Текст книги "Кабинет на четвертом этаже (СИ)"
Автор книги: Эмилия Галаган
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Знаешь, рёва, я скажу тебе одну штуку: несчастен жлоб, который жил по принципу 2все как у людей, все как у людей" – а через пару десятков лет его ковер и покрывала превратились в посмешище, а богатство символизируют айфон и айпад... несчастна маш... мамашка, которая всё – мужу, всё – детям, а дети потом на старости ее в самый занюханный дом престарелых... бабник несчастен – как только член вставать перестанет, для него все краски мира погаснут, но несчастнее всех... – она усмехнулась – несчастнее всех... глупая душа, которая даже малым котеночком не знала, где согреться, и путалась у всех под ногами, и все искала добрую руку, все искала на чьей груди уснуть... Жадность губит часто, и не только фраеров, глупость губит еще чаще... губит беспечность, губит авантюризм, но доброта губит как-то совсем уж нелепо... Не поверишь, но мне тебя жалко. Немного, но жалко. Все-таки ты не последняя идиотка, не Машенька. Заведи себе цель – замуж выйти, чего-то добиться, что-то изучить, сдать английский на какой-то там сертификат...
– Я не хочу...
– А зря. Когда-нибудь пожалеешь, когда твои подруги все будут на хороших должностях, при бабках, при мужиках или без оных – неважно, в общем, когда тебе будет не о чем с ними говорить... и у тебя ничего не останется, кроме... ты пишешь стихи?
– Да. Иногда.
– Кроме стихов, которые будут критиковать за н-неудачные р-рифмы и б-безысходный н-настрой. – Она передразнила Димку. Он меня и правда критиковал, но только за настрой.
– Я пишу не в рифму.
– О, да я смотрю ты в себя немножко веришь? – Она усмехнулась. – ну что ж, тогда тебя и за это побьют, смотри – не плачь слишком громко, научись тогда уж хотя бы плакать... чтоб слезы бежали не по щекам, а по кишкам... учись!
Я молчала. Она разом высказала мне все, что ей хотелось сказать с тех пор, как мы сидим вместе. Это должно было случиться. И это случилось.
Я подумала о том, что надо будет узнать в отделе кадров телефон Кучки и еще раз извиниться.
– Ты так привязалась к этому деду, потому что думаешь, что сама станешь такой же в старости? Думаешь, тогда кто-то и тебя так же пожалеет, как ты его? Или совесть из-за чего-то заедает?
– Отстань.
– Точно совесть жрет. Ты такая. Вообще писаки все такие. Совесть человечества! Проповедуют добро, а сами...
– Отвали тебе говорят, сука!
Она только усмехнулась.
Я уткнулась в работу.
Где-то через час позвонила Машенька, еще раз позвала на чай, и я ушла.
А потом у нас под окнами сбили человека.
Это был единственный раз, когда Танька опоздала на работу.
Я пришла вовремя, вскипятила воду, заварила кофе и подошла к окну, надеясь полюбоваться снежным утром.
Но увидела внизу, на асфальте, мужчину, а вокруг его головы – расползающуюся лужу крови. А на дороге – следы покрышек, которые развезли эту кровь. Из соседних домов выбежали люди, столпились, что-то обсуждали... Я думала, звонить ли в скорую, когда дверь кабинета открылась и в него, бледная как полотно, ввалилась Танька.
Посмотрев на меня странным, замороженным взглядом, она задала совершенно неожиданный вопрос:
– Ведь много кого зовут Миша, правда?
Я растерянно кивнула.
Она размотала шарф, сняла пальто и, повесив его на крючок, одернула пиджак.
– Там человека сбили... – сказала я.
– Я видела. Как раз шла и все видела. Он впереди меня шел, говорил по мобильнику, а потом я его нагнала... когда поравнялась с ним, услышала только, что в мобильнике женский голос кричал – громко так, даже я слышала: "Миша, ты ничего не понимаешь!" А потом я его обогнала и перешла через дорогу... и тут слышу – удар... он, видимо, не успел на зеленый и решил не ждать... ну и... я только увидела, что телефон у него из руки выпал и откатился в сторону... Теперь Миша уже точно ничего не поймет... Хорошее имя, правда?
– Да, хорошее.
– Так моего брата звали... он умер... несчастный случай...
– Неужели... тоже машина?
Она махнула рукой:
– Нет, на стройке за 366-й школой играли с ребятами и он разбился... в общем, это было давно... просто вот сейчас это имя... распространенное имя, правда? ты знаешь какого-нибудь Мишу?
– Ну... – Никаких Миш я не знала, но мозг заработал в ускоренном темпе, и внезапно я кое-что вспомнила: – Вот буквально на днях ехала я в метро, зашли бабуля божий одуванчик с мальчишечкой лет семи, деловым таким, серьезным... бабуля села и по коленкам себя хлопает, дескать, садись, а он только насупился, видимо, обидно ему, что его, как трехлетку какого, хотят на ручки взять... а тут еще и мужик, что возле его бабки сидел, встал: садись... тут у этого мальчишки аж слезы на глазах выступили... и он так демонстративно в другую сторону вагона отошел и стоит там. "Миша, вернись! – крикнула бабуля. – Ну чего ты?" А он стоит, гордый такой, держится за поручень... ну бабка и перестала его звать, потом уже, через пару остановок подошла к нему, взяла за руку и они вышли...
– Миша, вернись... Да, – Танька смотрела перед собой. – Да. Снег идет как право имеющий, а пешеход так идти не может. И все вернется, только гордый человек и растаявший снег – никогда. И всегда, когда видишь падение, падаешь вместе. А та тетка, наверно, все орет и орет в телефонной трубке. Миша, вернись...
Мне хотелось ее обнять, но я просто смотрела на то, как она сидит за своим столом, ссутуленная и несчастная, как я когда-то после падения Кучки с лестницы...
– Блин, вы сидите тут в себя на верхотуре, – к нам вломился Димка. – И н-ничего-то н-не... А мы д-две скорые вызвали. М-машина... с-сбила... М-машенька р-рожает.
– Так рано ж еще!
– Н-не з-знаю, п-плохо ей...
Машенька не родила, но суматоху вызвала знатную.
Народ носился вокруг нее, позабыв даже о несчастном сбитом пешеходе. В конце концов Машеньку отправили на такси домой и снова разбрелись по кабинетам.
Пришедший через пару часов полицейский был очень раздосадован, узнав, что ДТП никто из нас толком не видел.
Все пошло как и прежде. В апреле должен был состояться день открытых дверей, к которому мы хотели выпустить несколько красочных брошюр об институте, так что мне приходилось пахать, не поднимая головы, забыв и о халтурах и о собственных произведениях.
Весна в тот год застопорилась: к тому, что в марте в Питере лежит снег, я давно привыкла, но апрельские метели меня удивили.
День открытых дверей – то еще испытание. Единственное утешение: выход на работу в субботу оплачивается по двойному тарифу.
В основном приходят одиннадцатиклассники. Часто – с родителями. Стенд, на котором разложены учебные пособия, подвергается атакам уже на их обратном пути – после того, как преподаватели намекнут, что лучших книг для подготовки в тестированию, чем те, которые выпускает наш вуз, им не найти. Не знаю, так это или нет, но "если поступите, – говорю я абитуре, – то все эти книжки вам точно понадобятся: первую сессию точно по ним готовить будете". Я повторяю эту заученную фразу всем и каждому, поэтому, когда какая-то женщина спрашивает меня:
– Скажите, а для тех, кто поступает на заочное, есть какие-то специальные книги? – Я на какое-то время сбиваюсь с мысли.
Те, кто хочет поступать на заочное, обычно не приходят на дни открытых дверей.
– Наверное, всё то же самое...
Она нервно переминалась с ноги на ногу.
– Знаете, у меня нет высшего образования... я шла и увидела надпись: день открытых дверей... и подумала: вдруг судьба... Я, вы знаете, на инвалидности... Не работаю... А хотелось бы чему-то себя посвятить...
– Вам интересна история?
– Да. То есть нет. Не очень. Я плохо запоминаю даты. И эти цифры... палочки-галочки после имен... почему нельзя писать нормально?
Голос ее как-то нервно звякал, как одинокая монета в копилке, когда ее трясешь.
Высокая. Немного сутулая. Волосы крашены в рыжий, но корни заметно отросли, да и краска смылась – цвет потускневший. Как и цвет глаз – бледно-карий. Пальто какое-то куцее, рукава коротковаты.
– Знаете, у нас в 336-й школе был учитель истории очень смешной... старенький... про блокаду рассказывал...
Не знаю, почему я задала этот вопрос. Я не была ни в чем уверена. В конце концов номер школы я запросто могла перепутать...
– Вы учились в 336-й школе? Может быть, вы помните Татьяну Д.?
Она улыбнулась.
– Таню? Да, помню. Только не по школе. Она жила со мной в одном дворе. А потом уехала. У нее брат погиб.
– Миша, я знаю.
Она затараторила:
– Бедный мальчик. Прыгнул с крыши. У нас был долгострой за школой, вот оттуда. Мамина подруга жила от них через стенку. Говорит, они с матерью сильно ругались. Она все орала на него: "Миша, отстань, ты ничего не понимаешь!" А чего понимать, когда мать пьет да мужиков водит?
Какая-то девочка, топтавшаяся возле стенда уже минут пять, наконец решилась и подошла ко мне: "Можно – вот эту, вот эту и вот эту?"
Пока я рассчитывалась, странная посетительница молчала.
А потом сказала:
– Таню я помню. Она со мной никогда не здоровалась, хотя всегда замечала. Она очень внимательная. Мать их с Мишей от разных мужчин прижила. Бедная женщина, ей все хотелось найти кого-то, чтоб женился на ней, и жить... как все.
– Нашла?
Она покачала головой.
– А Таня здесь училась? Как интересно! У нее все хорошо?
Я молча кивнула. Если честно, я не знала, где училась Танька и как она вообще здесь оказалась. Но теперь я знала, что она однажды, как и я, навсегда ушла из дома в другой мир.
Но мир тесен – настолько, что порой жмет.
– Я люблю погулять по центру... Здесь так красиво... В нашем районе, знаете, совсем не ощущается петербургский дух...
– Извините, а можно я сфотографирую книжки? – какой-то продвинутый школьник достал смартфон. – Может, в нашей библиотеке такие есть...
– Я пойду... – Она двинулась к выходу. – Вот, не зря съездила... узнала про старую знакомую... История... да, вот так история...
– Не передумайте поступать! – крикнула я ей вслед.
Она обернулась и посмотрела на меня с недоумением: уже забыла, с чего начался наш разговор.
Я, как обычно, опоздала, Танька уже сидела на рабочем месте. Не помню, поздоровалась я с ней или нет, а если и поздоровалась, то как-то мимоходом и она мне не ответила.
По итогам дня открытых дверей мне надо было написать отчет: какие пособия пользовались спросом, какие – нет, сколько чего продано и т.п. Я увлеклась, так что даже на обед не сходила. И как-то не сразу мой слух уловил ее голос, он вился вокруг нее, как сигаретный дым.
– Однажды между стекол в окне попала оса. Точно оса – желто-черная изящная стерва. Она билась, как беспокойная мысль, и гудела, гудела... Мишка хотел открыть окно, а его одернула, говорю: может ужалить, не лезь. Она все гудела и билась...
– У меня аллергия на ос.
Я не врала, однажды – в детстве – меня укусила оса, нога распухла так, что не влезала в ботинок. И повысилась температура. Я наступила на осу, когда плясала босиком на траве. Надо сказать, после укуса я плясала даже энергичнее, чем до. Только с ревом. В общем, я до сих пор не люблю ос.
Она продолжала:
– Я увела Мишку в другую комнату, а когда мы вернулись, осы уже не было. Может, как-то выбралась на волю. Или улетела в другую комнату. Или заползла куда-нибудь. Я тогда подумала: будь это бабочка или даже муха, вопроса не стояло бы. Выпустили бы. Бабочку жалко, муха противная, но зудит на нервах, пусть летит. Но оса... Оса совсем другое дело. И сейчас, когда я бьюсь... бьюсь, а те, кто одним легким движением мог бы меня спасти, не шевелят и пальцем, я думаю: может, я – оса?
– А кто может тебя спасти?
Она молчала. Мне казалось, я слышу, как бьется ее сердце об оконное стекло.
Зазвонил телефон:
– П-привет! К-куда пропала? – это был Димка. – В-выходи на перекур.
– Не могу. Мы тут за жизнь перетираем и водку пьем, – сказала я.
– Н-на работе?
– Конечно! Это же институт.
Она тряхнула головой и засмеялась, а потом кивнула мне, дескать: иди, и вставила в ухо наушник.
– Послушай Моцарта, – сказала я в дверях, и, не дожидаясь реакции, вышла.
Машенька ушла в декрет, и я могла снова перебраться в наш прежний кабинет, но не захотела. Димка внезапно объявил, что скоро женится, показал фото девушки: красотка! Оказалось, что и его я знаю не слишком хорошо.
Всякий раз, преодолевая лестницу и входя в кабинет, я видела Таньку...
...сидящую за столом за уроками и делающую вид, что ничего не слышит (она в наушниках, но все равно все, все слышит!), пока брат ссорится с матерью. А потом брат уходит, хлопнув дверью. А потом уходит и она. Как когда-то ушла я – из дома в никуда, лишь бы только не быть там, лишь бы забыть это все навсегда. Закрывается дверь, за ней – история, которая никогда не закончится – и мы так и будем сидеть, склонившись над тетрадкой с примерами, решая какие-то уравнения, а люди – в числителе и знаменателе совпадая, будут сокращаться, исчезать, чтобы в финале осталось только одно число – мы сами.
Я относила издательский договор на подпись к Кучке, пила у него дома чай с вареньем в неловкой тишине, но все-таки радовалась, что этот человек допустил меня в свой мирок: все что-то бубнил про императора Юлиана, заплутавшего в пустыне. Я все представляла себе эту пустыню, но ослепительный песок почему-то превращался в снежное полотно... Идя домой, как во сне, сквозь весну, которая все-таки наступила, я думала о том, как настоящее становится прошлым и волочется за нами, как развязавшийся шнурок от ботинка – пока не споткнемся. Пока не упадем.
Падали мужчины и женщины, снежинки и империи...
А меня ждала комната с высокими потолками и двумя окнами: одно выходит на улицу, где умер на асфальте неизвестный мне Миша, другое – двор, где все так же у мусорного бака гниют старый диван и поломанный стул. Быть может, диван и хотел когда-то приблизить свою кончину, но теперь с ним рядом – товарищ, с которым они смогут обсудить всё то бесконечное множество задниц, которые были в их жизни.
Безмолвные разговоры, белое на белом, любовь, в которой никто никогда не признается.
