Текст книги "Не изменяй любви"

Автор книги: Эмили Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

11

Наверное, так же невыносимо тянется ожидание где-нибудь у ворот седьмого круга ада, подумала Лесли, взглянув на часы. Боже, почему так долго? Сколько можно ждать, изучая рецепты приготовления яблочного джема, принуждая себя улыбаться и делая вид, что ты абсолютно спокойна?

Миранда и не думала прикидываться, будто не волнуется. Она вертелась у двери кабинета, временами стремительно подбегая к Лесли только затем, чтобы узнать, который час. И не было ничего удивительного в том, что именно она увидела, как приоткрылась дверь.

Даниэль!!!

В следующее мгновение она уже крепко обхватила брата руками, спрятав лицо у него на груди. Первые восторг и радость сменились счастливыми слезами, и теперь она тихо плакала, приговаривая:

– Даниэль… Даниэль… С тобой все в порядке…

Лесли тоже поднялась с кресла и стояла в нескольких шагах от них, онемевшими пальцами прижимая к груди так и не прочитанный журнал. Она не могла закричать от радости. Она не могла броситься Даниэлю в объятия. Она могла только стоять и смотреть.

Сестра, вышедшая вслед за Даниэлем из кабинета, глядя поверх головы девочки, обменялась с ним понимающими улыбками. И этот простой обмен взглядами был красноречивее любых слез: значит, это правда! К Даниэлю вернулось зрение!

Закрыв глаза, чтобы не выдать овладевших ею чувств, Лесли позволила признаться самой себе в самой потаенной и самой заветной надежде: быть может, теперь, когда он ее увидит, рухнут наконец оковы, сковывающие его память.

Снова открыв глаза, она встретилась со взглядом Даниэля.

– Я так рада за тебя, – пробормотала она, пытаясь улыбнуться.

Но Даниэль, казалось, не слышал ее. Отведя взгляд от глаз Лесли, он напряженно всматривался в ее лицо, как будто пытаясь найти что-то давно забытое. Вероятно, мелькнуло в голове у Лесли, он хочет отыскать следы катастрофы – несколько крошечных шрамов на ее лице.

Или… У нее перехватило дыхание. Быть может, вглядываясь в ее черты, он пытается проникнуть туда, где остались восхитительные часы его жизни, отделенные от него стеной беспамятства.

Даниэль осматривал ее всю, и тело ее тотчас начинало пылать там, куда падал его взгляд. Да! – мысленно кричала Лесли. Да! Ты прикасался ко мне здесь… и здесь… и здесь!

Но в этот момент, как будто решив, что занятие это было слишком интимным и личным для такого людного места, Даниэль отвел глаза в сторону.

– Поехали домой, Анди, – сказал он, ладонью растрепав волосы сестры. – Ты готова, Лесли?

Волна разочарования захлестнула ее. Во время всего этого обжигающего исследования в его глазах ни разу не вспыхнула искра узнавания. Взгляд его оставался пристальным и… чужим. Он так ничего и не вспомнил.

– Готова, – ответила она нарочито оживленно и направилась к двери.

– О, Лесли! – Услышала она за спиной радостный возглас Миранды. – Ну разве это не чудесно?!

Несколькими часами позже Даниэль, устало улыбаясь, откинулся на спинку кресла. Все накопившиеся за эти дни телефонные звонки – друзьям, коллегам, деловым партнерам – были наконец позади.

Он еще раз посмотрел список имен, частично – чтобы удостовериться, что никого не пропустил, частично – чтобы еще раз испытать наслаждение от вновь обретенного зрения. Невозможность читать была одним из самых больших лишений, которые принесла ему временная слепота. Сейчас в радостном предвкушении он мысленно перебирал названия любимых книг, с которыми, как с друзьями после долгой разлуки, можно будет провести этот вечер.

Взгляд его упал на громоздившуюся на углу стола кучу папок, и Даниэль замер. Кого он пытается обмануть? На трех из этих папок красовалось имя Лесли Стиворт. Едва ли какой-нибудь роман по своей занимательности сможет состязаться с историей, таившейся между этими страницами.

Даниэль недовольно нахмурился. Почему он никак не может ей поверить? Когда он увидел ее сегодня у дверей кабинета доктора Флетчера, она была так ослепительно хороша, что на нее было больно смотреть. Лесли была даже более прекрасной, чем он помнил. И вместе с тем – более невинной. Память как-то преувеличивала ее сексуальность, рисовала ее более сиреной, нежели ангелом.

Глаза ее были наполнены слезами, отчего они казались еще более голубыми, еще более сияющими. Даниэль недоумевал, как ему удалось найти силы, чтобы тут же не броситься к ней, не прижать к себе так, как он прижимал Миранду, чтобы слезы эти пролились на его рубашку, пока он будет гладить ее мягкие шелковые волосы.

Нет, скорее вовсе не так, как Миранду. Он вспомнил, как не мог заставить себя отвести глаз от ее тела, как не мог да и сейчас не может понять, почему при виде Лесли в нем вспыхивают одновременно нежная потребность защитить ее и голодная жажда обладания.

Но когда он опять посмотрел в эти голубые глаза, Лесли показалась ему… Даниэль силился найти подходящее слово. Разгневанной? Нет. Скорее – разочарованной. Это выражение озадачило его. Он ожидал, что Лесли будет счастлива за него. Действительно, в первую минуту лицо ее светилось такой же радостью, как и лицо Миранды. Так откуда же это разочарование?

Или он неправильно истолковал выражение ее лица? Быть может, почувствовав на себе его полный жадной страсти взгляд, она сочла себя оскорбленной? Даниэль провел рукой по волосам, стараясь отогнать вновь подступившее ощущение бессильного отчаяния, от которого, как ему казалось, он должен был избавиться вместе с закрывавшими глаза бинтами. Черт подери, эта женщина совершенно непостижима! Временами все было на удивление прекрасно, как вчера в саду. Но чаще ее реакцию было невозможно предсказать – так никогда не знаешь, каким будет звук ослабевшей гитарной струны.

Вот почему Даниэлю придется-таки читать эти папки. Сегодня ночью он узнает, какая тайна в них заключена, и попытается собрать воедино кусочки головоломки.

От размышлений его оторвал легкий стук в дверь. Прежде чем открыть, Даниэль сгреб папки, быстро дохромал до своей спальни и сложил их на стоявший возле кровати ночной столик.

Это был Джек Стиворт, пришедший точно в назначенный час и явно озабоченный тем, чтобы не быть пойманным Лесли. Когда Даниэль просил его зайти, оба согласились, что Лесли об этом говорить не следует. Во всяком случае – пока.

Глядя на него сейчас, Даниэль понял, как опасно бывает оказаться в плену стереотипов. Он никогда не видел отца Лесли раньше и вчера представил его себе этаким киношным негодяем с напомаженными волосами, острым носиком и бегающими глазками. Сегодня же он с удивлением обнаружил, что, прежде чем неумеренный образ жизни наложил на его внешность свой отпечаток, Джек Стиворт был на редкость красивым мужчиной. Особенно впечатляли его глаза, такие же голубые, как и у Лесли. Они были заметно припухшими, покрасневшими, однако в них, как в зеркале, отражались доброта и незаурядный ум, правда, не было и следа присущей Лесли внутренней силы.

Даниэль вздохнул, с сожалением подумав, что Джек Стиворт был создан для более серьезных дел. Лесли как-то рассказывала, что ее мать умерла, когда она была совсем маленькой девочкой. Что ж, возможно, любящая жена и смогла бы удержать в узде порочные пристрастия Джека, но десятилетнему ребенку это оказалось не по плечу. Не исключено, что это окажется не по силам и ему, Даниэлю, но попытаться было необходимо. Он жестом указал Джеку на кресло, сам сел за стол.

Некоторое время мужчины молча изучали друг друга. Не в пример вчерашнему вечеру Джек был сдержан, однако затянувшееся молчание первым нарушил все же он.

– Вы сказали, что хотели бы поговорить о деньгах.

– Да. – Вначале Даниэль колебался, не зная, как начать разговор, но теперь решил, что лучше всего говорить прямо. С Джеком уже достаточно нянчились. Что ему действительно было необходимо, так это хороший пинок под зад, который направил бы его в нужную сторону. – Я хочу предложить вам сделку.

Джек насторожился и отвел глаза в сторону.

– Какого рода сделку?

– Выгодную, как мне представляется. – Даниэль сунул руку в ящик стола и вытащил оттуда лист бумаги, на котором было написано несколько фамилий. – Я улажу вопрос с пятью тысячами долларов, после того как вы встретитесь с одним из этих врачей.

Он протянул лист Джеку. Тот долго не решался взять его, а когда все же взял и прочитал, между его густыми бровями пролегла глубокая складка.

– Психиатр? – Он поднял на Даниэля сверкающие гневом глаза. – Вы хотите, чтобы я обратился к психиатру?

– Совершенно верно, – твердо ответил Даниэль. – Пока вы не повидаетесь с одним из этих врачей, я не уплачу ни цента.

– Черт вас подери! – Лицо Джека налилось кровью, и он в бешенстве смял список в своем огромном кулаке. – Я не сумасшедший!

– Конечно, нет. Но ваша тяга к выпивке и азартным играм имеет психическую природу, а потому вам нужна помощь специалистов. Думаю, вы и сами это знаете.

– Черта с два я знаю!

Даниэль не был удивлен. Психиатры предупреждали его о возможности такой реакции.

– Если хотите, чтобы я вам помог, вам придется обратиться к врачу. – Он пожал плечами. – Все очень просто.

– Что ж, видимо, я обойдусь и без вашей помощи, – с вызовом заявил Джек. – Лесли сказала, что она…

При упоминании имени Лесли Даниэль мгновенно забыл о необходимости сохранять спокойствие.

– Послушайте, Стиворт, – почти прорычал он, подаваясь вперед. – Я обращаюсь к вам с этим предложением по одной-единственной причине – мне кажется, что вы любите Лесли. – Джек раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но Даниэль жестом его остановил. – Слова ничего не стоят. Мне нужны поступки. И если вы действительно дорожите дочерью, вы не станете взваливать на нее эту проблему. Я уверен, что она сумела бы найти деньги, но какой ценой? Неужели вы хотите, чтобы она заложила свои драгоценности? Или взяла деньги в долг под грабительские проценты?

Произнося эту яростную речь, Даниэль вдруг и сам в новом свете увидел некоторые стороны жизни Лесли. Заложить драгоценности? Скорее всего, это было давным-давно сделано. Он ни разу не видел на ней никаких драгоценностей, кроме подаренного Симоном обручального кольца. Пытаясь удержать на плаву этого готового в любой момент пойти ко дну человека, она, по всей вероятности, к двадцати шести годам успела посетить больше ломбардов, чем иная женщина за всю свою жизнь.

– Ради всего святого! – закончил он, с трудом сдерживая отвращение. – Это ваши долги, не ее. И жертва сейчас требуется от вас, Джек, а не от вашей дочери.

Пожилой ирландец таращился на Даниэля, не отвечая ни слова. Затем перевел взгляд на свои руки, расправил смятый в комок список, положил его на колено и стал тщательно разглаживать. Когда он опять взглянул на Даниэля, в глазах его блестели слезы.

– Моя маленькая девочка, – дрожащим голосом проговорил он. – Вы узнали ее уже взрослой женщиной, Даниэль, но я хорошо помню, как она действительно была маленькой девочкой…

И в голосе его и в глазах не было и тени той пьяной слезливой сентиментальности, которая так раздражала Даниэля накануне. Сейчас чувствовалось, что этот человек по-настоящему страдает, и гнев Даниэля мгновенно улетучился.

– Значит ли это, что вы согласны? – уже совсем другим тоном спросил он.

Но Джек, похоже, был поглощен собственными мыслями.

– Знаете, – очнувшись, он недоуменно пожал плечами, – а ваш брат, помогая мне, никогда не настаивал ни на каких докторах.

Это нисколько не удивило Даниэля. И тем не менее, слыша о брате подобное, он не переставал внутренне ужасаться. Узнав о Симоне за последние дни много гадкого, Даниэль понимал, что брат совершенно не был заинтересован в том, чтобы по-настоящему помочь отцу Лесли. Порочные слабости Стиворта давали ему возможность держать в руках и самого Джека, и, что важнее, Лесли. К горлу вдруг подступила легкая тошнота.

– Я – не мой брат, – пожалуй, чересчур громко ответил он.

– Все меня уверяли, что стоит мне только захотеть… – Джек поднял на Даниэля полные тоски и боли глаза. – Но мне ни разу не удалось с собой справиться. В последний раз, когда Лесли… когда Симон… – Он с трудом сглотнул. – Я понял, что дальше падать некуда. Я был уверен, что на этот раз найду в себе силы, но…

Джек умолк и закрыл лицо руками.

Даниэль помолчал, затем откашлялся.

– Вам необходима помощь, Джек. Одному вам с этим не справиться.

– Я знаю. – Джек отвечал, не отрывая ладоней от лица, и голос его дребезжал от муки, как разбитое стекло.

– Означает ли это, что вы согласны обратиться к врачам?

– Да, – он опустил руки и медленно кивнул. – Ради нее я сделаю это.

Когда за ирландцем закрылась дверь, Даниэль несколько минут сидел неподвижно. В окно он видел, как маленькая машина Джека развернулась, выехала со двора и скрылась за поворотом. Оставалось надеяться, что ему удастся избежать встречи с Лесли, которая должна была вернуться с минуты на минуту после переговоров с Хаггерти.

Испытывая огромное удовольствие от этого простого и естественного движения, Даниэль взглянул на часы. Почти восемь, скоро стемнеет. Он надеялся, что Лесли нигде не задержится. Собиралась буря, а после того вечера в Даниэле просыпалось беспокойство при одной мысли, что кто-то должен ехать на машине по мокрому шоссе. А сейчас ему было особенно тревожно – буря могла застать Лесли в пути.

Задумавшись, Даниэль нечаянно выдвинул ящик письменного стола. Ничего кроме канцелярских принадлежностей и марок в нем не оказалось. Неужели Симон никогда не работал дома? Вернув ящик на место, он выдвинул следующий и остолбенел. Казавшаяся совершенно неуместной среди скрепок и листов бумаги, в ящике покоилась черная бархатная коробочка. Обручальное кольцо Лесли.

Даниэль не стал открывать коробочку. В том не было необходимости. Он и так отлично помнил, как оно выглядело: огромное, кричащее, вульгарное. Кольцо было плохо подобрано по размеру, или это Лесли несколько похудела после помолвки. Оно то и дело соскальзывало с пальца, особенно когда она печатала, и Лесли во время работы часто его снимала. Симону это не нравилось. Каждый раз, когда он входил в комнату, глаза его первым делом устремлялись на ее левую руку, и тут же раздавался строгий вопрос: «Где твое кольцо, Лесли?»

Надевая кольцо, она никогда не глядела на Даниэля, как будто ее заставляли делать что-то грязное, постыдное и ей было неприятно, что кто-то видит, как она этим занимается. Впрочем, ему и самому не хотелось смотреть. Всякий раз, видя, как бриллиант возвращается на ее палец, внутри у него что-то обрывалось.

Повинуясь внезапному порыву, он зажал коробочку в ладони и встал из-за стола. Завтра он найдет способ от нее избавиться: вернет ювелиру, продаст, выбросит наконец! А сейчас он просто хотел убрать ее как можно дальше с глаз: у Симона был потайной сейф, комбинация которого была известна Даниэлю.

Однако, открыв дверцу, он увидел, что в сейфе уже лежало нечто, что, по мнению Симона, было, вероятно, не менее ценным, чем бриллиант в четыре карата: один-единственный лист бумаги. Даниэль не смог бы припомнить, сколько времени простоял, впившись глазами в этот лист: что-то подсказывало ему – в бумаге содержится ключ ко всей головоломке, которую он непременно должен был разгадать.

12

Все-таки в этом была определенная поэтическая завершенность, думала Лесли, глядя в окно. В том, что буря случилась именно сегодня. Буря разразилась в тот вечер, когда начался весь этот кошмар, бурей все это и заканчивалось. Когда несколько минут назад, вернувшись после подписания контракта с мистером Хаггерти, она стремглав неслась к дому, на землю падали первые одинокие капли, сейчас же за окном стояла сплошная стена дождя.

Встреча с Хаггерти прошла на удивление гладко. Ознакомившись с составленным Лесли техническим обоснованием, он подписал его практически без изменений. Контракт этот должен был принести компании не меньше миллиона долларов чистой прибыли.

Едва ли Даниэль действительно собирается ее уволить, но теперь ей, скорее всего, придется координировать работы по выполнению заказа Хаггерти. Необходимости в ее присутствии в этом доме больше не было. Сейчас, когда повязка с глаз снята, Даниэль сможет самостоятельно отправиться в любой китайский ресторанчик. И при желании есть яичный суп хоть по три раза на дню.

Она сделала все, чтобы продемонстрировать свою преданность ему и его семье, и не ее вина, что он упорно отказывается это признавать. Как показал вчерашний вечер, в глазах Даниэля Лесли и ее отец были всего лишь жалкой шайкой вымогателей, которые бессовестно тянули из Симона деньги.

При мысли об отце глаза ее наполнились горячими слезами. Лесли любила его всей душой, переживала за него, всегда старалась помочь. Но сколько еще ей придется жертвовать ради него своим счастьем?

– Лесли? – раздался у нее за спиной голос Аннетт, и Лесли ответила не оборачиваясь:

– Да, это я.

– Как хорошо, что я сюда заглянула, – сказала экономка с некоторым удивлением. – Я и не знала, что ты уже вернулась. Тебя к телефону. Твой отец.

Отец… О Боже, только не сейчас! Пожалуйста, не сейчас! Лесли в отчаянии прижала ладони к вискам. Папа, ну что у тебя случилось на этот раз?

Папки манили к себе неодолимо. Даниэль хотел заняться ими попозже, когда все уснут. Чтобы отвлечься, он вначале долго, со вкусом мылся в душе, затем, облачившись в толстый, теплый халат – из окна тянуло ночным холодом, – занялся камином. Когда там весело заплясали язычки пламени, он налил себе стакан шотландского виски – впервые после несчастного случая – и включил телевизор, надеясь, что радость от вновь обретенной возможности видеть хотя бы на время примирит его с очередным боевиком, как водится, начисто лишенным здравого смысла. Не находя в подобного рода поделках даже проблеска мысли, Даниэлю обычно было жаль терять на них время.

Спустя несколько минут он, к своему удивлению, обнаружил, что телевизор выключен, стакан с виски забыт на краю стола, а сам он с папками на коленях сидит в придвинутом к огню кресле.

В первой папке оказались одни фотографии. Отчеты, по всей видимости, находились в других. Он взял верхнюю фотографию и вдруг почувствовал, как кровь стынет в жилах.

Кто, черт подери, это снимал?! На снимке, сделанном во время того памятного пикника, была изображена Лесли. Стоя на коленях на расстеленном на траве одеяле, она снимала блузку. Рядом Даниэль, наклонившись, помогал ей развязать какие-то бретельки на спине. Снимок был сделан под таким углом, что на нем не было видно не только Миранды, но и хотя бы одного служащего компании, которые в тот день кишмя кишели в парке. Более того, фотограф каким-то образом сумел поймать момент, когда телесного цвета купальник оказался в тени и создавалось впечатление, что под снимаемой блузкой у Лесли нет ровным счетом ничего…

Даниэль с отвращением отбросил фотографию в сторону и взял следующую: они с Лесли возле перевернутой лодки. Их купальные костюмы скрыты под водой, а голые плечи исподволь намекают на полную обнаженность. Рука его покоится на ее шее, пальцы погружены в волосы…

Еще не успев взять в руки последнюю фотографию, Даниэль увидел розовые, белые и желтые пятна и понял, какой момент на ней запечатлен. Дыхание у него перехватило. Хотя люди, лежавшие среди цветов, были одеты, едва ли у кого-нибудь могли возникнуть сомнения в том, что они занимаются любовью. Мужчина лежал на женщине в характерной позе, она тянулась к его лицу дрожащими – Даниэль помнил это как сейчас – пальцами…

– Даниэль, ты еще не спишь?

Он поднял голову, непонимающе огляделся, и только тут до него дошло: то, что он вначале принял за стук собственного сердца, на самом деле было стуком в дверь. Лесли стояла у двери его спальни, и Даниэль вдруг задохнулся, почувствовав, что легкие его едва не лопаются, до краев переполнившись сладковато-горьким запахом львиного зева.

– Минутку! – Он поспешно захлопнул папку и со всей скоростью, которую позволяло развить его больное колено, бросился открывать, в глубине души опасаясь, что голос ее на самом деле ему просто почудился, вызванный из затаенных глубин памяти впечатлениями от фотографий.

Однако за дверью действительно стояла Лесли, и была она так прекрасна, что на несколько мгновений он потерял дар речи. Судя по строгому деловому костюму: длинный, прямого покроя пиджак и такая же юбка, она только что вернулась со встречи с Хаггерти.

– Привет, – выдавил он наконец, все еще не в силах отвести от нее глаз. Ему всегда очень нравилась Лесли такая, как сейчас: деловая, уверенная в себе женщина. Полагающая, что этот образ в состоянии отвлечь внимание от ее необычайной, поразительной красоты. На самом деле это очень походило на попытку удержать солнечный свет в бутылке.

– Привет, – ответила Лесли, нервно поправляя выбившийся из пучка завиток. – Можно войти?

В голосе ее звучало некоторое сомнение, как будто она не была уверена в том, что он скажет «да».

– Конечно, – улыбнулся Даниэль и сделал шаг в сторону, пропуская Лесли в комнату. – Садись, пожалуйста. – Он указал на кресло возле камина. – А я пойду натяну какие-нибудь джинсы.

– Не надо, – остановила его Лесли. – Не беспокойся, пожалуйста. Я знаю, сейчас поздно. Наверное, ты уже спал.

– Нет, – возразил Даниэль, вспомнив о папках. – Только собирался. – Он был чрезвычайно доволен тем, что ее не смущает его халат. Меньше всего ему сейчас хотелось выходить переодеваться, оставляя ее наедине с этими фотографиями.

Тем не менее что-то в ее поведении насторожило Даниэля. Так и не сев, она подошла к огню и протянула к нему ладони. Судя по выражению лица, мысли ее витали где-то далеко.

– Что с тобой, Лесли? – Он подошел чуть ближе и тоже ощутил исходящий от пылающих поленьев жар. – Что-нибудь не так? Хаггерти передумал в последний момент?

– Нет, – не оборачиваясь, Лесли покачала головой, и отблески пламени заиграли на ее каштановых волосах. – Он подписал все бумаги. Все прошло как нельзя лучше.

– Отлично! – Даниэль еще недостаточно вник в дела компании, чтобы должным образом оценить, как важна была эта сделка, но, зная, сколько труда вложила в нее Лесли, он был искренне за нее рад. – В чем же тогда дело? Что случилось?

Она глубоко вздохнула, как будто пытаясь успокоить какие-то свои затаенные чувства, прежде чем ответить.

– Это касается отца, он только что звонил.

О Боже! От бешенства у Даниэля на мгновение потемнело в глазах. Черт бы подрал этого упрямого ирландца! Он же обещал ничего не говорить Лесли, пока не начнет лечение. И вот теперь одним звонком все разрушил.

Даниэль приблизился к девушке и положил ей на плечи ладони.

– Твой отец погибнет, если ему не помочь. – Он сильнее сжал пальцы. – И это единственный способ заставить его согласиться. Пожалуйста, не сердись.

– Не сердись? – Повернувшись к нему, она подняла раскрасневшееся от жара лицо. Глаза ее искрились, как будто вобрав в себя отблески пламени. – Я не сержусь, Даниэль. Я… – Она запнулась, глаза ее напряженно вглядывались в его лицо, словно пытаясь отыскать на нем точное слово. – Я бесконечно тебе благодарна. Настолько благодарна, что даже не знаю, что сказать. Мне кажется, на этот раз ему удастся справиться с собой. Он уже назначил встречу с одним из врачей. – Голос ее дрогнул: – Я не могу позволить тебе оплачивать его лечение, но то, что ты сумел убедить его обратиться к специалистам… Видел бы ты, в какую ярость он приходил, когда это ему предлагала я… – Глаза ее наполнились слезами. – О, Даниэль, если бы ты знал, что ты для меня сделал! Как долго я сражалась с этим в полном одиночестве.

– Те времена кончились, Лесли. Ты больше не одна.

Охваченный неодолимым желанием помочь, защитить, он еще крепче сжал ее в объятиях и теперь их лица почти соприкасались. Глаза Лесли были широко открыты, на щеках пылал румянец, губы находились так близко, что Даниэль ощущал тепло ее дыхания. В этом лице можно было утонуть, оно манило обещанием исполнения его самых сокровенных эротических фантазий, самых безумных грез.

Она принадлежала ему. Словно теплый воск, она таяла в его руках, уходила в. него, растворялась в нем. Он приблизил губы для поцелуя, не в силах больше противостоять сжигающему его желанию. Она была его, и он уже не мог остановиться и не взять то, что ему принадлежало.

Но прежде чем их губы соприкоснулись, Лесли прошептала:

– Спасибо. – Губы ее дрогнули. И опять, как молитва: – Боже, как я тебе благодарна…

Эти слова полоснули его как ножом, и он отпрянул в ужасе, глядя на ее полураскрытые в сладостном обещании губы. Что он делает? Неужели это горячее, нестерпимое желание обладать ею совсем лишило его рассудка? Чем он, собственно говоря, отличался от Симона? Подобно брату, он выявил ее слабые места и теперь был готов воспользоваться переполнявшим ее чувством благодарности. Обратить его в поцелуи, затем – в ласки, затем…

Нет! Он заставил себя отпустить ее плечи, и руки его бессильно, как плети, повисли вдоль тела.

– Не стоит меня благодарить, – хрипло, с трудом шевеля пересохшими губами, произнес он. – Я всегда рад тебе помочь.

– Даниэль… – Лесли, казалось, изумило его внезапное отступление. Ладонь ее легла на его обнажившуюся под халатом грудь.

Это было словно прикосновение пламени. Позабыв о колене, Даниэль дернулся в сторону, ногу пронзила боль, и он, не в силах сдержать стон, едва не рухнул на пол. Вскрикнув, Лесли подхватила его под руку, не дав ему упасть.

– Даниэль! – Лицо ее побледнело. – Тебе плохо?

– Со мной все в порядке, – сквозь зубы выдавил он, чувствуя, как на лбу выступает холодный пот. Он попытался высвободиться, дотянуться до спинки кресла, но боль была слишком сильной. Без ее помощи он не мог сделать и шага.

– Я помогу тебе добраться до кровати, – решительно заявила Лесли. – Ты сможешь идти, опираясь на меня?

Не дожидаясь ответа, она закинула его руку себе на плечо и сделала шаг вперед.

Даниэлю не осталось другого выбора, как подчиниться. Боль, вроде, чуть притупилась, и кое-как они доковыляли до кровати. Там, несмотря на протесты, она помогла ему устроиться поудобнее, заботливо подложив под больную ногу подушку.

– Извини, – Даниэль устало закрыл глаза и почувствовал, как боль медленно отступает, словно цунами с разрушенного побережья. – Кажется, я себя переоценил.

– Всему свое время, – мягко заметила Лесли и бережно положила ладонь на больное колено. Прикосновение было словно целебный бальзам, и Даниэль не смог сдержать вздоха облегчения. Ее пальцы замерли: – Тебе больно?

– Нет, – не открывая глаз, отозвался Даниэль. – Наоборот…

Легкими круговыми движениями она начала массировать колено, затем сухожилия и мышцы на бедре и голени. Это было очень приятно, приносило долгожданный покой натруженной за день ноге. Гордость заставила его отказаться от костыля слишком рано.

Он почувствовал, как Лесли сменила позу, устраиваясь поудобнее, и вот уже обе ее руки плавно скользили вдоль его ног по всей длине: от бедер до ступней, вверх и вниз, окончательно прогоняя и боль и усталость, вытягивая их из него и вместо этого наполняя его тело каким-то божественным дурманом.

Окунувшись в блаженное полузабытье, Даниэль не заметил, когда все изменилось, когда эти с каждым разом поднимающиеся все выше и выше ладони, вместо того чтобы нести расслабленность и умиротворение, стали заставлять его тело сжиматься в сладостном предвкушении. Тело почувствовало это раньше, чем осознал мозг: дразнящие, ищущие пальцы Лесли неуловимо, но настойчиво вызывали в нем прилив исступленного желания.

Сомнений быть не могло – ни у него, ни у нее. Толстый халат уже ничего не скрывал. Да и как скроешь то, что выражено столь интенсивно и недвусмысленно?

Однако Лесли и не подумала остановиться, как будто ясно понимая, что делает, как будто делая это сознательно. Словно со стороны до Даниэля донесся его собственный стон, когда ее пальцы скользнули между его ног, осмелившись на мгновение прикоснуться к его возбужденной плоти.

– Лесли, – пробормотал он, задыхаясь. – Что ты делаешь?

Она не ответила, лишь отдернула руку, словно обжегшись. Услышав легкое шуршание ткани, Даниэль догадался, что Лесли встала. Послышался щелчок выключателя, и комната сразу ожила, наполнившись отблесками пляшущего в камине пламени.

Он услышал, как она вернулась к кровати, остановилась – и больше ничего, только запах сирени и едва уловимое шуршание шелка. Не в силах дальше оставаться в неведении, Даниэль повернулся к ней.

Пиджака на Лесли уже не было, сейчас она расстегивала пуговицы на блузке. Единственно, что нарушало тишину в комнате, было его тяжелое, прерывистое дыхание, как будто он, напрягая последние силы, боролся с кем-то не на жизнь, а на смерть. С собственной совестью, что ли?

– Лесли, – тихо окликнул он девушку, когда блузка и юбка упали на пол и отблески пламени заиграли на ее обнаженной коже. – Что ты делаешь?

Ему показалось, что губы ее тронула улыбка, но, возможно, это была просто игра теней.

– Собираюсь заняться с тобой любовью, – продолжая улыбаться – теперь Даниэль видел это совершенно отчетливо, – шепнула она и мягко опустилась на кровать. Помня о поврежденном колене, Лесли осторожно положила ладони на его ноги и плавно заскользила вверх. Однако на сей раз руки ее остановились, так и не достигнув заветной цели.

– Я все делаю правильно? – поинтересовалась она.

Голос у нее был почти насмешливый, и Даниэль знал почему: вопрос был идиотским. Ее пальцы были всего лишь в дюйме от совершенно недвусмысленного ответа, хотя и отказывались приблизиться еще ближе, прикоснуться, пока он ее не попросит.

– Почему? – простонал он, из последних сил пытаясь отстраниться. – Почему?

– Потому, что я этого хочу, – ответила Лесли, и игривые интонации исчезли из ее голоса. – Потому, что мне это необходимо.

– Из чувства благодарности? – Он напряженно вглядывался в ее лицо, холодея при мысли, что что-нибудь в его выражении, какой-нибудь не вовремя дрогнувший мускул не позволит ей солгать, покажет ему, что он прав. Что тогда? Что ему делать тогда? – Лесли, из благодарности? – повторил он сухо.

– Нет! – гневно воскликнула она и, застонав, прильнула к нему всем телом. – Нет! – И, теряя чувство реальности, он застонал вместе с ней. – Неужели это похоже на благодарность?!

Даниэль замотал головой, не ведая, на что это похоже, но поняв за мгновение до того, что окружающий мир перестал существовать, что без этого он умрет.

А потом уже не было никаких слов и никаких мыслей, была лишь боль от нестерпимого наслаждения, когда она ласкала его, познавала его тело, вкушала, изменяла его и безраздельно владела им. Все в Даниэле было подчинено ей, казалось, даже кровь бежит по жилам лишь в тех частях его тела, которые соприкасаются с телом Лесли. Там, где не было рядом ее, жизнь кончалась, словно в покинутой раковине…