Текст книги "Атлантия"

Автор книги: Элли Каунди (Конди)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Я все это знаю, – говорю я. – Можешь рассказать мне больше? – Я умолкаю и пытаюсь решить, что же в действительности хочу узнать, что именно тетя должна мне разъяснить. – Есть другая история?

– Да, – отвечает Майра. – Но чтобы рассказать тебе эту историю, мне придется поделиться с тобой одной тайной. А если ты кому-нибудь ее откроешь, это может уничтожить меня.

Я задерживаю дыхание. У Майры есть еще одна тайна? Я уже знаю, что она обладает невероятной силой и способна сохранять голоса в раковинах.

Тетя молчит, и я понимаю, что должна задать вопрос.

– Что это за тайна?

– Я могу слышать голоса тех, кого нет с нами, – говорит Майра. – Тех, кто умер сотни лет назад. Я также слышу голоса в стенах Атлантии, особенно голоса сирен. Они сохранились, остались замурованными в стенах города. Мертвые всегда говорят, но не все могут их услышать. Я могу, и, наверное, этот дар как-то связан с моей способностью сохранять голоса в раковинах.

Я раздумываю немного, а потом спрашиваю:

– Можешь мне сказать, о чем они говорят, эти голоса в стенах? Что они рассказали тебе об истории мира Внизу? О сиренах?

– Да, – отвечает Майра.

Ее голос меняется, теперь он как будто принадлежит кому-то другому.

– Великий Раздел стал концом всего. – Это не похоже на то, как она совсем недавно пародировала Невио. Кажется, что говорит реальный человек. Голос принадлежит женщине, очень старой, и женщина эта определенно не сирена.

– Мы, то есть те, кого выбрали для жизни Внизу, знали, что нам повезло, но наши сердца были разбиты. Мы оплакивали оставшихся Наверху. Мы бродили по улицам нашего прекрасного города, и нам было так холодно и одиноко. Нам хотелось вернуться обратно, хотя мы и понимали, что это означает смерть. Мы не верили, что наше место здесь, на такой глубине. Мы чувствовали, что если наш мир гибнет, то, возможно, будет более правильным погибнуть вместе с ним. Но жрецы и члены Совета утверждали, что мы не должны забывать о том, как нам повезло. Они утверждали, что мы обязаны жить, иначе самопожертвование других окажется напрасным. Когда они говорили нам об этом, по их щекам текли слезы, и мы не сомневались: они понимают, что мы чувствуем.

Мы очень старались жить. Но это было невыносимо тяжело. Все вокруг выглядело иначе и звучало не так, как Наверху. Вокруг было так много стен, отовсюду доносилось эхо. Сколько бы огней мы ни зажигали внутри Атлантии, мы все равно чувствовали темноту, которая окружала нас снаружи. Некоторые пробовали выбраться Наверх. Одни прятались в транспорте с продовольствием и задыхались в считаные минуты. Другие бежали через шахтные отсеки и тонули.

Даже некоторые дети пытались сбежать. Сюда ведь отправили так много ребятишек, разлучив их с родителями. Мы все очень старались согреть их своей любовью. Малышам было тяжелее всех. Они пытались быть счастливыми, поскольку им говорили, что этого хотят мама с папой. Дети беззвучно плакали и прятали свои слезы, пока учились, работали, взрослели. Они стали сильными, потому что дети быстро оправляются от горя, но я готова поклясться, что даже после того, как они перестали плакать открыто, их сердца продолжали обливаться слезами. Эти ребятишки научились быть сильными, но души их не ожесточились. Я никогда не перестану верить в то, что именно это сделало возможным первое чудо. Их сердца успокоились, однако при этом не превратились в камень.

А потом, когда эти дети стали взрослыми и у них появились свои дети, случилось чудо.

Я имею в виду сирен.

Они начали появляться на свет, когда я уже была очень старой, но я прожила достаточно, чтобы услышать их голоса. И я рада, что могла их слышать.

Своими песнями сирены подарили нам покой. Они напомнили нам, как звучит смех.

Дети-сирены были красивыми и жизнерадостными. Родители любили их. Мы все настолько сильно их любили, что наконец-то научились справляться с болью потери и уже не тосковали так безнадежно по тем, кого оставили Наверху.

Когда сирены говорили нам, что надо жить дальше, у нас получалось жить дальше. Они смотрели нам в глаза и просили быть счастливыми, и мы вдруг понимали, что хотим им подчиняться.

Летучие мыши появились вскоре после сирен. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что они, скорее всего, были здесь все это время, просто не показывались людям на глаза. А когда услышали, как дети-сирены поют в храме, перебрались во внутренние дворы. Летучие мыши любили ребятишек-сирен. Они кружили над ними, садились им на плечи и расправляли крылья, словно хотели защитить хрупкую красоту.

Сирены были так прекрасны, и в то же время они пугали жителей Атлантии. Прекрасными сирен делали их голоса. А страх они вызывали, потому что маленькие дети не могут нести такую огромную ответственность, какую несли они.

Но нет никаких сомнений в том, что своим спасением мы обязаны именно сиренам.

Майра замолкает.

А я думаю: «Что, если дети, которые не позволили ожесточиться своим сердцам, и были первым чудом? Тогда у нас уже есть все три чуда, и люди напрасно ждут того, что никогда не случится».

– Откуда ты все это знаешь? – спрашиваю я Майру. – Где ты отыскала этот голос?

– Я услышала его однажды в стенах Атлантии, – отвечает Майра. – Я думаю, когда-то очень давно сирены специально попросили стены сохранить его там, чтобы мы долгие годы спустя смогли узнать правду. Мне кажется, в прошлом многие сирены обладали этим даром. Но я не знаю никого, кто мог бы делать это сейчас.

– А как ты это услышала?

– Я слушала.

– Зачем?

– Затем, что это еще одна сторона нашей чудесной силы, – отвечает Мара. – Сейчас большинство сирен вообще не понимают этого. Но ты-то, Рио, понимаешь.

– Скажи, я – последняя сирена?

– Последняя, о которой мне известно, – говорит Майра. – Но я не знаю всего.

– Ты думаешь, есть еще сирены?

– Я надеюсь на это.

Меня все это порядком раздражает: ну почему для того, чтобы получить нужную информацию, я должна постоянно задавать наводящие вопросы? Моя тетушка вполне могла бы по собственной воле рассказать что-нибудь сверх того, о чем я спрашиваю. Я понимаю: Майра приняла такое решение с целью вызвать у меня доверие, и это сработало. Но мне все-таки интересно: что бы она рассказала, если бы сама не установила такие правила? И кстати, можно ли из этого заключить, что Майра способна себя ограничивать? А если сама я однажды дам кому-то обещание своим настоящим голосом, будет ли это означать, что я никогда и ни при каких условиях не смогу его нарушить?

«Не заглядывай так далеко вперед, – говорю я себе. – Ты справишься. Сейчас твоя задача заработать на сжатый воздух и выбраться Наверх».

И задаю следующий вопрос:

– Где я смогу достать сжатый воздух?

Воцаряется молчание. Представляю, что тете хочется мне ответить: «Рио, ты не сможешь выбраться в одиночку. Ты подорвешься на минах. Даже не пытайся сбежать через эти двери в „Комнате океана“».

Но у меня-то совсем другой план. Я повторяю вопрос:

– Где я могу достать полный баллон сжатого воздуха?

Видимо, Майра действительно не в силах нарушить установленные правила. Но когда она отвечает, такое впечатление, будто слова вырывают из нее чуть ли не с мясом:

– У Эннио на Нижнем рынке.

– А он не мошенник?

– Он продает качественный воздух. Не его вина, что все погибают.

Значит, Эннио. Я так и знала.

– Как убедить его продать мне баллон воздуха? – спрашиваю я. – Так, чтобы не использовать свой настоящий голос?

И снова тетя не может мне не ответить.

Я так думаю.

Я почти в этом уверена.

Хотя, когда дело касается Майры, ни в чем нельзя быть до конца уверенной.

– Скажи Эннио, – говорит она, – что он мой должник и я хочу, чтобы он вернул долг через тебя.

– А он мне поверит?

– Если назовешь одно имя, то поверит.

– Что за имя? – уточняю я.

– Аша, – отвечает Майра.

Я хочу спросить, кто такая Аша, но потом решаю, что лучше мне этого не знать.

– Спасибо, – благодарю я и задаю следующий вопрос: – Ты знаешь, зачем мне нужен воздух?

– Да, знаю.

Конечно знает. Она же не дура. Майра догадалась, что я хочу сделать. Но она понятия не имеет, как именно я собираюсь это сделать.

– А есть какой-нибудь способ получше? Ведь если мой голос достаточно сильный, я могла бы просто приказать членам Совета, чтобы они посадили меня на транспорт и отправили Наверх?

– Совет никогда не предавал это огласке, – говорит Майра, – но транспорт контролируется людьми из мира Наверху, он остается у них и погружается Вниз только с определенной целью.

– Тогда какой способ самый лучший?

Голос Майры слабеет, я едва ее слышу. Любая сила имеет свои пределы, и моя тетя начинает уставать.

Это может показаться странным, но подводные мины кажутся мне менее опасными, чем люди. Они сделаны с определенной целью, и они выполняют свою роль. Мины – не живые существа. С ними все просто и понятно, не то что с мамой, Майрой или Бэй.

Мне есть о чем еще спросить Майру. Например, кто убил мою маму и не она ли сама это сделала.

Но что-то меня останавливает. Возможно, я не хочу услышать правду. А может, боюсь обнаружить, что тетя меня обманывает. Или вдруг она обидится и вообще перестанет отвечать на мои вопросы, а мне еще очень многое надо узнать.

– Пожалуй, все, – помолчав, говорю я.

Это не вопрос, и поэтому Майра не отвечает. Раковина молчит, я слышу только извечный шум океана.

Я кладу на место раковину Майры и беру раковину Бэй. Я хорошо понимаю, что тетя передавала мне голос, который был сохранен когда-то давно, но сейчас мне так легко представить, что Бэй где-то совсем рядом поет для меня и скучает по мне.

Я шепчу в раковину вопрос для Бэй:

– Почему ты ушла?

Но сестра не отвечает. Она просто продолжает петь.

Я ложусь на спину, закрываю глаза и пытаюсь представить, на что способна Майра. Как и все сирены, она способна убеждать, но еще моя тетя отлично умеет подражать чужим голосам, может задавать вопросы людям из прошлого, которые ждут возможности на них ответить, и ухитряется помещать сказанные кем-то слова в маленький мир морской раковины.

А ведь та женщина из далекого прошлого права.

Быть сиреной действительно и прекрасно, и страшно одновременно.

Глава 11

– Я тут кое-что для тебя придумал, – говорит Тру. – Правда, пока еще не совсем готово, но, по-моему, получилось неплохо.

Он снова прикатил свою тележку к самым дорожкам и теперь снимает с нижней полки ведро.

– Благодаря тебе люди заинтересовались искусственными рыбками, – поясняет он. – Вот я и подумал, что надо извлечь из этого максимальную выгоду, и прикатил сюда тележку. Уже семь штук продал. Скоро мы выкупим обратно кольцо твоей мамы.

Тру рывком поднимает ведро на самый верх тележки.

– Жаль, что не удалось толком поговорить с родными Фэна. Я пытался, но они все еще очень подавлены и, кажется, правда ничего не знают. А Калеб уже рассказал мне все, что мог.

– А я поговорила с тетей, но тоже пока не смогла ничего разузнать.

– Ничего, мы не отступим, – говорит Тру. – И обязательно все узнаем. Так вот, смотри, что я придумал. – И с этими словами он опускает руку в ведро и достает какую-то длинную извивающуюся штуку серебристого цвета.

– Ты что, сделал механического угря?

Тру кивает:

– Вдохновился после твоего заплыва.

– По-твоему, я похожа на угря?

– Ага. – Тру улыбается. – Это комплимент.

Он заводит угря и бросает его в воду. Угорь, извиваясь, плывет вдоль дорожки. Это смотрится очень красиво. Тру прав: если мой стиль плавания хоть отдаленно напоминает плавание угря, то он сделал мне комплимент.

Угорь утыкается в стену, разворачивается и плывет обратно.

– Дотронься до него, – предлагает Тру, когда угорь подплывает ближе.

Я дотрагиваюсь и вздрагиваю от слабого удара током.

– Ты уже осуществил мою задумку? – удивляюсь я. – Так быстро?

– Не мог ночью заснуть, вот и решил поработать, – поясняет мой собеседник. – Я их сделал пять штук. У этого заряд нормальный, остальных я не успел как следует протестировать, так что не уверен в их безопасности. Мне нужно время, чтобы все проверить.

Да вот только времени-то у нас как раз и нет. Вокруг начинают собираться люди, они ждут, что сегодня я продемонстрирую им больше, чем в прошлый раз. Мы запустили маховик интереса и должны этим воспользоваться.

– Эй! – окликает нас один из зрителей. – Вчера были рыбки. А что сегодня?

– Сегодня их будет больше, – отвечает Тру.

Кто-то неодобрительно свистит. Кто-то кричит:

– Рыбок мы уже видели!

Мне очень нужна эта работа. Я еще не готова довериться Майре настолько, чтобы согласиться уйти вместе с ней.

И я прошу Тру:

– Можно, я выступлю с угрями прямо сейчас? Уверена, что это не опасно.

– Я тоже так думаю, – отвечает Тру, – но я должен в этом убедиться. Давай лучше отложим до завтра.

Я поворачиваюсь к Тру спиной и, забравшись на стартовую тумбу, поднимаю мокрого угря над головой.

– Вот, смотрите! – Я обращаюсь к толпе настолько громко, насколько могу себе позволить, чтобы не потерять контроль над голосом. – С этим я буду плавать сегодня.

– И что эти штуки делают? – спрашивает один из игроков и подходит ближе.

Я бросаю угря в воду. Угорь плывет.

– Похоже на рыбку, – разочарованно заявляет игрок. – Я-то думал…

Меня это бесит. Потому что даже без электрических разрядов, даже если не использовать его в шоу, изобретение Тру прекрасно само по себе. Да люди в очередь должны выстраиваться, чтобы приобрести такие уникальные изделия.

И тогда я предлагаю этому типу:

– А ты попробуй дотронься.

Он дотрагивается до угря и сразу отскакивает. Он удивлен, а я улыбаюсь:

– Видишь, это не просто рыбка. Расскажешь остальным?

– Ладно, расскажу, – неохотно соглашается игрок. – Но еще вопрос, ощущается ли это через твой гидрокостюм?

Я спускаюсь в воду и прикасаюсь локтем к угрю. Слабый толчок есть, но материал сводит силу разряда почти к нулю.

– Не особенно, – признаю я.

Если бы я только могла, я бы усилила разряд. Я лихорадочно думаю. Чтобы добраться до поверхности, мне нужен целый гидрокостюм. Ничего, возьму запасной – костюм Бэй.

– У тебя, случайно, нет с собой ножа? – спрашиваю я.

– У меня нет, но мы же на рынке, – отвечает игрок. – Уверен, у кого-нибудь здесь ножик точно найдется.

Он отходит к толпе и почти сразу возвращается. Тру даже не успевает закончить свой спич о том, как все это может быть опасно.

Я беру у игрока нож и ухожу в одну из кабинок для переодевания. Там я снимаю костюм и отрезаю рукава и штанины, а потом надеваю его снова и выхожу в таком виде. Игрок с улыбкой принимает у меня нож.

– Да, так будет лучше, – говорит он. – А правда, что ты дочь Верховного Жреца?

– Верховной Жрицы, – поправляю его я. – Я дочь покойной Океании, а Невио мне никто.

Игрок радостно смеется:

– Ну так это еще лучше. Так даже интереснее.

Он возвращается к остальным и что-то им говорит, оживленно жестикулируя.

Не очень понятно, что этот тип имел в виду. С какой стати он решил, что людям будет интересно смотреть, как дочь Океании рискует пораниться?

Тру все это решительно не нравится.

– По-моему, ты не дело придумала, – понизив голос, говорит он мне. – Мое изобретение пока еще находится в стадии разработки.

– Зрители уйдут, если я не предложу им что-нибудь новенькое, – отвечаю я. – Мне надо сегодня произвести на них впечатление.

– Рио, дай мне всего один день.

– Мы покажем им это сейчас, иначе они про меня забудут. Ты не поверишь, как быстро люди способны забыть о чьем-либо существовании.

Зрители начинают подниматься на трибуны. Пора начинать.

Я беру с тележки ведро с рыбками и угрями. Тру тоже хватает ведро, его рука оказывается поверх моей. У него крепкая хватка, и он не улыбается.

– Извини, – говорит он, – но угри еще не готовы.

– Тру, пожалуйста, – прошу я.

Я не могу выразить словами всего, что чувствую в этот момент, но Тру, почти как и я, делает глубокий вдох. Он крепко сжимает мои пальцы, и я успеваю заметить у него на руке небольшие ожоги: наверное, получил их, когда мастерил угрей и рыбок сегодня. Он вообще когда-нибудь спит?

А потом Тру отпускает ведро. Мы не произносим ни слова, но мне жаль, что я не могу поблагодарить его своим настоящим голосом. Я начинаю заводить рыбок и угрей и бросаю их обратно в воду.

Они великолепны. Тру отлично справился с работой, наблюдать за ними – одно удовольствие.

Тру складывает руки на груди. Он не поднимается на трибуны и остается стоять у края дорожки. Я оглядываюсь, и мы встречаемся взглядами. Он пытается понять меня, но у него никогда это не получится, потому что я скрываю слишком многое.

Я поднимаюсь на платформу и тут замечаю, что Альдо все еще среди игроков, занят сбором денег. Он совсем забыл, что должен объявить мое выступление. Меня охватывает паника. Придется сделать это самой. Мне следовало бы попросить того игрока остаться и объявить меня. Если я сделаю это сама, мой бесцветный, занудный голос отобьет у зрителей всякий интерес.

Тру становится рядом со мной на платформе. Я начинаю подозревать, что он передумал и собирается остановить меня, но он вместо этого поднимает руки, и толпа зрителей затихает.

И Тру объявляет:

– Рио Конуи, пловец, готовый на риск.

Все правильно. Это может сработать.

Тру рассказывает зрителям об угрях, его лицо оживляется, голос звучит громко и отчетливо. Мне нравится наблюдать за ним со стороны, смотреть, как двигаются его губы и горят глаза.

Тру объявляет заплыв так, что он может показаться более опасным, чем на самом деле. Он рассказывает об угрях, о том, как они будут прожигать мою кожу, если я прикоснусь к ним, и подчеркивает, что я почувствую удар током даже через гидрокостюм. Он объясняет зрителям, что рыбки не заряжены, но все равно, если задеть их, будет очень больно. Потом предлагает игрокам делать ставки на количество столкновений с рыбками и угрями и на скорость, которую я смогу показать. На трибунах оживление, люди делают ставки.

– Итак, Рио Конуи! – повторяет под конец Тру.

Он выкрикивает мое имя и приглашает всех посмотреть на меня.

Я поднимаю руки над головой – непривычный для меня жест, но он сейчас к месту. Слышны редкие хлопки, кто-то ободряюще свистит, я почти улыбаюсь. Как же легко выступать на публике, когда не надо ничего говорить.

И вот в этот момент душевного подъема я вдруг чувствую, как в мое сердце заползает отчаяние.

«Ничего у тебя не получится, – шепчет мне внутренний голос. – Настоящие мины – это тебе не металлические рыбки. Думаешь, баллон сжатого воздуха спасет тебя? Да ничего подобного! Ты погибнешь, Рио Конуи. Ты изображаешь пловца, готового на риск, чтобы привлечь толпы зрителей. Ты возомнила, будто сможешь самостоятельно подняться на поверхность. Но кого ты сможешь обмануть? Только саму себя. Ты никогда не выберешься Наверх!»

Зрители продолжают свистеть и хлопать. Альдо, вооружившись секундомером, поднимает красный флажок – это знак приготовиться к старту.

– Будь осторожна, – просит Тру.

«Я – последняя, – думаю я. – Последняя сирена».

Альдо резко опускает флажок.

Я прыгаю с тумбы и плыву.

Я – последняя, но это не значит, что я не могу стать первой. Первой сиреной, поднявшейся Наверх.

В этом нет никакой логики, но мне она и не нужна. Я вижу черную линию и плыву. Я увижу черную воду и выплыву.

Меня задевают всего три рыбки, но угри более юркие, и я зарабатываю несколько ожогов: на руках, ногах и лице. Подтянувшись, я выбираюсь на бортик и, вся мокрая, встаю рядом с Тру.

– Могло быть гораздо хуже, – говорит он.

Видно, что Тру обеспокоен, но в то же время я замечаю, как на его лице мелькает уже знакомое мне выражение. Точно так же он смотрел на меня, когда сказал, что я прекрасна.

Зрителям понравилось мое выступление. Они громко свистят, хлопают и спускаются ко мне с трибун.

Я слышу, как они громко о чем-то спрашивают, особенно те, кто делал ставки, ведь теперь у них появился новый вид развлечений: Рио Конуи против Рио Конуи.

Я уже готова поблагодарить зрителей, но вовремя вспоминаю, что мой голос может разрушить заклинание.

– Скажи им, что я не разговариваю до и после выступления, – шепотом прошу я Тру. – Скажи, что у меня такое правило. Так будет лучше. Ты же сам все понимаешь. И не забудь добавить, что в следующий раз будет больше угрей, а я поплыву быстрее. Пусть увеличивают ставки.

У Тру на лице мелькает странное выражение: оно становится почти печальным. Но он кивает и поворачивается к толпе, а я с гордо поднятой головой направляюсь в раздевалку. Там я стою и прислушиваюсь к тому, что происходит снаружи. Просто не верится, что вся эта суматоха поднялась из-за меня.

После того как все расходятся, я говорю Тру:

– Зрителям это со временем прискучит. – Слова мамы о том, что люди любят зрелища, не идут у меня из головы. – Пока этого не произошло, я должна сделать что-то более впечатляющее. Устроить этакий грандиозный финальный заплыв, заработать кучу денег и поставить на этом точку.

– Ты придумала что-то конкретное? – интересуется Тру.

– Пока нет.

Рыбки должны быть готовы к следующему заплыву, поэтому мы с Тру вытираем их, смазываем маслом и заворачиваем в мягкую ткань. Мы как будто младенцев пеленаем, и эта мысль вызывает у меня улыбку. Тру прикасается у моей руке, чтобы я отвлеклась на секунду, и спрашивает:

– На какой риск ты готова пойти?

Он осторожно поворачивает мою руку, так что становится заметен небольшой красный ожог у меня на ладони. Я его получила, когда один из угрей подплыл слишком близко к лицу и мне пришлось оттолкнуть его от себя. Я точно помню, когда это случилось, а вот моменты, когда заработала другие ожоги, – нет.

– Не знаю, – отвечаю я Тру.