Текст книги "Пепел Снежной Королевы"

Автор книги: Эля Хакимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Эля Хакимова
Пепел Снежной Королевы

Где мой венок из роз? Мы– лицевой узор ковра метаморфоз. Смерть ткет его с изнанки.

Жан Кокто

Посвящаю маме

Часть I
ЗНАКОМСТВО

Глава 1

Куки поливала своего любимца. Фикус Робуста с жирными сочными листьями темного зеленого цвета придерживался чрезвычайно высокого мнения о собственной персоне. Он важно стоял между двумя самыми роскошными гробами. Скорее всего, фикус воображал, что это они его украшают, а не наоборот.

Дорогущие «ящики» вряд ли мог себе позволить житель маленького прибрежного городка. Разве кто из знаменитостей озаботится приехать как раз перед смертью в это захолустье.

Хотя вряд ли сию эксцентричную звезду похоронят там, где она изволит скончаться. Ну и напрасно! Ведь ей бы страшно повезло со скидкой на второй гроб. Для этого, разумеется, пришлось бы умереть в компании своей второй половины.

Первым услышал слабое бормотание фикус. Его листья настороженно напряглись. Куки замерла, прислушиваясь.

– …о, зачем же ты Ромео! Покинь отца навеки и отрекись навеки от имени родного, а не хочешь – так поклянись, что любишь ты меня, и больше я не буду… [1]1
  У. Шекспир. Ромео и Джульетта (перев. Т. Л. Щепкиной-Куперник). – Здесь и далее примеч. ред.


[Закрыть]

– Капулетти, – закончила Куки, открывая крышку одного из гробов, стоявшего прислоненным к стене.

На атласной подушке цвета слоновой кости покоилась прелестная головка Мишель. Сама она находилась тут же. Нет, она конечно, странная, Питер неоднократно предупреждал об этом Куки, печально вздыхая по поводу своего семейного несчастья. Единственная дочь, и такая… нездоровая.

Странные «каникулы» (трижды за четыре года, что Куки работала в похоронном агентстве Питера Эммерсли) проводились этим существом неполных шестнадцати лет отнюдь не на курортах. Как выяснила Куки почти сразу же, девочка отлеживалась в ближайшей психиатрической клинике Инсайд-Хилл.

– Куки! – беззаботно воскликнула Мишель. Она еще пребывала в образе, судя по умильно распахнутым глазам и нежной средневековой полуулыбке, витавшей над ее губами четкого рисунка в виде тисового лука пиктов.

«Губы интересные, – подумалось Куки. – Вообще вся она словно создана для позирования прерафаэлитам [2]2
  Прерафаэлитизм (Pre-Raphaelitism) – направление в английской поэзии и живописи во второй половине XIX века. Излюбленные темы художников-прерафаэлитов – героини Шекспира и средневековых легенд. Например: «Офелия» – картины Джона Эверетта Милле, Артура Хьюза и др.


[Закрыть]. Как раз с такой физиономией и плавать в ручье с охапками травы или заглядывать в волшебное зеркало в поисках смерти» [3]3
  Героиня поэмы Альфреда Теннисона «Леди из Шалотт» из-за проклятия могла смотреть на мир только через волшебное зеркало. Однажды она увидела в зеркале Ланселота, влюбилась в него и, оставив зеркало, отправилась к нему, несмотря на то, что обречена была умереть еще до встречи с ним.


[Закрыть].

Мягкие белокурые локоны длинных волос, огромные фиалковые глаза с драматическими тенями на слегка припухших веках. Выражение сосредоточенной напряженности и предчувствия трагической судьбы не покидало бледного лица Мишель.

«С этой девушкой ничего хорошего в будущем случиться не может», – покачала головой Куки, разгоняя дымку инфернальности, источаемую Мишель.

– Мишель, что ты здесь делаешь? – строго спросила Куки.

Скорее всего, Питер вызвал ее заняться маникюром очередного клиента. Мишель здесь были не рады, если только та не должна была выполнять свою работу.

Жила она в квартирке, которую родители снимали для своей дочери, так мало оправдавшей большие надежды, возлагаемые на наследницу похоронного дела Эммерсли, процветавшего вот уже двести восемьдесят лет. «Бедная девочка», – вздохнула Куки.

В общем-то, Мишель не была сумасшедшей. Она не бросалась на людей, не одевалась более вызывающе, чем прочие подростки. Даже профессию имела – она была маникюршей.

Единственное, что она делала несколько чаще, чем остальные, – самоубийства. Вернее попытки самоубийства, которые предпринимались ею в моменты кризиса и нервных срывов. То есть уже несколько десятков раз.

– Тебя ждали. – Очаровательно! Так-так… – О, Куки, ты нам очень-очень-преочень нужна!.. Запри же дверь и плачь со мною вместе, ни жизни, ни надежды, ни любви…

Куки захлопнула дверь, вернее крышку гроба. Однако плакать вместе с кем бы то ни было не входило в ее намерения. Она глубоко вздохнула и, помедлив, снова открыла гроб.

«Надо срочно ее выковыривать отсюда. Пока Питер не узнал, как используется главный предмет его гордости». – Но не успела Куки сказать и слова, как девушка начала снова:

– Куки, Куки, ну же, я помню, ты в школьной постановке играла брата Лоренцо!

– Ну и что? – оторопела Куки, это было тысячу лет назад, и спохватилась: – Я, разумеется, помогу. Только тебе надо выйти отсюда, и немедленно.

– Ну вот, – обрадовалась Мишель, – мы хотим, чтобы ты нам помогла!

– Да кому же вам? Мишель, немедленно отсюда выходи.

– Выходи. – Мишель скомандовала тоном Куки, но тут же, спохватившись, опять перешла на поэтический шепот: – О, выйди, мой любимый!

– Что ж, пусть меня застанут. Пусть убьют! – Куки подскочила на добрых полметра от неожиданности, когда открылась крышка соседнего гроба. – Привет, о смерть! Джульетта хочет так.

«Смерть» с изумлением созерцала обитателя второго гроба. Ромео был не менее странным, чем его возлюбленная. Собственно, парень мог бы побороться с ней за звание самого необычного существа, виденного Куки до сих пор.

Одет он был в мятую, застегнутую до подбородка куртку, капюшон которой придавал бы облику налет криминальности, будь фигура ее обладателя чуть менее… мальчишеской.

Может, поэтому; может, потому, что под вязаной шапочкой было скрыто почти все лицо, а из широкого ворота выглядывала тонкая шея; может, потому, что он был значительно ниже и тоньше самой Куки, которая отнюдь не была миниатюрной, – но дружок Мишель выглядел просто пацаном. Пугаться его было смешно.

Актерскими способностями он обладал в неизмеримо меньшей степени, чем Мишель, но, видимо, искренне верил в каждое слово, которое произносил слабым неверным голосом. Казалось, что разговаривал он редко. Так редко, что каждый раз сомневался, справится ли его речевой аппарат с непосильной задачей.

– О, помоги же нам! – снова вступила Джульетта со страстностью, восполнявшей нерешительный голос Ромео еще и с излишком.

«Так, пора заканчивать эту комедию», – подумала Куки.

– Венчать я вас не буду! – Был же предел человеческому терпению.

– Ой, нет, нет! – Мишель обрадованно замахала руками. Она еще и покраснела, скромно опустив глаза долу. – Нет, я хочу, чтобы ты занялась расследованием. Ну, как ты умеешь.

– Как… – Куки задохнулась. Она-то до сих пор наивно полагала, что ее маленькая тайна никому не известна. Оказывается, известна. Куки продолжила уже вкрадчиво: – Расследования, значит…

Вполне возможно, что девчонке ничего не известно. Может, она что-то там навоображала себе и вовсе ничего не знает о том, чем занималась Куки в свободное время.

– Я знаю, что ты настоящий детектив. Ты расследуешь жизнь наших мертвецов. – Наивная радость этой чокнутой Джульетты уже начинала выводить из себя. А та между тем поясняла: – У меня есть ключи от твоего рабочего стола, ты несколько раз оставляла там папки с делами.

– Н-да-а-а… – тяжко вздохнув, Куки решила, что выслушать Мишель ей все же придется. Хотя бы для того, чтобы узнать, что еще той известно. И от чего еще у нее есть ключи. Кто знает, может, у этой ненормальной есть ключи и от дома Куки. А там, в ее комнате под кроватью, в больших шляпных коробках хранятся не только дела, которые Куки вела последние годы.

– Так вот, мы хотим, чтобы ты узнала – кто он. – Мишель выбралась из своего убежища и подтолкнула вперед Ромео.

– Чудесно. – Куки покорно развернулась к юноше: – Ну и кто же ты? Как тебя зовут, мальчик? – Ситуация становилась все удивительней.

Влюбленные переглянулись, и Мишель, наконец, поняла, что Куки сделала неверные выводы.

– Да нет же! Это Кей. Мы познакомились в Инсайд-Хилл, – Мишель легкомысленно махнула рукой, будто речь шла о прогулочной яхте местной туристической компании или ежегодном благотворительном вечере самых уважаемых людей графства, – уже очень давно. В журнале он помечен как «больной К.», вот все его и зовут Кей. Но нам надо узнать о его семье… – Мишель пыталась сообразить, что бы еще такого попросить у «золотой рыбки». – Из какого он города, как его зовут по-настоящему, есть ли у него родные… ну и все такое.

– Ясно. Может, лучше в полицию? – Куки явно хваталась за соломинку. Никто с этими психами серьезно говорить не будет, это ясно как день.

– Нам нельзя в полицию. – Куки заметно помрачнела. А вдруг он преступник?

– Он ничего плохого не делал, нет! – Как будто угадав ее мысли, воскликнула Мишель. – Его мучили там, в клинике. И я решила, что надо уходить. Вот он и сбежал. Правда, он очень смелый? – Она с гордостью погладила мятый рукав друга.

– Он мой кумир, – саркастично заверила Куки и тут же категорично заявила: – Но заниматься расследованием я не буду.

Тягостное молчание долго ничем не нарушалось. Фикус с любопытством вытягивал свои листья, жадно впитывая тягучую атмосферу этого необычного разговора.

– Тогда мы погибли. – Мишель, взяв за руку своего возлюбленного, героически подняла голову с изумительной красоты глазами, локонами и всем, что полагалось иметь настоящей красавице, приготовившейся лицом к лицу встретить свою неминуемую погибель. Через секунду она добавила: – Мы все. Я все про тебя расскажу. Некоторые документы и фотографии в той папке вряд ли были отданы их бывшими владельцами добровольно.

Глава 2

– С таким же успехом ты мог бы обратиться к Маккормику, Кинроссу и еще многим другим. – Энгус, граф Монтроуз, устало откинулся на подушки. Яркий свет дня, пробивавшийся даже сюда, за тяжелые альковные занавесы, тревожил его уставшие глаза, отнимая и без того немногие оставшиеся от изнурительной борьбы с болезнью силы. – Не думаю, что открываю тебе секрет.

– Но, милорд… – Узкое напудренное лицо Корки казалось еще более бледным и узким из-за огромного рогатого парика, введенного в придворную моду молодым Георгом.

– Я просто показался тебе более доступной добычей, – не утруждаясь выслушиванием возражений, продолжал задумчиво Энгус.

– Да. Гниющей и разлагающейся, но все же добычей. Я ведь шакал, – Корки оскалил зубы, белоснежные на фоне подкрашенных кармином узких губ, – падальщик. Но вы мне всегда платили, разве это не есть признание?

– Я многим плачу. Секретарю или Крысолову, например. С единственной разницей – они свою плату зарабатывают.

– Милорд, вы предлагаете мне убивать крыс? – Осторожно посмеиваясь, молодой человек выпрямился из легкого полупоклона. – Кто знает, может, я именно так и поступаю.

– Не мели ерунды, Корки. Ну, как там Эдинбург, что при дворе? – вздохнув, переменил тему старик.

– То же, милорд. Скука, интриги. Правящий кабинет все больше склоняется к военному решению пограничного вопроса. Вы, я надеюсь, не с отступниками? – Он, уже более расслабленный и спокойный, прошелся к стрельчатым окнам, забранным в мелкий переплет.

Отвернувшись, Корки незаметно приложил надушенный платок к губам и снова спрятал его за широкий отворот обшлага. Сегодня он постарался выглядеть как можно лучше. Бархатный камзол с разлетающимися полами был чудесного бирюзового цвета, самого любимого матушкой оттенка.

Все части его гардероба от парика до чулок и кожаных туфель с золотыми пряжками и внушительными каблуками (Корки был тонким и гибким, но невысоким молодым человеком) были приобретены в счет никогда не оплачиваемого кредита.

Перчаточники и парфюмеры, портные и парикмахеры давали ему в долг, довольствуясь жалкими крохами и рекомендациями многочисленным придворным модникам, которых Корки поставлял им в качестве клиентов.

– Отойди от окна, мальчик. И будь любезен, беседуя со мной, смотреть мне в глаза. – Энгус даже не скрывал презрение к просителю. – Что с поручением?

– Ах это… Право, не понимаю, к чему вам этот отживший свое… – Корки кинул быстрый взгляд в сторону алькова. – Сейчас в моде уже совсем другие настроения, полагаю, новая партия стоит большего доверия для вложения средств.

– Твое мнение меня интересует меньше всего. Итак?

– Он определенно за коалицию.

– Понятно. Это все, с меня довольно твоего общества. Секретарь ждет тебя. Ступай. – Энгус махнул рукой в сторону Корки и тут же, казалось, забыл о его существовании.

– Леди шлет вам свою любовь, – поспешил Корки. – Она сейчас недалеко.

– Вот как? – испытующе посмотрел на Корки Энгус. – Все так же блистательна, смею надеяться?

– О да, милорд. Как всегда. Она спрашивала, нет ли у вас э-э-э… – Корки напряг память, – «Практической теософии» Гитхеля?

– Она прекрасно знает, что есть. И…

– Не одолжили бы вы ей эту вещицу на время? – просительно, впервые за время своего визита, произнес Корки.

– Ах, проказница, еще надеется обрести вечную жизнь вслед за вечной молодостью. – Энгус, печально улыбнувшись после непродолжительного молчания, согласился: – Скажи секретарю. Вернуть можете с посыльным.

Поклонившись в последний раз, молодой человек вышел из спальни. Только когда с осторожностью прикрыл за собой высокие двери, он позволил себе изменить лицо.

Исчезла мина ироничной вежливости. Глаза, холодно прищуренные, обрели выражение глубокой задумчивости. Накрашенные губы сжались в упрямой и презрительной полуулыбке.

«Старый интриган явно что-то замышляет. Матушка напрасно недооценивает этого „провинциального медведя“».

У Корки не такие хорошие карты на руках, чтобы делать неверные ставки в этой игре. Он шел коридорами мимо залов, на стенах которых были развешаны длинные рапиры, мечи-бастарды [4]4
  Меч, годный для работы как одной, так и двумя руками, имеет гарду в виде простой крестовины и открытой рукояти в виде пальцевых дуг – так называемой «ослиной подковы» (нем. Eselshuf, фр. pas d’а^{^}ne), для защиты от удара внешней стороны кисти.


[Закрыть], близнецовые рапиры («Довольно недурные», – заметил Корки про себя), переселившиеся сюда с тех пор, как методы «старого» фехтования себя исчерпали.

Ему вернули Малышку, как он называл свой трехгранный клинок, редкий среди напыщенных дворян, ценивших оружие за красоту, а не за боевые достоинства. Они носили свои рапиры с плоскими клинками, зато щедро инкрустированные драгоценными камнями, больше как украшение. Для Корки же это был отнюдь не аксессуар.

Он всегда был даже не бедным, нет, а нищим. С детства познав все тяготы существования незаконнорожденного, полагаясь только на свою шпагу, имя матушки и жалкие подаяния сиятельных особ, Корки не был своим ни при дворе, ни в богатых поместьях. Не был он своим и в среде адвокатов, секретарей или военных. Ниже одних, выше других – везде он был презираем и с трудом терпим.

Оставался на плаву он исключительно благодаря своим талантам, ловкости и врожденному чутью. Чутью, которое позволяло ему держаться победителей и вовремя отходить в сторону от побежденных. А также терпеливо сносить унижения от тех, кому пока не мог отомстить.

На его личном счету было несколько дуэлей. Несметное количество врагов, даже не подозревавших о своем статусе в жизни столь незначительной особы, как томный и неизвестно на что живущий незаконнорожденный Корки. Ни одного друга. Такой роскоши он себе позволить не мог.

Ни одна приличная семья не выдаст за него свою голубку дочь – с приданым, разумеется. Ни один из предполагаемых отцов – а с матушкой надеяться на определенность в таком вопросе не приходилось – не оставит ему наследство. В сущности, никакого будущего у него не было.

Он и не ждал ничего. Он просто жил. Ежечасно борясь за свою жизнь, за возможность вращаться в высшем обществе, за благополучие матушки. Циничный, хладнокровный, терпеливый.

Лишенный еще при рождении чести, в раннем детстве сердца, в нежном отрочестве души, в безрадостной юности надежды, он шел по жизни, мягко ступая в неоплаченных башмаках по мрамору чужих дворцов и замков.

Одинокий, всегда готовый отразить удар врагов или поживиться наличными за исполнение частных поручений.

Пройдя анфиладой через несколько дверей, которые раскрывали перед ним невидимые слуги, Корки вошел в кабинет секретаря. Это сословие он презирал более других еще и потому, что служба для него самого была единственным выходом из неопределенного положения. Однако Корки никогда не думал променять свои тревоги на мизерную, но стабильную плату за такое унизительное служение.

– Милорд, – встав из-за стола, поклонился ему секретарь, – чем могу служить?

– Разыщите Гитхеля «Практическая теософия». Я буду ждать в карете, поторопитесь.

– Слушаюсь, милорд.

– Никаких писем в столицу? – высокомерно поинтересовался Корки, разглядывая свои отполированные ногти.

– На этот раз нет.

– В таком случае, кланяйтесь графу, – бросил молодой человек, принимая кошель с золотом из рук секретаря. Не глядя и не проявляя интереса к содержимому, Корки убрал сумку с деньгами за пояс.

Гулко стуча каблуками по обманчиво пустым каменным коридорам, Корки вышел из холодного замка на по-весеннему теплое солнце. В карете его дожидался мистер Ролли.

– Ну как, сэр, удачно? – с тревогой метнулся к нему почти лысый полный камердинер в засаленном сюртуке и c узелком на коленях.

– Считай, – бросил ему кошель господин, откинувшись на спинку бархатного сиденья. Корки задумчиво рассматривал фасад подъездных ворот замка с выложенным из того же серого камня старинным гербом.

– В этот раз опять всего пятьдесят соверенов, – быстро управившись, отчитался слуга. – Может, секретарь удерживает часть для себя?

– Нет. И в этот раз никаких писем, – сосредоточенно о чем-то размышляя, ответил господин.

– Я на всякий случай захватил вещи из гостиницы, можем не возвращаться.

– Нет. Еще одну ночь заночуем здесь. Завтра в путь.

В карету постучали. Слуга, вздрогнув, уронил узелок с колен. Деньги, цепко сберегая в руках, он прижал к груди. Корки, даже не открыв глаз, сохранял все ту же расслабленную позу и не шевелился.

Пугливо выглянув в окно кареты, камердинер принял у молча поклонившегося слуги тяжелый фолиант. Вопросительно взглянув на Корки, он торопливо обернул книгу пледом, поместив ее рядом с узлом вещей, и, не ожидая приказания господина, постучал в стенку кареты, давая разрешение трогаться.

Глава 3

Договорившись, что дождутся на улице, пока Куки закончит работу, любители Шекспира покинули пределы конторы Питера.

Мишель заверила, что сделала маникюр миссис Смоук, недавно почившей и оставившей безутешно скорбеть мужа, внуков и сестру. Венки от их имени Куки уже сделала, и, собственно, задерживаться здесь больше не было причин.

Все цветы политы, заготовки для букетов сплетены… На всякий случай осмотрев ящики своего стола, ключи от которого, как ей теперь стало доподлинно известно, могли оказаться у кого угодно, она набросила пальто и вышла в прохладную, гладкую как стекло темень предзимнего вечера.

Куки еще надеялась отговорить Мишель прибегнуть к ее услугам. Однако вид притаившихся за ближайшим углом Ромео и Джульетты эту призрачную надежду безжалостно рассеял. Куки мужественно решила по крайней мере выслушать их.

Немного поразмыслив, она повела парочку к себе домой. Отца, скорее всего, еще нет. А в кафе или на любой другой нейтральной территории их беседу, которая, по сильному подозрению Куки, будет походить на разговор Болванщика с Мартовским Зайцем, рискуют услышать ни в чем не повинные люди. «Я буду мышью Соней» [5]5
  Персонажи книги Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес».


[Закрыть],– решила Куки.

На улице заметно похолодало. Мишель стала совсем синей и тряслась как электрическая зубная щетка. Парня, казалось, мало заботило что-либо помимо блокнота, в который он строчил что-то с неимоверной скоростью.

Он так и продолжал выводить каракули, пока Куки тащила парочку к себе, с каждым шагом все больше и больше ругая себя: «Ну, собственно, чего я испугалась! Кто поверит сумасшедшей девчонке?! Мало ли какой бред она несет…»

К тому моменту, когда молодые люди прошли в дверь, распахнутую перед ними хозяйкой этого довольно большого, старого и несколько запущенного дома, она твердо решила им отказать.

Проведя гостей на кухню, Куки включила чайник и только тогда сняла пальто. Ногой в суровом ботинке смела со своего пути осколки чашки, которую разбила во время утренней ссоры с отцом.

Предчувствие неминуемых изменений, которые могут превратить ее привычную жизнь в такие же точно осколки, захлестнуло Куки. Справившись с порывом убежать в свою комнату и забраться под кровать, она восстановила дыхание.

Куки строго уставилась на гостей, севших за стол. Ромео по-прежнему уделял внимание своей записной книжке гораздо больше, чем всему окружающему. Мишель продолжала трястись, рискуя растерять все зубы, – так она ими выстукивала. Еще бы, фривольный шарфик (вряд ли даже шерстяной) на тонкой шее был самой теплой вещью в ее странном гардеробе.

«Н-да, жалкое зрелище представляют собой шантажисты», – покачала головой Куки. Выставляя кружку с дымящимся чаем, в который плеснула хорошую порцию отцовского бренди, она осторожно заглянула в книжечку Ромео. Там не было ничего интересного. Столбики цифр, ни одной буквы. Считать он, видимо, умеет. А вот владеет ли грамотой?

– Гм-гм, – откашлялась Куки, – значит, так…

Мишель, согревшись, разомлела. Она, счастливо улыбаясь, сидела рядом с Ромео. Обеими ладонями девушка обхватила горячую кружку. Ногти на тонких пальцах были обкусаны до крови.

– Ах, брат Лоренцо, вы так добры!

Куки раздраженно повертела кружку на столе, дав себе слово, что еще одна цитата из Шекспира – и чая допить она им уже не даст. К черту правила хорошего тона!

– Куки, можно я посмотрю твои руки? – Мишель удалось удивить хозяйку в очередной раз. Не дожидаясь разрешения, девушка взяла руку Куки, напряженно лежавшую рядом с кружкой. – У тебя очень хорошие руки. Правильные. Вот здесь и здесь – много мужского, это логика и отвага. Форма ногтевой пластинки говорит о решительном характере. Ты верная Куки, я бы хотела быть твоим другом. Большие потери, но они уже были. Настоящий талант… Но ты его не используешь, жаль…

– Ну довольно. – Куки выдернула руку. Немудрено, что у девчонки почти не было живых клиентов. Мало кому понравится, что все тайны так запросто могут быть прочитаны посторонним человеком. И ведь наверняка сказала далеко не все, что увидела. – Ты бы другу своему погадала.

– Не могу, – вздохнула Мишель. – Все, что я вижу, – это наша любовь друг к другу.

– Ну а чего же больше? Зачем вам знать все остальное. – Куки покачала головой. – Многие знания, многие печали…

– Надо, – Мишель упрямо выставила подбородок. – Я думаю, это ему поможет. Он, видишь ли, э-э-э… немного не такой, как все, ну, как ты и я.

– Я это заметила, – одернула ее Куки, слегка разозлившись, что ее саму уравняли с официально признанной «нездоровой» девушкой. – Вы бы сначала пробовали прочесть карту пациента… И вообще, что-то должны были сказать медсестры, врачи?

– Ничего. Никто не знает ничего. Уилфред вскрыл замки в архиве, я предполагала, что там найдется информация…

– Стоп, стоп. Кто этот ушлый взломщик?

– Он не ушлый. – Мишель оскорбилась. – Он тоже живет в замке.

Час от часу не легче. Живет в замке – в переводе «такой же псих». Клиника размещалась в старинном замке, бывшие владельцы которого повелевали всеми окрестными землями многие века.

– Кея даже держали отдельно от остальных.

– Н-да… – Куки опасливо отодвинулась от Ромео. На всякий случай. Надо же было влипнуть в такое дело… Стоп! Она уже занялась этим делом? Похоже, да. Куки покосилась на Мишель: – Он случайно не буйный? С огоньком не балуется?

– Нет, что ты! – испугалась Мишель. – Он тихий. Даже слишком.

– Ну хорошо. Я подумаю. А теперь, марш по домам.

– Но, Куки, ему ведь негде жить! – Фиалковые блюдца быстро наполнились готовыми пролиться слезами. – Я думала, ты сможешь… найти ему жилье. Безопасное. Он ведь сбежал…

– А разве это не ты его спасешь?! – Куки уже давно перестала удивляться окружающим, но эта парочка ее доконала.

– Мы ведь еще не венчались, брат Лоренцо, – покраснела Мишель.

«Так. Надеюсь, и не будете. По-крайней мере при мне».

– Ну хорошо, хорошо. Пусть переночует на чердаке. – И остановила бурный поток благодарности: —Только под замком!

– Он тебя даже не слышит. – Мишель грустно погладила рукав Ромео. – Он только меня и замечает. Иногда…

Дождавшись, пока голубки нежно распрощаются, Куки препроводила нового жильца на мансарду.

– Постельное белье в шкафу. Туалет-ванная в дальнем конце, – инструктировала она.

Гость сидел в углу, устроившись прямо на полу. Ни шапку, ни куртку он так и не снял. Куки сильно сомневалась, что мальчик слышал, о чем она ему говорила. Ну и как она будет расследовать это дело?

Впрочем, он был ненамного более молчаливым, чем все предыдущие ее клиенты.

Сад ему понравился чрезвычайно. Слишком старый и слишком запущенный – как раз как он любит. Повинуясь безотчетному порыву, он, сначала остановившись, все же решился открыть калитку в каменном заборе и зайти внутрь.

Под деревьями толстым укоризненно шуршавшим ковром лежали листья. Но и они не смогли полностью скрыть неприлично зеленую траву. В любое время года трава здесь была живого изумрудно-зеленого цвета. Такая уж страна.

Прошел через стеклянную дверь в наполненную лунным светом и старыми вещами гостиную. В кухне на полу лежали осколки битой посуды. Опять никакой пыли или других следов запустения.

Впрочем, он уже привык к тому, что, сколько бы времени ни прошло с катастрофы, заставившей исчезнуть все человечество на планете, все всегда и везде выглядит так, будто люди вышли буквально только что. По крайней мере в тех домах, в которых он уже побывал.

Он еще не совсем потерял надежду найти хоть кого-нибудь. Но только домашние животные, истосковавшиеся по человеческому слову и ласковому жесту, с благодарностью приветствовали его общество.

Наверное, скоро умрут без еды, думал он, все же оставляя на произвол судьбы птиц, котов и собак. Потеряв все человечество, жалеть их уже не было сил, сердце осталось только одно.

Качая головой, он собирал осколки с пола. Можно попробовать склеить. Это было уже никому не надо, но ему приятно оставлять место, где он находил временный приют, не таким же, как до его визита, а лучше.

«Итак, что мы имеем здесь? Старый дом. Надо бы осмотреться внутри, дом создает ощущение небольшого, но вполне вместительного сооружения. Ему, вероятно, не менее двухсот лет. Теперь строят совсем иначе». Кстати, он предпочитал останавливаться не в современных домах, а вот в таких – заслуженных и со своей историей, настоящих Домах.

Почему-то и хозяева в них обитали интересные. «Посмотрим, кто жил здесь. Может, семья? Найти бы альбом или хотя бы фотографии на стенах… Так, вот, вижу».

Маленькая девочка настороженно смотрит в объектив. На коленке грязное пятно, из-под косынки в цветочек, сбитой на ухо, в одну сторону выглядывает прямая соломенная челка. Маленькая хулиганка – он уже полюбил ее.

В руках свернутый в трубку журнал. Ей, верно, лет около шести, умные, ясные глазенки. Фотография была черно-белой, но он уже многое мог представлять – пусть глаза будут зелеными. В конце концов – кто может возразить или проверить! Все будет таким, как он захочет. Быть почти Богом почти приятно.

Вот она маленькая девочка. Упорная в поиске идеала. Слишком уж она стремится к совершенству. «Достану-ка я ее из буфета. Пожалуй, здесь на стене она будет смотреться гораздо лучше».

Разбросанные вещи на журнальных столиках и даже на полу. Черепки хрустнули под его ногами. Опустившись на колени, он продолжил бережно собирать осколки.

Похоже на чашку. Вот большой, наивно нарисованный (скорее всего, детской рукой) цветок. Чашка самодельная. Надпись… Некоторые буквы где-то затерялись. Он внимательно осмотрел пол и с радостью археолога (откапавшего Трою, никак не меньше) обнаружил еще несколько осколков.

Ночью Куки приснился мальчик. Он тихо бродил по комнатам и коридорам, внимательно осматривая стены, столы и шкафы. Ко всему он прикасался так осторожно, будто боялся, что они рассыплются в прах.

Выглядел он крайне странно, что, может, и нормально для приснившегося человека. Лицо хорошее. Оно вообще-то ей сразу понравилось. Нечто знакомое, до ужаса родное и абсолютно забытое было в этом лице.

Печально вздыхая, он бормотал себе под нос что-то непонятное и создавал впечатление человека, составляющего реестр имущества должников. Да-да, вот именно, оценщик, описывающий собственность хорошего знакомого, возможно друга.

Этот друг вложил все свои сбережения в международную аферу, какой-то липовый трастовый фонд – и вот пожалуйста! Хорошему человеку приходится заниматься нехорошим делом.

«Откуда у меня в голове такие безумные мысли, хотелось бы знать? – возмутилась Куки. – И сон странный, и мысли соответствуют. А у меня настоящих друзей нет. И подруг тоже. Вот было бы здорово уметь консервировать время. Заготавливать его про запас».

Почти вся ее жизнь была настолько пустой и неинтересной, что невольно возникали такие мысли – отложить время до тех пор, когда события будут наворачивать волнами, когда счет пойдет на минуты или секунды, когда…

«Когда?! У меня уже накопилось бы достаточно закрученных баночек, все стены, шкафы и полы были бы ими уставлены. Так много времени я проводила впустую. Питер верно говорит, нет у меня полета. И пространственного мышления. Мои букеты не будут иметь такого успеха, как его.

Зато цветы меня слушаются. Единственные мои друзья – неверно, что нет у меня никого! Мои цветы всегда со мной. Они могут ценить заботу и уход. До меня Питер чаще покупал цветы, а теперь их покупают у него, и все благодаря мне.

А когда-нибудь я сделаю лучший веерный букет, и на ежегодном слете контор по ритуальным услугам мы возьмем первый приз благодаря мне, а не Питеру».