Текст книги "Неро Корлеоне"

Автор книги: Эльке Хайденрайх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

–  Due gatti?Двух кошек? Наверное, рыжую и черную, la rosa e il nero?

И Изольда воскликнула:

– Да, да, Розу и Неро, как замечательно, мы назовем их именно так!

Крестьянин обрадовался.

– Troppi gatti! – закричал он и замахал руками. – Слишком много кошек, берите, конечно, prendi, prendi!

Изольда заплакала и бросилась Роберту на шею, и все вместе выпили на кухне у крестьянина по рюмочке настоянного на травах шнапса Riserva del Nonno, «Дедушкин запас», а крестьянка попыталась всучить им еще Красавчика Феликса или, по крайней мере, Биффа и Баффа, но Роберт и Изольда твердо стояли на своем: Роза и Неро.

Конечно, Неро все это время вертелся поблизости, внимательно слушал и все примечал. Он знал, о чем шла речь, и теперь с заносчивым видом заявился во двор и возвестил курам, кошкам и собаке:

– Я уезжаю в Германию, в страну Лотара Маттеуса. Здесь негде развернуться, мне нужны новые задачи.

Все удивлялись и молчали, только Мадоннина равнодушно сказала:

– Я не знаю никакого Лотара Маттеуса, а ты немедленно перестань задаваться!

День отъезда узнать было легко: уже ранним утром ставни в доме заперли, а Роберт таскал сумки и чемоданы к машине. Неро и Роза спрятались под куст и тихонько сидели там, наблюдая за Изольдой, которая бегала по саду и жалобно кричала:

– Нерушка, Розочка! Где же вы? Как нарочно сегодня! Не-е-е-ро-о-о! Ро-о-о-зи-и-и! Где моя черненькая обезьянка?

Неро подумал: «Вот я тебе дам за черненькую обезьянку!» – и железной лапой придержал Розу, которая собралась было выбежать из-под куста.

– Тихо, – сказал он. – Обождать. Пусть немножко помучается, тем сильнее будет радость, когда мы наконец придем. Тогда она уж точно возьмет нас с собой.

Роза слегка вздохнула.

– Совсем уехать отсюда, – сказала она, – правильно ли это? Здесь так хорошо!

– Здесь хорошо, потому что здесь они, – сказал Неро, – а там, во дворе, вечная толчея, нет-нет, мир предлагает нам кое-что получше, так что давай уедем. Хоп! Пора! Вперед! Avanti!

И, громко мяукая, Роза и Неро одновременно выпрыгнули из-под куста прямо к обезумевшей от счастья Изольде.

– Вот они! – закричала она. – Идите сюда, вы поедете с нами, вы теперь навсегда останетесь у нас! – Она наклонилась, подхватила котят на руки и на радостях прижала их к своим щекам – справа и слева.

«Навсегда, – подумал Неро, – навсегда – слово очень большое. Посмотрим. Для начала мы поедем с вами. Только без сантиментов». Он высвободился и прыгнул назад в траву. Коротко ахнув, Изольда чуть не уронила Розу и закричала:

– Не убегай, Неро! Сейчас вам нужно в корзиночку! – Она побежала в дом и вскоре вернулась с корзинкой для кошек, за решетчатой дверцей которой уже сидела Роза и жалобно мяукала.

– Иди сюда, – заманивала Изольда, – твоя подружка уже внутри, посмотри!

Неро нерешительно подошел поближе, вытянул шею и спросил:

– Ну, как там внутри?

– Мне страшно! – хныкала Роза. – Выпустите меня, я не хочу уезжать, я хочу остаться здесь, я…

– Заткнись! – строго сказал Неро. – Я хочу, я не хочу, да ты сама не знаешь, чего хотеть. Толстушка, жизнь меняется, и наверняка к лучшему.

Он решительно шагнул к Изольде, позволил взять себя и засунуть в корзинку к Розе. Правда, когда он сидел в корзине и видел божий свет только через плетеную дверцу, когда его, раскачивая, подняли и понесли к машине и когда с ужасающим шумом машина тронулась с места, на душе у него было не так уж и спокойно, что верно, то верно, но разве Неро Корлеоне когда-нибудь выдавал свой страх? Да ни за что! Он прижмется, вздыхая, к шерстке своей подружки и выдержит это долгое-предолгое путешествие. До самого Кёльна-на-Рейне.

Поездка на машине в Германию оказалась сущим кошмаром. Длилась она десять часов и проходила через мрачный тоннель Сен-Готард, мимо рек и вокруг гор, по мостам, висящим над безднами, по долинам; а Неро с Розой сидели в своей корзинке, не понимали, почему их качает и откуда такой шум, горько сокрушались, что ввязались в эту историю, и чувствовали себя несчастными и потерянными. Роза жалобно хныкала потихонечку, напуганная, измученная, сбитая с толку. Неро орал как резаный. Кричать он начал, как только захлопнулась дверца машины, и перестал, лишь когда машина наконец добралась до Кёльна-на-Рейне, а Изольда и Роберт были на грани нервного срыва. Он кричал пронзительно, злобно, требовательно, яростно вопил, что не позволит так с собой обращаться, что хочет наружу, что ему нужно сделать кучку, и в конце концов наложил эту кучку прямо в корзинке.

– Воняет, – сказал Роберт, а Изольда чуть не разрыдалась:

– Они напуганы, ах, мои бедные зайки, держитесь мужественно, все будет хорошо, мои мышатки, моя Розочка, мой принц Неро.

– Принц! – закричал Неро. – Вздор, просто слова. Я хочу наружу, я больше не могу, требую немедленно изменить обращение, иначе последствия не заставят себя ждать. – И он приказал Розе: – Не пищи так тихо, жалуйся погромче, если тебе что-нибудь не но вкусу, пусть не думают, что могут делать с нами что угодно.

И Роза вздохнула:

– Мне так плохо!

Короче, путешествие было ужасное для всех четверых. Роберт нет-нет да и включал магнитолу на полную мощность, чтобы заглушить кошачьи крики на заднем сиденье, а Изольда временами просовывала мягкую прохладную руку в корзину, чтобы утешающее погладить кошачьи головки. С помощью бумажного носового платка она выудила кучку Неро и выбросила ее в окно. Неро, конечно, сделал вид, что кучка Розина, но Роза за всю долгую дорогу сделала только маленькую лужицу на подстилке. Так или иначе, ужас что за путешествие, и, когда добрались до Кёльна, все совершенно обессилели. Но ненадолго.

Пока Роберт перетаскивал из машины в дом багаж и чемоданы с книгами, Изольда отнесла корзину с кошками на кухню, закрыла все двери и выпустила пленников на свободу.

– Вы дома, мои ангелочки, – сказала она, и Неро с Розой осторожно вылезли из корзины. Тотчас перед ними поставили тарелку со сладким сгущенным молоком, показали ящик с бумажными обрезками, чтобы делать пи-пи – «Роберт, принеси земли из сада, чтобы малыши сделали свои дела!» – стало ясно, что тут вполне можно жить. Неро и Роза осмотрели дом. Два этажа, нижний и верхний, на лестницах и в комнатах красивые мягкие ковры, множество таинственных укромных уголков, и они вдвоем забились в самый дальний угол под большой кроватью и наслаждались, слушая, как Изольда, громко причитая, бегает по дому и разыскивает их:

– Куда вы подевались, мои маленькие сокровища?

А маленькие сокровища размышляли о новой жизни, переваривали ужасы путешествия и, прижавшись друг к другу, погрузились в благотворный утешительный сон, от которого пробудились, только когда почуяли поблизости неописуемо вкусный запах. Изольда, лежа на животе возле кровати, подталкивала к ним тарелку с фаршем и овсяными хлопьями.

– Идите сюда, мои зайки, вам нужно поесть, – соблазняла она, и зайки соблаговолили опустить розовые язычки в тарелку и подмели все дочиста.

– Они едят! – радостно воскликнула Изольда, а Роберт пробурчал:

– Конечно, едят, или, по-твоему, от тоски по Италии они объявят голодовку?

«Разумный человек», – снова с благодарностью подумал Неро, почистил шерстку, выпрямился и решил вылезти из-под кровати, чтобы исследовать все остальное.

Тут его ждало разочарование!

Хотя за большими окнами виднелся сад с деревьями, лужайками и кустами, где летали птицы и сновали мыши, наружу не выберешься все окна и двери были плотно закрыты.

– Нет, – сказала Изольда. – Моя деточка некоторое время побудет в доме, а то убежит и заблудится. Позже я разрешу тебе выходить.

«Деточка? – сердито подумал Неро. – Заблудится? Что за несусветная чушь, почему я не могу выйти в сад прямо сейчас, я же не дурак, всегда найду дорогу домой». И он стал царапать дверь на террасу, он требовал и пронзительно мяукал, но добрая Изольда на сей раз осталась твердой и непреклонной.

– Нет, – сказала она, – так дело не пойдет. Сначала ты должен привыкнуть, мой зайчик, а потом уж выйдешь наружу.

Зайчик. Ангелочек. Солнышко. Сокровище. Неро презрительно посмотрел на Изольду и проклял тот час, когда ему взбрело в голову куда-то отправиться с этой ненормальной, в эту дурацкую Германию, где сады за стеклом. Какое неслыханное унижение – сидеть запертым здесь! Что она себе думает, за кого его принимает? Зайчик? Деточка? Черт побери, он Неро Корлеоне, грозное Львиное Сердце из Карлаццо, и он желает незамедлительно выйти наружу, в свои новые владения, и позаботиться о порядке!

Ничего не поделаешь.

Окна и двери оставались закрыты, и Неро погрузился в унылые раздумья. Роза после сытного обеда наложила большую колбаску в ящике с садовой землей, вскарабкалась на белоснежное пуховое одеяло, свернулась клубочком и заснула, громко мурлыча. Изольда стояла перед ней, размышляя, косит ли та, когда закрывает глаза. Она погладила бело-рыжую головку и прошептала:

– Спи спокойно, маленькая Роза, здесь тебя очень любят!

А Неро? Неро рысью носился по дому, вверх-вниз, неспокойный, разъяренный, как Чингисхан в поисках своих диких орд, как Аттила, король гуннов, возжелавший завоевать весь мир, как… ну, в общем, как маленький черный кот, который хочет предупредить новый мир за окнами: «ОСТОРОЖНО! Я ЗДЕСЬ! СО МНОЙ ШУТКИ ПЛОХИ!»

Его час настал уже в первую ночь.

Когда Изольда и Роберт наконец отправились спать и вкривь и вкось, с большими неудобствами, улеглись вокруг Розы, Неро заметил, что одно окно в спальне приоткрыто. Всего лишь щелочка, но… «Погодите, – подумал он, – зайчик-деточка вам покажет, где раки зимуют, засыпайте же поскорее». И когда Роберт захрапел, а Изольда уже вздыхала во сне и видела сто тысяч маленьких кошек, – для которых она добровольно хотела сварить кашу, или ей приказали? – вот тогда Неро прыгнул на подоконник, протиснулся в узкую щель и сел снаружи на оконный карниз второго этажа.

А-а-а-ах!

Свежий воздух. Ночной воздух… со всеми шумами и запахами, которые нужны коту, которые он любит и хочет узнать получше, где бы ни был. В Италии он хорошо знал, как куры скребут лапами землю и тихо кудахчут во сне, чуял запах горящих дров в каминах крестьянских усадеб и запах мокрой шерсти собаки, мог расслышать тонкий писк полевки, крадущиеся шаги других котов и даже, как он себе воображал, натужное движение мыслей в голове осла, которому хотелось путем размышлений разрешить проблемы этого мира. Здесь он – пока что – не знал ничего. Он сидел совершенно тихо, округлив зеленые глаза, обвив хвостом передние лапы, усы его дрожали, а сердце стучало. Он не шевелился. Прислушивался. Принюхивался. Сосредоточился и всем своим существом глубоко вбирал в себя новый мир.

Неподалеку была улица, доносился шум автомобилей. За кустами мелькали огни. Где-то здесь наверняка есть ежик, так как он слышал тихое сопение, а ежиково сопение было ему знакомо: один еж устроился на зимнюю спячку в поленнице у крестьянина. Он слышал, как пищат мыши, но они явно поменьше тех, каких он знал. Едва уловимый запах ветчины, мяса и колбасы витал в воздухе, слышался тихий наигрыш рояля, лишь отдельные странные звуки. А были это запах из магазина «Деликатесы» Больмана и звуки из дома композитора Кагеля, с чьим котом Неро позднее крепко подружится, но всего этого он пока не знал. Он вбирал в себя шорохи и запахи, оценивал, высоки ли деревья вокруг дома и удобно ли по ним карабкаться. Удастся ли спрыгнуть? Надо ли продумать окольные пути? Над всем этим необходимо поразмыслить, но время у него есть, до утра еще далеко, месяц дружелюбно сиял на небе, и где-то часы пробили половину первого. Неро тихо как мышка просидел до двух часов. Точь-в-точь статуя, безжизненная, неподвижная, каменная, но мы-то его знаем! Мы знаем, что он теплый и мягкий и что он собирает силы и мужество для нового большого приключения на чужбине…

Пора.

Ровно в два он одним мощным, точно рассчитанным скачком перелетел с подоконника на ближайшее сливовое дерево и после этого первого фантастического прыжка опять замер в неподвижности, с бьющимся сердцем. Ровно на три с половиной минуты. Потом он спустился вниз с такой скоростью, что казалось, будто по дереву скользнула тень, раз-раз, направо, налево, быстро, уверенно, ловко, беззвучно двигались лапки, и вот он уже приземлился на холодный колючий зимний газон и в несколько прыжков добрался до живой изгороди. Сердцебиение. Гордость. Возбуждение. Радость! Трава под лапами!

– Изольда, – сказал он, подняв мордочку к окну, – посмотри-ка, из зайчика льется ручеек! – И под кустами образовалось целое озеро.

«На это тоже нужно время», – подумал он, когда закончил, и тщательно закопал лужу. Потом глубоко вздохнул и огляделся. Для тебя и для меня, если не считать далекий гул машин, стояла бы мертвая тишина. Но не для такого кота, как Неро Корлеоне, который умеет видеть в темноте и слышать в тишине. Неро видел дождевых червей и жуков, видел, как птицы спят на ветках, слышал тысячи интересных шелестов и хрустов. Он был счастлив: «Ах, мы добрались. А дальше посмотрим. У нас будет полно еды и никаких забот, а с окрестностями разберемся».

Шаг за шагом, припадая к земле, тихо и сосредоточенно крался Неро по своему саду, все внимательно осмотрел, поймал маленькую глупую мышь и съел ее, оставив только лапки да желчный пузырь, который успел выплюнуть, полизал немножечко яичные скорлупки на компостной куче соседки, разведал еще два сада и посидел минуточку под окном господина Кагеля, послушал среди ночи тихие звуки рояля. Издали он видел толстого полосатого кота, но не хотел знакомиться с ним уже сегодня, а около семи утра свернулся на коврике перед дверью на террасу Роберта и Изольды и заснул, как раз когда в темном зимнем небе начали кричать и кружиться птицы.

Когда Изольда и Роберт проснулись, Роза по-прежнему спала на их одеяле, но уже не клубочком, а врастяжку, согнув передние лапки и высунув между зубов кончик розового язычка. И еще – храпела, тихо-тихо.

– Какая прелесть! – прошептала Изольда. – Она храпит!

– Почему ты находишь ее храп прелестным, а мой тебя раздражает? – спросил Роберт и потянулся, потому что из-за Розы у него затекли ноги.

Роза тоже проснулась, тоже с силой потянулась, широко зевнула и села. Она раздумывала, где это она.

– Доброе утро, моя улиточка, – сказала Изольда и погладила ее. – Это была твоя первая ночь в Германии!

А Роза замурлыкала и подумала: «Где Неро?»

– А где Неро? – воскликнула Изольда и спрыгнула с кровати. – Неро! – звала она, бегая по всему дому. – Где мой маленький мышиный зубик? Мой принц, отзовись, иди сюда, скажи хоть что-нибудь!

Ее голос становился все громче и возбужденнее.

– Зайчик, куда ты спрятался? – кричала она, а Роберт свернулся в постели клубком и сказал:

– Роза, давай поспим еще чуток.

Но Роза встревожилась. Куда подевался Неро? Неслышно спустилась она вниз по лестнице и тут же увидела его через стеклянную дверь: свернувшись, как ежик, он лежал на коврике перед дверью на террасу, и солнце сияло на его черной шерстке. Роза села у двери и замяукала.

– Нет, трусишка, – сказала Изольда, накинула халат и подошла поближе, – тебе пока нельзя наружу. Смотри, вот твой лоточек, можешь сделать пи-пи и… о, боже! – она увидела Неро и вытаращила глаза. – Как же ты попал в сад? – вскричала она и открыла дверь террасы.

Неро, конечно же, немедля проснулся, с силой выгнулся горбиком, зевнул, потерся о голую ногу Изольды и гордо, хвост трубой, прошествовал в гостиную.

– Давай завтрак! – потребовал он, а Изольда опустилась на колени, тискала его и гладила и никак не могла понять:

– Моя обезьянка была совсем одна на холоде! Ну-ка, быстрее теплого молока! – И она опрометью побежала на кухню. Неро подумал: «Всеблагое небо! И почему она вечно волнуется! Ну-ка, быстро согрей молоко, будь любезна».

Изольда так и сделала. Приготовила из фарша, белого хлеба и молока вкусную еду – и вот они опять сидели рядом, черный кот и его круглая подружка, которая больше всего любила поесть, а Изольда растроганно смотрела на них и вздыхала:

– Ах вы мои ангелочки!

Ангелочки?

Честно говоря, эти двое не были ангелочками. Даже Роза. Хорошо, допустим, Роза умом не вышла, а казаться послушной проще простого, если никакие шалости тебе все равно в голову не приходят и если ты больше всего на свете любишь а) поесть и б) поспать. Однако в ближайшие месяцы Роза превратилась в опасную охотницу. Она часами терпеливо караулила добычу, притворяясь спящей, вот только глаза слегка поблескивали да уши подрагивали, и вдруг – раз! – одним-единственным прыжком настигала она мышь, которую так долго ждала, и сбивала ее одним-единственным ударом. К сожалению, иной раз ее добычей бывали и мелкие птички, недостаточно хитрые и ловкие; все, что попадалось ей в лапы, Роза тут же съедала целиком и полностью. А Неро… с первого же дня, разодрав гардины и громко крича, он отвоевал себе путь к свободе. Уходил и приходил, когда заблагорассудится, и в два счета стал хозяином округи.

Как бы это объяснить… он просто знал, как добиваться уважения. Знал, когда взять лаской, а когда и таской, и держался так, что никто не мог ни противостоять ему, ни перечить. Пятнистая черно-белая Клара, старая кошка бабушки Ригерт, никогда еще не видела такого элегантного кота и с удовольствием бы слегка помолодела; белый Тимми фрау Бреттшнайдер обращался в бегство, стоило ему увидеть Неро; маленький Амадеус семейства Хан всегда оставлял для Неро несколько кусочков еды на своей тарелке, чтобы тот не сердился на него; серебристая картезианка фройляйн фон Кляйст, которую никогда не выпускали из дома и которая получила чуть не все призы за кошачью красоту, с тоской следила за ним со своего подоконника; с котом Карлом господина Кагеля Неро связывала прекрасная мужская дружба: по ночам они прогуливались по садам или по крышам, обсуждая важные дела. Когда Кагели уезжали – а это случалось часто, – Карл и Неро ночи напролет просиживали в глубоких кожаных креслах, выкуривали по «Монтекристо № 1» из сигарного ящика господина Кагеля или бегали по клавишам, исполняя великолепную современную музыку.

Наискось через улицу жил довольно сильный кот по имени Тигр, принадлежавший учительнице. С ним у Неро возникли наибольшие сложности. При первой же встрече Тигр, прижав уши и ощетинившись, прошипел:

– Убирайся!

Неро только посмотрел на него и сказал:

– Тигр, я вижу, ты парень сильный, не похож на этих неженок, что шмыгают вокруг. Мы оба могли бы устроить сейчас кровавую бойню, что для тебя плохо кончится, но лучше скажем друг другу: ты ни шагу на мою территорию, а я на твою, paletti?

– Тигр опять зашипел и сказал: Ой, не могу! Только появился и тут же захотел свою территорию?

Не в духе, полный желания надавать оплеух этому итальянскому задаваке, он подполз поближе. Неро огорченно посмотрел на него и сказал:

– Тигр, Тигр, ты себя здорово переоценил. – И совершенно спокойно, как будто ничего и не случилось, он белой лапкой почистил свою черную шерсть, наблюдая, как Тигр подползает к нему.

– Убирайся! – угрожающе сказал Тигр.

– Деточка, сбавь тон, пожалуйста, – ответил Неро. – Послушай, в Италии меня звали Корлеоне, что на твоем языке означает Львиное Сердце. Я был там, ну, скажем, известной персоной.

– Да хоть китайским императором! – сказал Тигр, который получил у своей учительницы всестороннее образование. – Ты со своей черной обезьяньей шерстью мне все равно не нравишься.

Неро распластался на земле, неподвижный, только хвост подергивался туда-сюда.

– Обезьянья шерсть? – переспросил он мягко. – Ты, колбаса полосатая, сказал «обезьянья шерсть»? – И он с быстротой молнии прыгнул прямо на Тигра и укусил его в загривок. Тигр взревел, а Неро немного ослабил хватку и прорычал: – Ты действительно сказал «обезьянья шерсть», или я ослышался?

– Ослышался! – завопил Тигр. А учительница вышла на балкон и крикнула:

– Тигр! Что-то случилось?

– Мамочка зовет, – сказал Неро и отпустил Тигра, а тот помчался прочь, взлетел по лестнице на второй этаж, прямо в объятия учительницы, которая испуганно воскликнула:

– Да ты весь в крови!

Тигру наложили четыре шва, и целых десять дней он носил унизительный воротник, из-за которого вся округа над ним смеялась. Впоследствии, когда видел Неро, он быстро бежал к своей учительнице, а Неро презрительно сплевывал и бурчал:

– Маменькин сыночек!

Однажды, теплой летней ночью, Неро удалось выманить наружу красавицу картезианку фройляйн фон Кляйст.

– Привет, малютка Кляйст, – сказал он ей сладчайшим голосом, и она растаяла, и родила фройляйн фон Кляйст пятерых малышей: трех черных и двух серых; фройляйн фон Кляйст была вне себя, ведь родословное древо картезианки, как и ее собственное, уходило корнями в двенадцатый век, и подобное было просто недопустимо. Да, может, и недопустимо, но случается: ничего не поделаешь – любовь! Малютка Кляйст чрезвычайно нравилась Неро, и этими пятью котятами дело не кончилось. Вскоре дети картезианки нашли себе приют в более или менее хороших семьях повсюду в Мариенбурге, Байентале, Цолльштоке и так далее, до самого Клеттенберга, были среди них и черныши, по части дерзости не уступавшие отцу, Неро Корлеоне. Порой, когда светила луна, Неро выманивал малютку Кляйст из дома и поднимался с ней на крышу. Там они смотрели на луну, немножко пели, а он ворковал:

– Малютка Кляйст, говорю тебе, жизнь прекрасна!

А она отвечала:

– Да-да, а на следующей неделе ты опять уйдешь с другой!

Неро смотрел на нее с укоризной, демонстрировал ей обе свои передние лапы – белую и черную – и говорил медовым голосом:

– Малютка Кляйст, прошу тебя, посмотри: разве эти лапы могут сбежать?

И она поневоле смеялась, а потом они опять пели.

Иногда другие кошки приносили Неро отличную мышку (или по меньшей мере лакомый кусочек от нее), сухой кошачий корм, а Карлхайнц, например, просил у него защиты. Этот Карлхайнц был старый шелудивый кот и жил один на улице. Бездомный, он шнырял по садам, то там, то сям находил что-нибудь поесть, рылся в помойных ведрах, знал два-три места, где мог иной раз поспать в подвале и получить тарелку консервов. На старости лет Карлхайнц заработал кашель и потерял один глаз. Вот он и сказал Неро:

– Послушай, если б ты не подпускал ко мне этого мерзкого Тигра и идиотскую собаку генеральши Грабовски, то я взамен говорил бы тебе, где выставили на крыльцо студить молочный суп и все такое…

На том и порешили. Неро украсил собаку генеральши Грабовски шрамом и сказал:

– Вот теперь ты выглядишь, как положено генеральской собаке!

Спустя день-другой Карлхайнц проскользнул к Неро в сад и сообщил:

– Номер двадцать, красотка, жена зубного врача. Прямо перед кухонной дверью вареный цыпленок, охлаждается для салата с курицей.

– Спасибо, коллега, – сказал Неро и сразу побежал туда. Он оставил кое-что и для Карлхайнца – цыпленок был толстый – а потом никогда не забывал принести лакомый кусочек добычи и своей Розе, особенно когда возвращался из «Деликатесов» Больмана.

В «Деликатесах» Больмана покупали только богатые люди: разодетые дамы в меховых манто! Меховые манто! Если Неро что и ненавидел, так это меховые манто, он чувствовал себя глубоко оскорбленным при виде такого количества мертвого меха. Господа, покупавшие в «Деликатесах» Больмана омаров и шампанское, были надушенными франтами, в пиджаках с разрезами по бокам. Разрезы по бокам! Нет, Неро это не нравилось, но в магазине были и аппетитные паштеты, и нежная семга, и ливерная колбаса с трюфелями, и изысканная вырезка. Главное – пробраться в холодильную камеру, а для этого проскользнуть мимо собаки, которая от сплошных деликатесов давным-давно растеряла ловкость. Неро очень строго поговорил с ней, терпеливо объяснив, что его белая лапа способна проделать с ее глазами, запретил лаять и прошел в холодильную камеру прямо по пятам за сыном Больмана, Бодо, который и не заметил, что одна ливерная колбаса с трюфелями исчезла с крюка. А у собаки не было ни малейшего желания связываться с Неро. Впоследствии она просто безучастно смотрела в сторону, когда приходил Неро, а тот говорил сверху:

– Моя дорогая, я опять здесь и хочу посмотреть, что там поделывает семга. Только без нервов. Bon giorno.

Немного нежной семги он приносил своему другу Карлу, малютке Кляйст и, конечно, Розе, но большую часть съедал сам. К тому времени он весил почти десять килограммов, шерсть у него была густая и блестящая. Самый сильный кот во всей округе.

Иногда в Южном парке проходили по ночам кошачьи собрания. Говорили немного, сидели кружком, смотрели на небо, молчали на луну, и всегда было ясно, что душа общества – Неро. Если он вставал, зевал и потягивался, собрание заканчивалось, если продолжал сидеть, все остальные тоже тихо сидели вокруг. Лишь Карлу порой хватало смелости сказать:

– Неро, пойдем поиграем немножко на рояле.

И тогда они шли в дом Кагеля и ложились поперек клавиш, так что фрау Кагель наверху тряслась от страха в постели.

Время от времени вспыхивали драки. То Тимми пытался приставать к малютке Кляйст, то генеральская собака без поводка гонялась за старой Кларой, то являлся с визитом какой-нибудь пес, не желавший считаться с установленными правилами, то приходилось вразумить какую-нибудь особо дерзкую большую сороку – тут Неро пускал в дело свою белую лапу и иной раз возвращался домой только к утру, взъерошенный, мокрый, грязный, и Изольда вздыхала:

– И где ты только бродишь, мой голубочек.

– В том мире, мой ангел, – зевал Неро, – где живут мужчины и происходят битвы, о которых ты представления не имеешь.

Иногда он приносил особенно крупную мышь с густой шерстью, бросал к ее ногам и ворковал:

– Вот, моя красавица, сшей себе воротничок! – Затем сворачивался клубком в постели Изольды и слушал, как она сетует:

– О! Я ведь только что постелила чистое белье, а впрочем, все равно, спи спокойно, мой маленький принц.

Так проходили годы. Волосы у Роберта редели, очки становились толще, Изольда наконец-то научилась печь блинчики, которые не прилипали к сковородке, а Неро и Роза были по-кошачьи очень счастливы. Иногда приходилось, конечно, терпеть мелкие неприятности – поездку к ветеринару, прививку, ежегодно два глистогонных курса, когда их пичкали отвратительной на вкус настой, а летом вонючие ошейники от клещей, которые Карлхайнц, по просьбе Неро, тут же перегрызал. Но в целом мир был хорошо организован. Один, два, три раза в год Изольда и Роберт ездили в Италию, и тогда о доме, саде и кошках заботилась фрау Виганд. Но и фрау Виганд Неро крепко подобрал под коготь, как он любил говорить. Веревки из нее вил. Фрау Виганд делала все для своих маленьких любимцев. Она не просто нарезала говяжью печенку на аппетитные кусочки, нет! Она слегка обжаривала их на сливочном масле. И тарелки с едой фрау Виганд выставляла не только утром в девять и вечером в шесть, нет! Днем тоже можно было закусить, потому что фрау Виганд без устали твердила: «Голод причиняет такие страдания!» Она покупала на рынке свежую рыбу, а по вечерам Розе разрешалось не только лежать на ее постели, нет! Она могла даже спать у нее под одеялом, что при Изольде было запрещено. То есть Изольда, вероятно, стерпела бы и это, но классическая фраза Роберта в подобных обстоятельствах звучала так: «Еще чего!»

Роза становилась все круглее, у Неро появились первые седые волоски возле носа, и теперь он часами дремал, лежа под сливой. Никто не осмеливался мешать ему – кто-нибудь из его подружек или многочисленных детей непременно сидел поблизости и охранял его сон. В одну из зим умер Карлхайнц. Фройляйн фон Кляйст, в величайшему огорчению Неро, уехала вместе со своей картезианкой в более аристократичный Дюссельдорф.

– Прощай, малютка Кляйст, – печально пропел Неро. – Чао, bella, я никогда тебя не забуду.

С тех пор он все чаще лежал с Карлом, котом господина Кагеля, в пухлых кожаных креслах, смотрел по телевизору старые фильмы, слушал, как Изольда зовет его, бегая по поселку.

– Ты понимаешь женщин? – спрашивал он у Карла. – Я нет. В них есть что-то беспокойное, по-моему.

Однажды Роза заболела. Началось с кашля. Он был сухой, лающий, и, конечно, Изольда засунула ее в кошачью корзину и поехала к дорогому ветеринару. Тот сделал укол, выписал таблетки и посадил под домашний арест. Но кашель не проходил, к нему добавилась ангина, и Роза, именно Роза, больше не могла есть и все худела и худела. Печальное зрелище, прямо сердце разрывается!

– Она старая, – сказал доктор, – надо подождать, может быть, она выкарабкается.

Но Роза не выкарабкалась. Ночами Изольда сидела около ее корзины, было куплено электроодеяло, в шарики с мясным фаршем закатывали витамины, но однажды утром все было кончено: маленькая, но уже не круглая Роза навсегда закрыла свои косящие голубые глаза, вздохнула, громко всхрапнула, а потом просто перестала дышать. Кончик ее язычка, как всегда, лежал между зубов, но она больше не проснулась.

Неро словно окаменел. Забился под кровать, ничего не ел, не умывался. Глаза Изольды покраснели от слез. Она завернула Розу в изумительной красоты кружевную ночную рубашку, которую Роберт когда-то привез ей из Венеции, «чтобы похоронить кошечку в итальянском». И Роберт выкопал в саду под магнолией могилку. Изольда часто сидела там на белом стуле, оплакивая свою Розу, а Неро лежал у нее на коленях, убитый горем. Плакал ли он? Точно не поймешь. Быть может, он просто щурился на солнце, но сидел тихо, печально, а мыши дерзко шныряли вокруг и шушукались:

– Ну что, Корлеоне, состарился, а?

И этой осенью Изольда с Робертом опять собрались в Италию вместе со своими чемоданами, полными книг.

– Я не в силах оставить этого маленького печального бедняжку здесь одного, – сказала Изольда, а Роберт ответил:

– Фрау Виганд сделает для него все.

– И все-таки, – вздохнула Изольда, – ему так грустно без своей девочки… а теперь вот и без нас… давай возьмем его с собой.

– Ты что, сошла с ума? – сказал Роберт. – Десять часов на машине, ты ведь помнишь…

– Да, да, – сказала Изольда, – но тогда он был совсем маленький. Теперь он справится, всю дорогу наверняка проспит. И, может быть, его утешит встреча с родиной.

Родина.

При этом слове Неро, несмотря на всю свою скорбь, навострил уши. Он закрыл глаза, и перед ним возник двор, Мадоннина, его мать, старая собака, осел, куры. Он услышал шелест серебристых листьев олив и вспомнил, где у крестьянина была грядка с кошачьей мятой. Родина! В конце концов, tutti santi in colonna,святые угодники, он же итальянец, он был стар, он устал, и вдруг ему захотелось побывать дома. Он знал, что теперь надо старательно увиваться вокруг Изольды, тогда она возьмет его с собой. За долгие годы Неро прекрасно понял: в будничных делах последнее слово не за Робертом. Тот, конечно, разбирался, нужно ли американцам вмешиваться в дела на Гаити или нет, стоит ли голосовать за зеленых или нет, упадет ли американский доллар или поднимется и хороший ли писатель Петер Хандке или нет. А Изольда распоряжалась, что сварить, пора ли ставить елку, когда и куда поехать и разрешается ли кошкам спать на кровати или нет. (Им разрешалось).