Текст книги "Выкуп за мертвеца"

Автор книги: Эллис Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава пятая

Брат Кадфаэль стоял наготове вместе с братом Эдмундом на пороге лазарета, и они увидели приближающуюся процессию. Это было утром, как раз после окончания мессы. Впереди ехал капитан – доверенное лицо Овейна, чуть позади него как телохранитель – Элиуд ап Гриффит, с торжествующим выражением лица, а дальше – два старших офицера. За ними следовали два сильных горных пони с носилками, рядом для страховки шли помощники. Длинная фигура на носилках была плотно укутана и обложена таким количеством подушек, что казалась громоздкой, однако пони шли легко, так что, по-видимому, ноша была им не в тягость.

Эйнон аб Итель был высоким мускулистым человеком сорока с лишним лет – густые каштановые волосы, борода и длинные усы. Судя по его одежде и дорогой упряжи прекрасного коня, человек он был богатый и влиятельный. Элиуд спешился, принял поводья у своего командира и отвел коня в сторону. Хью Берингар подошел поздороваться со вновь прибывшими, за ним с радушным видом последовал исполненный достоинства аббат Радульфус. Эйнона и его старших офицеров ожидала неторопливая и церемонная трапеза, на которой должны были присутствовать леди Прескот, ее падчерица и сам Хью. Таков порядок, когда две стороны встречаются для достижения соглашения. Однако больше всего хлопот выпало на долю брата Эдмунда и его помощников.

Носилки отвязали и сразу же унесли в келью, специально подготовленную для больного. Эдмунд закрыл дверь, не впустив даже леди Прескот, которую, к счастью, задержал обмен любезностями. Надо было сначала раскутать и уложить Прескота и составить хоть какое-то представление о его состоянии.

Валлийцы укутали шерифа в плащ из овечьей шкуры. Воротник оказался заколот золотой булавкой с большой головкой, к которой была прикреплена тонкая цепочка. Все знали, что в Гуинедде добывают золото, – возможно, эта булавка из золота с земли Эйнона. Конечно, это был его плащ, и именно в него укутали Прескота. Эдмунд свернул плащ и положил на низкий сундук у кровати таким образом, чтобы видна была булавка, – иначе кто-нибудь мог уколоться. Жильбера принялись раскутывать, в этот момент глаза его медленно открылись и он сделал слабую попытку помочь монахам. Он сильно исхудал, на теле было несколько воспалившихся шрамов. В боку зияла рана, открывшаяся при падении. Кадфаэль осторожно сменил повязку. Больной так устал от всех этих процедур, что глаза его снова закрылись, он так и не сделал попытки заговорить. Наконец его уложили в теплую постель и хорошенько укрыли.

«Чудо, что ему удалось проехать целую милю», – подумал Кадфаэль, глядя на мертвенно-бледное лицо шерифа.

От Жильбера остались кожа да кости. В темных волосах появилась седина. Только железный дух шерифа и отвращение к слабости, особенно своей собственной, помогали ему держаться в седле.

Прескот вздохнул и пошевелился, пытаясь собраться с силами, и на Кадфаэля взглянули тусклые запавшие глаза. Серые губы еле слышно прошептали:

– Мой сын…

Жильбер Прескот не произнес «Моя жена» или «Моя дочь». Кадфаэль наклонился к шерифу и сочувственно заверил его:

– Жильбер-младший здесь, он жив и здоров. – Взглянув на Эдмунда, который кивнул в знак согласия, Кадфаэль продолжал: – Я приведу его к вам.

Маленькие дети не склонны унывать, но брат Кадфаэль все же сказал несколько слов, чтобы подготовить и ободрить не только ребенка, но и его мать. Введя их в келью, он отошел в угол, не желая мешать. Вместе с ними вошел Хью. Первой мыслью шерифа, естественно, был его сын, а второй – что не менее естественно – его графство. А его графство было в полном порядке и ожидало возвращения своего шерифа.

Сибилла тихонько всплакнула. Мальчик с удивлением уставился на отца, которого с трудом узнал, но не сопротивлялся, когда его привлекла холодная тощая рука. Мать наклонилась к Жильберу-младшему и что-то прошептала ему на ухо. Ребенок послушно опустил круглое розовое личико и поцеловал худую щеку отца. Он был озадачен, но ничуть не напуган. Взгляд Прескота остановился на Хью Берингаре.

– Не беспокойтесь, – ответил Хью на невысказанный вопрос, низко склонившись к больному. – Ваши границы неприкосновенны, их охраняют. Их нарушили один-единственный раз, но и тогда победа была за нами. Кроме того, благодаря этому происшествию вас удалось выкупить. Овейн Гуинеддский теперь наш союзник. Ваши владения в полном порядке.

Веки шерифа опустились, прикрыв тусклые глаза. Прескот ни разу не взглянул в ту сторону, где в тени у дверей застыла его дочь. Кадфаэль, наблюдавший за ней из угла кельи, заметил, как блеснули в свете лампады слезы, катившиеся у девушки по щекам. Взгляд ее широко открытых глаз не отрывался от изменившегося, постаревшего отцовского лица, и выражение ее собственного лица было горестное и отчаянное.

Шериф понял то, что сказал Хью, и с удовлетворением кивнул. Затем довольно четко произнес: «Хорошо!» – и обратился к притихшему мальчику, с любопытством смотревшему на него круглыми глазами:

– Молодец! Позаботься… о своей матери…

Издав слабый вздох, Прескот снова прикрыл глаза. Монахи молча наблюдали, как от его дыхания одеяла слегка приподнимаются на впалой груди, затем брат Эдмунд неслышно приблизился к больному.

– Он спит, – сказал монах. – Давайте выйдем отсюда. Сон лечит, сейчас для него важнее всего покой.

Дотронувшись до руки Сибиллы, Хью мягко произнес:

– Вы видите, за ним хороший уход. Пойдемте обедать, пусть он поспит.

Сибилла послушно встала и потянула за собой сына.

Щеки Мелисент были бледны, но глаза совсем сухие, внешне она была совершенно спокойна. Девушка вышла вместе со всеми во двор, и они направились в покои аббата. Она будет любезна за обедом с валлийскими гостями и покажет, что благодарна им. Затем валлийцы уедут в Монтфорд, а оттуда – в Освестри.

За обедом, который подавался в лазарете раньше, чем накрывали стол в трапезной для монахов, старики ломали голову над тем, что бы это могло вызвать такую суматоху в их тихой обители. К счастью, обитатели лазарета не должны были столь строго придерживаться молчания, как остальные братья, – к счастью, поскольку старикам нечем было заняться и от этого они становились болтливыми.

Брат Рис, который был очень стар и прикован к постели, обладал острым слухом и умом, хотя его и подводило зрение. Его кровать находилась рядом с коридором, как раз напротив уединенной комнаты, куда утром с таким необычным шумом кого-то доставили. Брату Рису нравилось, что он единственный в курсе всех событий. Среди немногих радостей, оставшихся у него, эта была главной. Он лежал, прислушиваясь к звукам, доносившимся из коридора. Те старики, которые могли есть за столом, передвигаться по лазарету, а в хорошую погоду даже выходить во двор, часто вынуждены были допытываться у него о происходящем.

– Кому же это быть, как не самому шерифу, – важно вымолвил брат Рис. – Его привезли из Уэльса, где он был в плену.

– Прескот? – заинтересовался брат Маврикий, вытягивая жилистую шею, как гусак, готовящийся к бою. – Здесь? В нашем лазарете? А зачем было везти его сюда?

– Потому что он болен, зачем же еще? Он был ранен в бою. Я слышал голоса в коридоре. Там Эдмунд, Кадфаэль и Хью Берингар, а еще женщина и ребенок. Это Жильбер Прескот, помяните мое слово.

– Есть суд праведный! – с удовлетворением произнес Маврикий, и глаза его мстительно заблестели. – Даром что медлил так долго. Значит, Прескот здесь, по соседству с убогими. Наконец-то зло, причиненное моему роду, отомщено! Я раскаиваюсь, что сомневался.

Обитатели лазарета, давно привыкшие к чудачествам брата Маврикия, стали укорять его. Многие старики принялись доказывать, что их графству еще повезло, – мол, бывают шерифы и похуже Прескота. Некоторые ворчали, не жалуя шерифов вообще. Но в целом все сошлись на том, что пожелали Жильберу Прескоту добра. Однако брат Маврикий был непримирим.

– Было содеяно зло, – отчеканил он. – И даже сейчас оно не совсем еще искуплено. Пусть преступник заплатит за оскорбление, испив горькую чашу до дна.

Скотник Анион, сидевший в конце стола, не произнес ни звука. Взгляд его был опущен в тарелку, костыль прижат к бедру. Рука сжимала его, словно грозное оружие, которое можно пустить в ход, появись тут враг. Да, молодой Гриффри убил, но убил в честной драке, и был к тому же пьян и неистов. А ему пришлось умереть страшной смертью – ему просто свернули шею, как цыпленку. И надо же, человек, который приговорил его к такой смерти, лежит всего в нескольких шагах отсюда. При упоминании имени Прескота кровь в Анионе закипала, он становился валлийцем до мозга костей, послушным долгу кровной мести и готовым отомстить за брата.

Элиуд прошел по большому двору аббатства, ведя своего коня и коня Эйнона на конюшню. Его товарищи следовали за ним, ведя своих коней и косматых пони, которые привезли сюда Прескота. Когда Эйнон аб Итель представлял своего принца на какой-нибудь торжественной церемонии, ему требовался оруженосец, и Элиуд сам ухаживал за его гнедым жеребцом. Очень скоро юноше предстояло поменяться местами с Элисом, и его двоюродный брат, обретя свободу, поскачет в Уэльс. В молчании Элиуд приподнял тяжелое седло и, сняв упряжь, перекинул через руку чепрак. Гнедой жеребец тряхнул головой, радуясь свободе, и выпустил из ноздрей целое облако пара. Элиуд рассеянно потрепал коня по шее. Весь день юноша был непривычно молчалив и замкнут, и сейчас, украдкой взглянув на него, товарищи оставили его в покое. Никого не удивило, когда он внезапно повернулся и снова пошел на большой монастырский двор.

– Небось пошел взглянуть, не видно ли его двоюродного брата, – снисходительно заметил один из валлийцев, продолжая чистить пони. – Он сам не свой с тех пор, как Элис отправился в Линкольн. Ему все еще не верится, что тот скоро появится живой и невредимый, без единой царапины.

– Ему бы следовало лучше знать Элиса, – проворчал другой. – Этот всегда приземляется на лапы, как кошка.

Элиуд отсутствовал минут десять – ровно столько, сколько требовалось, чтобы дойти до сторожки и выглянуть за ворота, ведущие в город. Он вернулся в угрюмом молчании и, отложив чепрак, который все еще держал в руках, принялся за работу, ни на кого не взглянув и не произнеся ни слова.

– Еще не пришел? – сочувственно спросил его товарищ.

– Нет, – коротко ответил Элиуд, продолжая усердно чистить коня.

– Крепость находится на другом конце города, они продержат его там, пока не будут уверены в нашем человеке. Элиса скоро приведут, за обедом он будет рядом с нами.

Элиуд ничего не ответил. В этот час монахи обедали в трапезной, а аббат принимал гостей в своих покоях. Наступило самое тихое время дня. Даже в странноприимном доме зимой было мало народу, вот весной вся округа оживает и в монастыре появляются гости.

– Не делай такого кислого лица при Элисе, – усмехнулся один из валлийцев, – даже если тебе приходится оставаться тут вместо него. Пройдет всего дней десять, и Овейн с этим молодым шерифом пожмут друг другу руки на границе, а ты отправишься домой, к Элису.

Элиуд что-то пробормотал в ответ, всем видом показывая, что нерасположен сейчас беседовать. Он успел до блеска вычистить, напоить и поставить в стойло коня Эйнона, когда брат Дэнис, попечитель странноприимного дома, пригласил валлийцев в трапезную. Монахи, закончив свой обед, разбрелись кто куда, чтобы немного передохнуть перед возобновлением трудов. В трапезной для валлийцев накрыли стол, и он оказался более обильным, чем у братьев. Для гостей приготовили теплую воду и полотенца, и, когда они вошли в трапезную, там их ждал Элис ап Синан, аккуратно причесанный и принаряженный. Он вел себя как хозяин, с волнением ожидающий прихода гостей, но держался весьма принужденно.

Возможно, на него подействовала торжественная церемония обмена пленными, и Элис, который всегда веселился кстати и некстати, сейчас вел себя очень натянуто. Разумеется, глаза у него засияли при виде Элиуда, и он пошел навстречу с распростертыми объятиями, но сразу же высвободился. Он сел за стол рядом с двоюродным братом, однако беседа их носила самый общий характер. Все это вызвало некоторое удивление у валлийцев. Эти двое неразлучных, не видевшихся так долго, были молчаливы, бледны и серьезны, как люди, осужденные на пожизненное заключение.

Но едва трапеза закончилась и были прочитаны молитвы, Элис повел себя совсем иначе. Схватив двоюродного брата за руку, он потащил его во двор, где они нашли укромный уголок, как в детстве, когда, набедокурив, прятались, как лисы от охотников. Вот теперь Элиуд узнавал своего молочного брата и, с любовью вглядываясь в него, думал, о каком же проступке или горе тот хочет рассказать ему.

– О Элиуд! – выпалил Элис, сжимая брата в объятиях. – Ради Бога, скажи, что мне делать? Я не могу вернуться! Иначе я все потеряю! Элиуд, я должен быть с нею! Если я ее потеряю, я умру! Ты ее не видел? Это дочь Прескота!

– Его дочь? – в полном изумлении прошептал Элиуд. – Там была какая-то леди со взрослой дочерью и маленьким мальчиком… Я едва заметил ее.

– Во имя всех святых, как ты мог не заметить ее? Снег и розы, а волосы светлые, как серебряная пряжа… Я люблю ее! – воскликнул Элис в страшном волнении. – И она тоже меня любит, я в этом уверен, мы поклялись друг другу. Элиуд, если я сейчас уеду, я ее потеряю, и тогда я погиб. А ее отец – враг, она меня предостерегала. Он ненавидит валлийцев. Никогда не приближайся к нему, сказала она…

Элиуд, сидевший в полном оцепенении, поднялся и принялся трясти брата за плечи, пока тот не умолк.

– Что такое ты говоришь? У тебя здесь девушка? Ты ее любишь? Ты уже не хочешь жениться на Кристине?

– Ты меня не слушал? Разве я не сказал тебе? – Элис, необузданный и не испытывающий раскаяния, вырвался из рук брата. – Дай мне рассказать, как все произошло. Разве я давал Кристине какие-нибудь клятвы? Не наша вина, что нас связали помимо нашей воли. Она меня нисколько не любит, как и я ее. Я охотно стал бы этой девушке братом, поплясал бы на ее свадьбе и пожелал бы счастья от всего сердца. Но тут… тут совсем другое дело! Элиуд, не перебивай и выслушай меня!

И полилась, как музыка, история любви с первого взгляда к серебряной деве, появившейся на пороге, синеокой и волшебной. Родина Элиса породила множество бардов, а природа наделила юношу поэтическим даром и музыкальным слухом. Элиуд слушал, глядя на друга в горестном изумлении, а тот все рассказывал, сжимая его руки.

– А я-то с ума сходил от беспокойства за тебя! – тихо и медленно произнес Элиуд, словно про себя. – Если бы я знал…

– Но, Элиуд, ее отец здесь! – Элис тревожно взглянул другу в лицо. – Ведь он здесь? Ты его привез, ты должен знать. Она говорит: «Не ходи», но как я могу не воспользоваться этой возможностью? Я знатен и богат, у меня есть земли, и я все кладу к ногам этой девушки. Я люблю ее всем сердцем. Где он найдет лучшего жениха? И она не помолвлена. Я могу, я должен убедить его, он меня выслушает… Почему бы нет? – Элис окинул быстрым взглядом опустевший двор. – Они еще не готовы, нас пока не зовут. Элиуд, ты знаешь, куда его положили? Я иду к нему! Я должен, и я сделаю это! Покажи мне, где он!

– Он в лазарете. – Элиуд смотрел на Элиса широко раскрытыми глазами, и видно было, что он в замешательстве. – Но ты не можешь, не должен… Он болен и измучен, его сейчас нельзя беспокоить.

– Я буду кротким и смиренным, я упаду перед ним на колени. Где этот лазарет? Я тут никогда прежде не был. Какая дверь? – Схватив Элиуда за руку, Элис потащил его к арке, выходившей во двор. – Покажи скорее!

– Нет! Не ходи! Оставь его в покое! Как ты можешь нарушать его сон…

– Какая дверь? – бешено тряс его Элис. – Ты привез его сюда, ты видел!

– Вон там! То здание у самой стены, справа от сторожки. Но не делай этого! Девушка знает своего отца лучше, чем ты. Не тревожь его, это старый больной человек!

– Думаешь, я способен принести вред ее отцу? Все, что я хочу, – это излить перед ним свою душу и сказать, что Мелисент меня любит. Если он меня проклянет, я это снесу. Но я должен попытаться, ведь другого случая не будет.

Элис стал вырываться, и Элиуд, судорожно вцепившийся в него, вдруг издал тяжелый вздох и разжал руки:

– Ну что же, тогда иди и попытай счастья! Я не могу тебя удерживать.

Элис открыто, не прячась, устремился к лазарету, словно выпущенная стрела. Стоя в тени, Элиуд наблюдал, как тот исчез за дверью. Затем он прижался лбом к холодной каменной стене и прикрыл глаза. Прождав так несколько минут, он снова открыл глаза.

Гости аббата как раз в это время появились на пороге его покоев. Молодой человек, который теперь фактически был шерифом, пошел проводить леди Прескот и ее падчерицу до порога странноприимного дома. Эйнон аб Итель задержался, чтобы переговорить с аббатом, а два его спутника, которые хуже говорили по-английски, вежливо ждали чуть поодаль. Очень скоро Эйнон велит седлать коней и состоится торжественное отбытие.

В дверях лазарета показались две фигуры: первым вышел Элис, неестественно прямой, за ним – один из братьев. Монах остановился на верхней площадке каменного крыльца, наблюдая, как Элис идет по двору. Юноша шел, не помня себя от обиды, полный отчаяния, как наш прародитель, изгнанный из рая.

– Он спит, – сказал упавший духом Элис. – Мне не удалось поговорить с ним, меня выгнали из лазарета.

Пройдет еще полчаса, и они уже будут скакать в Монтфорд, где предстоит провести первую ночь по пути в Уэльс. На конюшне Элиуд вывел жеребца Эйнона, оседлал и надел уздечку, затем занялся своим конем, на котором теперь должен был ехать Элис.

Во дворе снова появились монахи; их послеобеденный отдых закончился, и они спешили заняться прерванными делами. Оставалось всего несколько дней до марта, и братьев ждала работа в саду и в поле. Те, кто занимался ремеслами и перепиской рукописей, разошлись по своим мастерским. Брата Кадфаэля, который не спеша направлялся в свой сарайчик, неожиданно остановил Элиуд. Молодой человек высматривал, к кому бы обратиться, и обрадовался, увидев знакомое лицо.

– Брат, прости, что отрываю тебя от дел, но я кое-что забыл. Милорд Эйнон отдал свой плащ, чтобы укутать лорда Жильбера, когда того везли на носилках. Плащ из овечьей шкуры. Ты его видел? Я должен его забрать, но мне бы не хотелось беспокоить лорда Жильбера. Если ты покажешь, где это, и передашь мне плащ…

– Весьма охотно, – согласился Кадфаэль и быстрым шагом направился в лазарет. Украдкой он поглядывал на юношу. Страстное лицо Элиуда было непроницаемым, но в глазах затаилась тревога. Он всегда будет нести на своих плечах добрую половину ноши своего легкомысленного брата. К тому же сейчас его угнетает новая разлука после такой короткой встречи, а также предстоящая женитьба Элиса, которая сделает эту разлуку вечной, – Когда мы уходили, он крепко спал. Надеюсь, и сейчас спит. Все, что ему сейчас нужно, – это сон в своем собственном городе, когда семья рядом, а графство в надежных руках.

– Значит, нет смертельной опасности? – тихо спросил Элиуд.

– Нет, и время все вылечит. Ну вот мы и пришли. Заходи вместе со мной. Я помню этот плащ. Брат Эдмунд сложил его на сундуке.

Дверь кельи, в которой лежал Прескот, была слегка приоткрыта, чтобы не загрохотал железный засов, однако она скрипнула, когда Кадфаэль боком протискивался в келью. Он остановился и внимательно взглянул в сторону кровати, но длинная фигура осталась неподвижной. В сумраке горел золотой глаз жаровни. Успокоившись, Кадфаэль подошел к сундуку, на котором была сложена одежда, и взял плащ из овечьей шкуры. Несомненно, Элиуд искал именно его, однако Кадфаэлю показалось, что с плащом произошли кое-какие перемены, – в тот момент он не задумался, какие именно. Он повернулся к двери, и Элиуд, нерешительно мявшийся у входа, сделал пару шагов в сторону, желая пропустить Кадфаэля, и при этом опрокинул стоявшую в углу табуретку. Она с грохотом упала на мозаичный пол, и Кадфаэль, замахав на Элиуда руками, оглянулся, чтобы проверить, не проснулся ли больной.

Однако вытянувшееся на кровати длинное тело было по-прежнему неподвижным. Слишком неподвижным. Подойдя ближе, Кадфаэль откинул одеяло, прикрывавшее поседевшую бороду. Синеватые веки были как у надгробной скульптуры, губы приоткрыты, зубы сжаты, словно от непрерывной, привычной боли. Грудь не поднималась от дыхания. Никакой шум больше не мог нарушить сон Жильбера Прескота.

– Что там? – прошептал Элиуд, приблизившись.

– Возьми это, – велел Кадфаэль, подавая сложенный плащ молодому человеку. – Пойдем со мной к твоему командиру и Хью Берингару, и дай Бог, чтобы женщины были в доме.

Выйдя во двор вместе с притихшим Элиудом, брат Кадфаэль понял, что напрасно беспокоился о женщинах. Поскольку на улице было холодно, леди Прескот, отдав долг вежливости и выполнив все, что от нее требовалось, попрощалась с валлийцами и вместе с Мелисент удалилась в странноприимный дом. Отряд валлийцев ждал вместе с Хью возле сторожки, готовый сесть на коней и пуститься вскачь. Оседланные кони нетерпеливо били копытами, булыжники звенели под их ударами. Элис с покорным видом стоял возле стремени Эйнона, и по лицу его было видно, что он не испытывает особой радости от возвращения домой. Услышав быстрые шаги Кадфаэля и увидев его озабоченное лицо, все повернулись к нему.

– Я принес дурные вести, – напрямик сказал Кадфаэль. – Милорд, ваши труды пропали даром. Боюсь, отъезд придется на некоторое время отложить. Мы только что были в лазарете. Жильбер Прескот мертв.