Текст книги "Ты подарил мне небо (СИ)"
Автор книги: Элла Савицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Привет, птичка! – на этот раз улыбка на моем лице не была натянутой. Подошел и сел рядом. – Мне сказали, ты вчера буянила. Прости, не смог тебя навестить, пришлось улететь по работе в другой город, но я тебя не бросил. Ты ведь так подумала?
Аквамариновые глаза взметнулись на меня и я задохнулся. Они смотрели четко и ясно, без пелены отчуждения. Николь легко кивнула и снова уткнулась в пол. Нет, нет, только не отворачивайся, а то я потеряю эту тонкую нить между нами. Не совсем понимая что делаю, кладу ладонь на ее крошечный кулак с плеером, и слегка сжимаю. – Посмотри на меня, Николь, – требую мягко и склоняю голову. Она слушается. Огромные глаза снова смотрят на меня, и я улыбаюсь. – Хочешь прогуляться?
Девушка хмурится и отрицательно качает головой, но я вижу сомнение на дне темных зрачков. Кажется, она отказывается по привычке, или потому, что так надо, а не из-за страха.
– Поехали, я покажу тебе уток. Ты когда-нибудь кормила уток?
Снова качает головой, но на этот раз взгляд на отводит.
– Думаю, самое время начать. – Ободряюще сжимаю руку и чувствую, как на ее коже появляются мелкие мурашки. Мне хочется оторвать ладонь, чтобы не смущать ее, но боюсь этим действием только снова загоню ее в раковину.
Я оставил Николь на несколько минут, чтобы поставить в известность Ветищеву о том, что мы покинем больницу на пару часов. Та волновалась, металась из угла в угол, но все же отправила Лизу помочь Никки одеться. Я ждал их у входа, куря сигарету. Мне было страшно. Неизвестность пугает. А такая неизвестность, как Николь пугает вдвойне. Не знаю, чего от нее ждать, как она поведет себя в людном месте без успокаивающих препаратов и докторов, которые смогут помочь, если вдруг на нее нападет истерика. Солнечный луч скользнул вдоль здания, и сзади заскрипела дверь. Я повернулся и тут же подавился дымом. Директриса вела под руку Николь, и я не мог ее узнать. Господи, до чего ж она красивая вне оранжевых стен. Солнце тут же упало на бледную кожу лица и девушка сощурилась.
– Дальше я сам, – перехватил крошечную руку и сжал холодные пальцы. На Николь была легкая блузка голубого цвета и свободного покроя бежевая юбка до колен. Совсем не та одежда, которая ей бы подошла, но даже в этом она совершенна. Хотел помочь ей сесть на переднее сиденье, но она лихорадочно замотала головой и подошла к задней двери. – Хорошо, как скажешь, давай назад.
Обошел машину, сел за руль и повернувшись увидел, что она уже пристегнута.
– Ты же сзади, зачем пристегиваться? – улыбнулся и наткнулся на испуганный взгляд.
– Марта говорит, что пристегиваться нужно всегда. Даже сзади. Так безопаснее. – Господи, даже ее голос звучит приглушенным колокольчиком.
Безопаснее… Понятно… Кажется, ей навязывают мысли об окружающей со всех сторон опасности.
– Хорошо, но давай в следующий раз ты не будешь пристегиваться и сможешь увидеть дорогу, если сядешь посредине кресла.
Николь промолчала. Ничего, я не буду давить. То, что она сейчас сидит в моей машине это уже прогресс.
Я включил радио, и спустя двадцать минут мы припарковались на парковке одного из самых больших парков города. Посреди него был построен искусственный пруд, в котором плескались завезенные лебеди и утки. Справа, в тени деревьев расположился большой фонтан с бегающими внутри него детишками. Мы купили хлеб в специальном ларьке и отправились туда, где обитали утки. Они здесь изрядно плотные. Ну это и не удивительно, столько людей каждый день приходит в парк, чтобы их покормить. Николь ступала осторожно, словно боясь даже шаги делать, и все время смотрела себе под ноги.
– Смотри, это фонтан, – я указал рукой направо, чтобы заставить ее увидеть окружающую красоту, и она несмело подняла взгляд. В светло – зеленых глазах вспыхнула неопределенная эмоция и она отвернулась. – А вот и утки, – бодро продолжил я.
Мы остановились у кромки воды, около которой плавала стая серых и белых уток и я отломил несколько кусочков хлеба, чтобы бросить им. Птицы наперебой ринулись на траву, в мою сторону, громко крякая и выхватывая друг у друга добычу, и я услышал легкий смех. Резко обернулся, и чуть не упал. Ноги подкосились, когда я увидел настоящую улыбку на обласканном солнечным светом лице. Никки улыбалась, оголяя ровные красивые зубы и представляя миру ямочки на впавших щеках. Если ангелы выглядят именно так, то она непременно один из них. В груди защемило от осознания, что мне удалось хотя бы на мгновение вызвать ее улыбку и даже смех.
– Хочешь покормить их? Только берегись, они быстро бегают.
Николь посмотрела сначала на меня, потом на хлеб в моих руках, перевела взгляд на уток, столпившихся у наших ног и однократно кивнула. Я протянул ей четверть батона. Маленькие пальчики оторвали кусочек и бросили на траву. Птицы как по мановению палочки, ринулись к брошенной еде и на лице Никки снова заиграла улыбка. Мы скормили им целую буханку, а потом купили вторую и на этот раз Николь кажется, и сама не заметила, как съела несколько кусочков свежей мякушки. Я ничего не сказал, наблюдая со стороны, как она один кусочек бросает птицам, а следующий отправляет в рот и быстро жует. Просто погряз в этом зрелище, купаясь в ликовании.
Потом мы бродили по парку, рассматривая голубей и воробьев, облепивших деревья. Около фонтана Николь остановилась и грустно улыбнулась.
– Я помню фонтаны.
Я вздрогнул от звучания ее мелодичного голоса, наполненного болью.
– Мы с родителями часто ходили в парк, где я и сестра любили запрыгивать внутрь фонтана и обрызгивать друг друга.
– Ты и сейчас можешь туда забраться, – сначала сказал, а потом только подумал. Ведь она совсем слабая, ничего не стоит заболеть. Уже пожалел о предложении, но Николь и сама его отвергла, отрицательно качнув головой.
– Поехали в больницу, – попросила тихо и сжала мои пальцы. – Я устала.
Я отвез ее обратно в хмурые стены и там моя птичка снова поникла. Возможно, я сделал хуже тем, что вывез ее в город, и теперь разница между миром и существованием здесь кажется ей еще более разительной. Кретин. Не знаю зачем, но склонился, и поцеловал ее в висок, ненамеренно вдыхая запах мягких волос. Они легкой дымкой осели на глубине легких и начали медленно отравлять, так же, как и пары ртути. Ее запах был едва уловимым, но таким мягким и сладким, что закружилась голова. Я резко отпрянул и быстрым шагом направился к двери, когда вдруг услышал:
– Зефир.
Остановился и обернулся.
– Что?
– Привези пожалуйста зефир. Я хочу его попробовать.
Улыбнулся, и вылетел из палаты. Она хочет зефир.
С того дня я начал возить ей зефир каждый день. Сначала Никки пробовала по маленькому кусочку. Долго держала его во рту, знакомясь со вкусом, а потом нерешительно глотала. Каждый раз я привозил разные вкусы, но спустя три или четыре дня она сказала, что клубничный ей понравился больше всех. Юлия Альбертовна каждый день отпускала девушку со мной и кажется, все больше проникалась моей идеей. Спустя какое-то время я усадил Николь на переднее сиденье, и она половину дороги проехала с зажмуренными глазами вжавшись в спинку, но, когда я накрыл ее руку своей, открыла их и испуганно уставилась вперед. Машины проносились мимо нас, сигналя и подрезая, как и всегда в мегаполисах и каждый раз птичка крепко сжимала мои пальцы, но не просила остановить машину или пересесть назад. Я возил ее в театр, на уличные представления и кататься на реке, но больше всего Николь пришелся по вкусу дельфинарий. Я оплатил ей плаванье с дельфинами, и большего восторга на уже менее бледном лице я еще не видел. Николь смеялась так громко, что ее смех отдавался эхом от широких стен, окружающих бассейн. Гладила огромное дружелюбное животное, и звала меня к себе. Когда я подошел ближе она внезапно обрызгала меня водой, и я рассмеялся. В аквамариновых глазах лучилась жизнь, как награда за мои старания. Что-то подсказывало, что внезапное счастье не может продлиться долго, и Николь скоро должны выписывать, но я отодвигал все мысли на задний план, наслаждаясь ее долгожданным и выстраданным счастьем.
После дельфинария мы пошли в ближайший сквер, и я купил ей сладкую вату с ванильным вкусом.
– Мама покупала мне такую же, – тихо раздалось справа, когда мы уселись на скамью. Никки оторвала кусочек и отправила в рот.
– Ты скучаешь за ними? – спросил, примагнитившись взглядом к кусочку прилипшей ваты в уголке ее губ. Руки зазудели так захотелось убрать его и коснуться ее кожи, но я просто отвел взгляд. Зачем пугать ее своим несдержанным желанием?
– Скучаю. За малышкой Катей особенно. Но я знаю, что они вместе и счастливы. Они снятся мне. Часто. Улыбаются, машут рукой и мне кажется, я даже слышу голос мамы. Она говорит мне, чтобы я не грустила, и отпустила их. А я ведь давно отпустила. Они были чудесными, и я знаю, что они в Раю. В аду только я.
Мое сердце больно сжимается.
– Почему ты не скажешь сестре, что хочешь жить нормальной жизнью? – я все-таки протягиваю руку и стираю липкую сладость. Николь вздрагивает и утыкается огромными глазами в мои собственные. – Прости, здесь вата.
Переводит взгляд на кусочек в моих пальцах и кивает.
– Я не знаю, – отвечает тихо, – Я просто не знаю, как по-другому жить. Я хочу, но иногда мне кажется, что с моей стороны будет эгоистично жить полноценной жизнью, когда у моей сестры ее совсем нет.
– Ты не виновата в произошедшем, – беру пальцами острый подбородок и приподнимаю. Пальцы жгут от того, как ее кожа ощущается на подушечках, но я терплю. – Так случилось, но я думаю, что и твои мама с отцом и Катя были бы рады видеть счастье на твоем лице. Видеть, как ты покоряешь вершины и исследуешь новые горизонты, а не маринуешь свою жизни в четырех стенах.
– Александр Константинович, – маленькие пальчики накрывают мою руку и мне на минуту кажется, что она ее сбросит со своего лица. Проклинаю себя за слабость, но Николь делает совершенно обратное. Переворачивает мою ладонь и медленно водит по ней большим пальцем, отправляя тонкие волокна тепла по моей коже.
– Саша, называй меня Саша, Никки, – хриплый голос звучит странно, но ее четко очерченные пухлые губы растягиваются в легкую улыбку.
– Саша, меня завтра выписывают.
Все, что взвилось птицей внутри меня вдруг опадает плашмя, разбиваясь на мелкие осколки, причиняя сильнейшую боль. Она считывает мое состояние с лица, и улыбка тускнеет.
– Я понимаю. Можете не объяснять, – говорит тихо и выпускает мою руку. Смотрит на практически не тронутую сладкую вату и протягивает ее мне. – Извините, я не хочу больше.
– Николь, – обрываю ее, забираю десерт и выбрасываю его в урну. Никки встает со скамьи и быстрым шагом направляется в сторону парковки. – Никки, остановись! – оббегаю ее, и хватаю за плечи. – Дело не в тебе, я просто не знаю, как объяснить твоей тете наши с тобой отношения. Но я попробую, слышишь? Я сделаю все, чтобы никогда тебя не оставить.
Глаза, в которых отражается небо, наполняются слезами и острый подбородок начинает дрожать, разрывая меня на куски, наполненные ее собственным страхом. Она боится снова остаться одна. Моя маленькая. Моя птичка в клетке.
– Ты не бросишь меня? – неуверенный голос надламывается, и я отрицательно качаю головой.
– Нет, ни за что! Ты моя теперь!
– Я твоя, – Николь произносит слова так, будто пробует их на вкус, и одинокая слеза катится по ее щеке, – я хочу этого. Быть твоей.
– Ты моя, – шепчу и рывком прижимаю к себе. Маленькие ручки оплетают мою широкую талию, и ее щека трется о мою грудь, грозящуюся разорваться от ударов рехнувшегося сердца.
Но я ошибся, наивно полагая, что ее тетю можно будет легко убедить в том, что наши отношения непорочны и чисты. Что Николь для меня – Божество, на которое я готов молиться сутками напролет, и что мое счастье теперь зависит от морщинок у ее глаз, вызванных искренним смехом.
– Вы извращенец, – гневно кричала Марта Михайловна, женщина примерно моего возраста с такими же черными волосами, как у племянницы. Она поджидала меня у больницы, когда забирала Николь. Моя ласточка сидела в машине, опустив глаза в пол, пока эта орлица мерила шагом пространство около автомобиля и сверлила меня ненавистным взглядом. – Я подам на Вас в суд, господин Радов за растление ни в чем ни повинного ребенка.
– Она не ребенок, – строго вставил я, но понял, как прозвучала фраза только после того, как черные глаза вспыхнули яростью. – Не в том смысле. – поспешил исправить положение, – Я не делал с ней ничего такого, о чем вы бы могли подумать. Я просто пытался вернуть Никки к жизни.
– Никки? – взвизгнула пантера и ринулась в мою сторону. – Ждите повестки. И Вы и Ветищева понесете наказание за то, как посмели поступить. Нарушить все возможные законы и границы. Влезть в чужую жизнь, ради чего? Вы ради развлечения, а она ради денег? Бессовестные. Николь больна, а Вы решили развлечься.
– Вы сами делаете ее больной! – не выдержал я и рявкнул так громко, что она отскочила на шаг. – Она жить хочет, мать вашу! Гулять, танцевать и общаться с людьми, а не сидеть взаперти и глотать седативные! Она есть начала, разговаривать и смеяться. А что она делала пока была с Вами? Что? – крикнул так громко, что проходящие мимо обернулись.
– Я делаю все для своей племянницы, – сквозь зубы выдавила женщина.
– Вы делаете то, что считаете нужным, но не то, что действительно ей необходимо. Посмотрите на нее.
Я повернул голову на Николь, сидящую в машине и мое сердце в мгновение разбилось на атомы, стоило увидеть слезы на порозовевших щеках. Бросился к ней, но Марта преградила дорогу и выставила вперед руку.
– Не смейте к ней приближаться! Никогда! Иначе я вывезу ее из страны. А с Вами мы встретимся в суде.
Дверца машины за ней захлопнулась так же, как и что-то щелкнуло в моей душе. Колеса взвизгнули, поднимая дорожную пыль, и автомобиль начал удаляться. Сквозь рассеивающуюся грязь я увидел лицо моей девочки. Она смотрела сквозь заднее стекло, приложив к нему ладонь и рыдала. Я слышал ее всхлипывания, как если бы находился рядом и пошел за машиной. Не знаю зачем зашагал вперед, а потом побежал, не в силах отвезти глаз с той, кто за короткий срок заняла собой все мое сердце.
– Я не брошу тебя, Николь, – кричал вслед исчезающему автомобилю, сбивая ноги и задыхаясь, – НЕ брошу!
Она читала по губам и могу поклясться, что не верила. Я проклинал ее тетку, эту клинику и судьбу за то, как дерзнула поступить с невинным созданием. С самым прекрасным созданием на всей планете. Она не заслуживает погибать заживо. Не заслуживает, дьявол раздери эту Марту. Пнул ногой пыль и вцепился пальцами в волосы. Меня раздирало, но я выполнил обещание. Каждый день дежурил у их дома, узнав адрес у директрисы больницы. Оставлял на пороге зефир и видел в окне ее. Николь прижимала ладошку к стеклу и тихо плакала, растирая меня в порошок. Я пытался говорить с Мартой, но все тщетно. Дома на стены лез, опасаясь, что ее и правда могут увезти от меня и спрятать. Дочка заметила мое состояние, и я во всем ей признался. Не знаю, как ведут себя другие отцы и делятся ли с детьми душевными переживаниями, но мы с Кирой всегда были близки. Она слушала меня внимательно, а потом сказала, что если Николь действительно нужна мне, то я должен бороться и она поможет. Я искал пути подхода к Никки, выжидал пока Марта уедет из дома, но меня все равно не пускали. Прислуга, выдрессированная хозяйкой, даже не открывала, угрожая вызвать полицию.
А через две недели мы встретились в суде. Две семьи с внушительными суммами на счетах и двумя лучшими адвокатами в городе. На моей стороне Ветищева, а на стороне Марты – Лиза. Эта сука вывернула все наизнанку, представив в еще более ужасающем свете подробности моих посещений. Юлии Альбертовне грозило лишение лицензии и уголовное наказание, мне же, в виду отсутствия доказательств, а также медикаментозного подтверждения девственности Николь, предъявили выговор и запрет приближаться к ней не менее, чем на сто метров. Как это мерзко. Могу только представить, как унизителен был поход к гинекологу для моей девочки. На зубах заскрипело чувство отвращения к ее родной тетке. Эта ворона продолжит и дальше ее убивать таким отношение к происходящему. Слушая приговор, мне казалось, что все это сон и я вот-вот проснусь. Моя ласточка будет счастливо улыбаться и уплетать зефир, улыбаясь своей волшебной улыбкой и отправляя чистую любовь по моим венам. Очнулся, когда услышал сзади резкий удар открывающей двери. Все обернулись и увидели, как в мою сторону несется Николь. Бледная, растрепанная, она словно пробежала километры. Мое сердце остановилось и забилось раненной птицей. Я двинулся в ее сторону и раскрыл объятия. Никки упала в них и схватилась за лацканы моего серого пиджака.
– Не бросай меня, Саша, ты обещал, не бросай! – захлебывалась в собственных слезах, пока мои дрожавшие руки лихорадочно скользили по мокрому от слез лицу.
– Николь, – на весь зал прогремел голос горгоны, и я крепко прижал к себе мою девочку. Она снова была белая и исхудавшая.
– Заткнись! – я гаркнул так громко, что даже мой адвокат напрягся. – Ты! Посмотри, что ты сделала с ней. Она же выглядела совсем по-другому, когда ты ее у меня отбирала. Она была счастлива, и цвела. А это, – с жалостью посмотрел на ту же самую девушку, которую увидел впервые месяц назад, – это то, что с ней сотворила ты.
– Он нарушает запрет, – игнорируя мои слова, скрипнула зубами, Марта, и я едва сдержал себя, чтобы впервые в жизни не ударить женщину.
– Марта, я не вернусь домой, – все замерли, услышав тихий, но уверенный голос Николь. Я разжал объятия и посмотрел в заплаканные глаза.
– Что? – ошарашенно переспросила женщина.
– Не вернусь. Я с ним хочу. Я люблю его.
Меня парализовало. Внутри все натянулось как струна, грозясь разорваться и отправить мою душу в параллельное пространство.
– Любишь? – переспросили в один голос и я, и Марта.
– Люблю.
– Ты не можешь знать, что значит любить мужчину, – огрызнулась мымра и хотела было снова обратиться к судьбе, как моя ласточка заговорила:
– Не знаю, но если я умираю без него, то, наверное, это и есть любовь. Раньше я существовала, делала все, что ты говоришь для того, чтобы не сойти с ума окончательно. Мне хотелось жить. Пусть так, на таблетках, но хотелось. А сейчас я не хочу, если ты отнимешь меня у него.
По бледной щеке снова покатились слезы, и я крепко прижал ее к себе. Черт, я не отдам ее. Пусть в тюрьму сажают, штрафы накладывают, увозят от меня, но я найду ее во что бы то ни стало. Из – под земли достану. Моя. Моя жизнь, мое сердце, которое перестанет биться, если я ее потеряю.
– Вы знаете, показатели Николь намного улучшились с тех пор, как Александр Константинович стал ее посещать. – подала голос из зала Юлия Альбертовна, – Я даже собиралась попробовать отменить ей прием медикаментов. Плюс, она совершеннолетняя, и если дело пойдет так и дальше, то вполне сможет функционировать, как полноценный человек.
– Не функционировать, а жить! – исправил нелепо подобранное директрисой слово. Функционируют роботы, а моя девочка – настоящая.
– Жить, Вы правы, – виновато подтвердила Ветищева. – Я уверена, господин судья, если сейчас обратиться к другим психиатрам, Николь сделает все, чтобы они посчитали ее здоровой, и у нее не будет больше необходимости зависеть от своей тети. Правда, Николь?
Никки выпрямилась в моих руках и уверенно закивала головой. Что-то мне подсказывает, что она соглашалась вести подобную жизнь потому, что привыкла к ней с детства, а сейчас, когда обрела крылья поняла, что хочет летать. И отныне будет бороться до конца.
– Да, Марта, я знаю, что ты меня любишь, – в аквамариновых глазах появилось тепло и благодарность, – ты заботилась обо мне столько лет, и я тебе благодарна, но дальше я хочу идти самостоятельно. Я готова. А Саша, он будет рядом. Я не исчезну, и ты меня не потеряешь. Я люблю тебя, тетя, ты моя семья. А он – он мое небо.
Марта плотно сжала губы и мне кажется, я заметил в ее глазах влажный блеск. Оказывается, даже эта железная женщина имеет сердце.
– В виду новых обстоятельств, я думаю, нам стоит перенести слушанье, или отложить его вовсе, – послышался голос судьи, расставляя точки в ситуации.
Все взгляды устремились на Марту, ведь по сути решение оставалось за ней. Но женщина лишь коротко кивнула, и подойдя к Николь шепнула что-то той на ухо. Понятия не имею, что она сказала, но моя девочка вдруг обхватила ее руками и крепко обняла, давая понять и мне, и присутствующим, что мы победили.
А потом… потом начался мой Рай. Мы с Николь и Кирой зажили втроем. Моя дочь научила ее готовить, во всяком случае то, что сама умела. Мы исколесили пол мира, знакомя Никки с традициями других народов. Она удивлялась всему, как ребенок, впитывая словно губка все новое и яркое. Николь набрала пять килограмм, приобретя соблазнительные формы и заставляя мужчин облизываться, когда проходила мимо. Но она не замечала ни их, ни внимания, оказанного противоположным полом. Где бы мы не оказывались, она искала взглядом меня и находив, улыбалась так, словно видит впервые за много лет.
Через год я купил нам большой дом заграницей, с бескрайними полями вокруг и шумной рекой, расположившейся всего в километре на юг.
Моя ласточка парила по дому, как птица, исследуя каждый угол и восторженно выглядывая из окон. Придумывала как мы обставим комнаты, а я стоял, облокотившись плечом на стену и не мог поверить в обретенное счастье. Разве можно любить два раза в жизни? Наверное, можно, раз мое сердце ожило.
– А здесь мы сделаем детскую, – пальчик с острым ноготком указывает на одну из пустых комнат, и Никки укрывается в моих объятиях. Я замираю.
– Детскую? – не верю в услышанное, ведь она только начала жить. Я и мысли не допускал, что в ближайшие несколько лет она захочет ребенка.
На совершенном лице расплывается чувственная улыбка, которую она уже десять месяцев использует как оружие против моей силы воли и прикусывает губку.
– Да. Я хочу ребенка. А лучше двоих, или троих. И желательно начать этим вопросом заниматься прямо сейчас, – птичка быстро уловила мои слабости и пользуется чисто женскими уловками, чтобы получить желаемое, но в чем в чем, а в занятиях любовью я ей точно не отказываю. Ни ей. Ни себе. Крепко прижимаю к груди и целую, становясь после её признания еще более счастливым, если это только возможно.
– Я люблю тебя, Никки. – Шепчу, даря ласки ее отзывчивому телу и заводясь от одних только касаний к её бархатной коже. Отрываю от себя и заглядываю в глаза, – Но ты уверена, что хочешь ребенка? Мир такой огромный, ты только научилась летать.
– Нет. Это ты научил меня летать. И подарил небо. Но что бескрайние просторы небосвода, если их не с кем разделить? Я уже была одна. Теперь хочу большую семью, и чтобы каждый ребенок был похож на тебя.
Теперь взлетаю я. Высоко-высоко, к самому солнцу. Туда, где свет, моя Николь и наши мечты обращаются в реальность. Я подарил ей небо, только она и не представляет, что только благодаря ей я тоже снова воспарил ввысь.
