Текст книги "И как ей это удается?"

Автор книги: Эллисон Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

5
Нужен или не нужен?

Как начались наши отношения с Джеком? Трудно сказать. Мне никто не требовался на стороне. Я не была счастлива, но и несчастлива тоже, жила себе в сереньком, относительно безопасном мирке, так же, думаю, как и большинство из нас. Когда в больницу привозят тяжело раненного, врачи производят «сортировку», то есть определяют, что нужно сделать в первую очередь. Услышав как-то этот термин в сериале «Скорая помощь» (в период общенациональных переживаний за любовь Дага и сестры Хэтуэй), я подумала, что он как нельзя лучше применим к моей жизни. Я ежедневно решала вопрос, кто в данный момент больше нуждается в моем внимании: дети, муж или работа. Заметили, что моей персоны в списке нет? Вовсе не потому, что я такая уж альтруистка. До идеала мне далеко. Эгоизм просто-напросто не вписывался за недостатком времени. По выходным, возвращаясь домой из супермаркета, я заглядывала в запотевшие окна кафе, видела то влюбленную пару с чашечками кофе в ладонях, то одинокого джентльмена с газетой и мечтала сделать то же самое: нырнуть в этот тихий уют и сидеть, сидеть, сидеть. Исключалось. Вне офиса я должна была быть мамой, выпрыгнув из роли мамы, должна была соответствовать на фирме. Время лично для себя я будто бы воровала украдкой. Ни одному мужчине подобные страдания неведомы, и что с того? Лишнее подтверждение нашей непохожести: женщинам достается львиная доля чувства вины. Одним словом, меньше всего на свете мне был нужен еще один объект любви.

И вдруг эти электронные письма.

С того нашего ужина в Нью-Йорке Джек слал мне электронные письма регулярно, поначалу каждый день, потом ежечасно. Бывало, мы перебрасывались письмами в течение нескольких секунд, и переписка начинала смахивать на теннисный матч, где классная подача одного партнера неизбежно вызывала вдохновенный пас другого. Я на первых порах реагировала с прохладцей, но Джек был так задорен и настойчив, что природный дух соперничества взял верх, и, сама не заметив как, я уже прыгала из угла в угол корта, отбивая подачи. Итак, повторюсь, я не нуждалась в Джеке. Понятия не имею, как ему удалось слепить внутри меня потребность точно по своему образу и подобию. Потребность, удовлетворить которую мог только Джек Эбелхаммер, и никто иной. Знает ли бредущая по пустыне женщина, насколько велика ее жажда, пока не поднесет к губам бутылку с водой? Кажется, никогда ничего в жизни я не ждала с таким нетерпением, как появления в электронной почте имени Джека Эбелхаммера.

От кого: Джек Эбелхаммер

Кому: Кейт Редди, «ЭМФ»

Индекс NASDAQ трясет, как Перл Харбор. Потери внушительны. Клиент нуждается в профессиональном совете британского эксперта по фондам: застрелиться сейчас или сперва пообедать? Джек.

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Эбелхаммер

Будьте уверены, британский эксперт по фондам о вас не забывает. Ждем заявления о процентных ставках Его Светлости Гринспана. Профессиональный совет: не стреляйся. Исцеление грядет, и оно неизбежно. Частный совет: пережди обвал под столом. Вылезай, проверь, что уцелело. Закажи в клубе сэндвич с индейкой. Потом стреляйся.

ц.ц.ц.

Катарина.

От кого: Джек Эбелхаммер

Кому: Кейт Редди

Между прочим, жена Алана Гринспана сказала, что не уловила, как он сделал ей предложение. Речи этого парня туманны, как берега Альбиона.

Эй, а тебе спать не пора? У вас там за полночь, верно?

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Эбелхаммер

Люблю ночь. Днем времени не хватает, к чему убивать его в постели?

ц.ц.ц.

Кейт.

От кого: Джек Эбелхаммер

Кому: Кейт Редди

Постель не обязательно пустая трата времени. Кто-то где-то, помнится, мечтал, чтобы ночь длилась семь лет. У Шекспира?

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Эбелхаммер

Ночь длиной в семь лет – это по мне. В самый раз, чтобы ликвидировать недосып. Нет, не у Шекспира. По-моему, у Марло. Повезло Шекспиру: все хорошие стихи приписывают ему. Наш Шекспир – Билл Гейтс эмоционального софта.

Но ты-то откуда знаешь Марло? «Уолл-стрит джорнал» предсказал повышение спроса на литературу Возрождения?

От кого: Джек Эбелхаммер

Кому: Кейт Редди

Обижаете, миледи, обижаете. Не судите джентльмена по портфолио. Когда-то и он был бедным, бьющимся за место под солнцем английским студентом с любовью к первым изданиям. Пришлось искать пути финансирования этой слабости. Одни покупают яхты, я – первое издание «Улисса». А чем ты оправдаешься?

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Эбелхаммер

Была когда-то бедной, бьющейся за место под солнцем английской студенткой. Нищета, когда не наводит скуку, наводит жуткий страх. Я не хотела всю жизнь трястись от страха. Масса британцев скажут тебе, что деньги не имеют значения; зовется эта масса средним классом. Страсть к первым изданиям? Какое мальчишество. Позвольте совет, достопочтенный сэр: деньги нужно тратить на что-то воистину важное. Например, на ОБУВЬ.

ц.ц.ц.ц.ц.

К.

От кого: Джек Эбелхаммер

Кому: Кейт Редди

Ты обратила внимание, что послала мне ровным счетом 147 поцелуев, а я тебе ни одного?

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Эбелхаммер

Эта мысль приходила мне в голову.

От кого: Джек Эбелхаммер

Кому: Кейт Редди

цццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццц

цццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццц

ццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццц

цццццццццццццццццццццццццццццццц

07.01

Недавно Бен сделал великое открытие. Лежа на пеленальном столике, он цветет триумфальной улыбкой первооткрывателя пульта управления Солнечной системой. Крохотные пальчики цепко обвились вокруг живого джойстика, а по пухлым щечкам покатились горестные слезы, когда я конфискую новую игрушку, упаковав ее в памперс и спешно прижав липучки по бокам.

– Нет, моя умница. Играть мы сейчас не будем, а пойдем кушать. Нас ждет кашка.

Как приличной матери положено относиться к сексуальности годовалого сына? Лично я, во-первых, в восторге от того, что мужская гордость работает. Во-вторых, не перестаю изумляться тому, что в своем абсолютно женском теле сумела вырастить это чудо, сейчас смахивающее на гусеничку, но все равно чудо, способное дарить наслаждение. Но я еще и немножко стесняюсь этого очевидного свидетельства мужской сущности – со всем, что она подразумевает (внедорожники, футбол, женщины). Настанет время, когда в жизни Бена появятся другие женщины, и холодок в желудке уже подсказывает, как нелегко мне тогда придется.

Спустившись на первый этаж, прокладываю путь по дебрям мусора на кухонном полу. У мусорного ведра возвышается холмик изюминок. С самого Рождества? Быть того не может. Надо сказать Поле, чтоб запретила детям разбрасывать изюм. (Хуаните указывать на непорядок бесполезно: у нее проблемы с суставами, приседать вредно.) Ричарда нахожу в благоговейном ступоре перед телевизором. Утренняя небритость придает ему диковато-неотесанный облик. С недавнего времени я подозреваю его в тайной страсти к телеведущей детского канала. Как ее там – Хлоя? Зоя? На резонный вопрос, с какой стати врубать телевизор в такую рань, Рич раздраженно цедит: «Оч-чень познавательно». Не мешай, дескать, женщина. Ясненько. Скандал с запеканкой еще не забыт.

Волей-неволей отмечаю, что наряд Хлои-Зои скорее подходит для провинциального девичника, нежели для детского шоу морозным февральским утром. Юная леди облачена в тугую апельсиновую безрукавку с блестящей аппликацией «НРАВИТСЯ?» на компактных, но игривых полушариях. С каких это пор в ведущие детских шоу берут откровенных лолиток?

– Ричард! – Да?

– Бен все время с собой забавляется. Ему же всего годик. Не рановато? По-твоему, это нормально?

Рич и бровью не ведет в мою сторону.

– Лучшего развлечения для мужчины пока не придумано. Везет парню, впереди целая жизнь на удовольствие. Бесплатное к тому же. – Склонив голову набок, он отвечает бурундучьей ухмылке Хлои-Зои такой же гримасой.

Оборачиваюсь на вопль экстаза за спиной. Бен дополз до холодильника, открыл нараспашку и теперь опустошает бутылку сока в мои туфли. Сок черной смородины брызжет во все стороны. Ныряю в кухню, пытаясь остановить сокотечение по примеру умелой сестры Хэтуэй из телевизора. Нужны бумажные полотенца! Полотенец нет. Бен плещется в фиолетово-глюкозной луже и верещит, когда я, подцепив его за воротник пижамы, сую под кран.

Интересуюсь у мужа, почему нет бумажных полотенец, при том, что я трижды – трижды! – подчеркнула их в списке необходимых покупок еще в пятницу. Выясняется, что Рич не нашел требуемую марку полотенец, а спросить у продавца постеснялся.

– Ничего не понимаю.

– Видишь ли, Кэти, некоторые слова мужчина произнести просто не в силах, и среди них – название твоих полотенец.

– Ты не можешь сказать «бумажные полотенца „Пушистый котенок“»?!

– Вслух? Ни за что!

– Черт возьми, почему?

– Не знаю. Зато точно знаю, что скорее проглочу этого самого котенка. Да мне даже слышать эти слова…

Ричард театрально содрогается и переключается на Хлою-Зою, с немым призывом к сочувствию заглядывая в шоколадно-пуговичные глаза нимфетки.

– Да, но теперь мы остались без бумажных полотенец, а на кухне, если ты не заметил, всемирный потоп!

– Вижу, но что я мог поделать? Я же не знал, сгодится «Трехслойная впитывающая мягкость» вместо твоих «котят» или нет. – Он издает лосиный рев. – Ну не могу я, Кейт! И не проси.

– Любопытно бы узнать – на будущее, – какие еще слова мужчина не в силах выговорить?

Порядок не запомнила, но список таков: «Туалетный утенок», «Лесная свежесть», пряный аромат, рыбное филе, половник, «Уош энд Гоу», депи-лятор, заварной крем, прокладки.

08.01

Надо бежать. Сегодня важнейшая презентация. Что называется, пан или пропал: шанс поразить боссов профессионализмом, небывалым знанием рынков и т.д. Стираю черносмородиновую лакировку с туфель, оставляю Поле записку с просьбой купить бумажные полотенца и – РАДИ БОГА – отдать «Белоснежку» в видеотеку. Боюсь, прокат этой кассеты обошелся нам дороже, чем Уолту Диснею – съемки мультика. Хватаю сумку, шлю воздушный поцелуй смородиновому Бену, который кидается ко мне, как Дэниэл Дэй-Льюис в сцене прощания с Мадлен Стоу в «Последнем из могикан».

– Мам, «кретинный двигатель» – что такое? – На пути к двери возникает Эмили.

– Не знаю, радость моя. Удачного тебе дня. Пока.

15.26

Презентация в полном разгаре. Идет на ура. Директор-распорядитель, сэр Эласдэр Кобболд, только что высоко оценил мое понимание проблем европейской интеграции. Лондон, будто сложенная из кубиков «Лего» деревенька, раскинулся под окнами конференц-зала «ЭМФ» на семнадцатом этаже, и на один головокружительный миг я чувствую себя владелицей всех тех миллионов, о которых идет речь в моем обзоре.

Заключительную часть прерывает чей-то кашель. Селия Хармсуорт маячит у двери, проделывая фокус, который неизменно помогает изображающим скромность особам попадать в центр внимания.

– Прошу прощения, Робин, – с жеманной улыбочкой выдыхает она. – У охраны в вестибюле возникли проблемы с каким-то пьянчужкой…

Робин Купер-Кларк вскидывает бровь:

– А мы при чем, Селия?

– Дело в том, что он назвался отцом Кейт.

6
Знакомьтесь: мой папа

Характер наших с папулей встреч за двадцать лет не сильно изменился. Месяцами от него ни слуху ни духу, если не считать отчетов моей сестры о родительских скандальных дебошах и недомоганиях, которые, по идее, приказали долго жить вместе с лордом Нельсоном: столбняк, цинга и тому подобная экзотика. Но в один прекрасный день, когда я и ждать-то перестаю, а ноющая боль в сердце стихает, на горизонте возникает папа и пускается в разглагольствования о нашем родстве душ, которого нет и в помине. Отец всегда путал сентиментальность с близостью. Для него я по-прежнему его маленькая девочка, хотя когда я в самом деле была маленькой девочкой, отцовские претензии ко мне требовали поистине женской силы. Теперь, когда я выросла, он ждет от «малышки» детского послушания и страшно злится, получая отпор. Бывает, он приходит навеселе – по нему не определишь, – но денег он просит всегда. Всегда.

На фоне хромированно-белого вестибюля Джозеф Алоиз Редди выглядит неандертальцем. Взгляды деловой публики, при костюмах и кейсах, прикованы к нему. Он не вызвал бы большего шока, если б вдруг публично испортил воздух. В пальто на рыбьем меху из лавки старьевщика, с нечесаными седыми космами, Джо похож на гончара, решившего всучить свои горшки экипажу космического корабля из «Звездного пути». Попытки двух охранников с крякающими рациями выпроводить его за дверь успеха не имеют – угнездившись на металлической скамье, с полиэтиленовым пакетом в ногах, папуля держится с хмельным достоинством и упорно не желает покидать стены «Эдвин Морган Форстер». Завидев меня, расцепляет горделиво сложенные на груди руки и победоносно тычет пальцем:

– Вот она, моя Кэти! Ну?! Что я говорил?

– Спасибо, Джералд, – скороговоркой благодарю я охранника. – Папа сегодня не в форме. Я им займусь. – И тащу Джо на выход, глядя прямо перед собой, чтобы избежать жалостных взглядов – вечного проклятия семьи Редди.

Оказавшись за пределами «ЭМФ», предлагаю отцу посетить кофейню на Чипсайд, подальше от орбиты вращения коллег, но он тянет меня в соседний «Кингз Армз». В древнем пабе, куда еще Диккенс захаживал, пол посыпан опилками, а у школьного возраста официантки с ослепительно белой кожей язык украшен стразами. Садимся за угловой столик, под портретом краснощекого графа; отец – с двойным виски и пакетиком арахиса, я – с бокалом горького тоника. Мама всегда пила «Биттер лемон»: поначалу просто безалкогольный напиток, позже он превратился в состояние души.

– Ну и как там крошка Эмма? – Отец дышит на меня убийственной смесью ароматов: «Джонни Уокер» и вареные яйца, если не ошибаюсь.

– Эмили.

– Ага, Эмили. Должно, семь стукнуло?

– Шесть. Будет. В июне будет шесть, папа.

Он кивает, довольный. В самом деле, шесть, семь – невелика разница.

– Ну а парнишка? Джулия говорит, весь в меня. О господи. Ни один, даже самый дрянной или вовсе отсутствующий родитель не прочь поймать кайф от своего следа в генетическом фонде человечества. Я сверлю злобным взглядом пузырящуюся воду в бокале. Сама мысль о том, что какая-то залетная спираль ДНК с автографом Джо Редди раскручивается в моем мальчике…

– Бен похож на меня, папа.

– Во! И я ж о том. Мы с тобой, рыбка, завсегда были одно. На лицо не подкачали, счет уважаем, маленько норовисты, э-э-э? – Он ополовинивает виски и набивает рот арахисом. Перебор во всем. В этом мы точно похожи. – Чё ж не спросишь папочку про жизню? Во-она куда к дочурке-то притопал.

Акцент уроженца северных графств так очевиден – хоть ножом режь, но слышится в нем и примесь напевных ноток Корка, откуда родом его мать. Неужели и я когда-то говорила так же? Если верить Ричарду, в первые дни знакомства он меня с трудом понимал, но я довольно быстро сменила северный выговор на столичный и накрепко запомнила, что вместо слова «зад» лондонцу следует говорить «попа» или «пониже спины». Детям своим я тоже говорю «попа», всякий раз спотыкаясь на этом гладком, жеманном словце, будто и у меня, как у нашей официантки, пирсинг во рту.

Папа желает облегчить себе задачу, ради которой он ко мне «притопал», да только я не желаю ему помогать. До сих пор помню, как он, слюнявя пальцы, пересчитывал десятки, что я выделила ему со своей первой зарплаты. И это родной отец. Нет уж, хочет денег – пусть сам попросит.

– Повторить? – Официантка конфискует пустые бокалы.

– Нет.

– Ага ж, мне то же самое, и себе плесни, куколка.

Девчонка вспыхивает и на глазах подтягивается – эффект от улыбки папули я наблюдала не раз. Он был когда-то красив, мой отец. Не просто хорош, а именно красив, и потому гниение, а не расцвет стало его уделом. «Тайрон Пауэр»[17]17
  Тайрон Пауэр (1914-1958) – актер, один из самых элегантных и обаятельных голливудских пиратов от 30-х и до конца 50-х.


[Закрыть], – любовно поглядывая на него, бормотала бабушка, и я, по молодости лет не знавшая старых голливудских звезд, думала, что это не имя, а тот заряд, который получали люди в присутствии Джо Редди. Заряд неуправляемый, но и неотразимый. Я разглядываю отца, пытаясь увидеть то же, что и все остальные: опухшее лицо, нос и щеки в красных прожилках, все еще длинные ресницы, обрамляющие, если верить маме, когда-то самые синие глаза на свете: омуты цвета ультрамарина, куда и канули обаяние его и ум. «Дамский угодник» – так отозвался о нем мой первый приятель. Папаша твой – находка для баб, Кэш. Видела бы ты его в субботу с красоткой Кристиной. Боже, как я краснела при каждом упоминании о похождениях отца.

– Ну-ка, поглядим, чего моя дочурка на это скажет. – Пошарив под столом, Джо вытаскивает из пакета черный пластиковый файл, откуда на свет божий являются несколько прилично измусоленных листов миллиметровки. На одном из них изображено нечто мордастое, пухлое, с разбросанными прямоугольными крыльями. Хорошо, что коровы не летают? Переворачиваю рисунок вверх ногами – ясности не добавилось.

– Что это?

– Первый в мире биологически разлагаемый подгузник.

– Ты ничего не смыслишь в подгузниках.

– Теперь смыслю, рыбка.

Без отступления не обойтись. Поясняю: в сфере изобретательства у моего отца немалый опыт. На свете немного найдется вещей, которые бы он не изобрел лично, этот величайший из непризнанных гениев. Мы с Джулией были еще совсем маленькими, когда он сварганил лунные камни – ноздреватые комья смолы, на рынке в Честерфильде шедшие как сувениры с «Аполлона-11». Только представьте себе, мэм, – вы держите в руках тот самый камень, который привез с Луны Нелл Армстронг! Улетали эти комья, надо отдать папе должное, в два счета. Позже, когда лунные страсти поутихли, инопланетные папулины творения украшали ванные, избавив многих дам от мозолей, нажитых в цехах и мастерских.

Затем появился пугач для котов, любителей таскать в дом мышей и прочую гадость. Идея сама по себе была неплоха, вот только коты гибли от удушья в тисках пружинного механизма. Бывало, папуля и чужие изобретения повторял, как в случае со специальной повязкой на глаза для безмятежного сна пассажиров во время полета, которую он придумал, ни разу в жизни не ступив на борт самолета.

– Джо, – осторожно намекнула мама, – по-моему, такие штуки в самолетах выдают…

Но подобные мелочи Джо не трогали. Не хватало еще, чтобы бабьи придирки задушили новаторскую мысль. В нашем доме отец был метлой, а мама – щеточкой для пыли и мелкого сора.

Пока я проглядываю бизнес-план производства биологически разлагающихся подгузников Редди, автор радостно сообщает:

– Люди интересуются! Дерек Маршалл из Торговой палаты говорит, в жизни ничего подобного не видел. Только с деньжатами напряг, рыбка, но это уж твоя забота. Как там… приисковый капитал?

– Рисковый капитал.

– Он самый.

Папуля добавляет, что на сей раз речь не идет о крупных суммах – так, о сущей ерунде.

– Сколько?

– Дак… чтоб дело запустить.

– Сколько?

– Десять штук плюс на проект, потом на упаковку. К примеру сказать, тринадцать. С половинкой. Ты ж понимаешь, рыбка, я б не просил, если б не поиздержался малость.

Не знаю, изменилась ли я в лице, но думаю, что не без того, поскольку папуля заерзал в кресле, что у любого другого означало бы неловкость. На секунду мне кажется, что до него дошло, как мне осточертели эти его прожекты… но тут папа подается ко мне через стол и опускает свою ладонь на мою:

– Рыбка, если с наличными туго, я ж и чеком могу.

Оставляю отца на станции Мургейт. Отсюда по Северной линии он доберется до Кингз-Кросс, где сядет на электричку. Даю денег на проезд – сумма шальная, в Бостон слетать, оказывается, дешевле, чем съездить в Донкастер, – и добавляю на такси от вокзала до дома. Папуля темнит насчет того, где живет (читай: с кем живет), но обещает ехать прямиком по этому неведомому мне адресу. Попрощавшись, торможу за турникетом, у фотобудки. У меня на глазах отец заводит разговор с уличным музыкантом, жестом небрежного великодушия мечет одну из моих десяток парнишке в открытый футляр от гитары, после чего снимает пальто, аккуратно кладет его на спящую собаку гитариста и… ой-ой-ой… петь собрался.

 
Разлилася реченька, не переплывешь.
Крылья унесли бы, да где ж их возьмешь.
Дали б мне лодчонку, дали два весла,
А грести любимая мне бы помогла.
 

Хит Джозефа Редди. Вкупе с «Там, в долине Сэлли» эта баллада стала обязательной частью его репертуара. Отличный тенор привлекает внимание; конторский люд, бегущий к эскалатору, изумленно оглядывается. Да уж, любовная тоска – папулин конек. Дама в верблюжьем пальто, пригнувшись, бросает монетки в футляр, и мой отец галантно приподнимает несуществующую шляпу.

В ушах у меня пронзительное сопрано матери выводит знакомую унылую фразу:

– Он мизинцем поманит – и ты его!

– Неправда!

– Правда. Всегда так было. Вот и отправляйся к отцу, если он такой распрекрасный.

– Мам, я не хочу к нему.

– Папина дочка. С рождения!

Вновь окунувшись в уличный гам, покупаю «Стэндард», чтобы чем-то занять руки, и держу курс на «ЭМФ».

Любовь ребенка к родителю практически неразрушима, но за многие годы беспрерывно падающие капли разочарования могут ее подточить. Первое чувство, которое я испытала к отцу, было гордостью, парящей, головокружительной благодарностью за то, что он мой. Самый красивый из всех пап, он был к тому же и самым умным – запросто считал в уме и мог на память пересказать футбольную турнирную таблицу. «Шеффилд уэн-зди», «Пэтрик фистл», «Гамильтон академиклз»[18]18
  Футбольные клубы низших английских лиг.


[Закрыть] у него от зубов отскакивали. По субботам он брал нас с Джулией на скачки, и мы буквально висли на ногах у своего героя. Помню, я чувствовала себя совсем маленькой в дебрях брюк и фетровой влаге от пропитанных дождем шляп. Годы спустя, уже студенткой университета, я заглядывала в окна гостиных домов попроще, смотрела на добропорядочных отцов семейств с чайниками или чашками в руках и тосковала по отцовским объятиям.

Зимой то ли семьдесят пятого, то ли семьдесят шестого года папуля повез нас кататься на санках в Скалистый Край. У других ребят сани были магазинные: высокие, с сиденьями из деревянных реечек, они казались нам экипажами Снежной королевы. Наши санки лежали прямо на снегу: сколотив их из распиленных вдоль бревен, папуля прибил снизу жестяные «полозья», отодрав кромки от дверцы брошенной кем-то машины.

– Ну-ка, испробуйте! – предложил он, удовлетворенно потирая руки.

Первая попытка провалилась: Джулия не успела сесть в санки, они съехали с горы сами, а отец обозвал ее малюткой. Настал мой черед. Полная решимости доказать, что наши санки, которые папа сам сделал, ничем не хуже магазинных, я буквально влипла в половинки бревен. Но где-то на середине горы санки напоролись на кочку, вильнули и полетели к обрыву, огороженному невысоким забором из колючей проволоки. Полозья оказались первоклассными: торможение было нереально. Мой экипаж нырнул под загородку, передняя его половина повисла над обрывом, а я очутилась в капкане металлических шипов.

Папа так тяжело дышал, когда домчался до меня, что я испугалась – вдруг умрет? Но папа, прижав ногой сетку, освободил из плена колючек мою куртку, руки, волосы. А потом схватил меня на руки, санки рванули вперед, и прошло несколько секунд, прежде чем мы услышали, как они грохнулись на дорогу внизу. Раньше мне казалось, что этот день врезался в память оттого, что отец спас мне жизнь. Теперь я думаю иначе – просто то был единственный раз, когда он хоть что-то сделал, чтобы меня защитить.

И все же отец был моей первой любовью, и я принимала его сторону, даже когда ореховые глаза мамы вваливались, окруженные темными кругами, когда она ложилась спать в гнусных нейлоновых сорочках и хохотала без причины. Однажды в супермаркете дядька толкнул пирамиду из банок концентрированного молока, бело-голубые баночки покатились во все стороны, а мама захихикала. Она смеялась и смеялась, пока кассирша Линда не влила в нее стакан воды. Но дочери не желают замечать даже очевидные знаки несчастья матери, ведь это означало бы, что отец далек от идеала.

Мне давным-давно стало ясно, что Джозеф Редди – неподходящий предмет для обожания, но детская любовь неистребима. Какие еще доказательства тебе нужны, Кейт? Помнишь, как он принес домой постельное белье, на котором кувыркался с новой подружкой, – чтобы мама постирала? А как притащил тебя, моргающую спросонья, в прихожую, чтобы ты подтвердила копу, что Джо Редди был дома целый день такого-то числа такого-то месяца. И ты поклялась, что помнишь эту дату.

– У нашей Кэти память – дай боже каждому, – заявил отец полисмену. – Правду я говорю, рыбка? Ну? И где наша улыбочка?

Мой отец – образец человека, которого судьба может подарить девочке, и если этот образец разлетается в клочья… что ж делать?

Открыв двери «Эдвин Морган Форстер», я радуюсь прохладе просторного холла, белизне мрамора под ногами, гостеприимству лифта, послушно принявшего меня в свои зеркальные объятия. Я старательно отвожу взгляд от отразившейся в зеркалах женщины: не хочу, чтобы она меня такой видела. К выходу на тринадцатом этаже готовлю оправдательную речь, но Робин Купер-Кларк встречает меня своей:

– Великолепная презентация, Кейт. – Смущаясь, он кладет мне руку на плечо. – Высший класс. Осталась парочка вопросов, но они подождут. Спешить некуда. Надеюсь, семейные проблемы разрешились?

Трудно представить, что скажет глава отдела инвестиций, узнай он правду. Мы подружились с семейством Купер-Кларк после корпоративной фазаньей охоты, где Джилл выказала ужас, родственный моему. Несколько раз они приглашали нас с Ричардом к себе в Сассекс, но я никогда не рассказывала об отце: мне нужно уважение Робина, а не жалость.

– Да, все в порядке.

– Отлично. До встречи.

Экран монитора сообщает, что за три часа моего отсутствия Доу упал на сто, доллар на процент. Есть чем заняться. Привычно, но с величайшей тщательностью я провожу вычисления, необходимые для поддержания моих фондов на плаву.

Одно я знаю наверняка: ни за что не вернусь в прошлое, к отцовским финансовым аферам, его исчезновениям, к томительным ожиданиям во мраке прихожей.