Текст книги "Деяния любви"

Автор книги: Эмили Листфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Тед отвернулся. На самом деле он вовсе не собирался бросать их по-настоящему, разумеется, никогда не хотел жить отдельно. Просто вылетел из дома в пылу ссоры и не сумел придумать повод вернуться, а часы шли, складываясь в дни и ночи, проведенные на раскладушке компаньона, пока уход не превратился в суровую действительность. Когда через три дня Энн позвонила ему на работу и сказала, что, если он не заберет свои вещи в течение часа, она свезет их на городскую свалку, он хотел признать свою ошибку, но не смог; доказывать, как мало они нуждаются друг в друге стало для них своего рода соревнованием, хотя он никогда не собирался выигрывать. И вот он взял свои вещи там, где она оставила их, на крыльце, в двух больших черных пластиковых мешках для мусора, а через несколько недель уже подыскивал себе квартиру и адвоката, и сколько ни старался, все никак не мог толком вспомнить, из-за чего вышла ссора.

– Послушай, всякое бывает между мужчиной и женщиной, – он запнулся. – Мне кажется, ты немножко мала для этого.

– Мне тринадцать.

– Я знаю.

– Я знаю гораздо больше, чем ты думаешь.

– О, я в этом не сомневаюсь. – Он взял последнюю ветку и запихнул поглубже в костер. Ему хотелось сказать ей, как это напоминает ощущение, когда не можешь поймать мяч, как однажды он начинает откатываться, и ты ничего не можешь поделать, чтобы остановить его, этот мяч, который и есть вы оба или то, чем вы были, и как ты бежишь и бежишь за ним и даже иногда тебе кажется, вот поймал, но тут он снова ускользает. – Просто ускользает от тебя, – сказал он.

Джулия не отрывала от него глаз, щурясь от дыма, напряженно вслушиваясь.

– Я замечал, как вы спорите с Эйли, – продолжал Тед. – Иногда вначале вы знаете, о чем спор, но в конце уже не имеете об этом ни малейшего представления. Так и во всем. У меня и твоей мамы так получилось. Но теперь все иначе.

– Что ты имеешь в виду?

Та ночь, сопротивление, а потом – нет. Он изучающе смотрел на Джулию, прикидывая, взвешивая каждое слово, прежде чем заговорил, стараясь предугадать, какое это произведет впечатление, и соответственно подстроиться.

– Я никогда не хотел причинить боль твоей маме, – он остановился. – Или тебе и Эйли. Я много думал. Если я открою тебе тайну, ты обещаешь не говорить никому, даже Эйли? – Он привяжет к себе Джулию, привяжет ее секретами, которые она скроет в тайниках души. Она обязательно будет носить их в себе, словно награду.

– Ладно.

– Я стараюсь убедить маму дать нам, мне еще один шанс. Может быть, для нас еще не все потеряно. Как ты думаешь?

– Не знаю.

– Кто-нибудь говорил тебе, что с тобой нелегко иметь дело, детка?

– Зато от меня гораздо меньше шума, чем от вас с вашими постоянными воплями.

– Да ведь я тебе о том и толкую. – Тед ухватился за ее слова с той способностью прирожденного бизнесмена обращать минус в плюс, которая помогла ему создать собственную строительную фирму на пустом месте. – Больше так не будет.

– Обещаешь?

– Правда, обещаю. – Он потянулся обнять ее, его рука застыла в воздухе над спиной Джулии, он гадал, ждет ли его снова отпор, которым весь год она встречала попытки приласкать ее. Рука мягко опустилась, и он почувствовал даже сквозь шерстяную куртку, как ее мускулы напряглись, сопротивляясь. – Мне нужно, чтобы ты поверила.

– Зачем тебе нужно, чтобы я верила?

– Потому что я хочу, чтобы ты сделала мне одолжение.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты замолвила за меня словечко маме. Она послушает тебя. Скажи ей, как сильно я люблю ее. Сделаешь это для меня?

– Не знаю.

Тед откинулся назад, еще раз окинув свою дочь оценивающим взглядом, прежде чем снова заговорить, прикидывая, насколько продвинулся к цели.

– Я жалел о каждой минуте, что прожил без вас и мамы, – он широко улыбнулся, морщины прорезали его щеки от глаз до подбородка. – Мне кажется, это подействует. Правда. Я хочу, чтобы завтра ты первым делом сказала ей, что нам надо пойти поужинать всем вместе, хорошо? Договорились, Джулия? Помнишь, как мы отправлялись ужинать каждое воскресенье вчетвером? Так будет снова, точно так же. – Он вытянул ноги, колени хрустнули, он глубоко вздохнул.

Джулия прищурилась, на мгновение ей страстно захотелось увлечься так же, как раньше, когда Тед заражал их своим энтузиазмом, увлекал новыми планами, в своем магазине, в их спальнях, когда помогал им с домашними заданиями, на прогулках в выходные, когда так часто хотелось то новую игрушку, то что-нибудь еще. Его энтузиазм и возбуждение по поводу любого плана, особенно на начальном этапе, действовали на всех них неотразимо. Она быстро встала.

– Я, пожалуй, пойду спать.

– Хорошо.

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ, не так широко, но все же.

Однако, удаляясь от него, она сильно закусила пухлую нижнюю губу, которая предала ее, вонзая в нее передний зуб еще, и еще, и еще, пока не почувствовала солоноватый привкус крови. В конце концов, ей бы следовало поумнеть.

– Спи спокойно, – сказал Тед ей вслед. – И не забудь. Первым делом, когда в воскресенье мы вернемся, идет?

Далеко в темноте Джулия забралась в спальник.

Тед сидел у костра, наблюдая, как он медленно угасает, дожидаясь, пока Джулия заснет, потом вытащил из рюкзака флягу, поднес к губам и долго пил большими глотками, потом опустил ее на колено, – виски, ночь, его дочери – все хорошо.

К полудню Энн уже прочла газету, сделала уборку в комнатах девочек и сменила зеленую мраморную бумагу на кухонных полках. Она беспокойно бродила по дому, перекладывала с места на место журналы, щелкала переключателем радио и видела впереди лишь бесконечную череду пустых воскресных дней, выстроившихся один за другим, словно костяшки домино, через всю ее незамужнюю жизнь. Она позвонила из кухни.

– Сэнди? Привет. Что ты делаешь? Не хочешь заглянуть и составить компанию старшей сестре?

Через двадцать минут Сэнди въехала на подъездную аллею на своей видавшей виды «хонде» цвета морской волны. Энн наблюдала из окна гостиной сквозь тюлевые занавески, как Сэнди идет к крыльцу быстрой уверенной легкой поступью – так она ходила всегда. Она была немного уменьшенной, более утонченной копией Энн, сгустком нервной энергии и бесконечной живости. Голова опущена, подбородок выставлен вперед, при этом тылы у нее всегда были защищены. Она несла большую кожаную сумку, постоянное присутствие которой казалось Энн загадочным и вызывало у нее зависть, как тайный знак жизни более разнообразной и сложной, чем ее собственная. Она с улыбкой открыла дверь.

– Спасибо, что заехала.

– И куда же Тед Великолепный забрал детей на выходные? – спросила Сэнди, войдя в кухню вслед за Энн, устраиваясь за ослепительно белым столом и наливая себе бокал белого вина, которое поставила Энн.

– Охотиться на горе Флетчера.

– Он решительно собрался сделать из девочек настоящих маленьких мужчин.

– Разве девочки не должны иметь точно такого же права охотиться, как мальчики?

– А ты кое-чему научилась, – сказала она, улыбаясь. – Но дело не в этом. Мне казалось, что ты не одобряешь охоту.

– Да.

– Не понимаю, почему ты всегда позволяешь Теду поступать по-своему.

– Сэнди, они и его дети тоже.

– Ошибка природы. Может, нам повезет, и с ним произойдет несчастный случай. На ружье сядет или еще что-нибудь.

– Как ты можешь так говорить? Я все выходные не могла отделаться от мысли, что они там, наверху, без телефона…

– Без видеомагнитофона, без игровой приставки…

– Я не шучу. – Она посмотрела на Сэнди, такую практичную, такую уверенную, никогда не позволявшую никакой мысли, никакому страху вторгаться в ее мир без ее желания, Сэнди, которая в десятилетнем возрасте пугала Энн твердостью своих суждений. – Помнишь, когда мы с Тедом только поженились, единственная работа, которую он сумел найти, была оценка имущества за пределами штата? – Она смущенно улыбнулась. – Каждый понедельник утром, перед его отъездом, я тайком подкладывала в его сумку маленькие любовные записочки. Это началось в шутку, но потом… – она помолчала, вспоминая, как потрясена и счастлива была тогда тем, что она замужем, что принадлежит ему, она никогда не ожидала этого, и как боялась потерять все, создавала сложную паутину суеверных ритуалов, чтобы защитить себя, – потом я начала верить, что, если когда-нибудь забуду, что-то случится, самолет разобьется, в общем, что-нибудь. – Она не сказала Сэнди, как целыми днями слушала радио, куда бы Тед ни летал, ожидая сообщения о катастрофе. – Хочешь послушать глупость? В пятницу, перед тем как девочки уехали, я положила в их рюкзаки записочки – просто на всякий случай.

Сэнди нахмурилась.

– Подумай, насколько тебе было бы лучше, если бы ты забыла положить всего одну записку, и самолет Теда разбился. Он застрахован?

– Перестань, Сэнди. Я хочу, чтобы ты оставила его в покое.

– Ладно, ладно. Так чем ты занималась весь уик-энд?

– Обещаешь никому не говорить?

– Никому не говорить о чем?

– Я ходила на свидание.

– Подожди, я что-то не понимаю. Почему это секрет? Вы же разъехались, ты не забыла?

Та ночь, на тахте, словно они были подростками, неистовая и сладостная, с легким привкусом греха…

– Просто я не хочу, чтобы Тед узнал, вот и все. Он такой собственник, – прибавила она.

– Вот именно. И с кем же ты пустилась в это сексуальное буйство?

– Боже правый, Сэнди. Между нами ничего не было.

– Ну разумеется. Боженька не велит. Всем известно, что это по моей части. С кем ты сидела на крылечке?

– С Нилом Фредриксоном. Он заведует нейрохирургией в больнице. Это он принес мне эти розы.

Они обе обернулись посмотреть. Бледно-желтые лепестки распустились во всем великолепии.

– Неплохо, – заметила Сэнди, отворачиваясь и запуская руку в красную коробочку с фигурными крекерами в виде животных. – Как это было?

– Ужасно.

– Я не уверена, что у тебя к этому правильный подход, Энн.

– Я не хочу сказать, что ужасен был он. Я имею в виду само свидание. Ходить на свидание – ужасно. Не знаю, как ты так долго выдерживала это.

– Спасибо.

– Ты понимаешь, о чем я.

– К сожалению, кажется, понимаю. Дальше ты прочтешь мне лекцию о моих биологических часах. Я знаю, что тебе это в новинку, но определенные вещи днем по воскресеньям запрещены.

– Я всего лишь хотела сказать, что вышла замуж слишком молодой, мне хотелось узнать, что я потеряла.

– Звучит с подозрительным сожалением.

– Сожаление? Нет. Я была не такая, как ты. Я не думала, что есть другой выход. Может быть, для меня и не было, не знаю. Во всяком случае, твоя жизнь казалась гораздо романтичнее моей.

– Ты имеешь в виду блистательные свидания с торговцами подержанными автомашинами и прочее?

– Перестань. У тебя замечательная работа в «Кроникл». И парень у тебя замечательный. Тебе следует быть внимательней к Джону.

– С чего ты решила, что я к нему невнимательна?

– Не понимаю, почему тебе просто не выйти за него замуж. Ты с ним вместе уже почти год. Разве это не рекорд для тебя? И он уже дважды делал тебе предложение.

– Потому что тогда он всю жизнь будет таскать мне спортивные тапочки из этого своего богом забытого магазина и пытаться заставить меня делать зарядку. Брр…

– Я серьезно.

– Я тоже. Ты знаешь, как я отношусь к зарядке. – Она помолчала. – Иногда я думаю, что он так настаивает на женитьбе лишь для того, чтобы ему можно было отметить это галочкой в своем списке. – Она повела по воздуху рукой, словно писала. – Колледж, галочка. Карьера, галочка. Женитьба, галочка. Понимаешь, о чем я говорю?

Энн непонимающе смотрела на нее.

– Послушай, – сказала Сэнди, меняя тактику, – я просто не слишком верю в брак. Что-то происходит с мужчинами после того, как они женятся, какие-то гормональные сдвиги.

– Да, они становятся мужьями.

– Точно.

– Женщины тоже меняются.

– Они превращаются в жен. Кажется, это меня удручает еще сильнее.

– У мамы с папой был удачный брак.

Сэнди насупилась. Он был настолько удачным, настолько тесным, что в нем почти не оставалось места ни для чего другого, даже для Энн и Сэнди, которые в своей крохотной спальне, где они жили вдвоем, в доме, находившемся всего в двадцати милях отсюда, часами тщетно пытались понять этих родителей, частью которых они были и в то же время вовсе не были. Дождливыми ночами воздух настолько сгущался, что комната окутывалась своим собственным, особенным духом, затхлой смесью запахов поношенных зеленых бархатных покрывал с их кроватей, фломастеров, дешевого лака для ногтей, менструальной крови и густого запаха их собственного дыхания в тесной комнате, куда никогда не заходили родители, будто знали, что именно в этих темных, влажных пределах дочери перебирают свои догадки и теории, словно драгоценные шарики.

– То, что было у них, это не удачный брак, – сказала Сэнди. – Это был психоз.

– Может, ты и права, – тихо отозвалась Энн. – Может, они прокляли нас в конце концов.

Сэнди поставила бокал и с любопытством взглянула на Энн – ее слова были новостью в системе их воспоминаний, совершенно различных.

– Ты о чем?

– Они заставили нас поверить, меня заставили поверить, что два человека действительно могут соединиться, могут быть почти неотделимы друг от друга, а все, что меньше этого, – неудача.

– Но неужели тебе и вправду этого хотелось? Я начинаю задыхаться при одной мысли об этом.

– Я больше не знаю. – Она пригубила вино. – Я только рада, что они не дожили и не узнали, какую мы с Тедом заварили кашу.

Эйли сидела на просторном переднем сиденье машины между Джулией и отцом, они ехали по 87-й трассе, направляясь к дому. Деревья по обе стороны дороги стояли почти голые, кроме неровной зеленой полосы сосен между обломками гранита.

– Ладно, может, мы и не лучшие охотники на свете. Но это ведь на первый раз. Мы еще вернемся, – пообещал Тед. – В следующий раз одного добудем.

– Вернемся, – согласилась Эйли.

– Джулия? А ты бы хотела поехать снова?

– Не знаю.

Тед снял правую руку с руля и поправил ей волосы.

– Может, мы даже уговорим маму поехать с нами, а, Джулия? Вот что я тебе скажу. Почему бы тебе пока не взять на хранение дедушкино ружье?

Тед свернул на стоянку возле бара «Бёрлз Лаундж», приземистого черного строения без окон в пяти милях от города, как раз напротив нового торгового центра.

– Вы, друзья, подождите здесь, – сказал он, затормозив и открыв дверцу. – Я только на минутку забегу в туалет.

Внутри он прищурился, вглядываясь в темноту, и ударился ногой об стул. Маленькая эстрада, где после полудня выступали полуобнаженные танцовщицы – молоденькие девушки пятнадцати-шестнадцати лет, с еще не оформившимся телом, девушки, готовые на что угодно за двадцать баксов, – пустовала. Двое мужчин, сутулясь на высоких табуретах, задрав головы, молча наблюдали по телевизору за футбольным матчем студенческих команд. Единственным посетителем, кроме него, была неряшливая женщина в облегающем платье в горошек, высветленные волосы спадали ей на плечи, словно засушенные побеги. Тед быстро прошел между ними к бару, навалился на выщербленную деревянную стойку, нетерпеливо барабаня пальцами.

– Мне, пожалуйста, «Джек Дэниэлз», – крикнул он бармену, который продолжал свое занятие – вносил в меню известную марку спиртного. – Сделайте двойной.

Пока ему наливали порцию, его пальцы непрерывно двигались, он почти не обратил внимания на то, что женщина встала со своего места и подошла к нему.

– Еще порцию? – спросила она, когда он залпом осушил бокал и вытер рот тыльной стороной руки.

– В другой раз, золотко. Сейчас меня ждут жена и двое детей.

– Так уж и все сразу.

Мужчины, заржав, откинулись назад, и Тед развернулся к ним с перекошенным лицом. Они оборвали смех и снова уставились на экран. Тед еще минуту смотрел в их сторону, а затем заторопился к выходу.

– Так-то лучше, – воскликнул он, залезая в машину и заводя двигатель. Он включил радио, и они поехали, а в это время Вилли Нельсон запел одну из своих медленных и заунывных песен – только его срывающийся голос да гитара.

– Ну и как, ты собираешься снова встретиться с ним? – спросила Сэнди.

– С кем?

– Что, у тебя есть и другие? С доктором как-его-там?

– Нил. Нил Фредриксон. Не знаю. Он хочет, чтобы я поехала с ним в Олбани в следующий уик-энд, но…

– Но что?

– Сэнди, Тед хочет, чтобы мы снова сошлись.

– Чтоб мне провалиться. Ты же не думаешь об этом всерьез, правда?

– Не знаю. Возможно.

– Тебе только-только удалось избавиться от него.

– Я знакома с Тедом целую вечность. Все в моей жизни – и хорошее, и плохое – так или иначе связано с ним. Конечно, в последние годы мы жили так, словно катались на «русских горках».

– Ушам своим не верю! «Русские горки» – это забава, Энн. А здесь я ничего забавного не вижу. А как же все, о чем ты мне говорила всего несколько месяцев назад, о том, как ты устала от ссор? Или как он никогда не слушает тебя? Черт побери, а как же все те ночи, когда ты даже не знала, где он? Как ты можешь просто забыть обо всем этом?

– Я не забываю. Но ты всегда все видишь в таких резких тонах, Сэнди, черное и белое, добро и зло, а брак – не всегда чистая штука.

– Кто же заставлял тебя копаться в грязи?

– Мы разговаривали. Мне кажется, он изменился. Мы оба изменились. Может быть, научились не ждать слишком много друг от друга.

– Ты уверена, что сделала правильные выводы?

Энн посмотрела на Сэнди, непоколебимую, твердую. Ей никогда не понять, что за дом Энн обрела, тот дом, который она потеряла, никогда не понять, как контуры любви могут размываться, расползаться, и больше невозможно различить, где она начинается и кончается.

– Не похоже, чтобы он просто болтал. Он любит детей. И он им все еще нужен. Они тяжело переносят все это, особенно Джулия. Он говорит, что любит меня.

– Ты слишком доверчива.

– Ты слишком цинична.

Знакомые слова, такие старые, что они едва прислушивались к ним.

– Ты просто не понимаешь, что значит иметь такое прошлое, – добавила Энн. Она улыбнулась. – Слушай, я ведь только сказала, что думаю об этом. В конце концов, тут есть еще проблема с грейпфрутом.

– Проблема с грейпфрутом?

Энн рассмеялась.

– Тед каждый вечер съедал грейпфрут целиком. Просто разрезал его, как апельсин, и – не знаю уж, что именно он делал, только это было сплошное чавканье и причмокивание. – Она замолчала и продемонстрировала, громко пустив слюни. – Меня просто выворачивало. Дошло до того, что я думала об этом грейпфруте весь вечер, прямо содрогалась при мысли о нем, а потом, когда видела, что это начинается, мне приходилось выходить из комнаты. Тед и его проклятые грейпфруты. Я воображала себе, как он давится одним из них и умирает. Или как я забиваю его до потери сознания целой сумкой грейпфрутов. Я до сих пор не уверена, могу ли вынести это. И вот пока я не решила проблему грейпфрута, мое семейное положение не определено.

Они смеялись, когда услышали, как подъехала машина, дверь открылась и захлопнулась, и Тед, Джулия и Эйли вошли в дом. Энн поспешила из кухни им навстречу, обняла Джулию и Эйли, впитывая приметы внешнего мира, приставшие к ним, дым, пропитавший их волосы, прилипшую сосновую хвою и следы грязи, а в это время Сэнди и Тед, опиравшийся на ружье, которое он поставил на пол прикладом вниз, с подозрением разглядывали друг друга.

– Я понимаю, что вам всем безумно хотелось бы, чтобы я осталась и поучаствовала в этом умилительном воссоединении, – сказала Сэнди, – но мне пора спасать моего трудолюбивого друга, пока он не окостенел за подсчетами в своем магазине. Энн, хочешь завтра пообедать?

Она все еще трогала их волосы, лица.

– Конечно, – рассеянно ответила она. – Я позвоню тебе на работу.

– Договорились. Пока, девочки.

Джулия и Эйли выпрямились.

– Пока, – улыбаясь, ответила Эйли.

Сэнди ушла, не обменявшись с Тедом ни единым словом.

– Что она здесь делала? – спросил Тед.

– Она моя сестра. Ну и как прошел уик-энд, девочки?

– Мы видели олениху, – заторопилась Эйли, – но не стали стрелять в нее. Вчера вечером я съела два хот-дога.

– Два? Это потрясающе. А ты, Джулия? Ты хорошо отдохнула?

– Этой ворчунье понравилось больше, чем она хочет признать.

Энн повернулась к Теду, приглядываясь, изучая его глаза, его голос, принюхиваясь. Она скрестила руки на груди. Тед шевельнулся, взял ружье за ствол и чуть сдвинул его вперед для большей устойчивости.

– Кстати, – продолжал он, раздраженный тем, что она все время принюхивается, – я собираюсь оставить ружье здесь на хранение.

– Черт возьми, Тед, ты же знаешь, я не хочу иметь в своем доме эту штуку.

– Расслабься.

Она нахмурилась, и, заметив это, заметив этот мяч, показавшийся на горизонте, он отступил.

– Я говорил тебе, ты слишком много тревожишься.

– Ты вернулся в ударе.

Он не отреагировал.

– Мы скучали без тебя, правда, девочки?

Она повернулась к Джулии и Эйли.

– Что ж, я рада, что вам было весело.

– Может быть, в следующий раз ты поедешь с нами. – Тед посмотрел на Энн и решил не развивать эту тему. – Как ты провела выходные?

– Прекрасно.

– Что делала?

– Работала, ты забыл?

– Разумеется. Кто-нибудь умер у тебя?

– Видишь ли, некоторые люди считают, что я занимаюсь важным делом. Кое-кто даже по-настоящему уважает меня за это.

– Я уважаю тебя.

– Замечательно.

– Разве я когда-нибудь был против твоего возвращения на работу?

Она вдруг ощутила страшную усталость.

– Давай оставим это, Тед. – Все же та ночь ничего не значила, просто осколок прошлого.

Тед увидел опустошенность и безнадежность в ее взгляде, своих самых непримиримых врагов, с которыми невозможно договориться, в страхе и отчаянии он обшаривал взглядом комнату, пока не наткнулся на розы.

– Красивые цветы. Откуда они у тебя?

– Купила.

– Ты купила себе розы?

– Что тут такого?

– Ничего. Просто не могу припомнить, чтобы раньше ты сама себе покупала розы, вот и все.

– Ты все время твердишь, что каждый может измениться. Разве это не относится ко мне?

Тед пожал плечами, его губы искривились язвительной ухмылкой, вызывая в ней раздражение.

– Если уж тебе необходимо знать, – колко добавила она, – мне подарил их мужчина.

– Кто?

– Нил Фредриксон.

– Кто этот чертов Нил Фредриксон?

– Заведующий нейрохирургией.

– Браво. Долго ли это продолжается?

– Я совсем не уверена, что это твое дело. – Она проверяла его, проверяла себя, только начиная проявлять неповиновение, еще не зная, на что способна и к чему это приведет, и поэтому с непривычки зашла дальше, чем собиралась.

Эйли стояла возле тахты, еще не сняв куртки, смотрела на них, слушала. Они больше не замечали, что она здесь, больше не замечали никого, кроме самих себя, даже не обратили внимания, когда она прошла прямо мимо них, под самым носом у них, прочь от них, испугавшись их, устав от них, удалилась от них на кухню, открыла холодильник и застыла в холодном белом свете совершенно неподвижно.

Джулия отметила для себя, как Эйли вышла, но осталась на месте, хотя она тоже понимала, что больше не существует в этом их мире. Руки Энн все так же напряженно скрещены на груди, а Теда заносило все больше, он размахивал руками, стиснув в правой девятифунтовый винчестер, словно былинку.

– Черт возми! – орал Тед. – Вот именно, это мое дело.

– Я теперь свободна, помнишь? – каждое слово слетало быстрее, быстрее, легче, чем предыдущее, кольцо из слов, все новые, резкие, опьяняющие. – Разве ты не этого добивался?

– Ты прекрасно знаешь, чего я добивался, вовсе не этого.

– Я могу делать все, что захочу, – напомнила Энн.

– Вот как? Прежде всего, я не думаю, что твои похождения пойдут на пользу нашим дочерям.

– Похождения? Я ужинаю с приятным человеком впервые с тех пор, как ты ушел, и это называется похождениями?

Тед кивнул.

– Ты поступаешь так, просто чтобы заставить меня ревновать. Ладно. Это я могу принять.

– О Боже, да почему все непременно должно иметь отношение к тебе? Неужели ничего из того, что я делаю, не может быть только моим?

– Кто у тебя еще есть? – потребовал он.

– Не валяй дурака. Никого. Никого нет. – Она запнулась, понизила голос. – Может, перестанем? В чем дело? Мы же собирались больше этим не заниматься, помнишь? Ты только послушай нас. – Она тряхнула головой.

– Я задал тебе вопрос, – настаивал он, уже не слыша ее. Она видела его таким прежде бессчетное количество раз, когда что бы она ни говорила, ничто не могло подействовать. – Кто у тебя еще есть?

– Тед, пожалуйста. Прекрати. Перестань.

Но он не мог остановиться.

– Вот, значит, как? Значит, все сводится к этому? К твоей свободе. Так, да? Так, Энн?

– Что ты хочешь услышать от меня?

– Какая разница, чего я хочу? Тебе же явно наплевать, чего я хочу.

– Тед, перестань. Ты ничего не понимаешь.

– Я только начинаю понимать. Да, наконец-то я начинаю кое-что понимать. Я хочу, чтобы ты мне сказала. Скажи мне, Энн. В этом дело?

– Да. Получил? – теперь и она кричала. – Да. Ты это хотел услышать? Да. Я жду не дождусь, когда придут эти документы. Я не могу дождаться, чтобы подписать их. Боже мой, я просто не могу дождаться.

Он неистово взмахнул руками, продираясь сквозь ее слова, на мгновение сталь ружья блеснула на свету.

– Господи, какой же я идиот. Проклятый идиот. Хочешь знать, что я за дурак? А, Энн? Я тебя спрашиваю. Хочешь знать, какой я неслыханный дурак? Я тебе скажу. Я вообразил, что у нас есть шанс. Я все выходные только о нас и думал. Что за чертов идиот. Я-то и правда думал, что та ночь кое-что значит для тебя.

– Тед.

Его сверкающий взгляд был жестким.

– Идиот. Я тебе верил, Энн. Я верил тебе, когда ты сказала, что тоже подумаешь о нас. А сама шлялась с каким-то чертовым врачом.

– Когда ты так заводишься, то никогда не слышишь меня. Пожалуйста, можешь успокоиться и выслушать?

– Что тут выслушивать? Ты уже сказала мне все, что нужно. Ты меня обманула, Энн.

Она вспыхнула.

– Я тебя обманула? Ты что думал, я собиралась сидеть здесь, как какая-нибудь девятнадцатилетняя дурочка, ожидая, когда тебе заблагорассудится вернуться? На это ушло какое-то время, но даже мне, в конце концов, пришлось повзрослеть.

Эйли достала бутылку апельсинового сока из-за пакета с молоком и аккуратно налила себе стакан. Она держала его обеими руками, пила, широко раскрыв глаза, медленными глотками, голоса родителей наполняли кухню, скапливались в воздухе, проникая в нее, пока она пила сок, слушая их, теперь только эти голоса, уже не ее родители, лишь голоса…

– С сегодняшнего дня я буду встречаться с кем хочу, когда хочу. И ты прекрасно можешь пригласить меня на свидание, когда захочешь поговорить. А еще лучше, пригласи моего адвоката. Как ты смеешь так являться сюда? Кстати, я собираюсь первым делом завтра утром связаться со своим адвокатом и заставить его пересмотреть твое право посещения.

– Ты думаешь, я собираюсь стоять в сторонке и позволять тебе таскаться с половиной города?

На стенки стакана налипла мякоть. Эйли собрала ее указательным пальцем, отправила в рот и слизнула, ни на что не глядя.

– У тебя нет выбора.

– Это мой дом.

– Был твой, Тед, был. Как только я переговорю с адвокатом, вызову слесаря, чтобы сменил замок.

– И всякий раз на улице я буду натыкаться на очередного типа, которого ты подцепишь? Если ты воображаешь, что я позволю такое, то тебе придется об этом пожалеть. Никогда. Слышишь? Никогда.

Джулия пронзительно вскрикнула:

– Перестань! Нет!

По дому прокатился звук выстрела.

Эйли кинулась на порог гостиной и увидела Джулию и Теда, застывших, тесно сплетенных в объятиях, руки, ноги, ружье, затерянное где-то внутри. Медленно, медленно начали они разъединяться, освобождая руки, шеи. Они одновременно обернулись к подножию лестницы, где лежала Энн, головой на нижней ступеньке, над левым глазом – глубокое багровое отверстие.

Тед высвободился и бросился к ней.

– О Боже мой! О Боже! Боже! – Его рука стала мокрой от крови, когда он прижал ладонь к ране, пытаясь остановить ее. – Энн? – загнать кровь обратно, а она просачивалась сквозь его пальцы на ковер. – Вызови «скорую», – рявкнул он Джулии, все еще застывшей, неподвижной. – Скорее. Господи. Вызови «скорую»! – заорал он. Ему удалось уложить ее голову к себе на колени, убирая волосы от багрового пятна. – Энн? Энн? – Джулия и Эйли смотрели, оцепенев, пока Тед не крикнул в последний раз: – Да вызовите же эту проклятую «скорую»!

Они накрыли ее лицо белой простыней, прежде чем привязать. Полиция приехала как раз в тот момент, когда санитары выносили из дома носилки.

– Так, что здесь произошло? – спросил первый офицер, вынимая из кармана блокнот, сосредоточенно листая его, щелкая ручкой – профессиональные обязанности, защищавшие его от кошмара, который он увидел, приподняв простыню.

– Моя жена. – Тед умоляюще смотрел в глаза офицера, ожидая понимания, помощи, слов, которые никогда не прозвучат: С НЕЙ БУДЕТ ВСЕ В ПОРЯДКЕ.

– Это он сделал, – Джулия шагнула вперед, дрожа, с остекленевшими глазами. – Он застрелил ее.

Ошеломленный Тед повернулся к ней лицом.

– Джулия?! Скажи им, что случилось. – Каждое слово медленное, отчетливое. – Это был несчастный случай. Скажи им. Ведь ты набросилась на меня?! Если бы ты так не вцепилась в меня, ружье ни за что бы не выстрелило. Это был несчастный случай.

Джулия оглянулась на офицера, его ручка застыла наготове над блокнотом.

– Он застрелил ее! – выкрикнула она высоким пронзительным голосом, быстро поднявшимся до рыдания. – Он застрелил мою маму.

Ручка нажала на бумагу, оставив черный росчерк, а офицер внимательно смотрел на Джулию. Наконец он повернулся к отцу.

– Вам придется пойти со мной.

– Это безумие, – голос Теда срывался от отчаяния, офицер приобнял его и решительно повел к выходу, пока его напарник, стоявший в дверях, поднимал ружье, обернув его двумя носовыми платками. – Не знаю, почему она так говорит. Скажи им, Джулия, просто скажи им правду. Скажи, что произошло на самом деле. Это был несчастный случай.

Но Джулия продолжала молчать долго после того, как услышала, что полицейская машина с завывающей сиреной отъехала и скрылась, молчала, когда Эйли начала непрерывно всхлипывать и подвывать, молчала, когда приехала Сэнди, мертвенно-бледная, потрясенная, и наткнулась на оставшегося полицейского, все еще стоявшего посреди комнаты.