно вырезанных страниц посреди книги – добрая треть или больше.

– Хочу напомнить вам, мои маленькие друзья, что печатные книги запрещены в обиходе распоряжением правительства номер два-два-три-пять-ноль, – проснулся вдруг Николаша.

– Заткнись, – зло сказала Джорджия, радио расстроенно умолкло.

– Фух! – с облегчением выдохнула Клара. – Я уж думала что-то серьёзное! Нельзя же так пугать, Гоша!

– Самое главное, Кларисса! Самое главное в этой книге вырезали, сволочи!

– Ну и хорошо! – Клара достала из кармана Могуто-камень, зажгла конфорку и поставила чайник. – Значит, если тебя с ней застукают, предъявить будет нечего. Так?

Клара подняла с пола кулинарный блокнот и неожиданно передумала заваривать чай.

– А давай-ка пунш, а? Только что думала, что давненько мы с тобой не сидели вот так, вдвоём.

Глава 5. Гретхен фон Райхенбах

– Щепотка кофе, две ложки горного мёда, горсть цукат, два ломтика лайма, разогретый ром, – прочитала Клара вслух единственный рецепт, который смогла когда-то разобрать. – Эмульгированный порошок расторопши на кончике ножа, флюидировать могута-камнем три минуты и тридцать пять секунд, добавить в пунш, как образуется пена… Как же я забыла! Расторопши-то и нет!

– Паршивый денёк! – резюмировала Джорджия.

Поэтому-то пуншевые посиделки и прекратились – без расторопши, как говорила Гоша, «ни вкуса, ни задушевности». Вот незадача.

Вспомнилось о шкатулках с бабушкиными приправами – может там есть? Точно! Там должно быть. Клара принесла ларцы, поставила их друг на друга, сдвинув на край стола Гошину книгу. Помимо плотно сидящих пронумерованных и подписанных пакетиков обнаружился листок с перечнем содержимого на каждую шкатулку. Джорджия быстро пробежала глазами по списку.

– Вот же она! Расторопша! Номер шестьдесят шесть. А ты говоришь, что не можешь разобраться!

Клара поджала губу – как это у Гоши ловко получилось!

Нашла пакетик с номером шестьдесят шесть.

– На вот, попробуй, прочти! – сунула неразборчивую надпись под нос. – Я эти листки только сейчас и увидела.

– Ай да Гретхен! – восхитилась Джорджия, разглядывая пакетик. – Похоже на латынь.

– Что ещё за латынь? – с подозрением спросила Клара.

– Мёртвый язык.

– Мёртвый? Как мёртвый? Почему?

– Вари пунш!

Вместо чайника, который уже шумел, грозясь закипеть, Клара поставила на огонь блестящую кастрюльку, налила в неё ром, подготовила баночки с ингредиентами. Когда ром слегка запари́л, добавила кофе, цукаты, лайм. По кухне поплыл аромат. Забрала у Гоши пакетик, аккуратно вскрыла. Ножом подцепила бурый порошок и пристроила лезвие на могуто-камень. Секундная стрелка угодливо цыкала, могуто-камень чуток нагрелся и посветлел – на малых оборотах он мало чем отличался от обычного изумруда, порошок по истечении трёх минут замерцал. «Магия любит тишину» – говаривала бабушка. Гоша знала это и молчала.