Текст книги "Искренность после коммунизма: культурная история"

Автор книги: Эллен Руттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

ИСКРЕННОСТЬ И ПОДЛИННОСТЬ В (ПОСТ)ДИГИТАЛЬНОМ МИРЕ

В постсоветской России обсуждение вопросов искренности и коммодификации достигло особого накала в конце 1990‐х – начале 2000‐х годов, когда в стране начала укореняться рыночная экономическая система. Начиная с этого времени в результате коммерциализации обозначилась третья из проблем, связанных с искренностью: проблема медиализации. Она соотносится с третьим из вопросов, которые я ставлю в этой книге: как «новая искренность» в глазах ее адептов соотносится с бурным ростом цифровых медиа?

Как и в случае проблемы «искренность и память», не вызывает сомнения само существование связи между искренностью и СМИ. Начиная с эпохи раннего модернизма высказываются мнения о том, что новые технологии (печатные, звуковые и др.) либо отдаляют нас от непосредственного самовыражения, либо порождают более искренние способы коммуникации. Эти часто повторявшиеся в прошлом заявления (их подробный обзор я даю в первой главе) стали вновь повсеместно распространяться по мере того, как в начале 2000‐х годов широкую популярность начали приобретать социальные медиа. Их изучение существенно для понимания нашей эпохи как «постдигитальной». Это понятие ученые и практики используют для теоретического осмысления (здесь я цитирую описывающую данную парадигму работу Дэвида Берри и Майкла Дитера) «нашей недавно компьютеризированной повседневности», где офлайновое и онлайновое тесно переплетены, а дигитальность является уже нормой, а не инновацией. Тезис о том, что именно (пост)дигитальные медиа открывают путь для подлинного общения, воспроизводит, например, американский критик София Лейби, утверждая: «Интернет – не место для утаивания, иронии, холодности и ностальгии, интернет делает нас искренними, открытыми, теплыми и гуманными»113113
  Berry D. M., Dieter M. (eds) Postdigital Aesthetics: Art, Computation and Design. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2015; Leiby S. I Am Such a Failure: Poetry on, around, and about the Internet // Paallasvuo J. New Sincerity: Exhibition Catalogue. London: Jaakko Paalasvuo, B. C., Beach London, and Victory Press, 2011 (http://pooool.info/i-am-such-a-failure-poetry-on-around-and-about-the-internet).


[Закрыть].

В России с начала 2000‐х новое поколение писателей и блогеров вело оживленные споры о связи искренности и медиализации114114
  Признавая проблематичность понятия «поколение» (полезные соображения об этом термине и его теоретической «скользкости» см.: Strauss W., Howe N. Generations: The History of America’s Future, 1584 to 2069. New York: Morrow, 1991), я все же полагаю, что, с одной стороны, Пригов, Сорокин и некоторые их ровесники (Тимур Кибиров, Лев Рубинштейн, Сергей Гандлевский), а с другой – ряд писателей приблизительно одного, более молодого возраста (Дмитрий Воденников и Сергей Кузнецов, например) и блогеры, о которых говорится в четвертой главе, составляют два следующих друг за другом поколения.


[Закрыть]. Для них советская травма и шоковый переход к капиталистической экономике – факторы, определившие понимание искренности в конце перестройки и начале постсоветского периода, – разумеется, не пустой звук. Однако в последние десятилетия эти больные вопросы национальной истории постепенно уступили место более глобальной рефлексии о дигитализации и нарастающей автоматизации повседневной жизни. После коллапса пропагандистской советской «медиаимперии» (термин медиаисторика Кристин Рот-Ай115115
  Roth-Ey K. Moscow Prime Time: How the Soviet Union Built the Media Empire That Lost the Cultural Cold War. Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 2011.


[Закрыть]) в 2000‐х годах возникла совершенно иная, отчасти дигитализированная медийная ситуация, социокультурные смыслы и импликации которой с тех пор непрерывно обсуждают культурологи. Эксперты любят повторять, что новые медийные модели, работающие по принципу «снизу вверх», способствуют появлению совершенно иной культуры письма. Некоторым такая письменная культура кажется куда более соответствующей искреннему, непосредственному выражению, чем прежние печатные или телекоммуникационные медиасредства – не важно, пропагандистские или свободные. Другие полагают, что новые технологии ведут к дегуманизации и этой тенденции следует противодействовать, делая упор на искренности в онлайновом письме и искусстве.

Как соотносятся искренность и дигитализация в дискуссиях, демонстрирующих эти противоположные точки зрения? И как соотносится искренность с такими важнейшими для данных дискуссий понятиями, как дилетантизм, несовершенство и мастерство? Обращаясь к этим вопросам в четвертой главе, я не сосредотачиваюсь, как во второй и третьей главах, на каком-то одном авторе. Вместо этого я пытаюсь описать множество тех онлайновых «продюзеров» (как специалист в области медиа Алекс Брунс называет деятелей онлайновой эпохи, когда «различие между продюсерами и юзерами (потребителями контента) стало сравнительно несущественным»116116
  Bruns A. Blogs, Wikipedia, Second Life, and Beyond: From Production to Produsage. New York: Peter Lang, 2008. P. 2. О «культурах соучастия» см.: Clinton K., Jenkins H., Purushotma R., Robison A. J., Weigel M. Confronting the Challenges of Participatory Culture: Media Education for the 21st Century. 2009 (https://www.macfound.org/media/article_pdfs/jenkins_white_paper.pdf).


[Закрыть]), которые используют онлайновые инструменты для распространения своих представлений об искренности.

Глава четвертая, так же как и предыдущие, содержит не просто обзор литературы по изучаемому вопросу. Противопоставляя друг другу точки зрения различных участников дискуссии, она проблематизирует существующие взгляды на медиализацию и подлинность. Современные споры о нашем «медиализированном» мире – вспоминая предложенное Томасом де Дзенготитой популярное описание сегодняшнего насыщенного медийностью общества117117
  de Zengotita Th. Mediated: How the Media Shapes Your World and the Way You Live in It. New York: Bloomsbury, 2005.


[Закрыть] – тяготеют к представлению этого мира как поразительно гомогенного явления. При обсуждении «глобальной» медиасреды они обычно имеют в виду исключительно англо-американские медийные источники. А когда исследователи критикуют предпочтение нашими медиа не правды, а «правдоподобия» (или truthiness, – словечко, придуманное американским сатириком Стивеном Кольбером для передачи ощущения правды, не нуждающегося в фактическом подтверждении118118
  Об использовании Кольбером этого понятия см.: Zimmer B. Truthiness or Trustiness? // Language Log. 2005. October 26 (http://itre.cis.upenn.edu/~myl/languagelog/archives/002586.html).


[Закрыть]), то эта критика опирается, как правило, исключительно на североамериканские примеры. Ключевые исследования нашей медийной культуры, одним словом, часто претендуют на универсальность, полностью игнорируя лингвокультурные идиосинкразии.

В четвертой главе я пытаюсь выйти за пределы западных парадигм и проявлять межкультурную чуткость при обсуждении новых медиа, реальности и аффектов. Главное – я решительно не согласна с позицией, при которой преимущество получает концептуальный двойник искренности – подлинность (authenticity)119119
  Нэнси Бэйм дает обоснование этому понятию в своей работе: Baym N. Personal Connections in the Digital Age. Cambridge: Polity Press, 2011; то же делают и другие авторы, см.: Gilmore J. H., Pine II B. J. Authenticity: What Consumers Really Want. Boston: Harvard Business School Press, 2007.


[Закрыть]. Если в «западной» науке на первый план выступает дискурс по проблеме отношений между подлинностью и технологиями, то это вовсе не отменяет богатой дискурсивной истории по проблеме отношений между искренностью и технологизацией (об этой истории я подробно говорю в первой главе). В четвертой главе я обращаюсь к недавним спорам об обоих типах отношений. Как мы увидим, в постсоветском пространстве те, кто задумывается о воздействии новых медиа на нашу жизнь, выказывают особый интерес не к подлинности, а к соотносимому с этим концептом понятию, за которым в России стоит столь насыщенная история: искренности.

ИССЛЕДОВАНИЕ ИСКРЕННОСТИ

Учитывая широкую представленность «новой искренности» в культурной индустрии и поп-культуре, не вызывает удивления то, что различные точки зрения по этому вопросу начинают проникать и в академические круги. Уже с начала 1990‐х годов – когда ученые впервые задались вопросом, «что следует за постмодернизмом?» (или «в какие новые формы он трансформируется?»), – искренность стала восприниматься как ключевая парадигма специалистами в самых различных областях, от дизайна до теологии120120
  Первое широкомасштабное научное обсуждение проблемы произошло в 1991 году на Штутгартском семинаре по культурологическим исследованиям, который назывался «Конец постмодернизма: новые направления» (см.: Ziegler H. (ed.) The End of Postmodernism: New Directions. Proceedings of the First Stuttgart Seminar in Cultural Studies, 04.08–18.08.1991. Stuttgart: M & P, 1993). Среди других важных исследований: Smith T., Enwezor O., Condee N. (eds) Antinomies of Art and Culture: Modernity, Postmodernity, Contemporaneity. Durham, N. C.: Duke University Press, 2009; Turner T. City as Landscape: A Post-Postmodern View of Design and Planning. London: Taylor & Francis, 1995; Scharg C. O. The Self after Postmodernity. New Haven: Yale University Press, 1997; Braidotti R. A Cartography of Feminist Post-Postmodernism // Australian Feminist Studies. 2005. № 20 (47). P. 169–180; Harris W. V. (ed.) Beyond Poststructuralism: The Speculations of Theory and the Experience of Reading. University Park: Penn State University Press, 1996; López J., Potter G. (eds) After Postmodernism: An Introduction to Critical Realism. New York: Athlone, 2001; Rebein R. Hicks, Tribes, and Dirty Realists: American Fiction after Postmodernism. Lexington: University Press of Kentucky, 2001; Stierstorfer K. (ed.) Beyond Postmodernism: Reassessments in Literature, Theory, and Culture. Berlin: De Gruyter, 2003; Brooks N., Toth J. (eds) The Mourning After: Attending the Wake of Postmodernism. Amsterdam: Rodopi, 2007; Hoberek A. (ed.) After Postmodernism // Twentieth-Century Literature (Special issue). 2007. № 53 (3); Timmer N. Do You Feel It Too? The Post-Postmodern Syndrome in American Fiction at the Turn of the Millennium. Amsterdam: Rodopi, 2010; Vaessens Th., van Dijk Y. (eds) Reconsidering the Postmodern. Из теоретических работ, касавшихся постпостмодернистской искренности, см.: Cioffi F. L. Postmodernism, Etc.: An Interview with Ihab Hassan // Style. 1999. № 33 (3). P. 357–371; Caputo J. D. The Weakness of God: A Theology of the Event // Brooks N., Toth J. Op. cit. P. 285–302; Eshelman R. Performatism, or the End of Postmodernism // Anthropoetics. 2001. № 6 (2) (www.anthropoetics.ucla.edu/ap0602/perform.htm). Отрывки из последней работы, «Перформатизм», где Эшельман обосновал идеи об искренности, публиковались с 2001 года; Gilmore J. H., Pine II B. J. Authenticity; den Dulk A. Voorbij de doelloze ironie: De romans van Dave Eggers en David Foster Wallace vergeleken met het denken van Søren Kierkegaard // Derksen L., Koster E., van der Stoep J. (eds) Het postmodernisme voorbij? Amsterdam: VU University Press, 2008. P. 83–99.


[Закрыть]. И как только теоретики стали обсуждать черты «постпостмодерна», «позднего постмодерна» или «неомодерна», понятие искренности встало в один ряд с семантически родственными ему, важнейшими для современной культуры концептами: подлинностью (authenticity), этикой и (нео-, пост– и даже «грязным») реализмом121121
  Вот ряд представительных работ, касающихся последних трех понятий: Anton C. Selfhood and Authenticity. Albany: New York University Press, 2001; Gilmore J. H., Pine II B. J. Authenticity; Straub J. (ed.) Paradoxes of Authenticity: Studies on a Critical Concept. Bielefeld: Transcript, 2012; Foster H. The Return of the Real: The Avant-Garde at the End of the Century. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1996; Farrell F. B. Subjectivity, Realism, and Postmodernism: The Recovery of the World in Present Philosophy. Cambridge: Cambridge University Press, 1996; López J., Potter G. (eds) Op. cit.; Rebein R. Op. cit.; Polanyi M., Rorty R. Postmodern Ethics // Southern Humanities Review. 1995. № 29 (1). P. 15–34; Thacker J. Postmodernism and the Ethics of Theological Knowledge. Aldershot: Ashgate, 2007.


[Закрыть].

Спешу добавить, что «искренность» далеко не новый предмет для теоретизирования. Как показывают классические исследования этого понятия, предпринятые Лайонелом Триллингом и Анри Пейр, критические суждения об искренности восходят по крайней мере к культуре Ренессанса122122
  Многие исследования обсуждаются в первой главе, но два из них наиболее важны для меня: Trilling L. Sincerity and Authenticity. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1971; Peyre H. Literature and Sincerity. New Haven: Yale University Press, 1963.


[Закрыть]. В более поздних работах ученые стали возводить критическую философскую рефлексию об этом понятии – и о его китайском собрате, «чэн» – к еще более ранним временам, вплоть до Конфуция123123
  См. среди прочего: Korthals Altes L. Sincerity, Reliability and Other Ironies – Notes on Dave Eggers’ «A Heartbreaking Work of Staggering Genius» // D’Hoker E., Martens G. (eds) Narrative Unreliability in the Twentieth-Century First-Person Novel. Berlin: Walter de Gruyter, 2008. P. 107–128; An Yanming. The Idea of Cheng (Sincerity/Reality) in the History of Chinese Philosophy. New York: Global Scholarly Publications, 2008; Bretzke J., Sim L. The Notion of Sincerity (Ch’eng) in the Confucian Classics // Journal of Chinese Philosophy. 1994. № 21. P. 179–212.


[Закрыть].

В наши дни многие теоретики переосмысляют подобные исторические исследования искренности – и обращаются при этом скорее к будущему, чем к прошлому. С начала 1990‐х годов и до нашего времени немало культурологов утверждало, что в современном обществе понятие искренности требует постпостмодернистского или какого-то иного теоретического переопределения. О необходимости подобного переосмысления говорят специалисты в самых разных академических областях – от юриспруденции до киноведения – и в самых разных регионах мира, от Китая до Ирана. Обращает на себя внимание сборник статей «Риторика искренности» (2009), который издали Эрнст ван Алфен, Мике Бал и Кэрол Смит. В него вошли работы по критической теории, литературе, театру, искусству, юриспруденции, а также другим областям и дисциплинам. Большая работа Адама Зелигмана, Роберта Уэллера, Майкла Пуэтта и Беннета Саймона посвящается ритуалу и искренности (2008). В книге Тимоти Майлнса и Керри Шинанан «Романтизм, искренность и подлинность» (2010) предлагается воскресить искренность (и подлинность) в качестве инструмента понимания романтизма. В работе Р. Джей Мэгилла-младшего «Искренность» (2012) объясняется (уже в подзаголовке), «как моральный идеал, возникший пять веков назад, инспирировал религиозные войны, современное искусство, хипстерский шик и удивительное убеждение, что каждому из нас есть что сказать (неважно, насколько скучно)». Искренность также подробно изучается в работах таких ученых, как Уильям Биман (анализирующий искренность с точки зрения лингвистики), Ан Янминь, Алейда Ассман, Клаудиа Бентьен и Штефен Мартус, Аллард ден Далк, Адам Келли, Лисбет Кортхалс Алтес и Сьюзен Розенбаум (все эти исследователи рассуждают об искренности в истории литературы и философии), Джон Джексон (в антропологии), Джим Коллинз, Дэвид Фостер Уоллес, Патрик Гарлингер, Флориан Гросс, Бартон Палмер, Эфрат Цзеелон (в кино, литературе, телевидении и критической теории), Мэтью Викандер (в театре), Юпин Чанг и Томас Якоби, Борис Гройс (в визуальных искусствах и медиа), Дженнифер Эштон, Эндрю Чен, Кэти Хенриксен (в новых медиа), Аманда Андерсон, Элизабет Марковиц, Грег Майерс (в медиа и политике), Кристи Уэмпоул, Джонатан Д. Фицджералд (в поп-культуре), Майкл Коркоран, Чак Клостерман (в поп-музыке) и Сандра Гоунтас и Феликс Мавондо (в маркетинге)124124
  Bal M., Smith C., van Alphen E. (eds) The Rhetoric of Sincerity. Stanford: Stanford University Press, 2009; Puett M. J., Seligman A. B., Simon B., Weller R. P. Ritual and Its Consequences: An Essay on the Limits of Sincerity. Oxford: Oxford University Press, 2008; Milnes T., Sinanan K. (eds) Romanticism, Sincerity, and Authenticity. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2010; Magill Jr. J. R. Sincerity: How a Moral Ideal Born Five Hundred Years Ago Inspired Religious Wars, Modern Art, Hipster Chic, and the Curious Notion That We All Have Something to Say (No Matter How Dull). New York: Norton, 2012; Beeman W. O. Emotion and Sincerity in Persian Discourse: Accomplishing the Representation of Inner States // International Journal of Sociology of Language-publication. 2001. № 148. P. 31–57; An Yanming. The Idea of Cheng; Assmann A. Authenticity – the Signature of Western Exceptionalism? // Straub J. (ed.) Paradoxes of Authenticity: Studies on a Critical Concept. Bielefeld: Transcript, 2012. P. 33–57; den Dulk A. Over de drempel: Voorbij de postmoderne impasse naar een zelf bewust engagement. De literaire zoektocht van Dave Eggers vergeleken met het denken van Friedrich Nietzsche en Albert Camus. The Hague: Allard den Dulk, 2004; Kelly A. David Foster Wallace and the New Sincerity in American Fiction // Hering D. (ed.) Consider David Foster Wallace: Critical Essays. Los Angeles: Sideshow, 2010. P. 131–147; Korthals Altes L. Blessedly post-ironic? Enkele tendensen in de hedendaagse literatuur en literatuurwetenschap. Groningen: E. J. Korthals Altes, 2001; Idem. Sincerity, Reliability and Other Ironies – Notes on Dave Eggers’ «A Heartbreaking Work of Staggering Genius» // D’Hoker E., Martens G. (eds) Narrative Unreliability in the Twentieth-Century First-Person Novel. Berlin: Walter de Gruyter, 2008. P. 107–128; Rosenbaum S. Professing Sincerity: Modern Lyric Poetry, Commercial Culture, and the Crisis in Reading. Charlottesville: University of Virginia Press, 2007; Jackson J. Real Black: Adventures in Racial Sincerity. Chicago: University of Chicago Press, 2005; Collins J. Over de drempel in the 90s: Eclectic Irony and the New Sincerity // Collins A. P., Collins J., Radner H. (eds) Film Theory Goes to the Movies. New York: Routledge, 1993. P. 242–264; Wallace D. F. E Unibus Pluram: Television and U. S. Fiction // Review of Contemporary Fiction. 1993. № 31 (2). P. 151–195; Gross F. «Brooklyn Zack Is Real»: Irony and Sincere Authenticity in 30 Rock // Funk W., Gross F., Huber I. (eds) The Aesthetics of Authenticity. Bielefeld: Transcript, 2012. P. 237–260; Garlinger P. All about Agrado, Or the Sincerity of Camp in Almodóvar’s Todo Sobre Mi Madre // Journal of Spanish Cultural Studies. 2004. № 5 (1). P. 117–134; Barton P. R. The New Sincerity of Neo-Noir: The Example of the Man Who Wasn’t There // Conard M. T. (ed.) The Philosophy of Neo-Noir. Lexington: University Press of Kentucky, 2006. P. 151–167; Tseëlon E. Is the Present Self Sincere? Goffman, Impression Management and the Postmodern Self // Theory, Culture and Society. 1992. № 9 (2). P. 115–128; Wikander M. Fangs of Malice: Hypocrisy, Sincerity, and Acting. Iowa City: Iowa University Press, 2002; Chung Yupin, Jacobi Th. In Search of a New Sincerity? Contemporary Art from China // Workshop for Tate Liverpool. 2007. April 21; Ashton J. Sincerity and the Second Person: Lyric after Language Poetry // Interval(le)s. 2008–2009. № 2–3 (http://labos.ulg.ac.be/cipa/wp-content/uploads/sites/22/2015/07/8_ashton.pdf); Chen A. New Sincerity in a Postmodern World // The Midway Review: A Journal of Politics and Culture. 2009. № 4 (2) (Performatism.uchicago.edu/archives/WQ09.pdf); Anderson A. The Way We Argue Now: A Study in the Cultures of Theory. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 2006; Groys B. Unter Verdacht: Eine Phänomenologie der Medien. München: Carl Hanser, 2000; Markovits E. The Politics of Sincerity: Plato, Frank, and Democratic Judgment. University Park: Penn State University Press, 2008; Myers G. Entitlement and Sincerity in Broadcast Interviews about Princess Diana // Media, Culture and Society. 2000. № 22 (2). P. 167–185; Wampole Ch. How to Live without Irony // New York Times. 2012. November 17 (http://opinionator.blogs.nytimes.com/2012/11/17/how-to-live-without-irony/); Fitzgerald J. D. Not Your Mother’s Morals: How the New Sincerity Is Changing Pop Culture for the Better. Colorado Springs: Bondfire Books, 2012; Corcoran M. The New Sincerity: Austin in the Eighties // Corcoran М. All over the Map: True Heroes of Texan Music. Austin: University of Texas Press, 2005. P. 150–157; Klosterman Ch. The Carly Simon Principle: Sincerity and Pop Greatness // Weisbard E. (ed.) This Is Pop: In Search of the Elusive at Experience Music Project. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2004. P. 257–265; Gountas S., Mavondo F. Emotions, Sincerity and Consumer Satisfaction // Purchase S. (ed.) ANZMAC 2005 – Broadening the Boundaries: Conference Proceedings. Fremantle: UWA, 2005. P. 82–88.


[Закрыть].

Я не случайно привожу этот длинный список имен. Сама его величина превосходно показывает, насколько востребованна в наше время искренность в качестве темы научной рефлексии. Мой список также демонстрирует, почему понятие новой искренности привлекает всеобщее внимание именно сегодня: ученые охотно анализируют его как реакцию либо на постмодернизм, либо на (новую) медиакультуру125125
  Это справедливо по отношению к работам, написанным Мэгиллом-младшим, ден Далком, Кортхалс Алтес, Келли, Коллинзом, Гроссом, Бартоном Палмером, Чангом и Якоби, Эштон, Ченом и Коркораном.


[Закрыть].

Нет ничего удивительного в том, что, привлекая столь широкое внимание ученых, исследования «новой искренности» достаточно быстро институционализируются. Семинары и статьи, посвященные этому тренду, прокладывают себе дорогу в престижные научные издательства и музеи126126
  Упомянутый выше семинар Чанг и Якоби, посвященный нашему понятию, происходил в музее «Тэйт Ливерпуль»; исследования новой искренности, которые я перечисляю, публиковались в «Раутледже» и издательствах университетов Оксфорда, Кентукки, Техаса и др.


[Закрыть]. В каждом из пяти университетов, где мне довелось учиться или работать во время написания этой книги, изучение новой искренности – независимо от моих собственных занятий – либо являлось предметом преподавания, либо обсуждалось на семинарах и конференциях127127
  В конце 2000‐х годов новая искренность обсуждалась в бакалаврских и магистерских курсах Томасом Вассенсом в Университете Амстердама, Лисбет Кортхалс Алтес – в Университете Гронингена, Робертом Макфарлейном – в Кембридже. В Университете Лейдена тема затрагивалась на конференции, посвященной риторике и искренности, по итогам которой был издан сборник: Bal M., Smith C., van Alphen E. (eds) The Rhetoric of Sincerity. В то же время в Университете Бергена та же тема обсуждалась по крайней мере на двух гостевых лекциях, одну из которых читал Алексей Юрчак, а другую – Дирк Уффельман; обе происходили в рамках исследовательского проекта, посвященного постсоветской языковой культуре (см. тезисы: www.hf.uib.no/i/russisk/landslide/guestlectures.html).


[Закрыть]. В области славистики – той области исследований, с которой я знакома ближе всех, – данная тема также обрела вес. «Новая искренность» вызвала особый интерес на Славистском форуме 2001 года, а в 2008 и 2009 годах на конференциях AAASS (теперь переименованной в ASEEES) – главных форумах специалистов по России, Евразии, Центральной и Восточной Европе – проходили секции, озаглавленные «Искренность и голос» и посвященные современной русской поэзии128128
  См. анонсы Славистского форума: http://www.aatseel.org/resources/resources_research/2001_conf_details. Секция на AAASS была отменена по техническим причинам в 2008 году и вновь организована в 2009 году. Ее название – «Искренность и голос: современная русская поэзия на бумаге и в песне»; в ее рамках проходили доклады, касавшиеся искренности в поэзии Бориса Рыжего (Стюарт Голдберг и Мартин Дотри) и «новой парадигмы» в русской поэзии (Бригитта Обермайр). Полное описание секции см. в онлайновой программе конференции на сайте: https://www.aseees.org/sites/default/files/downloads/2008program%20updated.pdf и https://www.aseees.org/sites/default/files/u29/2009program.pdf. Инцидент, произошедший в сфере нидерландской литературы, даже в большей степени, чем ситуация в моей области, свидетельствует о том, как крепко укореняется понятие новой искренности в академических и литературных институциях. Этот случай связан с именем амстердамского профессора литературы Томаса Вассенса, пропагандировавшего понятие «позднего постмодернизма», которое он связывает с возрождающейся искренностью. Вассенса, который является также председателем жюри известной в Голландии литературной премии, в 2009 году обвинили в том, что он злоупотребляет своей академической властью, номинируя на «свою» премию только книги, которые соответствуют его критериям «позднего постмодернизма» и «новой искренности» (см. подробнее: Peters A. Een rebelse mandarijn // Volkskrant. 2009. April 17. P. 33).


[Закрыть].

Несмотря на растущее увлечение данной темой в академических кругах, до сего дня нет всеобъемлющего культурологического исследования риторики новой искренности. Данная книга – моя попытка предложить такой анализ. В ней я не только сопоставляю большое число западных и незападных авторских голосов, но и описываю развитие риторики новой искренности и, наконец, показываю, какое влияние эта риторика оказывает на современные творческие круги.

Этой попытке поставить вопрос о новой искренности в такой всеобъемлющей перспективе я глубоко обязана своим коллегам, работающим в смежных гуманитарных и социальных областях. В последние годы и в тех, и в других наблюдается всплеск интереса к эмоциям и аффектам129129
  Полезный обзор работ в относительно молодой исследовательской области истории или социологии эмоций (как в международном аспекте, так и в рамках славистики) см.: Plamper J. Emotional Turn? Feelings in Russian History and Culture: Introduction // Slavic Review. 2009. № 68 (2). P. 229–238. В качестве «привета» новорожденной дисциплине подзаголовок моей книги перекликается с важнейшей работой в данной области – «Страхом» Джоанны Бурк (Bourke J. Fear: A Cultural History. London: Shoemaker & Hoard, 2005).


[Закрыть]. В данной книге я с благодарностью учитываю идеи, высказанные специалистами по истории эмоций. Искренность, правда, как правильно заметил один из исследователей, «не является сама по себе аффективным состоянием… Это, скорее, оценка, которую дают адресаты высказываниям адресантов, полагая, что те правдиво выражают свои чувства и эмоциональные состояния… Искренность, таким образом, есть парадоксальное аффективное выражение, в котором присутствие или отсутствие данного качества в конечном счете утверждается не субъектом высказывания, а теми, к кому оно обращено»130130
  Beeman W. O. Emotion and Sincerity in Persian Discourse.


[Закрыть]. Другими словами, искренность не является эмоциональным состоянием, однако это понятие укоренено в сфере чувств и эмоций.

Именно поэтому понятие искренности фигурирует во множестве недавних исследований эмоций в качестве предмета исторического анализа131131
  Много внимания уделено этому понятию, например, в работе: Reddy W. M. The Navigation of Feeling: A Framework for the History of Emotions. Cambridge: Cambridge University Press, 2001, а также в: Сафронова Ю. Смерть государя // Плампер Я., Шахадат Ш., Эли М. (ред.) Российская империя чувств: подходы к культурной истории эмоции: Сб. статей. М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 166–184.


[Закрыть]. Эти исследования отрицают взгляд на эмоции как на локализованные в человеке психологические состояния. «Эмоции, – пишет ведущий теоретик эмоций Сара Ахмед, – следует рассматривать не как психологические состояния, а как социокультурные практики», которые могут действовать в качестве «фактора, формирующего политику или мир в целом»132132
  Ahmed S. The Cultural Politics of Emotion. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2004. P. 9, 12. См. также: Reddy W. M. Op. cit.


[Закрыть]. Новые теоретические интерпретации искренности следуют этому тезису Ахмед, когда оспаривают классические взгляды на искренность как на «выражение вовне внутреннего состояния, так чтобы другие могли стать этому свидетелями»133133
  Bal M., Smith C., van Alphen E. (eds) The Rhetoric of Sincerity. P. 3.


[Закрыть]. Это традиционное определение опирается на жесткие бинарные оппозиции внутренне-личностного и внешне-телесного. Сегодня исследователи выступают за иное понимание термина, при котором искренность и театральность оказываются не диаметрально противоположны, а тесно переплетены134134
  Программное обсуждение такого подхода см.: Ibid. P. 3–6; Rosenbaum S. Professing Sincerity. P. 12–13.


[Закрыть]. Они стараются, говоря словами культурологов Мике Бал и Эрнста ван Алфена, защитить понятие искренности от «дуалистического представления о правильном и неправильном», постулируя, что «суть искренности не в том, чтобы „быть“ (being) искренним, а в том, чтобы „производить“ (doing) искренность»135135
  Bal M., Smith C., van Alphen E. (eds) The Rhetoric of Sincerity. P. 16.


[Закрыть]. В основе моего исторического анализа также лежит интерес к тому, что искренность «делает» и как она «работает», а не к тому, чем она «является».

ИССЛЕДОВАНИЕ ИСКРЕННОСТИ: ПОСТСОВЕТСКИЙ АНАЛИЗ

Современные интерпретации искренности существенно обогатили прежнее понимание этого явления. Однако им не хватает другого типа рефлексии. Эти прочтения обычно предполагают, что обсуждение по-новому понимаемой искренности может ограничиться Западной Европой и Соединенными Штатами. С помощью этой книги я надеюсь расширить дискуссию о новой искренности до более широкого транснационального масштаба. Я уже упоминала Китай и Болгарию. Просматривая существующую литературу по данной теме, я наткнулась на антологию современной индонезийской поэзии, построенную вокруг темы «Поэзия и искренность». В похожем на манифест новой искренности «Введении» редакторы выступают за «очищение» в современном глобализированном мире тех слов, которые «окружают нас, слов, которые убивают, и слов, которые были убиты» за счет прививания им… «искренности»136136
  Sarjono A. R. Poetry and Sincerity // Sarjono A. R., Mooij M. (eds) Poetry and Sincerity: International Poetry Festival Indonesia 2006. Jakarta: Cipta, 2006. P. 9.


[Закрыть].

Вопреки мнениям многих знатоков дискурса новой искренности, оптимальное место для начала изучения этого дискурса обнаруживается далеко в стороне от англо-американского мира. Не там, а именно в России 1950‐х годов термин «искренность» получил (и с тех пор никогда не терял) статус социально значимого слова; именно в России в самые первые годы перестройки литераторы ввели в оборот выражение «новая искренность», которое широко используется и по сей день; именно в России блогеры охотно пользуются этим выражением для создания своей идентичности.

Упор на российских блогерах, литераторах и критиках является моим вкладом в дело интеграции не-западноевропейских и не-американских культур в академическое обсуждение постпостмодернистского дискурса. И это важная цель: теоретические дебаты о позднем постмодернизме или постпостмодернизме в России идут весьма активно. Более того, вопрос «Что следует за постмодернизмом?» изначально являлся частью российских дискуссий о постмодернизме. В России понятие «постмодернизм» стало более-менее широко распространяться только в начале 1990‐х годов137137
  По словам литературного критика Вячеслава Курицына, постмодернизм был «главной темой литературной критики» в первой половине 1990‐х (см. в заключении книги: Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М.: ОГИ, 2000 (www.guelman.ru/slava/postmod/9.html).


[Закрыть] – и, помимо традиционалистского отвержения постмодернистских установок, «критическая война»138138
  Цит. по: Kukulin I., Lipovetsky M. Post-Soviet Literary Criticism // Dobrenko E., Tihanov G. (eds) A History of Russian Literary Theory and Criticism: The Soviet Age and Beyond. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2011. P. 293. В этой статье авторы дают полезный обзор проходивших в 1990‐х годах дискуссий о постмодернизме в России (Ibid. P. 292–295), хотя и не упоминают существенной роли, которую сыграл в этих дискуссиях сам Липовецкий.


[Закрыть] против него сразу включала в себя достаточно мощную самокритику. Множество российских художников и критиков, поначалу приветствовавших постмодернистский опыт, предпочли «преодолеть» его (или, как Анатолий Осмоловский, начать концептуализировать искусство «после постмодернизма», см. илл. 3) сразу после того, как он был осознан в качестве полноценной теоретической парадигмы.

Илл. 3. Акустическая фотоинсталляция Анатолия Осмоловского «После постмодернизма остается только орать» (1992). (С разрешения www.osmopolis.ru)

Примерно с середины 1990‐х годов мысль о том, что постмодернизм – или его образцовый советский вариант, московский концептуализм, – либо мертв, либо мутирует в новые формы, получила широкое распространение среди таких российских теоретиков, как Марк Липовецкий, Михаил Айзенберг, Михаил Эпштейн, Наталья Иванова и Вячеслав Курицын139139
  См. среди прочего: Лейдерман Н., Липовецкий М. Жизнь после смерти, или новые сведения о реализме // Новый мир. 1993. № 7 (https://magazines.gorky.media/novyi_mi/1993/7/zhizn-posle-smerti-ili-novye-svedeniya-o-realizme.html); Айзенберг М. Возможность высказывания // Знамя. 1994. № 6. С. 191–198; Эпштейн М. Прото-, или Конец постмодернизма // Знамя. 1996. № 3. С. 196–209; Курицын В. Время множить приставки: К понятию постмодернизма // Октябрь. 1997. № 7. С. 178–183. О проблеме выхода за пределы постмодернизма см. выступления с консервативных позиций Н. Ивановой и других на круглом столе «Литература последнего десятилетия» в журнале «Вопросы литературы» в 1998 году (Бирюков С. Литература последнего десятилетия – тенденции и перспективы <Интервью> // Вопросы литературы. 1998. № 2. С. 3–83).


[Закрыть]. В 1994 году понятие «смерть постмодернизма» было буквально доведено до предела художником Александром Бренером: посредством голодовки он потребовал, среди прочего, положить конец постмодернизму, поставив ультиматум: «он или я»140140
  Моя информация основана на рассказе Макса Фрая в чате «Салон интеллектуального общения» 10 апреля 2000 года (www.teneta.ru/archive-chat-2000/Apr10.html).


[Закрыть].

Бренер вскоре прекратил голодовку, однако понятие позднего постмодернизма или постпостмодернистской культурной эпохи в литературе (а также в кино, визуальных искусствах и новых медиа) стало все чаще появляться в научных публикациях к концу 1990‐х годов. Российские учебники и университетские курсы по современной русской литературе также стали уделять внимания поздне– и постпостмодернистским тенденциям141141
  См., например: Межиева М., Конрадова Н. Окно в мир: Современная русская литература. М.: Русский язык, 2006; Скоропанова И. Русская постмодернистская литература. С. 528.


[Закрыть], и в промежутке между концом 1990‐х годов и сегодняшним днем те же тенденции обнаружились и в монографических исследованиях постмодернизма142142
  См., например: Липовецкий М. Русский постмодернизм: Очерки исторической поэтики. Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т, 1997; Маньковская Н. От модернизма к постпостмодернизму via постмодернизм // Коллаж-2. М.: ИФ РАН, 1999, а также раздел «Постпостмодернизм» в кн.: Маньковская Н. Эстетика постмодернизма. СПб.: Алетейя, 2000. С. 307–328; заключение книги: Курицын В. Русский литературный постмодернизм; перепечатки статей Эпштейна о постпостмодернизме и конце постмодернизма в его книге: Эпштейн М. Постмодерн в России. М.: Изд-во Р. Элинина, 2002. См. также английские переводы: Lipovetsky M. Russian Postmodernist Fiction: Dialogue with Chaos. New York: M. E. Sharpe, 1999. P. 244–247; Epstein М. After the Future: The Paradoxes of Postmodernism and Contemporary Russian Culture. Amherst: University of Massachusetts Press, 1995; Epstein M. N., Genis A. A., Vladiv-Glover S. (eds) Russian Postmodernism: New Perspectives on Post-Soviet Culture. New York: Berghahn, 1999.


[Закрыть]. Наиболее заметный пример – «Паралогии» Марка Липовецкого (2008), часто цитируемое исследование «(пост)модернистского дискурса» в российском искусстве, литературе и кино. В этой книге автор рассматривает Россию как испытательную площадку, на которой проходит проверку на прочность гипотеза, предложенная Доуве Фоккемой: «поздний постмодернизм» – это «цезура» между ранней, радикально-релятивистской, и позднейшей, менее антимодернистской, фазами постмодерна143143
  О позднем постмодернизме см.: Fokkema D. The Semiotics of Literary Postmodernism // Bertens J., Fokkema D. (eds) International Postmodernism. Amsterdam: John Benjamins, 1997. P. 15–43.


[Закрыть]. Как и Фоккема, Липовецкий критически настроен по отношению к концепциям о смерти постмодернизма, однако его определение позднего постмодернизма вступает в активный диалог с подобными концепциями144144
  Липовецкий М. Паралогии: трансформации (пост)модернистского дискурса в культуре 1920–2000‐х годов. М.: Новое литературное обозрение, 2008.


[Закрыть].

Работа Липовецкого представляет собой образец насыщенного дискурса позднего постмодернизма или постпостмодернизма в постсоветской России. Число русскоязычных работ по постпостмодернизму оказалось весьма велико, и дебатам о новой искренности в них уделялось большое внимание. В 1990‐х годах Михаил Эпштейн, Надежда Маньковская и Светлана Бойм единодушно указывали на эти дебаты как на важную тенденцию в теоретическом анализе современной культуры145145
  Эпштейн М. Каталог новых поэзий // Современная русская поэзия после 1966 г.: Двуязычная антология. Berlin: Oberbaum, 1990. С. 359–367; Маньковская Н. Эстетика постмодернизма. СПб.: Алетейя, 2000. С. 326–327; Boym S. Common Places: Mythologies of Everyday Life in Russia. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1994. P. 102.


[Закрыть]. Сам Липовецкий упоминал понятие «новая искренность» в своем вышедшем в 1999 году исследовании постмодернистской прозы, когда говорил о кризисе постмодернизма и «поиске искренней интонации» в современной литературе146146
  Lipovetsky M. Russian Postmodernist Fiction. P. 244, 247.


[Закрыть]. В «Паралогиях» он принял более скептическую точку зрения, однако в то же время выделил «новую искренность» из большого числа разнообразных постпостмодернистских трендов и дал пространную критическую оценку именно этой риторической тенденции147147
  Липовецкий М. Паралогии. С. 572–613.


[Закрыть]. И в этом он был не одинок: в 2000‐х годах выражение «новая искренность» постоянно появлялось на страницах российских журналов. Их авторы иногда отвергали ее («Новая искренность была изобретена ни на что не годными критиками и поэтами»), а иногда восхваляли («Именно в нем заключен ответ постмодернизму»), но в любом случае трактовали его как неизбежный, хотя и проблематичный компонент современной культуры148148
  Помимо написанных в середине 1990‐х годов статей Эпштейна и Липовецкого, которые были включены в переработанном виде в их книги, см. также: Натаров Е. Тимур Кибиров: обзор критики // Литературное обозрение. 1998. № 1. С. 38–40; Костюков Л. Посторонние соображения <рец. на: Бак Д. (ред.) Genius loci: современная поэзия Москвы и Петербурга. М., 1999> // Дружба народов. 2000. № 6. С. 210–215; Кукулин И. Every Trend Makes a Brand // Новое литературное обозрение. 2002. № 56 (magazines.russ.ru/nlo/2002/56/kuk1.html); Уланов А. Сны о чем-то большом // Дружба народов. 2002. № 2 (https://magazines.gorky.media/druzhba/2002/2/sny-o-chem-to-bolshem-2.html); Давыдов Д. Дмитрий Воденников, Светлана Лин: Вкусный обед для равнодушных кошек // Критическая масса. 2005. № 2 (magazines.russ.ru/km/2005/2/dd19-pr.html); Вежлян Е. Память моментам // Новый мир. 2009. № 7 (https://magazines.gorky.media/novyi_mi/2009/7/pamyat-momentam.html); Каспэ И. Говорит тот, кто говорит «я»: вместо эпилога // Новое литературное обозрение. 2009. № 96 (http://magazines.russ.ru/nlo/2009/96/ka28-pr.html); Куллэ В. «Новая искренность» по-итальянски (О стихах Альдо Онорати) // НГ Ex Libris. 2004. № 42. С. 4. Открыто критический и уничижительный взгляд выражен, среди прочих, в статье: Иванова Е. Молодая поэзия в поисках живого слова // Континент. 2007. № 133. С. 419–430. Положительные оценки см., например, в выступлении Н. Ивановой в изд.: Бирюков С. Литература последнего десятилетия – тенденции и перспективы. С. 12–13; Бондаренко М. Роман В. Сорокина «Лед»: сюжет – аттракцион – идеология – новая искренность – катафатическая деконструкция // Литературный дневник. 2002. Май (www.vavilon.ru/diary/020518.html).


[Закрыть]. К началу 2010‐х годов представление о недавно возникшей постсоветской искренности проникло и в зарубежные исследования о России, а также в учебники по современной русской литературе149149
  Виллем Вестстейн анализирует дискуссии о «новой искренности» в статье: Weststeijn W. Postmodernism and After // Weststeijn W. (ed.) Dutch Contributions to the Twelfth International Congress of Slavists. Amsterdam: Rodopi, 1999. P. 219–220. Аллард ден Далк использует идеи Эпштейна для обсуждения «новой искренности» в американской культуре в работе: den Dulk A. Over de drempel: Voorbij de postmoderne impasse naar een zelf bewust engagement. De literaire zoektocht van Dave Eggers vergeleken met het denken van Friedrich Nietzsche en Albert Camus. The Hague: Allard den Dulk, 2004. P. 135, 137. «Новая искренность» обсуждается также в работах: Богданова О. Постмодернизм в контексте современной русской литературы (60‐е – 90‐е годы XX века – начало XXI века). СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2004. С. 448–557; Чупринин С. Жизнь по понятиям: русская литература сегодня. М.: Время, 2007.


[Закрыть]. Насколько оно стало канонизироваться в литературоведении, показывает выбор Сергея Чупринина, который в 2007 году включил отдельную статью о «новой искренности» в предназначенный для массового читателя словарь современных литературных терминов150150
  Чупринин С. Жизнь по понятиям.


[Закрыть].

Споры о возрожденной посткоммунистической искренности получили распространение в удивительно широком диапазоне дисциплин. Объявляя о возрождении искренности, критики сосредотачивались в основном на литературных событиях, как мы увидим во второй, третьей и четвертой главах. Однако они обращались также и к другим областям культуры. Эпштейн заимствует свои примеры «новой искренности» не только из литературы, но и из визуальных искусств. Историки искусств и арт-критики Владислав Софронов, Валерий Савчук, Марина Колдобская и Екатерина Деготь указывают на то, что новый акцент на искренности делается в России именно в сфере современного искусства151151
  Софронов В. Что-то происходит // Художественный журнал. 1996. № 14 (xz.gif.ru/numbers/14/chto-to-proiskhodit); Савчук В. Идеология постинформационной искренности // Художественный журнал. 2000. № 30–31 (http://anthropology.ru/ru/texts/savchuk/artconv_01.html#p5); Дудина И., Эпштейн М., Савчук В. Светлой памяти постмодерна посвящается // Художественный журнал. 2007. № 64 (xz.gif.ru/numbers/64/epshtein-savchuk/); Degot E. Die russische Kunst in den 1990er Jahren: vom Neorussischen zum Postkommunistischen // Nikitsch G., Winzen M. (eds) Na kurort! Russische Kunst Heute. Baden-Baden: Staatliche Kunsthalle, 2004. S. 41; Колдобская М. Искусство в большом долгу. СПб.: НоМИ, 2007. С. 267–268.


[Закрыть]. Алексей Юрчак в своем антропологическом анализе «постпосткоммунистической искренности» предусматривает ее проявления в постсоветских мультфильмах и электронной музыке152152
  Yurchak A. Post-Post-Communist Sincerity: Pioneers, Cosmonauts, and Other Soviet Heroes Born Today // Lahusen Th., Solomon Jr. P. (eds) What Is Soviet Now? Identities, Legacies, Memories. Berlin: LIT, 2008. P. 257–277.


[Закрыть]. Кроме того, искренность стала излюбленным объектом теоретической рефлексии теоретиков новых медиа – той области, о которой мы подробно поговорим в четвертой главе.

Одним словом, в современной России ведется мощный дебат о постпостмодернизме и риторике новой искренности. В дальнейшем я предлагаю междисциплинарный анализ этой дискуссии. Подобный анализ позволит нам рассмотреть, что его проявления во множестве различных дисциплин, подходов и временных промежутков могут нам сказать о постсоветской жизни в целом.