Текст книги "Королевская кровь"

Автор книги: Эллен Шрайбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

28. Перед классом

На следующее утро в кабинете английского мои одноклассники отчитывались о проделанной работе. Почти все они выказывали желание стать веб-дизайнерами, фармакологами или рестораторами. Мне очень хотелось, чтобы нас с Тревором вызвать не успели, но когда подошла наша очередь, до звонка оставалось еще десять минут. Мои мольбы не получили ответа.

– Итак, что вы выяснили друг о друге? – спросила миссис Нэйпер.

Тревор, звезда футбола, привык быть в центре внимания и не имел ничего против публичного отчета. Он мгновенно оказался у доски, рядом с миссис Нэйпер, в то время как я еще уныло тащилась по проходу между столами, словно меня ждала гильотина.

– В детском садике я, как и большинство мальчишек, мечтал стать супергероем, – начал Тревор.

Некоторые девчонки за передними столами захихикали.

Тревор умолк и воззрился на них так холодно, что они отвели глаза.

– Разумеется, – продолжил он, – я уже давно не ребенок, но и сейчас люблю скорость, энергию и состязательность. Это задание и собеседование помогли мне понять одну важную вещь. В детстве тебя не беспокоит, что подумают другие о твоих желаниях, и твои мечты ничто не ограничивает. Для многих естественным является самый легкий, предсказуемый выбор, связанный с наименьшим риском, – пойти по стопам родителей. А вот супергерою нужна смелость. Она понадобится и для того, чтобы не просто следовать дорогой, проторенной для тебя другими, а попытаться воплотить свою мечту. Цель моей жизни – стать профессиональным футболистом. – Тут Митчелл повернулся ко мне.

– Расскажи нам о чем-нибудь, чего мы не знаем, – выдала красотка в дорогущем прикиде, оторвавшись от своего ноутбука.

Честно скажу, меня удивило выступление Тревора. Конечно, было понятно, что правда, сказанная в глаза, задела моего заклятого врага. Ему захотелось доказать мне, что он не трус, каким я его выставила. Но навряд ли мне пришло бы в голову повторить свои обвинения публично, скажи он, что хочет заниматься строительством и недвижимостью, как его отец.

В классе захлопали.

Миссис Нэйпер улыбнулась любимому ученику.

– Все это интересно и хорошо сказано, Тревор, – похвалила она. – У нас достаточно времени, чтобы до звонка на перемену послушать Рэйвен.

Я обвела взглядом помещение. Одноклассники смотрели на меня так, словно ожидали увидеть коронный номер цирка уродцев.

– В нежном возрасте мне хотелось стать вампиром, – начала я, тут же услышала смешки, поджала губы и стиснула кулаки.

– Успокойтесь! – велела миссис Нэйпер.

Я посмотрела на Беки, и та показала мне большой палец.

– С тех пор мой стиль и образ жизни соответствовали этой детской мечте, – продолжила я. – Мне никогда не было дела до того, что думают другие о моей внешности.

– Это заметно, – прозвучал чей-то голос.

– Или что они говорят, – добавила я. – По этой причине я всегда была отверженной, но не изменяла себе. Если задумывалась о будущем, то пыталась найти такое занятие, которое мне во всем подходило бы. Например, – в моем голосе добавилось воодушевления, – подумывала о том, чтобы стать редактором собственного журнала мод. Но не это главное. По моему глубокому убеждению, когда человек задумывается о будущем, для него важнее понять не кем, а каким он хочет стать. Честным или лживым? Добрым или злым? Верным или коварным? Вот выбор, который важно сделать для себя, вне зависимости от будущей профессии. По моему разумению, раз в задании речь шла о будущем, оно касалось не только того, чем в жизни заняться, но и каким быть человеком. Мой выбор – остаться верной себе.

Я стояла перед всем классом, ожидая реакции. Никто не смеялся, даже не хихикал. Никто не улюлюкал.

Я повернулась к миссис Нэйпер и Тревору. Оба выглядели ошеломленными.

Тут зазвенел звонок.

Довольная тем, что все наконец-то закончилось, я следом за Тревором вручила свою работу учительнице.

Одноклассники потоком хлынули в коридор, и я случайно услышала разговор двух красоток:

– Ну да, я сказала, что хочу быть моделью, но ведь это и значит – хорошей.

– Конечно, – отозвалась другая. – Вот увидишь, когда моя дизайнерская линия одежды раскрутится, десять процентов прибыли я пущу на благотворительность.

Девчонки прошли дальше, но тут рядом со мной оказался музыкант из школьной группы.

– Я сказал, что хочу быть учителем, но на самом деле еще не сделал выбор, – поделился он. – Послушал тебя и понял, что сначала надо попробовать разобраться в себе, а уж остальное приложится.

– Не сомневаюсь, так оно и будет, – заверила его я.

Миссис Нэйпер убрала наши работы в папку.

– Я уже не первый год даю подобные задания и должна сказать, что такие презентации, как у тебя и Митчелла, бывают нечасто, – не без сожаления сказала она.

Тревор обнял меня за плечи, прежде чем я успела отстраниться.

– Похоже, что скоро нас ждут новые совместные занятия, – заявил он торжествующим тоном, с чем и отбыл.

Беки вручила мне мой рюкзак.

– По-моему, ты выступила круче, чем задумывалось. Может, тебе стать публичным оратором?

– А им разрешается выступать в солдатских ботинках? – осведомилась я.

– Ты будешь первой, – ответила Беки и потащила меня из класса.

29. Аукцион

До сих пор меня не только ни разу не заносило на публичное мероприятие, именовавшееся у нас в Занудвилле ежегодным художественным аукционом, но я даже не выказывала к нему ни малейшего интереса. Так что мои родители были приятно удивлены, узнав, что я по доброй воле променяла вечер на кладбище на пребывание в стенах загородного клуба. Папа воодушевился до того, что дал мне ключи от своего джипа, поскольку Джеймсон должен был привезти хозяев особняка.

Я доставила к месту события неизвестного и таинственного художника – Александра Стерлинга.

Парковочная площадка загородного клуба, огромная, как парк отдыха, и находившаяся весьма далеко от самого клуба, была уставлена «лексусами», «бентли» и «БМВ». Хозяева этих тачек проводили время за разговорами в баре.

Направляя машину на парковочное место, отстоявшее от входа в клуб на целое футбольное поле, я пошутила, сказав Александру, что нам, видать, придется подождать автобуса, курсирующего по внутренней линии.

– Хотя на самом деле тебя следовало бы доставить на лимузине, – сказала я своему возлюбленному, очень красивому и жутко нервничавшему.

Все собравшиеся были одеты в высшей степени элегантно. Дамы – в потрясающих шляпках, шарфиках, с дорогущими сумочками. Коллекционеры, съехавшиеся со всей округи, беседовали с членами клуба.

Присутствовали все городские шишки, включая, разумеется, мэра, мистера и миссис Митчелл и мистера Беркли. Эти снобы держались так, будто все здесь являлось их собственностью. И то сказать, на аукцион явился каждый, кто что-то собой представлял. Прошел слух, что здесь будет выставлено множество произведений живописи, ваяния и ювелирного искусства. Потенциальные покупатели съехались не только со всего города и окрестностей, но и из дальних мест. Это событие действительно было важным.

Плакаты и афиши, возвещающие об аукционе, украшали путь к тому самому банкетному залу, где я побывала накануне с Тревором. Сейчас здесь продавали билеты. Мы заняли очередь позади нескольких женщин в лучших нарядах. Когда добрались до столика, билетеру не удалось скрыть удивления от нашего странного внешнего вида, но меня это не смутило. Я поступила по примеру миссис Стерлинг, сделала вид, будто ничего не замечаю.

Александр порывался заплатить, но я не позволила, указав, что сейчас ему следует не тратить, а, напротив, беречь все деньги, какие только можно добыть.

Члены и гости клуба были исполнены сознания собственной важности. Почти все они, старые и молодые, были богачами и сейчас имели возможность продемонстрировать свое благосостояние. Может, до «Сотби» наш аукцион и недотягивал, но им хотелось чувствовать себя участниками чего-то подобного.

На меня и Александра эта публика поглядывала с неодобрением. Я с нетерпением ждала появления миссис Стерлинг с ее зонтиком. Тут-то уже все взоры обратятся к ней.

Бар был полон выпивающей, курящей и сплетничающей публики. Мне до смерти хотелось выпить лимонада, но я не знала, допустимо ли это по этикету. Следует ли платить? Давать чаевые? Нет уж, лучше подождать моих родителей.

Все же я прихватила кое-что из выпечки, расставленной на столиках, а вот Александр оставил угощение без внимания. Ему было не до того. Он нервничал так же, как я, когда собиралась впервые встретиться с его родителями. Это можно было понять. Ведь мой возлюбленный привык жить изолированно, замкнувшись в четырех стенах особняка, все его общество составляли лишь Джеймсон да я. Теперь он вдруг оказался в клубе для избранных. Здесь собралось великое множество людей. Его картины сейчас будут выставлены на обозрение и продажу перед всем городом.

Снаружи банкетного зала был установлен столик благотворительных продаж, предлагались абонементы на водные процедуры, сертификаты на блюда в ресторанах и скидки на путевки в бюро Армстронг.

По мере приближения к месту проведения торгов нервозность возлюбленного начинала передаваться и мне. Да и неудивительно! В случае неудачи Александру придется паковать чемоданы для отъезда в Румынию, а мне останется на следующие десять лет запереться в спальне и безутешно рыдать.

Аукционный зал выглядел именно так, как я его себе представляла по кинофильмам, – ряды стульев, сомкнутые как церковные скамьи, подиум, а на нем мольберт. Мы попытались проскользнуть в помещение незаметно и заняли места в одном из последних рядов, укрывшись за спинами двоих рослых членов клуба.

Я была готова наподдать любому, кто вздумает насмехаться над работами моего возлюбленного.

Для Александра это было грандиозное событие. Он не привык находиться среди такого множества людей, ерзал на месте.

Я взяла его за руку, чтобы приободрить, и предложила:

– Если тебе тут совсем уж невмоготу, то можно уйти. Мы не обязаны присутствовать.

– Нет уж. Я не уйду, – ответил Александр. – И ты тоже. Останемся до конца.

Тем временем зал заполнялся чванливыми представителями занудвилльской элиты. Из всех присутствующих настоящим аристократом был только Александр, но многие члены клуба появлялись с таким видом, будто ожидали, что об их приходе, как о прибытии царственных особ, должны возвещать герольды.

Джеймсон прибыл на аукцион с Руби Уайт, за которой ухаживал. С ними явилась Джейнис Армстронг, партнерша Руби по бизнесу, в туристическом агентстве которой мне довелось поработать.

Мистер Митчелл – с виду прямо тот же Тревор, только постарше, со светлыми волосами, тронутыми сединой, – появился в обществе других миллионеров и расположился, разумеется, в первом ряду. Через пару минут пришел и уселся в нескольких рядах позади него мистер Беркли.

Мой пульс учащался, руки становились все горячее.

Наконец вошли и мои родители. На то, чтобы раскланяться и поприветствовать всех знакомых, у них ушло немало времени.

Наконец мама заметила меня, и родители подошли к нам.

– Замечательно, что ты решил посетить аукцион, – сказал папа, пожимая Александру руку.

– Может быть, в следующий раз ты и сам выставишь свои картины, – подхватила мама.

– Сара, нам лучше сесть, пока все места не заняли, – вмешался отец. – Желаем приятно провести время.

С этими словами они направились к свободным местам, ближе к середине.

Тут по залу прокатилось оживление, связанное с появлением чего-то неожиданного.

В зал вступили родители моего возлюбленного. Миссис Стерлинг держала в руке черно-красный зонтик, одета была в облегающее платье, обута в сапоги на огромных каблуках. Мистер Стерлинг имел при себе трость с набалдашником в виде черепа. На нем был костюм, сорочка с ярко-зеленым галстуком и крылатка, наброшенная на плечи.

Моя физиономия расплылась в улыбке.

Некоторые женщины обмахивались программками аукциона. Со Стерлингами не разговаривал никто, но все пересуды были только о них. Зал наполнился шепотками и приглушенным гомоном. Сплетники принялись чесать языки.

В клубе всегда проявляли интерес к своим. Кто с кем пришел, кто во что одет. Ну а уж чужаки, ясное дело, вызывали еще большее любопытство, даже если ничем и не выделялись, чего никак нельзя было сказать про чету Стерлингов.

Они привлекли всеобщее внимание, но приветствовали их только мои родители да мистер Беркли.

Я подняла было руку, чтобы помахать им, но Александр торопливо перехватил ее.

– Нет уж, через это я должен пройти один.

В конце концов Стерлинги уселись рядом с Джеймсоном и его дамами.

Вскоре на подиум поднялась миссис Митчелл.

– Леди и джентльмены, добро пожаловать на наше ежегодное мероприятие. Сейчас я передам бразды правления аукционисту. Сегодня вашему вниманию будет представлено множество разнообразных произведений искусства – керамика, живопись, скульптура, резьба по дереву. Благодарю за то, что почтили торги своим вниманием. Желаю приятно провести время, удачных покупок!

На подиум поднялся распорядитель торгов, пожилой джентльмен в костюме. Какой-то волонтер водрузил на стол стеклянную вазу, украшенную россыпью самоцветов. Ее увеличенное изображение тут же появилось на огромном экране позади подиума.

Я ерзала на самом краешке откидного сиденья.

Миссис Митчелл зачитала краткое описание предмета и объявила стартовую цену – пятьсот долларов.

– Пятьсот баксов за вазу! – шепотом вырвалось у меня. – Ну у них и цены! Ни в коем случае не поднимай руку, – шутливо предупредила я Александра. – Я ведь тебя знаю! Ты бы рад все тут скупить мне в подарок.

Однако Александру было не до шуток.

– Я не слишком высоко оценил свои работы, – шепнул он в ответ. – Может, надо было запросить больше?

– Да уж, твои картины всяко лучше, чем эта дурацкая ваза.

Однако торг пошел оживленный. Цена быстро взлетела, и всего через несколько минут «дурацкая» ваза ушла более чем за тысячу долларов.

– Вот бы у меня было что-нибудь этакое на продажу, – пробормотала я, воодушевленная видом купюр. – Тут ведь миллионы заработать можно.

Несмотря на то что сама я не торговалась, азарт охватил и меня. Теперь мне стало понятно, почему мои земляки с таким нетерпением каждый год ждали этого события. По накалу страстей торги не уступали лотерее с большими призами. Их участники вертелись на своих местах в предвкушении удачной покупки или в надежде на изрядный куш – как правило, вдобавок к уже имеющимся миллионам.

Потом на мольберт установили картину, покрытую тканью. Когда покрывало сдернули, несколько человек охнули. Послышался оживленный шепот. Это был вид того самого загородного клуба, где проводился аукцион. Пейзаж работы Александра. В первый момент я ощутила гордость от того, что его полотно выставлено на всеобщее обозрение. Никто даже не догадывался, что автор картины сидит рядом со мной.

– Работа принадлежит кисти молодого дарования из Европы, – объявила миссис Митчелл. – Мы располагаем лишь скудной информацией об авторе, однако, как вы можете видеть, полотно говорит само за себя. Неповторимая, своеобразная манера письма. Художник утверждает, что был очарован и вдохновлен красотой нашего города, едва увидев его.

Зрители привставали и перешептывались, словно рассматривали музейный экспонат.

– Начальная цена – пятьсот долларов, – объявил аукционист.

– Пятьсот? – переспросил какой-то джентльмен, сидевший перед нами.

– Не могу понять, как мы вообще на это решились, – шепнул мне на ухо Александр. – Сейчас все пойдет прахом. Мне останется лишь поцеловать на прощание особняк и тебя.

– Пятьсот за такую картину, это смешно! – прозвучал тот же голос. – Даю семьсот.

Я в изумлении повернулась к Александру.

– Восемьсот! – выкрикнул еще кто-то, подняв свою программку.

– Девятьсот!

– Я не ослышался, девятьсот? Тысяча! – заявил тот, кто первым вступил в торг.

– Тысяча сто.

– Тысяча пятьсот.

Программки поднимались одна за другой, пока наконец аукционист не повторил трижды последнюю цену:

– Две тысячи. Продано! Он стукнул молотком.

Я схватила Александра за руку и сжала ее изо всех сил. Я и прежде была полностью уверена в бесценности произведений возлюбленного и не могла не гордиться тем, что за них отвалили такую кучу денег. Самым большим, что удалось в своей жизни наторговать мне, было три доллара, полученные за шоколадное молоко в жаркий летний день. Да и их мне заплатил папа.

Между тем члены клуба не могли сдержать эмоции и горячо обсуждали проданное произведение.

Оказалось, что торги выиграл президент загородного клуба.

– Я хотел бы повесить эту картину прямо здесь. Пусть все видят, – заявил он.

Я была буквально ошеломлена, причем не только тем, что за работу Александра люди с готовностью отдали столько денег. Пожалуй, еще больше меня поразило то, что картина кисти моего готического вампира, похожего на призрака, могла украсить такую цитадель консерватизма, как занудвилльский загородный клуб.

Следующим лотом были предложены ювелирные украшения. Я нетерпеливо ерзала на стуле, дожидаясь, когда выставят следующий холст Стерлинга.

После успешной продажи шестифутовой скульптуры «Мать и дитя» и пестрого лоскутного одеяла на мольберт вновь водрузили картину под покрывалом. Когда его сняли, зрители увидели панораму Мэйн-стрит, главной улицы Занудвилля.

– Еще один чудесный пейзаж, навеянный красотами нашего города, – возгласила миссис Митчелл.

На картине были видны витрины магазинов, заведение Ширли, фонтан, возле которого ели мороженое ребятишки. У меня возникла иллюзия того, что я перенеслась туда, на площадь, и любуюсь ею вместе с прохожими.

– Очень мило, – согласно высказалась пара, сидевшая впереди нас.

При стартовой цене в тысячу долларов вверх тут же потянулись руки с листовками.

– Полторы тысячи, – объявил аукционист.

Желающие продолжали набавлять до тех пор, пока картина не ушла за три тысячи долларов.

Я сжала руку Александра с неистовой силой, быстро прикинула, сколько он уже наварил и сколько еще сможет.

После продажи мозаичного панно на мольберте вновь появился холст под покрывалом. Когда оказалось, что и он создан кистью молодого дарования из Европы, зал охватило возбуждение. Городская элита была готова к схватке. За право купить это произведение вот-вот должна была разразиться настоящая битва.

Это полотно изображало заведение Хэтси. Его дивный колорит был передан настолько убедительно, что я, казалось, слышала звучание музыки пятидесятых годов и вдыхала аромат картофеля фри.

– Стартовая цена тысяча пятьсот долларов.

– Даю две тысячи! – выкрикнул мистер Беркли.

– Две пятьсот, – тут же последовало другое предложение.

– Три тысячи!

– Предложено три тысячи. Кто больше?

– Четыре тысячи.

– Четыре тысячи пятьсот, – поднял свой листок мистер Беркли.

– Пять! – неожиданно подала голос Руби Уайт.

– Пять тысяч долларов. Пять тысяч – раз. Два. Продано! Лот уходит за пять тысяч долларов.

Я радостно воскликнула, но тут же попыталась напустить на себя равнодушный вид, потому что пара, сидевшая перед нами, обернулась.

Появление на мольберте следующей картины вызвало не меньший ажиотаж. В зале нашлось немало желающих прибрать к рукам творение молодого восходящего таланта. Однако под покрывалом оказался портрет, написанный явно не Александром. Миссис Митчелл произнесла хвалебную оду автору, но торги прошли вяло. Конечная цена ненамного превышала стартовую. Все с нетерпением ждали появления очередного полотна молодого художника из Европы. Когда оно наконец появилось, тут же поднялся лес рук.

Одна картина выставлялась за другой. Я любовалась то кладбищем, залитым лунным светом, то железнодорожным узлом с ярко расписанными вагонами и колеей, заросшей желтыми полевыми цветами, то фасадом нашей школы с американским флагом, зеленью Эванс-парка под голубым небосводом и кинотеатром для автомобилистов, где проводятся показы старых фильмов. Поражало то, что Александр видел все это только после заката, в темноте, но краски на холстах были живыми и яркими. Мир казался ему именно таким, а не мрачным, уныло раскрашенным в черно-белые тона, каким он порой представлялся мне. В этих местах мы с ним бывали. Они стали вехами нашего счастья. Сердце мое таяло всякий раз, когда я видела их.

Наконец выставили последнюю картину. Но она не походила на остальные. Это был не пейзаж, а портрет.

Мой!..

По залу пронесся удивленный вздох.

– Наверное, это не тот европейский художник, – зазвучали предположения.

– Нет, он. Стартовая цена – тысяча долларов.

Не поднялось ни одной руки.

Я торопливо произвела мысленный подсчет и поняла, что мы немного недобираем до требуемой суммы.

Мой отец огляделся по сторонам. Покупателя на портрет его дочери не находилось.

– Итак, тысяча. Кто готов заплатить эту цену?

– Я даю тысячу, – заявил папа, гордо помахивая бумажкой.

Тут в торг вступил Джеймсон:

– Тысяча пятьсот.

– Две тысячи, – парировал папа.

– Последнее предложение – две тысячи. Кто больше?

Аукционист оглядел зал.

Других предложений не было.

– Две тысячи раз. Две тысячи два…

Сердце мое упало. Денег мы выручили порядочно, но все равно недостаточно для того, чтобы купить особняк.

– Не хватает! – шепнула я Александру и хотела было выкрикнуть насчет двух тысяч пятисот, но Александр схватил меня за руку.

– Мы должны подбавить торгам азарта, – шепнула я ему.

– Даю две пятьсот, – поднял руку Джеймсон.

– Итак, две тысячи пятьсот. Две тысячи пятьсот раз… Две…

– Три тысячи долларов, – послышался новый голос.

– Три тысячи. Я верно расслышал? – уточнил аукционист. – Три тысячи, кто больше? Раз… два…

Он стукнул молотком.

– Продано! Лот ушел за три тысячи долларов.

Мы с Александром вскочили и обнялись. Нас охватил такой восторг, что не было дела до окружающих. На радостях я даже не поинтересовалась, кто же выиграл торги и купил мой портрет.

– Теперь у нас хватит денег, чтобы внести залог мистеру Беркли, пока этого не сделал мистер Митчелл.

Несколько волонтеров вынесли приобретения, сделанные на аукционе, и разместили их так, чтобы все присутствующие могли подойти и полюбоваться поближе – одни своими покупками, а другие, на прощание, тем, чего они лишились.

Мистер Стерлинг водрузил на нос очки и читал аннотацию с весьма скудными сведениями о молодом художнике, работы которого имели такой успех.

Потом он повернулся к нам.

Члены клуба собирались кучками, беседовали, обсуждали прошедшие торги. Но если мне и хотелось поговорить с кем-то из них, то только с одним, с мистером Беркли. Лавируя между собравшимися, я добралась до него и после краткого разговора поспешно вернулась к Александру, поджидавшему меня возле кухни.

– Готово, – сказала я, показывая ему визитку мистера Беркли. – Тебя ждут завтра, в восемь вечера.

Мы задержались на несколько минут, ловя обрывки разговоров о прошедшем волнующем вечере.

– Говорят, художник где-то здесь, – услышала я голос покупателя.

– Неужели? – воскликнул другой. – Я был бы счастлив с ним познакомиться.

– Говорят, он находился среди нас все это время, – заявила какая-то женщина.

– Но кто же это? – спросил мужчина.

– Может, тот малый в ковбойской шляпе? – прозвучало предположение.

– Нет, скорее тот, с длинными седыми волосами, – не согласилась женщина.

– По-моему, тебе стоит встретиться со своей публикой, – сказала я Александру.

– Думаю, время еще не пришло, – взволнованно отозвался мой возлюбленный, лицо которого было бледным, как у настоящего призрака.

И то сказать, на сегодня Александр сделал более чем достаточно. Нежданный успех окрылил его, но он был слишком скромен, чтобы греться в лучах славы.

Мы проскользнули в кухню, а потом через боковую дверь выбрались на противоположную сторону клубной территории, где не толпилась восхищенная публика. Было боязно, как бы она не обнаружила, кто на самом деле автор полотен, и не потребовала деньги назад.

Когда до выхода из патио оставалось рукой подать, путь нам преградила высокая фигура с тонкой деревянной тростью в руке.

Мы застыли.

Мистер Стерлинг ступил вперед.

Мы с Александром не знали, что и делать.

– Этот дар ты получил от бабушки, – произнес мистер Стерлинг со своим неподражаемым румынским акцентом.

– Это всего лишь хобби, – пролепетал Александр.

– Думаю, сегодня ты доказал мне, да и себе самому, что это не так. Ну что ж, мне повезло. Я искал молодой талант и нашел его. И как только я не догадывался, что все это время он находился рядом?