Текст книги "Чернушка"

Автор книги: Эмилиян Станев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Наконец костер погас. Дрова прогорели, и разъяренный Прихода снова взялся звать собак. То звал, то прислушивался, не раздастся ли ответный лай. Гончие тем временем подняли новую дичь и гнали ее где-то возле самой реки. Прихода выругался, завалил вход в пещеру камнем, взял ружье, прислоненное к скале, и пошел в побелевший лес.

Чернушка не слышала, как он уходил. Она лежала как мертвая. Только под вечер, когда снег перестал падать и на белый лес опустилась темнота, она пришла в себя, подползла к выходу и попробовала выбраться наружу. Тяжелый камень прочно закупорил трещину. Чернушка была истощена и не могла его сдвинуть. Она вернулась и легла, чихая и вылизывая свою шкуру, чтобы избавиться от тяжелого запаха дыма.

Попозже она предприняла еще одну попытку сдвинуть камень. Она царапала его и била по нему лапами, но он недвижно стоял на месте. Все ее усилия ни к чему не приводили, но она не отчаивалась. Передохнув, она с новыми силами принималась за камень. В многократных безуспешных попытках прошла длинная декабрьская ночь. Наступило утро, и Чернушка снова услышала шаги Приходы.

Он подошел к скале и заглянул в трещину.

– Ну, как дела? – сказал он. – Если ты не задохлась от дыма, завтра я сдеру с тебя шкуру обязательно.

Он снял мешок и вытащил из него что-то тяжелое и громыхающее. Камень был отодвинут, и в пещеру проник белый свет зимнего дня. Чернушка увидела капкан. Прихода приладил его у самого входа. Потом положил камень на место и ушел. В пещере снова стало темно.

8

Долгое время Чернушка не решалась приблизиться к опасному предмету. Она слышала щелканье пружины, и этот звук, который был ей знаком со времени плена, подсказал ей, что ее ожидает. Капкан темнел у самого выхода; разведенные дуги спокойно лежали полукругом, готовые сжать ее горло своими стальными ручищами.

Когда голод стал мучительным и она почувствовала неодолимую необходимость выбраться из пещеры, она медленно поползла к капкану на брюхе. Сантиметр за сантиметром лапа ее приближалась к страшной машине. Она тщательно ощупывала покрытые сажей стены. Все ее внимание было сосредоточено на чем-то таком, что было ей самой не совсем ясно. Инстинкт подсказывал ей, что нельзя приближаться к капкану, но, с другой стороны, в ней жило смутное воспоминание о том, что капкан схватил ее, когда она прыгнула на него сверху. Сейчас она не станет прыгать – она поползет и тронет его лапой, а если он бросится на нее, она отскочит, как отскочила бы, если бы на нее напал какой-нибудь зверь.

Сжавшись в комок и приготовившись к опасности, она коснулась лапой холодной железной скобы. Ничего не произошло, и, отдернув лапу, она впилась глазами в капкан. Она разглядывала его внимательно и терпеливо, навострив уши, отчего морда ее приняла сосредоточенное выражение: она мучительно думала. Ничего не придумав, она снова тронула скобу лапой. Однако не отдернула ее сразу, а легонько нажала на железо. Капкан скользнул по гладкому камню. Чернушка убрала лапу. Теперь она знала, что капкан можно трогать и двигать. Она опять принялась его рассматривать и через несколько минут снова его тронула. Ручка ударилась о стену, цепь, на которой держался капкан, загремела. Дальше капкану двигаться было некуда. Но Чернушка этого не поняла. Она опять попыталась сдвинуть его. Капкан не шелохнулся. Она толкнула сильнее, а когда и это не помогло, попробовала подсунуть лапу под дугу. Это оказалось не таким легким делом. Надо было перевернуться, и она легла на бок, сунула лапу под дугу и оставила ее там.

Капкан стоял спокойно. Она держала лапу под железной дугой до тех пор, пока лапа не устала от тяжести. Ей захотелось освободиться. Она легонько потянула лапу назад, но железная дуга крепко прижимала ее. В ужасе она решила, что капкан держит ее и не пускает. Она отчаянно дернулась изо всех сил и вскочила на ноги. В тот же миг капкан ударился о стену. Подпрыгнул он как живой, и его дуги с треском сомкнулись.

Чернушка нырнула в глубину пещеры, думая, что капкан вот-вот набросится на нее, но он больше не шевелился. Захлопнувшись, он сместился в сторону от входа, и лиса воспользовалась этим, чтобы еще раз попробовать сдвинуть камень. Всю свою неистощимую энергию она вложила в это дело. Она сточила ногти почти до мяса, но камень был непоколебим.

Так прошел короткий декабрьский день, и наступила ночь.

Завыл ветер. Над ущельем ревела буря. Всю ночь Чернушка слушала скрип деревьев и свист ветра, который заносил вход снегом.

На рассвете буря унялась. В белом лесу воцарилась мертвая тишина. Не было слышно журчания реки, в холодном воздухе не раздавалось ни единого звука. Около полудня Чернушка уловила далекие шаги Приходы.

Он отодвинул камень и в изумлении глянул на захлопнувшийся капкан. Голова его была повязана коричневым шарфом, усы заиндевели, из покрасневшего носа шел пар. Он выругался, покачал головой и внимательно оглядел землю вокруг капкана. Потом взялся за цепь и стал его тянуть. Захлопнувшиеся дуги не проходили в трещину. Он долго дергал капкан так и этак, пока не вытащил его наружу. Это совсем его разъярило.

– Ах ты, паршивка! – закричал он. – Я тебя проучу! Еще раз, и пущу в ход ружье. Ты меня не перехитришь!

Он снова сделал попытку увидеть лису и заглянуть внутрь. Глаза его слезились. Отпрянув, он оттянул пружину и насторожил капкан на прежнее место.

Возле скал стало стихо.

9

Три дня подряд Прихода настораживал капкан и каждое утро находил пружину спущенной. На четвертое утро он принес дохлого петуха и старое одноствольное ружье. Привязал петуха к спуску, нацелил ружье на птицу и ушел вне себя от ярости.

В тот день голод особенно мучил Чернушку. Потеряв надежду сдвинуть камень, она в который раз обошла свое жилище и в глубине пещеры обнаружила трещину, через которую выходил дым. Извилистая трещина шириной в ступню человека уходила вверх и была забита камнями, прелыми листьями и землей, занесенными сюда ветром и дождем.

Лиса начала рыть передними лапами, вытянувшись в узком проходе. Сначала дело продвигалось быстро, но когда задние ноги ее перестали опираться о дно пещеры, ей пришлось цепляться за камни. Она быстро уставала и ложилась. Потом опять начинала разрывать проход. Иногда путь загораживал крупный камень, застрявший в узкой трещине. Проходили часы, прежде чем ей удавалось отковырнуть камень и сбросить его вниз.

На четвертое утро, когда Прихода принес петуха, она освободила трещину наполовину и всем своим существом уже чувствовала близость внешнего мира, от которого ее отделял лишь тонкий слой мягкой земли.

Услышав знакомые шаги, она залегла в пещере и стала следить за движениями Приходы.

Мертвая птица осталась лежать у входа, снова наступила тишина. От голода мучительно сводило желудок, но воспоминание о петухе Фокасинова и утре пленения навсегда связалось в ее представлении с капканом, и ее недоверие лишь укрепилось. Дуло ружья еще более усиливало страх, и ничто на свете не могло заставить ее приблизиться к капкану.

Искушение было велико, но она все же побежала в глубину пещеры и принялась рыть дальше.

Земля и камни падали сверху с легким шуршанием, и скоро Чернушка достигла той части трещины, где она делала резкий поворот. Тело ее защемило в узком проходе, и долгое время она не могла двинуться ни вперед, ни назад. Она извивалась изо всех сил; когда она отдыхала, задние ноги ее беспомощно повисали. Потом она снова ползла вверх, и снова слышался шум падающей земли. Только в полночь ее голова оказалась над трещиной, а чуть позже Чернушка наконец выбралась из своего плена, отощавшая, вся в грязи и земле. Израненные лапы кровоточили.

Над ущельем нависла холодная тишина. Сбросивший снежный убор лес мрачно чернел. Не было слышно ни единого звука, словно и сама земля закоченела в эту ледяную декабрьскую ночь. Лишь из лога, над которым стояли скалы. Чернушка уловила плачущий рокот реки. Жажда мучила ее не меньше, чем голод, и она потащилась к воде, оставляя за собой кровавый след. Снежная кора была твердой, и она шла, не проваливаясь. Издали она увидела черное пятно – вокруг теплого родника растаял снег. Какая-то тень промелькнула на противоположном склоне. Это заяц прибегал пощипать травки возле родника, Чернушка не обратила на него никакого внимания. Все внутри у нее горело от жажды, единственным ее желанием было напиться.

Погрузив язык в воду, она присела – наслаждение было столь сильным, что по всему телу разлилась изнуряющая слабость. Напившись, она отошла и легла неподалеку. Легкие ее жадно поглощали холодный воздух. Ее еще мучил запах дыма, пропитавшего пещеру.

Чернушка начала зализывать раны, продолжавшие кровоточить; лапы болели. Она встала и залезла в болотце возле родника: от тепловатой воды боль утихла. Она стояла, понурив голову и свесив хвост.

На противоположном склоне лога заскрипел снег. Показался силуэт возвращавшегося с жировки зайца.

Чернушка неслышно распласталась на грязной земле, совершенно с ней слившись. Заяц остановился на другом конце болотца. Их разделяло не больше пяти шагов, но Чернушка не решалась прыгнуть. Так прошло несколько минут. Заяц стоял, собравшись в пушистый комок, одни длинные уши двигались, точно концы ножниц. На заснеженном берегу четко рисовались мягкие контуры его съежившегося тела. Наконец он прыгнул в болотце и осторожно, словно боялся намокнуть, принялся щипать траву.

Чернушка, напрягая мускулы на задних лапах, бросилась вперед. Зубы ее вонзились зайцу прямо в загривок, за которым шли хрупкие плечевые кости. Заяц заверещал. Лиса сомкнула челюсти. Заяц кричал и метался, задние лапы подбрасывали его, словно пружины. Он был крупный и сильный. Лиса попыталась схватить его за горло, но заяц вывернулся и кинулся прочь. Он сделал два громадных прыжка, сразу оторвался от лисы, однако тут же рухнул на землю. Лиса перекусила ему шейные артерии…

Чернушка съела половину зайца, а другую половину оттащила в лог и зарыла. Страшно хотелось спать. Она пошла по лесу, еле шевеля своими израненными лапами, с твердым намерением навсегда покинуть скалы.

10

Спасаясь от Приходы, Чернушка оказалась в родных местах. Она поселилась в низких зарослях орешника, лип и бука. Напротив, в скалах, жила ее мать.

В этих зарослях она нашла прекрасную барсучью нору. Хозяева ее спали в своем теплом логове. Зима усыпила их, и Чернушка могла свободно хозяйничать в их доме.

Вначале, когда она, обходя чужое жилье, увидела спящих барсуков, зарывшихся в сухие листья, она испугалась, так как сразу поняла, что они не мертвые, а просто спят непробудным сном. Но позже свыклась с их присутствием и спокойно проводила дни в темном лазе.

Вечерами она уходила за холм, откуда открывалась широкая панорама окрестностей. Здесь ущелье кончалось, склоны его раздавались в стороны и, словно две огромные руки, обхватывали широкую волнистую равнину с густой сетью дорог и ложбинок, в которых прятались хутора и деревеньки. Река рассекала эту равнину, огражденную высокими горами.

Чернушка спускалась по крутому склону, поросшему обглоданным козами кустарником, переходила шоссе возле заброшенной мельницы и шла вдоль деревенек – добывать пищу.

Холодные декабрьские ночи стояли темные, безлунные. В небе мерцали синеватые звездочки. Зловеще чернел освободившийся от снега лес. На пустынных дорогах, пожелтевших от мочи и навоза, виднелись следы саней. Скованная льдом река чернела только на стремнине. После полуночи раздавался треск льда, огоньки в деревенских окнах гасли, туман смешивался с темнотой, и всё кругом заволакивала мертвенно-серая холодная пелена.

В одну из таких ночей Чернушка встретила свою мать. Старая лиса не остановилась, тенью шмыгнула в овраг.

На рассвете Чернушка возвращалась своим обычным путем. Перед восходом солнца снег становился голубовато-стальным, в воздухе кружились крохотные ледяные кристаллы. Солнце поднималось, громадное и красное, и окрашивало снег малиново-красным цветом. Иней покрывал леса хрустальными кружевами, и на каждом кусте расцветали нежные цветы. Шкуру Чернушки осыпало снежной пылью, и, прежде чем залезть в нору, она старательно отряхивалась. Когда солнце поднималось выше, теперь уже ослепительно желтое, иней таял и с тихим шепотом падал на землю. Когда не было ветра, Чернушка грелась на солнышке. Ее продолговатые глаза, чуть скошенные к основанию ушей, блаженно щурились. Шкура лоснилась от щедрого света. Сойки сбивали иней, кричали, оперение их переливалось яркими, чистыми красками. В глубине ущелья, над незамерзающей стремниной, играли отблески, словно там кто-то размахивал саблей. К полудню снег начинал таять, а к вечеру на противоположный склон ущелья наползала огромная тень. И Чернушка снова отправлялась на охоту. Каждую ночь ее ждали новые приключения и встречи с другими охотниками, так же, как и она, вышедшими на добычу. Она набрела на хорьков, издававших неприятный запах, попадались ей незнакомые лисицы, белодушки, даже дикие кошки, от которых она спасалась бегством. Однажды ей встретился волк-одиночка. Он заметил Чернушку, погнался за ней, и от страха она понеслась, как на крыльях. Успокоилась только в лесу…

Во время своих ночных похождений она часто проходила мимо кооперативного хозяйства, где жил и работал Прихода. Поздней ночью порой она подкрадывалась к дому и слышала, как за стеной храпят Прихода и его товарищи. В хозяйстве не было другой собаки, кроме гончей, а она спала в теплом хлеву, поэтому Чернушка беспрепятственно ловила мышей возле самого дома или в овраге, где стояло огромное водоподъемное колесо.

Так она провела конец декабря с его короткими днями и бесконечно долгими ночами.

11

Зимой на огороде работы не было. Крестьяне коротали время у печки, разговаривали, играли в карты, читали газеты. К вечеру все шли в село по своим делам. С Приходой оставалось два-три человека, любивших послушать про его охотничьи приключения и побалагурить. Детей у Приходы не было, жена работала тут же, и они жили здесь, а свой дом в деревне заперли.

Про историю с лисой знали все. Прихода представил Чернушку необыкновенно крупным и хитрым зверем, шкура ее, по его словам, горит огнем, а «хвост длиннющий, что твое помело». Свою неудачу он объяснил тем, что не пошел вовремя посмотреть, как дела, и лиса ускользнула, «хоть и раненая», а ее кровавый след замело снегом.

Его воображению Чернушка и впрямь рисовалась необыкновенной лисой. Она не выходила у него из головы, он мечтал о том, как убьет ее и принесет домой ее прекрасную шкуру. Оставив в пещерке ружье и петуха, он был убежден, что лиса теперь уж наверняка его, и побился об заклад, что на этот раз вернется не с пустыми руками. Из-за спора он и не пошел на следующий день поглядеть, что там происходит, полагая, что голодный зверь не одолеет искушения и тронет петуха, «и, если это не случилось сегодня, значит, непременно случится завтра». Так, боясь проиграть спор, он для верности пошел к пещерке только на второе утро.

Когда он подошел к скалам, ружье было на прежнем месте, курок взведен. Прихода понял, что петух не тронут. Он обошел скалы, увидел отверстие, через которое Чернушка выбралась, и разразился яростной бранью, размахивая руками и брызгая слюной. Потом двинулся по следу. Пятна крови на снегу казались желтыми. Но идти по следам было трудно – следы исчезали, впитанные снегом. Прихода прошел сотню метров и понял бессмысленность своих стараний.

Вернувшись домой, он, однако, представил дело иначе. Лиса была ранена его ружьем, солгал он, но не смертельно; рана, видимо, оказалась легкой. Он хотел доказать, что, хотя ему и попалась очень хитрая лиса, он все же сумел ее перехитрить и только по чистой случайности проиграл спор. Однако через неделю Прихода и сам уже верил в правдивость своих слов и мог поклясться, что все так и было, хотя на самом-то деле ружье в скале так и не выстрелило.

– Шкуру жаль! Такой зверь ушел из-под носа! – вздыхал он. – И зачем я только об заклад бился? Пошел бы себе на другой день и тихо-спокойно взял бы лису.

– Где-то теперь она ходит, живая и здоровая, – подсмеивались над ним его приятели.

– Как же, ходит она! – задумчиво говорил Прихода, вспоминая вдруг про свой обман, и тут же пускался объяснять, куда и как была ранена лисица.

Как только потеплело и установилась подходящая для охоты погода, Прихода отправился в село звать учителя. И однажды утром учитель пришел со своей черной гончей.

– Пойдем на ту лисицу, – заявил Прихода, когда они вышли со двора. – Я поклялся, что убью ее. Я из-за нее ночей на сплю, заклад проиграл, посмешищем стал…

– Ты о какой лисе говоришь? – удивился учитель, который давно знал историю с Чернушкой. – Ты же говорил, что она сдохла.

– Говорить-то говорил, да только самому не верится, – сказал Прихода, нисколько не смутившись. – Может, рана была совсем легкая. Откуда ж я знаю!..

– Ладно, – усмехнулся молодой человек. – Куда же, ты думаешь, она ушла? Не живет же она снова в пещере?

– Я думал об этом. Пошли, я покажу тебе, где она!

Они шли по шоссе, громко разговаривая и то и дело одергивая собак, рвавшихся вперед. Утро выдалось хмурое, дул южный ветер, снег лежал свинцово-серый. Деревья шумели, снег размяк и осел.

– Самая лучшая погода для охоты! Теперь только бы поднять зверя – не уйдет! – сказал учитель.

– Славная погодка! Однажды в такой день ну и зайцев мы настреляли! Вот была охота!

Все больше вдохновляясь, они наперебой рассказывали разные свои приключения, с надеждой посматривая на собак и поправляя на плечах ремни ружей. Войдя в ущелье. Прихода стал осматривать берег реки. Недалеко от моста начиналась круто входящая вверх луговина. Она простиралась от самого шоссе до гор громадным белым полотнищем. Зоркие глаза учителя углядели вдалеке лисий след.

– Смотри! – сказал он и показал на следы. – Видишь, откуда шла. Держу пари, что лиса прошла здесь самое большее десять минут назад.

Прихода посмотрел вверх и уверенно сказал:

– Она!

– Кто – она? – спросил учитель.

– Та самая лиса.

– Брось! Откуда ты взял?

– Говорю тебе, что она. Пойдем за ней.

– Мне все равно, – согласился учитель.

Они пошли по следу. Собаки натягивали поводки, с жадностью вдыхая свежий лисий дух. Пасть раздувалась, готовая раскрыться в неудержимом лае, распиравшем грудь.

Собак спустили, как только дошли до крутого склона холма. Лисьи следы тянулись вдоль леса.

– Хм! – сказал учитель, глядя, как собаки, взяв след, молниеносно исчезли в направлении лога. – Меня всегда поражает лисий нарыск. Наглядеться не могу. Как монисто нижет.

– Ожерелье, да! – подтвердил Прихода.

Охотники зарядили ружья.

– Теперь один пойдет поверху, по самому гребню, а другой останется на дороге. Ты куда хочешь?

– Оставайся здесь, – сказал учитель, вскинул ружье на плечо и молча полез в низкие кусты.

– Если собаки погонят с другой стороны, спускайся к скалам. Ну, ни пуха ни пера!

– Ни пуха ни пера! – ответил учитель, не оборачиваясь.

Прихода вышел на дорогу. Отсюда было видно почти все ущелье: извилистая лента шоссе, замерзшая река, леса, потонувшие в снегу. Туман рассеялся, и на фоне серого неба протянулись заснеженные цепи Балкан.

Прихода остановился, сунул ружье под мышку и замер.

К его удивлению, собаки молчали.

«Неужели потеряли след?» – подумал он и поднял глаза к гребню, чтоб посмотреть, где учитель. Тот все еще шел по низкому лесу.

Неожиданно гончая тявкнула, словно бы подняла зайца. Тут же подала голос собака учителя. Прихода взял ружье в руки и щелкнул затвором. Лай смолк.

Он ждал, не сомневаясь, что собаки снова найдут поднятого зверя. Обернувшись, он посмотрел вверх. Учитель стоял, выпрямившись во весь рост, на верху одной из скал на самом гребне. На фоне серого неба фигура его казалась маленькой и черной.

Прошло минут десять, а собак не было видно. Прихода снова кинул взгляд на учителя. Скала была пуста.

– Эй! – крикнул Прихода.

Не получив ответа, он пошел туда, откуда слышал лай собак.

Он полез на крутой склон, скользя и обливаясь потом. Неожиданно над ним показался учитель.

– Что такое?

– Следы ведут вниз, – сказал Прихода.

– Надо позвать собак.

Учитель положил руку на патронташ и нервно барабанил пальцами по металлическим головкам патронов. Ружье небрежно висело на его плече. Прихода стоял спокойно. Заячью шапку он сдвинул на затылок. Ноги в толстых обмотках были что столбы. Просаленная сумка висела на боку нескладным комом. Полушубок на меху был подпоясан собачьим поводком.

Ветер бил им в спину, играя спущенными ушами лыжной шапки учителя. Теплая волна воздуха, пришедшая из-за гор, размягчила снег, сделала его ноздреватым.

Подождав еще несколько минут, Прихода позвал собак. Учитель снял с плеча ружье, прицелился в дерево и спустил курок. Выстрел наполнил грохотом все ущелье, а на снегу возле дерева появились черные точки.

– Ко мне, Арап! Ко мне, Волга! – кричали они в два голоса.

Неожиданно из-за леса выскочила Волга. Вся голова ее была в земле.

Прихода сразу понял, что произошло.

– Говорил же я тебе, что это та самая лисица! – крикнул он. – И она снова забралась в скалы! Ах, ни дна ей, ни покрышки… Веди, Волга, веди! – приказал он собаке.

Волга посмотрела на него покрасневшими глазами и повернула в лес, время от времени оборачиваясь, чтобы проверить, идет ли за ней хозяин.

12

В то сырое теплое декабрьское утро Чернушка возвращалась домой позже обычного. Тьма медленно расходилась, ветер наполнял пространство шумом и движением, притягивавшими ее внимание; кроме того, в небе появились дикие гуси, да и мышей в этот раз было много.

Чернушка запаздывала. Перебегая шоссе, она увидела сани. Крестьянин, заметив ее, гикнул и громко выругался.

На рассвете снег уже не выдерживал тяжести ее тела. Бежать было трудно. Чернушка проваливалась по плечи. Она наискосок пересекла луговину, потом повернула к холму и оказалась в своем лесу, когда уже совсем рассвело. Обычно, перед тем как залечь, она заметала свои следы, выбирая путь, где снежный наст был твердый или где его пробили камни. Но сейчас следы ее были видны издалека.

Она не стала залезать в барсучью нору, а легла у подножия липы. И почти сразу заснула, устав от ночных скитаний.

Собаки застали ее врасплох. Она услышала их, когда они были совсем близко, и сначала решила не трогаться с места, надеясь, что, может быть, они пройдут мимо. Но Волга подбежала к самой липе. Чернушка не выдержала, одним махом перелетела через кусты и понеслась вниз, преследуемая бешеным лаем. Она быстро поняла, как трудно ей будет бежать по талому снегу, и увидела, что собаки бегут легко. Чернушка повернула к барсучьей норе, и, не колеблясь, нырнула внутрь. Все произошло в мгновение ока.

С того места, где спали барсуки, нора разделялась на два лаза, которые вели в противоположные стороны. Чернушка шмыгнула мимо спящих, ни о чем не подозревающих хозяев и проскользнула в задний лаз.

Собаки шли за ней по пятам. Арап, не переставая лаять, залез в нору и, помогая себе лапами, с трудом продвигался по темному подземелью. Чернушка приготовилась его встретить в самой узкой части лаза, где выпирал камень, делавший его еще более тесным.

Добравшись до барсуков, Арап залаял с еще большей яростью. Ему вторила Волга. Барсуки зашевелились. Лай разбудил их, но тяжелый сон продолжал держать их в сладостном оцепенении.

Подбодренный присутствием Волги, Арап отступил в лаз, где была Чернушка. Таким образом, барсуков можно было атаковать с двух сторон.

Те свирепо захрюкали. Барсук повернулся к Арапу, барсучиха – к Волге. Арап попятился дальше, и Чернушка в темноте увидела его зад. Барсук надвигался медленно, но неотступно. Его приподнятая верхняя губа открывала густой ряд белых зубов. Арап уже не лаял, а свирепо рычал. Зад его уперся в камень. Больше отступать было некуда. Барсук понял, что пора начинать бой, и бросился на противника. Завязалась отчаянная драка. Нора наполнилась рычанием, визгом и воем. Чернушка видела, как собака спиной ударяется о камень, как на шкуру ей сыплется земля, слышала сердитое хрюканье разъяренного барсука и щелканье его зубов.

Вдруг раздался визг собаки, но ей тут же удалось вырваться из зубов барсука, и борьба возобновилась. Бой прекратился неожиданно, барсук отступил в нору. Арап осмелел и залаял пронзительным, не свойственным ему лаем. Волга вылезла из норы, и Арап почти умолк, испугавшись, что остается один. Чернушка услышала шаги двух охотников, которых привела Волга. Лай снова наполнил нору. Близость хозяев придала собакам храбрости, и они смело бросились на барсуков.

Целый час не умолкал лай в темной барсучьей норе. Чернушка подалась еще больше назад. Лаз расширился. Она повернулась и на брюхе доползла до старого полузаваленного выхода. Сквозь снег пробивался слабый дневной свет. Чернушка подобралась к самому выходу и стала прислушиваться, чтобы понять, где охотники. Выскочила она с такой стремительностью, как будто из расселины забил гейзер. На мгновение она увидела лежащего на расчищенной от снега земле Приходу, который, прижав ухо к земле, пытался определить, в каком месте лают собаки. Лисы он не заметил, весь обратившись в слух. Но учитель углядел ее и выстрелил. Что-то злобно просвистело в ветвях, и Чернушка почувствовала, как ей ожгло спину. Она кинулась, делая громадные прыжки, вниз по логу, вслед ей неслись вопли охотников…

13

После этого случая Чернушка была вынуждена уйти из леса над логом тоже. Через несколько дней, январской ночью она прошла мимо барсучьей норы. Она увидела следы людей и собак, истоптанный окровавленный снег, вывороченную черную землю. Разоренная нора была полна воды.

Рана на спине Чернушки оказалась пустяковой: мелкая дробь лишь оцарапала кожу, не задев кости. Несколько дней она вылизывала рану, и все прошло.

Она снова вернулась на вырубку, где за ней охотился Прихода, но в свою пещеру войти не решилась. Какое-то время у нее не было постоянного жилища. Спала она где придется – то возле реки, откуда ее прогнала сестра, давно убитая охотниками, то в большом лесу за холмом. Погожая теплая погода позволяла спать на открытом воздухе и греться на солнышке. Но в середине месяца опять прошел снег. Вырубку занесло глубокими сугробами. Снегопад продолжался два дня, и все это время Чернушка не вылезала из дупла упавшего полусгнившего дерева. Она сидела там, как в громадной трубе. Снег завалил ствол, и внутри стало теплее, чем под землей.

После снегопада небо прояснилось, и ударили морозы. Никакого подножного корма не было, и Чернушка принялась усердно охотиться на зайцев. Каждый вечер она выслеживала зайцев, гонялась за ними не хуже борзой, и все же ей не удавалось поймать ни одного. В тихие лунные ночи снег предательски скрипел, а луна светила так ярко, что все было далеко видно.

Чернушка бродила вокруг дома дорожного мастера, ходила по шоссе, вынюхивая хоть какую-нибудь пищу, брошенную людьми. К деревенькам идти она боялась из-за глубокого снега. Не раздобыв мяса, она грызла гнилые стволы и утоляла голод древесной трухой. Потом она стала переходить и на другую сторону ущелья, где набрела на стаю куропаток. Каждую ночь она гонялась за ними вдоль шоссе, подстерегала их у полузамерзших ручьев в овражках. Голод настолько придал ей смелости, что однажды ночью она решилась забраться во двор дорожного мастера. Перко залаял, а Фокасинов, который где-то раздобыл ружье, вышел на порог и выпалил наобум. Чернушка снова услышала знакомое «Ату-у!».

Через несколько дней, шастая возле огорода, она пробралась под навес и унесла больную курицу, которую не пустили в курятник, чтобы она не заразила других. Курица не издала ни звука, и никто из людей не проснулся. Однако наутро Прихода опытным глазом охотника обнаружил на снегу лисьи следы. На следующую ночь он решил подстеречь ее с ружьем в руках. Чернушка подошла так близко, что слышала, как он пыхтел и шмыгал носом от холода за кирпичной стеной навеса. Она пробиралась не со стороны открытого огорода, а шла задами вдоль построек, прячась в их тени. Прихода так и не узнал, что хитрый зверек приходил второй раз и был совсем близко от него. Но Чернушка учуяла своего врага, и, как ни привлекала ее курятина, больше на огород она не совалась.

Сильные морозы и сугробы не позволяли охотникам подниматься в горы, и даже Прихода теперь ходил на зайцев в рощицы на равнине. Два барсука надолго утолили его охотничье тщеславие. Он почти забыл Чернушку и снова стал уверять, что знаменитая лиса сдохла от ран. Учитель сказал ему, что лиса, неожиданно выскочившая из барсучьей норы, была маленькая и черная.

К концу января потеплело, снег стаял, наступили ясные и теплые дни. Больше Чернушка не голодала. Она снова поправилась, и жизнь у нее пошла спокойная и приятная.

14

Погода все время менялась: то падал легкий снежок, таявший при первых лучах солнца, то валил густой снег, зима возвращалась, и грязные дороги и леса покрывались новой чистой белизной. В воздухе было много света, день прибавлялся.

Из ближних хуторов и деревенек стал доноситься бой барабанов. Это игрались свадьбы, и Чернушка целые дни прислушивалась к глухим ритмичным ударам барабанов, далеким звукам кларнетов и волынок. Порой по шоссе проезжали телеги с подвыпившими крестьянами, мелодично позванивали колокольчики на конских дугах, раздавались веселые возгласы. Утром туман снова заливал ущелье, а река шумела с каждым днем сильнее – в горах таял снег.

Ночью на синее небо выплывала полная луна, и филин страшным голосом звал свою подругу. Утки пролетали над ущельем длинными черными, плотно сбитыми вереницами, держа курс на север, и пропадали в сверкающем небе. Незнакомые лисы хрипло тявкали и взлаивали.

Чернушка стала беспокойной. Бродила туда-сюда, охваченная смутными желаниями, вслушивалась в лай других лисиц и совсем уже не считалась с установленными, согласно лесным законам, границами, забредая на чужую территорию. Любой лисий нарыск приводил ее в волнение. Если обнаруживалось, что его оставил лис, Чернушка шла по нему, горя желанием встретить незнакомца. Любопытство и беспокойство заставляли ее переходить на другую сторону ущелья, а иногда заводили и еще дальше. В этих своих скитаниях она несколько раз встречала взрослых лисиц, и каждую из них сопровождал лис. Они злобно скалились и шипели при ее приближении. Дня четыре Чернушка ходила одна, и наконец в одну из теплых ночей, когда ее особенно мучило одиночество, она села на опушке леса, посмотрела на луну и затявкала точно так же, как тявкали ее сестры. Произошло это недалеко от сторожки дорожного мастера, возле большого букового леса, который раскачивался под напором сильного южного ветра. По небу плыли разорванные в клочья облака. Луна то пряталась за ними, то снова вылезала, яркая и лучистая, небо сияло, и края облаков светились. Снизу от сторожки ей ответил сердитый лай Перко, а Фокасинов, бродивший по двору, громко сказал: