Текст книги "Русский десант на Майорку (Русский десант на Майорку - 3)"

Автор книги: Элла Никольская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Кто тут собираеьтся время терять?

Она попыталась вырваться, но угомонилась, сомкнула руки на его шее, приготовилась лечь поудобнее...

Жизнь прекрасна! Каждое утро бы так начинать – солнце пробивается сквозь шторы, запах кофе, женщина, с которой вечером занимался любовью и утром обнимается с тобой в смятой постели...

Потом пили кофе на лоджии, где солнце появляется только после полудня, а от утреннего, бьющего в окно, удается кое-как отгородиться плотными темножелтыми шторами. Свет сквозь них кажется солнечным, но это обман, сохраняется ночная прохлада...

– На пляж, на пляж... – Лиза уже кидала в распахнутую сумку полотенца и прочие купальные принадлежности. Сунула туда же подобранный на улице – не покупать же! – пестрый журнал, но вдруг остановилась и пристально посмотрела на приятеля, все ещё восседавшего за столиком, с которого уже были убраны, вымыты и спрятаны в кухонный висячий шкафчик кофейные чашки заодно с блюдцами.

– У тебя что, другие планы?

– Лизок, – виновато сказал Павел, – Вовсе мне не хочется ехать в Пальму. Но надо...

– Какого черта?

– Кто-то все же прирезал этого борова. Разобраться бы...

– А без тебя большевики не обойдутся? Ты же сказал – девчонка отсюда смоется и мамаша её тут же своего хахаля отмажет. Что за ночь изменилось?

– Следует убедиться, – уже без всяких искательных интонаций произнес Павел: агрессивность подруги дело свое сделала, теперь и он разозлился, – Я двину в Пальму, оттуда к Маргарите... Нет, пожалуй, наоборот. А ты ступай в Иллетас. Вот тебе сто песет, вот ещё двести. Триста всего...

– И ни в чем себе не отказывать? – язвительно спросила Лиза, – Тут всего-то на одно кофе.

– Один кофе, – поправил Павел, чем и вывел её из себя окончательно... А как славно начался день...

Где кто? Автобус подъезжает к конечной остановке, к Пласа де ля Рейна. Сам он – в десяти минутах ходу от полицейского участка, где рассчитывает застать Маргариту. Если Ингрид не опоздала на самолет – а он должен был вылететь сорок минут назад, то мать, заботливо проводив дочку, уехала из аэропорта и сейчас где-то здесь, в Пальме. Лиза, надо полагать, в Иллетасе, валяется на песочке, уткнувшись в иллюстрированный журнал. Павел отогнал видение местного красавчика или долговязого спортивного шведа (англичанина, немца), устроившегося рядом в ожидании повода заговорить с красивой одинокой незнакомкой. Повод не заставит себя долго ждать: погода температура воды, тот же чертов журнал с дурацкими картинками...

Надо полагать, Лиза знает цену местным кавалерам, а молодых шведов и прочих здесь и в помине нет, не сезон... Что за чушь, право, лезет в голову... Но поссорился он с ней утром зря, не надо бы...

В полицейском участке возле двери, ведущей к начальнику, сидела Марина.

– А ты ещё зачем? – даже не посчитала нужным скрыть, что неприятно удивлена.

– Лизу ищу, – не растерялся Павел, – Она здесь где-то. Вчера специально за ней приезжали, опять просят переводить.

– Не понимаю, – пожала плечами Марина, – Переводить и я могу, уж наверно получше, чем полиглотка твоя. Я, кстати, здесь полчаса, но её не видела.

– Может, ещё не доехали, – как бы забеспокоился Павел, – Подожду на улице. Кстати, паспорт Горгулова у тебя?

– У меня. А что?

– Да так. Ты его в полицию не отдала разве?

– Только показала – и обратно взяла. Мне же тело сопровождать, чтоб его.

Маргариту он успел перехватить прежде, чем она вошла в участок.

– Пойдем в бар, – позвал он в надежде, что она откажется, и тогда можно будет просто посидеть на скамейке. Рамбла – коротенькая улочка-бульвар – манит тенью, располагает к разговорам по душам. Маргарита, однако, предпочла бар, и он, вздохнув про себя, мысленно пересчитал оставшиеся деньги. И отправились все в тот же Босх, минуя прочие, с раннего утра работающие заведения. Однако именно вожделенный этот бар не готов был принимать гостей: двое мужчин в длинных, до земли белых фартуках передвигали столики, выметали из-под них мусор. А тенистый бульвар вот он, рядом, и Павел с белокурой, по-утреннему свежей дамой расположились-таки на одной из скамей, которая при ближайшем знакомстве оказалась каменной, а потому крайне неудобной.

– Ну что, Паульхен, что, сынок? – спросила Маргарита, и этот иронический тон был, пожалуй, единственно верным в данных обстоятельствах. Не в мексиканском же сериале они, на самом деле. Цивилизованным людям ни к чему лить слезы и заламывать руки. А если у взрослого, трезво мыслящего человека, каким считает себя Павел, все же щемит сердце, то по единственной причине: он горячо любил ту, которую считал матерью, а её уже нет на этой земле и не заменит никто. Похоже, что никто и не собирается: взгляд Маргариты ласков и, как было уже сказано, слегка ироничен, к выражению чувств не располагает.

– Ингрид улетела?

– Да. – вздохнула Маргарита, – Теперь увижу её только на рождество. Если она захочет приехать...

– Может и не захотеть?

– Кто знает... Первая любовь – и такое потрясение. Ее чувство оскорблено, обожжено. Поверила она мне или только сделала вид – не могу поручиться. Твоя младшая сестра – человек сложный.

Опять она о родстве. Видимо, именно в это утро Павлу Пальникову суждено проникнуть во все семейные тайны. И причина ясна: та, что готова их раскрыть, хочет загородиться прошлым, далеко, кажется, не безупречным, от ещё более непривлекательного настоящего... Что ж, Павел терпелив и выслушает её, тем более, что времени много...

Глава

Из какой вы семьи, господин Пальников? Этот вопрос задал ему когда-то один подследственный, вернее – подозреваемый. Вальяжный такой господин, похожий с виду на Чехова Антона Павловича – то бишь на эталон российского интеллигента, а на самом деле человек дурной, непорядочный, хотя, по законам божеским и человеческим, никак не преступник. Просто старый греховодник, и грешки его двум женщинам и одному мужчине стоили жизни, однако судить его оказалось не за что. Что-то в манерах следователя не устроило этого барина, вот и задал Павлу такой странный вопрос, да ещё глянул при этом высокомерно, вскинув голову. А, может, просто пытался получше рассмотреть Пашину физиономию сквозь сползающие с носа очки. Что тогда Павел ответил? Запамятовал, не больно много значения придавал собственному происхождению. Какая разница, кто из рабочих, кто из крестьян, а кто ещё откуда-то...

Теперь, пожалуй, он считает иначе. Корни – это главное, вот как ему теперь представляется. Слушает пространный рассказ Маргариты – и прикладывает к обстоятельствам своей жизни, к поступкам и чувствам. Вроде как в фильме "Обыкновенное чудо" – это не сам король виноват, а тетушка его по материнской линии... Неужели мы так похожи на своих предшественников, и на кого из них именно, и почему?

Кстати, Маргарита, если присмотреться, не так уж повторяет Гизелу. Внешнее сходство несомненно – черты лица, руки, походка. Но вот когда говорит, рассказывает, смеется – все, все другое.

– Пауль, Пауль... Уехала я из Москвы – и дня так, минуты не проходило, чтобы я тебя не вспоминала, мучилась невыносимо...

– Но Макс всегда был рядом, правда? Утешал...

Маргарита неожиданно взяла его руку, сжала пальцы.

– Не надо, Паульхен. Ты ведь все у Ингрид выспросил, и подружку свою любознательную подключил, глупая девочка все вам и выложила, как на духу. Вы ей понравились. Напоследок ещё привет вам передала. А вы вдвоем – как это? – Лиса Алиса и кот Базилио. Хи-итрые...

Поморщилась неодобрительно. Обвели, мол, девочку вокруг пальца... А что, собственно, произошло?

– Ну узнал я, что вы с Максом не поженились, ещё про мачеху свою Ингрид рассказала. Тоже мне, военная тайна.

– Я бы и сама тебе рассказала, но ты нетерпелив.

– Зато обо всем, что касается убийства, твоя дочь молчала, как партизанка. Не так уж она простодушна, имей в виду.

– А вы и об этом у неё допытывались? Зачем? Почему ты вообще полез в это дело? На отдыхе, за границей...

Вот тут Павел готов был с ней и согласиться, но что-то тянуло его перечить этой женщине. Может быть, её вновь обретенная самоуверенность, небрежные нотки в голосе. Не должна она так с ним разговаривать!

– У тебя ко мне счет, сынок? Плохая мать, бросила тебя. Правда, плохая... Если бы не бросила – лучше было бы? Кто знает? Сам ведь говорищь – Гизела тебе роднее... Я ушла – и вы все трое были без меня счастливы, все выиграли. Только я в проигрыше, да и то как посмотреть.

Маргарита помолчала, Павел её не торопил. Она права, все к лучшему. Пусть рассказывает, ей надо выговориться, а другого случая может и не быть.

...Это был удар – когда выяснилось, что их брак, заключенный в посольстве Западной Германии в Москве, недействителен. Но Макс и правда собирался разводиться – детей у них с женой не было, что бы его держало? Еще и старше она на десять с лишним лет. Денег к тому времени он заработал порядком – не зависел уже от её папаши, мог открыть свое дело... А вот же не развелся. Она не скандалила, не грозила, нет, просто плакала, не просыхая. Он не решился. Ничего плохого от неё никогда не видел – и обидеть не смог. Так и сказал Маргарите – люблю тебя, но остаюсь с нею. А ты остаешься со мной...

Сначала она взбунтовалась – он же разбил её семью, заставил бросить ребенка! Нет, я его не виню – заставить нельзя, я сама... Потом смирилась. Обе они смирились, и жена, и Маргарита. Так и живут по сей день. Правда, детей Маргарита ни за что не хотела – это была месть Максу, он мечтал о ребенке. Но время шло, надвигалось одиночество – тогда-то на свет появилась Ингрид. Но на неё Максова жена руку наложила, заставила назвать своим именем, и чтобы жила у отца. Пусть, лишь бы девочке было хорошо, правда?

Ее рассказ неожиданно тронул Павла – собеседница не выставляла себя жертвой, в самом деле – кто уж так пострадал? Не он сам, это точно: у него было счастливое детство, рос в семье, где царили любовь и согласие. Было бы так, если бы не Гизела, а её дочь, холодная и рассудительная, жила в московской квартире? Ведь это сама она предпочла делить этого коварного Макса с другой женщиной, не пожелала уйти, устроить жизнь иначе? Значит, сочла за лучшее – он, должно быть, её неплохо содержит. Или, правда, любовь?

– У тебя есть работа? – спросил Павел как бы не о самом главном, но на самом деле как раз важном для понимания происходящего.

– Конечно. Я эксперт по драгоценным камням. Как Макс, – ответила Маргарита не без гордости, – Для этого пришлось закончить специальные курсы. Хорошая профессия: приглашают на аукционы, на выставки, иногда, представь, на полицейские расследования. У меня независимый доход, уже давно. Хочешь спросить, почему не ухожу от Макса? Уходила – и возвращалась, другие оказывались хуже. Мы с ним вместе больше двадцати лет, это чего-то стоит. Любовь не только из поцелуев состоит, а ещё из дней и лет...

– Тебе видней, – холодно отозвался Павел, ему и нравилось, что Маргарита не позволяет себя жалеть, и раздражало почему-то, – Антонио в эту идиллию как-то не вписывается...

– Ты находишь? – Маргарита засмеялась, но смех прозвучал деланно, – Я бы тебе объяснила, не будь ты мой... близкий родственник...

А это её уже занесло. Не так все просто, и бравада, видно, дается нелегко.

– Кстати, об Антонио, – как бы спохватился Павел, хотя ни на миг не забывал, – Пора его выручать. Ты хотела пойти в полицию...

– Хотела? М-мм. Не сказала бы. Но пойду. Неприятное занятие – искать преступников. Почему ты его выбрал?

Действительно, почему? По глупости. Коньков присоветовал, старый романтик. Отец был против – но женщине, задавшей вопрос, знать об этом не обязательно, и, решив не отвечать, Павел увел беседу в сторону:

– Кто все же убил Горгулова?

– Должно быть, женщина, что была у него в комнате. Ингрид видела её потому и побежала дальше по балкону. А та вскрикнула, когда Ингрид внезапно появилась на пороге. Я не хотела, чтобы расспрашивали Ингрид, потому и промолчала – мало ли что могло всплыть... Теперь можно.

Женщина? Не позволил бы здоровенный амбал убить себя какой-нибудь бабенке, с ним и мужик не каждый сумел бы справиться. Хотя – что там говорила Лиза? Точный удар, ювелирная работа. Нож... Откуда он, кстати, взялся?

Маргарита смотрела выжидающе.

– Странное дело, – пробормотал следователь, – Не того убили, не тот убил...

Он расправил салфетку, достал авторучку, изобразил с трудом – рыхлая бумага мялась под шариком – три длинные параллельные прямые:

– Смотри, вот общий балкон, вот коридор, тоже один на всех.

Пространство посередине обозначало комнаты – сколько их?

Маргарита взяла ручку, уверенно поперечными линиями разделила полосу на квадраты, получилось их шесть.

– Шесть комнат на этаже?

– Да. Крайняя слева пустует – естественно и заперта с обеих сторон. Следующая – та, где были мы с Антонио. За ней – как раз средняя, комната, в которой произошло убийство. Дальше по коридору – вот здесь – помещается пожилая шведская пара, а в последней слева пожилой англичанин или, может быть, тоже швед, а то и немец, кто его разберет. Я его пару раз видела, но не разговаривала.

– Покажи, пожалуйста, сначала, как ты сама вошла к Антонио, потом, как туда попала Ингрид?..

Острие шариковой ручки двинулось от точки, которую Маргарита поставила в правом углу коридора, пояснив:

– Дверь. За дверью, как сам понимаешь, лестница вверх и вниз. На лестничной клетке – лифт, но я им не пользовалась.

Тонкая прерывистая линия протянулась вдоль коридора и завернула во второй от края номер, к Антонио.

– Понятно. Очень просто. Теперь Ингрид.

Маргарита изобразила тот же путь, но от двери Антонио повернула назад.

– Она постучала – и ей, конечно, показалось странным, что Антонио не ответил: как бы крепко он не спал, стук в дверь должен был его разбудить.

– Долго она стучала? Громко?

– Сначала тихонько, потом погромче.

– Но кулаками не колотила?

– О нет, что ты? Хорошо воспитанная девочка. Она вовсе не собиралась устраивать скандал: ей же не хотелось, чтобы её видели возле комнаты Антонио. Подозрения – это всего лишь подозрения, правда?

– Ингрид призналась, что предполагала застать тебя в его комнате?

– Нет-нет, что ты! Сказала, что просто забеспокоилась и спустилась сначала в бар, поискала там меня или его, или нас вместе. Ничего особенного, если бы мы с ним в душную ночь случайно встретились в баре. Но нас там не оказалось. И она поднялась на второй этаж, постучалась к Антонио – спросить, не знает ли он, куда её мама подевалась...

– Ну, не настолько же девочка наивна!

– Конечно, нет. Но и не настолько, чтобы выкладывать все начистоту, сообщать о своих подозрениях. Повторяю – моя дочь хорошо воспитанна...

– Что означает – лицемерна. Это неплохо – в жизни пригодится. Ладно, давай дальше.

Острие ручки вновь двинулось – от черточки, изображающей дверь к Антонио, вдоль коридора, мимо таких же точек – чужих дверей.

Павел представил себе, как по коридору бесшумно, на цыпочках – пол там затянут чем-то толстым, серым, вроде войлока – пробирается тоненькая девочка, как осторожно пробует каждую дверную ручку. Потому что, не попав туда, куда стремилась – её не впустили... – конечно же сразу вспомнила про общий балкон – почему бы не попытать удачу?

– Через какую комнату Ингрид попала на балкон?

– Вот через эту, последнюю – в баре она заметила её обитателя, он сидел там в одиночестве, пил – стало быть комната пуста...

– Но, уходя, разве он не должен был запереть свою комнату?

– Что касается меня – я всегда захлопываю дверь за собой, ещё и проверяю. Но люди разные – он, наверно, как мы с тобой. Беспечный. В общем, его дверь была прикрыта, но не заперта, балконная и вовсе распахнута...

– Может, этот англичанин просто не хотел громко хлопать дверью в спящем коридоре, – заступился за растяпу Павел, – Съехать на лифте в холл, принять на грудь стаканчик-другой – и назад, всего-то десять минут...

Про себя же подумал, что Ингрид, точно зная, что за дверью никого нет, могла попробовать открыть её своим ключом – гостиничные замки все одного типа. И – получилось.

– Когда именно он обратно пожаловал, не помнишь?

– Помню, представь. Как раз суматоха в разгаре, с верхних этажей уже прибежали, тут и Антонио в белом банном халате, охранник его уже вывел из комнаты и к лифту ведет, всех по пути расталкивая. Возле номера, где труп, служащий торчит в красной куртке и весь трясется от страха, его поставили, чтобы никого не пускать, а каждый норовит заглянуть...

– И с балкона тоже заглядывали?

– Нет, ту дверь охранник изнутри запер и шторы задернул. Вот тут-то англичанин, тебя интересующий, – будем считать его англичанином – как раз вышел из лифта, косо так глянул на толпу в коридоре и невозмутимо прошествовал к себе, благо его дверь как раз напротив лестничной клетки.

Картину, нарисованную Маргаритой, Павел представил себе совершенно отчетливо. Осталось только разместить на ней кое-кого из действующих лиц.

– Были там приятели Горгулова – рыжий малый и его девушка? Те, которых потом доставили в участок?

Маргарита задумалась.

– Его я, кажется, видела. А её в коридоре нет, не было. Это точно. Послушай, а если это она и была в комнате убитого? И вскрикнула...

– О чем ты?

Павел прекрасно понимал, о чем речь, но ему важно было ещё раз выслушать версию свидетельницы: не собьется ли, а может, и добавит что-нибудь...

– Я же говорила, помнишь? Ингрид дошла по балкону до комнаты Антонио, увидела нас вместе...

– Прости, как все это выглядело?

Собеседница усмехнулась:

– Могло быть и хуже. Слава Богу, мы были не в постели, жара нас подняла. Я как раз собиралась уходить, накинула платье... Антонио – ну ему-то одеваться ни к чему, он дома...

– То есть, голый абсолютно?

– Ммм-да. Юный бог. Стоял на пороге ванной, когда появилась Ингрид. А я в кресле, со стаканом в руке... Не будь он голый, можно было бы истолковать все это как случайный визит.

– Какую же версию ты предложила дочери?

– Представь, мы об этом ни слова.

Потому и ни слова, подумал Павел. О чем, собственно, говорить? Впрочем... Девочка отпрянула от двери – собственно, это и не дверь даже, а раздвижная стеклянная стена, шторы по случаю духоты тоже распахнуты, с улицы падает слабый свет, человека в глубине комнаты разглядеть трудно. Она наверняка заметила мать, а вот её приятеля, которого считала своим приятелем, должно быть, видела смутно. Версия Маргариты могла бы пройти... Она бросилась назад, потому что услышала дикий крик, предсмертный вопль. Должно быть, и не поняла, где кричат.

– Из соседней комнаты её заметили, – продолжала Маргарита, – там оказалась какая-то женщина, они почти столкнулись, та тоже кинулась на балкон, это был её путь отступления после убийства. Именно она, а не Ингрид, вскрикнула от неожиданности – нервы сдали. Антонио не понял...

Вот как – все распределила. Но неглупо, вполне вероятный расклад. Только вот опять – как могла женщина, да ещё с расстроенными нервишками, завалить эдакого здоровяка? И зачем?

– Когда Ингрид шла к вам – она ведь не могла миновать ту дверь... Не слышала ли чего – может, ссора, борьба, возня какая-нибудь?

– Думаю, нет, она бы сказала. Да мы бы и сами услышали – это же рядом, при открытых дверях. Там было тихо.

– Ну вам с Антонио, положим, не до этого было.

Выпалил – и прикусил язык. Ну что он за дурак, к чему обижать свидетельницу, которая изо всех сил старается помочь?

Маргарита деликатно не заметила глупого выпада, повторила:

– Вот на этот женский крик Антонио и кинулся. Я не успела его удержать, не могла. Я была у самой двери в коридор.

– Почему?

– Ты забыл? Ведь сначала закричал мужчина. Ты бы слышал! А что, если Ингрид бросилась назад, потому что услышала этот вопль? Теперь я даже не уверена, что она успела заглянуть к нам... – Вот и она так думает. Они оба так думают. – Бросилась назад и столкнулась с кем-то...

– А потом?

– Они вместе пробежали по балкону, потом та, вторая, куда-то исчезла, а моя девочка через ту же пустую комнату выскочила в коридор, ещё пустой, и взлетела по лестнице на четвертый этаж. Когда внизу раздались голоса, спустилась снова, и остальные, кто успел выйти из своих комнат, видели, как она появилась...

– А ты сама?

– Я же оказалась в коридоре раньше всех, слава Богу, одетая...

– И не вызвала подозрений у охранника?

– Господь с тобой, он же схватил убийцу на месте преступления! Зачем только этот дурачок взялся за нож?

– От неосторожности, скорее всего. Ничего не понял, хотел, может быть, помочь лежащему, повернуть его, приподнять... Такое случается. Отпечатки пальцев и всякое такое ему и на ум не пришли, он испугался только за Ингрид.

– Дурачок, – повторила Маргарита, – Славный мальчик, но глупый. Цинично звучит, да?

– Допустим. Но что ты скажешь в полиции? Славный мальчик в беде, а ты единственная его надежда. Его алиби.

Взгляд женщины будто обрел материальную силу. Если бы не ты, прочитал в нем Павел, – я бы ещё подумала, серьезно подумала, стоит ли так подставляться...

– Что уж ты так о нем печешься? – произнесла она вслух, – Хороший адвокат выручит его и без меня. А мне, если дойдет до Макса...

– Да ведь ему все равно Ингрид расскажет. И может упомянуть, где застала тебя ночью. Полиции-то ни к чему – это же не полиция нравов. Так ты изменишь свои показания? Скажешь правду?

– А надо ли? Мальчик как-нибудь выпутается, вот увидишь. Если узнает Макс...

– Что ты заладила – Макс, Макс... У тебя есть работа, независимый доход. Не пропадешь и без этого... чужого мужа. Я понял бы, если бы ты пыталась сохранить семью, о дочери заботилась, о её душевном покое. Но тут-то ничего этого нет, зачем губить ни в чем не повинного парня?

Маргарита встала вдруг, выпрямилась. "Визит окончен" – означал весь её вид.

– Я поступлю, как считаю нужным, Пауль, – голос прозвучал жестко, Ты уезжаешь послезавтра – у тебя просто не хватит времени применить свои профессиональные знания. Предоставь расследование другим.

Слово в слово говорила и Марина, но у той другие соображения. Нет, с Павлом так нельзя, плевать ему на все, что уводит от истины. его тон был не менее жесток:

– Тогда в полицию иду я. Прямо сейчас. Видишь ли, моя профессия – не дать осудить невиновного, тем более, если я располагаю информацией, необходимой для его защиты. Я в данном случае поступаю, как врач, который обязан оказать помощь заболевшему независимо от времени и места, и даже собственных симпатий и антипатий. Мне этот малый вовсе не нравится, поверь, а Горгулов и вовсе противен...

– ...Но тем не менее ты не на моей стороне. Что ж, ты меня вынуждаешь, после твоего заявления мне все равно придется отвечать на вопросы полицейских. И я не хочу, чтобы меня вызывали повесткой.

Павел распахнул дверь:

– Если ты готова, поедем. Я тебя подвезу.

Это прозвучало глупо – в гараже отеля стоит принадлежащий его матери красный "вольво", сам же он обычно ездит в Пальму на автобусе. Но ради такого случая готов и такси взять...

Подхватив с дивана большой пестрый пакет, маргарита вышла первой из комнаты, он – следом...

Толстяк-следователь расшаркивался перед сеньорой Дизенхоф, на Павла поглядывал искоса, не в силах, видимо, установить, какая между ними связь. Произнес длинную тираду – благодарил, должно быть, даму за визит, за новую информацию, выражал понимание – да конечно, в присутствии дочери, такой очаровательной сеньориты, госпожа Дизенхоф не могла... Но сведения, предоставленные ею сейчас, чрезвычайно ценны, полностью мняют ход следствия, это очень благородно со стороны сеньоры и он, следователь, со своей стороны гарантирует полную конспирацию...

Так представил себе Павел смысл непонятной ему испанской речи, которую толстяк держал в коридоре. Была бы тут Лиза... Увы, её нет. И вежливо покивав, изобразив на лице некоторое сожаление и пожав протянутую руку, Павел распростился с испанским коллегой, вышел на шумную улицу и остановился в ожидании благородной сеньоры. Любопытно, так ли он понял происходящее?

Следом появилась Маргарита: вид самый невозмутимый. Однако Павел почувствовал: если он сейчас скажет, что ему направо, то она повернет налево. Пытаясь помешать этому, спросил как можно дружелюбнее:

– Ну что, отпустят парня?

– Понятия не имею, – последовал нелюбезный ответ.

– А о чем вы говорили со следователем?

– Я рассказала, как все было. Возможно, он мне и не поверил.

– Чего ж он так долго распинался?

– Воспевал мою красоту. Ну вот, я поступила, как ты хотел – ты доволен? Между прочим, такой способ действий называется шантаж...

Она злится, все ещё злится. Немудрено – Павел обошелся слишком круто с малознакомой дамой, которая приходится ему родной матерью. Надо бы поправить дело, ведь один день всего остался. Послезавтра – дан приказ ему на запад, ей в другую сторону...

– У тебя ещё найдется немного времени для меня? – спросил он как можно смиреннее.

– Разве я говорила, что спешу?

– Тогда пойдем куда-нибудь, посидим, – Павел обрадовался, хотя поездка на такси почти прикончила его золотой запас. Ну ничего, хватит на кофе...

– Не стоит, – Маргарита отошла от двери участка, остановилась в кружевной тени соседнего дерева, на солнце стоять было жарко, а она, похоже, никуда и не собирается отсюда уходить.

"Значит, здесь и расстанемся", – со стесненным сердцем подумал Павел, – Не так все вышло, как хотелось бы..."

– А где, кстати, твоя подруга, – осведомилась Грета.

– На пляже, – Павел ухватился за новую тему, как за соломинку, – Тебе она нравится? Я, может быть, женюсь.

– Почему бы и нет? Красивая девушка, – равнодушно произнесла Марго, Больше сказать нечего, я её не знаю.

– Отцу Лиза не нравится, – признался Павел.

Взгляд Маргариты стал не таким безучастным:

– Это почему же? Впрочем, догадываюсь. Всеволод – большой сноб. И эгоист.

– Мама так не считала.

– Гизела, – поправила его Маргарита, – Гизела... Она была не от мира сего. Никогда не думала о себе – это как-то неправильно. А мы с тобой не такие, Пауль. Жертвенности не унаследовали – это, наверно, к лучшему. А твоему отцу я благодарна. И за себя, и за неё особенно. Я знаю, что у них был счастливый брак. Мне Руди подробно описывал, как вы живете. Ты ведь знаешь Руди?

– Только слышал...

– Ах да, он уехал в Австралию давным-давно. Но с Гизелой переписывался. И мне пишет. Когда Гизела умерла, получил вашу телеграмму и позвонил мне в Мюнхен...

– Отец очень горевал тогда.

– Твой отец! – Маргарита усмехнулась, – Романтик... Ты совсем другой, пожалуй, больше похож на меня. Циник. Есть немного, правда?

– Надеюсь, нет, – открестился Павел, – Циников не выношу...

Ответа он не дождался; взгляд собеседницы устремился куда-то за его плечо и, обернувшись, он увидел подходящего Антонио. Полинявший, осунувшийся – но несомненно он, красавчик-жиголо. В джинсах и белой майке, доставленных, конечно, в том ярком пакете...

– Сверили мои показания с показаниями других свидетелей, – пояснила Маргарита. Положила парню руку на плечо, развернула его лицом к Павлу, сказала пару слов по-испански. Тот просиял великолепной улыбкой, протянул руку:

– Грасиа, – это Павел понял. И что-то еще, пылкое и торопливое.

Так вот почему Маргарита осталась здесь, возле участка. Ждала. Знала, что её приятеля сейчас выпустят, только вид делала, будто не в курсе.

– Какие ещё свидетели? – спрятав обиду, спросил Павел.

– Да много их. Здешние полицейские профессионалы, не хуже тебя. Тоже отметили отсутствие мотивов. Опросили кучу народу. Тот англичанин, помнишь, что сидел в холле, видел там не только рыжего русского, но и его постоянную спутницу: появилась на мгновение в холле и поспешно скрылась за дверью, ведущей в подземный гараж. А потом вошла с улицы. И другие соседи – пожилая пара – тоже, оказывается, не спали. Сначала их разбудила Ингрид, когда пыталась открыть дверь – старики спят чутко. Потом заметили её на балконе. После того, как раздался крик, – они слышали только мужчину, женского голоса не расслышали, оба глуховаты – снова увидели на балконе Ингрид и заодно ту, другую... Установили без труда: русская, из той же туристской группы. Вот её появление и озадачило полицию: кто такая, откуда взялась? Но у неё алиби, подтвержденное швейцаром.

Вот, значит, как. Входит рыбка в холл, близоруко щурится сквозь очки на причудливые, с огромными стрелками в виде клешней краба настенные часы и осведомляется у швейцара знаками, тыкая пальцем в собственное запястье, верное ли время показывает краб, поскольку на её часах уже без двадцати два. И швейцар, тоже жестами, уверяет сеньориту, что краб безусловно прав, а в доказательство правоты краба предъявляет циферблат своей "омеги": ровно половина второго, извольте убедиться, милая сеньорита... Нехитрый трюк. Если бы не показания англичанина, заметившего, как ловко сеньорита нырнула в подземный гараж, у неё было бы надежное алиби. Но всего не предусмотришь: старый пьяница её подвел, зато выгородил рыжего. Впрочем, того видел и бармен, норовил выдворить из-за стойки, именно на время ссылаясь: уже половина второго, сеньор, полчаса, как бар закрыт.

Павел без труда представил себе события, происходившие в ту ночь в "Марисоле" сразу вслед за убийством российского туриста, но тут же отвлекся, сосредоточился на лице говорившей, стараясь запечатлеть, сохранить в памяти её черты, мимику, манеру щурить глаза и улыбку ("Нехитрый трюк" – произнесла и усмехнулась). Дело об убийстве неожиданно перестало его интересовать, подробности, которые он так жаждал заполучить, съежились, уменьшились в размерах, будто в перевернутом бинокле, и потеряли значение. По-настоящему важно только расставание с Маргаритой – вот сейчас, сей миг они расстанутся навсегда, Павел всей кожей это почувствовал. И понял главное – с той минуты, как он узнал, кем приходится ему Маргарита, а может, и раньше, когда увидел на пляже по соседству красивую белокурую женщину, разительно похожую на его покойную мать – вот с той самой минуты ему хотелось заинтересовать её собственной персоной, подчинить, заставить думать о себе, плакать, умолять о любви и о прощении. И готов был полюбить и простить. Только у Маргариты оказался свой взгляд на прошлое, настоящее и будущее, и ни в одном из этих времен Павлу места нет. Независимость – вот что отличает её от Гизелы и бесит его, Павла. И за эту независимость он ненавидит эту женщину. Как если был обманут, предан и брошен не в далеком детстве, а сейчас. Его, взрослого мужчину, обманула, предала и бросила женщина. Уходит от него с другим, с недостойным, слишком молодым, моложе его – собственного сына, продажным мальчишкой...

Павел стиснул кулаки, унял ставшее вдруг трудным дыхание. "Эдипов комплекс" – будто услышал голос отца. Вот оно – утешение. Раз такой комплекс обозначен и широко известен, значит, не я первый, не я последний. Павлу отчаянно захотелось переломить ситуацию: попросить прощения за то, что был груб, наезжал на нее, шантажировал. Но поздно наводить мосты. Антонио махнул рукой проезжающему такси и машина послушно подкатила к его коленям. Маргарита вдруг обернулась, поманила Павла, тот сорвался, как с низкого старта, кинулся к ней: сейчас предложит подвезти, и ещё немного времени у него есть, и он успеет объяснить...