Текст книги "Олеся. Сожженные мечты"

Автор книги: Елизавета Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

6

Уже потом Юрий Григорович попытался себе объяснить, зачем он позвонил своему приятелю, местному журналисту Клименко, и выложил все, что думал о работе правоохранительных органов города Кировограда. Объяснение вроде получилось, хотя Юрий поймал себя на мысли: скорее оправдывается за то, что вмешался, чем гордится своим гражданским поступком. Но когда вскоре после происшествия увидел идущего домой Юрку Марущака – понял все, даже без лишних разговоров. Хотя и поговорить пришлось.

Заставили Юрия отыскать телефон Дмитрия Клименко его собственные органы зрения, обоняния и слуха. Если бы Григорович просто вытащил обгоревшую голую девушку из строительного котлована, не услышав, как она называет фамилии своих мучителей, и не увидев, на какой дом показывает ослабевшей рукой, то посетовал бы на времена и нравы, дождался «скорой» и поехал бы восвояси, преисполненный чувства выполненного гражданского долга. Однако он видел и слышал. А тошнотворный запах горелого мяса, смешанный с запахом горелого же мусора, казалось, никогда не выветрится из легких. Более того: Григорович очень боялся, что запах не удастся смыть под душем, и одежде, которая успела им пропитаться, не поможет стирка, придется выбросить ее.

И все эти ощущения наложились на «картину маслом»: сутулый Юрий Марущак, один из тех, кого назвала та несчастная изувеченная девушка, нетвердой походкой шел мимо стройки к дому. Так уж получилось – Григорович знал этого странноватого нелюдимого паренька. Знакомые сдавали ему квартиру, и однажды Юрий даже передавал от них ключи.

Тогда парень, кажется, был с девушкой. Хотя почему «кажется»? Как может казаться молодая симпатичная девчонка? Точно, она стояла в стороне, когда Марущак, назвав свою фамилию, получил ключи, буркнул что-то отдаленно похожее на «спасибо», и парочка удалилась восвояси…

– Представляешь, Дима, эту гадюку те, другие гадюки, выпустили! – орал Григорович в трубку.

– Как ты узнал? – спросили с той стороны.

– Не сильно старался, к твоему сведению! Окликнул, пивом угостил, то да се… Хлопец в прострации, даже, по-моему, не дотумкал, что говорит с малознакомым человеком. Ему надо было выговориться, вот и поперло. Их там, значит, трое было, ну, в милиции. Девчонка троих назвала: Марущак, Греков и Крутецкий…

– Какой Крутецкий? – тон в трубке стал заинтересованным.

– Тот, о ком ты подумал! И Греков – тот же, хотя обе фамилии не редкие. У нас, в Кировограде, на них многие вот так же реагируют. Значит, ты бы видел, Дима: девчонка сама блондинка натуральная. То, что не сгорело, верх, до… – Григорович на миг замялся, – в общем, до низа… Так вот, там… ну… не человек уже. А снизу – черно-красное месиво, и дымится, дымится, Дима, господи, такого даже в кино про войну не показывают никогда! И вот она из последних сил… Про такое не врут, когда живое тело тлеет, согласись, не врут про такое! После этого менты, понимаешь, берут у всех троих подписку о невыезде – и отпускают! «Вы?» – спрашивают. «Не мы», – отвечают. Дима, разговор в милиции примерно такой, со слов Марущака, и был.

– Он радовался?

– Не похоже. Так не радуются. Думаю, в шоке. Или от того, что сотворили, или от того, что выпустили их. Я так считаю, Дима: отпускали Крутецкого с Грековым. За Марущаком никого нету, только дружки-приятели. Но если их отпустить, а его задержать, еще больше вопросов будет. Они ведь не отрицают, что их трое было!

– Это тебе тоже Юрка доложил?

– Ну а кто ж! Говорю же, странное явление: словесный понос от шока…

– Девушку как зовут?

– Воловик Олеся. Я точно запомнил. Она сначала кричала: «Помогите!», потом – «Меня зовут Олеся, я человек! Олеся Воловик, маме скажите!»

– Мама кто?

– Слушай, Дим, ты уж совсем! Я свидетель, не частный сыщик. И быть им не хочу. Меня распирает, понимаешь – ведь мажорам опять все с рук сойдет! А девчонка твердила: «Трое меня насиловали, душили, потом сюда отнесли! Не помню как! Вот тот дом, Юрка Марущак и еще двое!»

– Больно гладко у нее получается…

– Это у меня гладко, Дим! Я гладко пересказываю! А она… Боже, как рыба, которую из воды вытащили…

– Скорее, из огня.

– Тогда уж точнее – живой на сковороду! Ртом воздух ловит, дрожит вся! Слушай, можно это как-то раскрутить? Интернет там… Люди падки на жареное…

Поняв в тот же момент, какую допустил оговорку, Григорович зло ударил себя ладонью по лбу, застонал, мысленно попросил прощения у Олеси Воловик, которая лежала сейчас в городской больнице и не представляла, что вокруг нее начинается.

7

« В ночь с 26 на 27 марта в одном из спальных районов Кировограда случилась трагедия. Юная Олеся Воловик, которой только недавно исполнилось 18 лет, была обманным путем завлечена в квартиру, где стала жертвой троих местных жителей. Девушку напоили, после чего неоднократно изнасиловали. Испугавшись, что Олеся заявит в милицию, насильники решили убить девушку. Сначала они избили ее, потом душили, и уже после того, как она потеряла сознание, пытались сжечь в котловане заброшенной стройплощадки. Видимо, ее приняли за мертвую. Рано утром полуобгоревшую Олесю обнаружил местный житель, услышав крики о помощи.

Когда приехала милиция, Олеся была в сознании и смогла назвать имена и фамилии своих палачей. Однако, по собственной информации журналистов интернет-издания «Мega-Новости», преступники вряд ли понесут наказание. Они были вызваны в милицию для дачи показаний и… выпущены под подписку о невыезде. Фамилии их не разглашаются, однако стало известно: как минимум один из троих – так называемый мажор, сын влиятельных и известных в городе родителей.

Олеся Воловик в настоящее время находится в блоке интенсивной терапии городской больницы. Состояние мужественной девушки, которая отчаянно борется за жизнь, по оценке врачей, очень тяжелое. У нее обгорело 65 % кожи, требуется донорская кровь, принято решение отнимать левую руку и правую стопу – только так можно предотвратить гангрену. Олеся подключена к аппарату искусственной вентиляции легких, врачи начали процесс интубации: дыхательные функции нарушены. Также принято решение ввести девушку в состояние коматозного сна – так организму легче будет справляться со страшным и необратимым процессом отказа жизненно важных функций. У постели девочки неотлучно находится ее мать. Как удалось выяснить нашим журналистам, Олеся, будучи в сознании, постоянно повторяла маме одну фразу: «Я хочу, чтобы тех гадов убили…»

Остается только понять, понесут ли преступники, эти распоясавшиеся дети«неприкасаемых» положенное им наказание».

Дмитрий Клименко, специально для «Мega-Новости»

8

По улице шли люди. Их было много – особенно если смотреть со стороны. Можно даже сказать, что по городской улице текла разъяренная толпа. Но это была тихая, молчаливая ярость. От этого становилось только страшнее. Люди были готовы на все, наблюдавшие со стороны это чувствовали. От осознания того, что этот народ только и ждет команды «фас!», после чего порвет любого, жути прибавлялось, как и чувства бессилия. Оставалось стоять и смотреть.

Между тем люди шли только вперед, будто собираясь ломать стену наподобие Берлинской либо же Великой Китайской. Сомнений в том, что они это сделают, не оставалось. Даже если их попытаются остановить, открыв огонь, эти люди готовы идти до конца к своей цели.

А целью оказался новый многоквартирный дом в одном из центральных районов. Пока авангард подступал, двигаясь клином, или, как говорили немецкие ратники, «свиньей», с соседних улиц тоже стекались человеческие ручейки. Еще немного – и пространство вокруг дома оказалось полностью заблокировано толпой, по-прежнему молчаливой.

Вдруг звенящую мартовскую тишину разрезали противные, бьющие по барабанным перепонкам звуки. Это загудели автомобили, стоявшие у бровок тротуаров. Их водители подкатили сюда раньше, и лишь теперь мозаика сложилась: машины образовали ринг, внутри которого находились граждане. Гул повис в воздухе, сигналили вразнобой, кто-то выбивал не поддающиеся прочтению фразы азбукой Морзе, кто-то надавил ладонью на кнопку и не отпускал ее. У кого-то из толпы сдали нервы, и к оглушительному реву клаксонов примешались истошные крики: «Убийца! Убийца! УБИЙЦА!!!»

И вот началось главное. То, ради чего десятки разгневанных горожан пришли хмурым утром сюда, к этому дому. Толпа расступилась, в центре проявилось некое движение – а потом все увидели, как группа волочит по мокрому, грязному и не везде ровному кировоградскому асфальту человеческое тело. Тащили по двое за каждую руку, голова болталась из стороны в сторону. Каждый, кто оказывался слева и справа, имел право изо всей силы пнуть тело, казавшееся издалека безжизненным, в бок или между нелепо разбросанных в разные стороны ног. Несколько раз тело швыряли лицом вниз. Кто-то из толпы почел за честь прыгнуть лежащему, точнее – валяющемуся– на спину. Жертва при этом не подавала признаков жизни.

Когда полуистерзанное туловище подволокли к парадному, его пинками перевернули лицом вверх.

Это было не человеческое лицо.

Это было вообще не лицо.

Муляж.

Кукла в человеческий рост, старательно, почти что с любовью сшитая из мешковины и туго набитая строительным мусором, безжизненно смотрела вверх. На то место, где должно быть лицо, наклеили фотографию, сильно увеличенную, скорее всего, распечатанную из Интернета. Спереди, между ног, только сейчас, при укрупнении,можно было разглядеть крошечное мужское достоинство. Следуя очевидной договоренности, один из организаторов «суда Линча» взял кухонный нож, под ободряющие крики и автомобильные сигналы отхватил самодельную мошонку, затем «палачу» передали полиэтиленовую пол-литровую бутылку с какой-то жидкостью. «Палач» отвинтил крышку, старательно полил куклу.

Затем отошел от нее на шаг.

С разных сторон вспыхнуло – кукла загорелась под улюлюканье и аплодисменты.

– Ну, хватит с меня этого цирка, – приказал начальник милиции, и следователь Борташевич, наведя курсор на нужную стрелочку, остановил видео.

Охваченная огнем кукла Игоря Крутецкого замерла на широком плазменном мониторе.

– Как, ты говорил, это называется? – переспросил начальник, ткнув пальцем в изображение.

– Флешмоб, – со вздохом повторил Борташевич.

Вздыхал милицейский следователь не оттого, что сорокашестилетний подполковник милиции Атаманюк, всего полгода как вступивший в должность начальника УМВД города, просил растолковать значение нового модного словца. Давило другое: сработала ведь милицейская чуйка. Влез он, следователь Борташевич, в неприятное громкое дело, сам того не желая. И хотя сделал все от него зависящее, чтобы снаряд прошел мимо, не получилось. Приходится теперь ему нести сомнительное знание резонансной истории, и самое противное – отвечать не за свое.

Ну, ведь слил же ушлым журналистам кто-то информацию! У кого-то язык без костей, а отвечать почему-то ему, Борташевичу. И, похоже, не только за это…

– А нормально говорить можешь, нет? – проворчал между тем Атаманюк. – Что он значит, моб твой?

– Не мой он, Виктор Сергеич, – снова вздохнул следователь. – В общем, это такая, знаете, заранее спланированная массовая акция. Когда большая группа людей, они же мобберы, появляется в общественном месте и делает всякие заранее оговоренные глупости. Вписываются в акцию все желающие, координация происходит по Интернету. К тому же все фиксировалось на любительские камеры – именно для того, чтобы вот эти невеселые картинки также появились в сети.

– Мобберы-шмобберы… То есть они договорились вот так собраться возле дома Крутецкого?

– Не только Крутецкого. Кстати, он там не зарегистрирован, квартира его подружки, ну, или невесты, Дорошенко Елены…

– Это не дочка ли…

– Дочка. Как видите, народ и такие вещи разузнал. Значит, одновременно такое же чучело измолотили, кастрировали и сожгли возле домов Грекова и этого… Марущака. Их адреса тоже слили в Интернет, вместе с фотографиями. Каждый же такой вот… ну… короче, у каждого в социальных сетях страничка есть. Фоток везде навалом. Кстати, странички всех троих в «Одноклассниках» уже закрыты, а Крутецкий убрал себя и с «Фейсбука».

– Я в этом слабо разбираюсь.

– Я тоже, Виктор Сергеевич. Просто рассказываю схему: Воловик долдонила все три фамилии, как заведенная, двое из парней достаточно известны в городе, от кого-то ушло к журналистам, ну а эти уж постарались. Представляете, создана уже группа в…

– Хватит! – раздраженно отмахнулся подполковник. – У меня эти твои виртуальные группы вот! – Он чиркнул себя ребром ладони по кадыку. – Ты мне реальную группу дай, реальную! Узнай, можно ли наказать кого-либо за то, что назвали всех троих в этих твоих сетях.

– Наверняка можно. Особенно в создавшейся ситуации. Жизни Крутецкого, Грекова и Марущака теперь реально под угрозой. Всех троих буквально блокировали по месту жительства. Я не удивлюсь, если дойдет до суда Линча…

– А я удивлюсь! – выкрикнул Атаманюк. – Еще больше в Киеве удивятся, когда узнают, что мы тут бездействуем. К тому же, сам понимаешь, по поводу сынковдолжны быть приняты специальные меры… Ну, или отданы специальные указания.

– У них родители есть. – Голос Борташевича зазвучал тверже. – Виктор Сергеевич, даже если мы отыщем тех, кто опубликовал фамилии, фотографии и адреса в Интернете, даже если вычислим организаторов этого вот, – он кивнул на плоский монитор, – безобразия, дело по факту происшедшего возбуждено. Я слышал, завтра инициативная группа собирает митинг у нас перед мэрией. И не только у нас. – В голосе следователя зазвучали металлические нотки. – Мы с вами прекрасно знаем оперативную обстановку в городе. Кругом то же самое, Кировоград – не исключение. Сынки и дочки, мажоры эти самые, садятся на голову, не побоюсь этого слова, всей стране. А что им за это? Бухие на машинах летают, прохожих калечат, детей из-под колес мертвыми достают. Вон, хоть прошлое лето вспомните, в Луганске. Ну, депутат, сын депутата, девчонку за патлы оттаскал в кабаке… Тут достаточно одной спички, как говорится… И людей, между прочим, эта орда еще не сжигала. Допекло, извините за каламбур. Я не удивлюсь, если по городам народ поднимется.

– Сплюнь. И… вот что… – теперь пришла очередь начальника милиции вздыхать. – Ты все правильно говоришь, только систему не мы с тобой построили. У тебя дети нормальные? Вот, и я на своих не жалуюсь. Давай всю эту лирику оставим и сделаем вот что. Марущака закроем. Бери постановление и дуйте прямо сейчас, берите на глазах у пикетчиков. Охрану усиленную возьми, а то порвут. Начинайте работать, только аккуратно.

– С остальными как быть?

Вместо ответа подполковник Атаманюк красноречиво выложил в центр стола свой мобильник. Даже пристукнул сверху ладонью.

9

– Ты виноват, – повторила Грекова, глядя при этом куда-то мимо бывшего мужа. Однако тон ее чуть изменился. Если несколько минут назад, обвиняя Артура-старшего в случившемся, Алевтина Павловна сделала ударение на втором слове, то сейчас надавила на первое.

– Твой сын изнасиловал девушку, задушил ее и поджег, а виноват все равно я, – с напускной покорностью кивнул Артур Викторович. – Пускай, если тебе так легче. Только, Аля, ты сейчас говоришь не о моемсыне. Артур – и твой тоже.

Сделав новую затяжку, бывший муж Алевтины Павловны и отец Артура Артуровича Грекова покосился на терпеливо молчавшего в ожидании своей очереди адвоката. Зная сидевшую напротив женщину достаточно хорошо, Греков-старший ждал взрыва эмоций: Грекова, как он знал, до сих пор любила публичные выяснения отношений. Обойти неприятный момент нельзя: пока Грекова не стравит пар, конструктивного разговора не получится.

– Ты виноват! – заорала женщина. – Был бы у него нормальный отец, не бросил бы ты нас, не тягался бы по своим бабам! А я не могла нормально растить ребенка одна! Не могла!

– Ребенок вырос, – спокойно парировал Артур Викторович. – Если бы, Аля, все дети из неполных семей вырастали насильниками и убийцами, они давно повергли бы мир в тартарары. Статистики я не знаю, но наша с тобой семейная ситуация типична минимум для трети населения планеты.

– Ну конечно! Ты же всегда у нас мыслил планетарно!

– Жаль, что сын не в меня, – снова тушировал Греков-старший. – Ни я, ни мой отец ни в чем таком замечены не были. Только не говори, что Артурчик попал в дурную компанию. Он как раз был в хорошей компании. Игорек Крутецкий, куда уж приличнее. С его папкой мы вот только прошлой осенью открывали охотничий сезон. Стоп! – Артур Викторович быстро выставил вперед руку, предупреждая новый шквал возможных обвинений. – Не надо только сейчас мне задвигать, уважаемая Алевтина Павловна, что если папа и отец лучшего друга стреляют вместе кабанов, то дети обречены насиловать и убивать людей. Не надо, а то знаю я тебя. И все, давай на этом закруглимся. Яну Владимировичу наши с тобой личные отношения сейчас совершенно не интересны. Тем более что он занятой человек…

– Ничего, Артур. Все хорошо, – подал голос адвокат. – Когда будете готовы, скажете мне.

– Мы готовы? – саркастично уточнил у бывшей жены Греков-старший. – Уже все по фэн-шую?

На миг прикрыв глаза, Алевтина Павловна глубоко вдохнула, задержала дыхание, затем медленно выпустила воздух. Веки поднялись. Нездоровый блеск глаз исчез.

– Да. Ты все равно не понял ничего из того, что я сказала тебе. Потому – да, мы можем говорить о деле.

Бывшие супруги почти синхронно повернулись к адвокату.

– Тебе Крутецкий уже звонил, я так понял?

– Звонил, – подтвердил адвокат. – Но вы, Артур, в одной и той же ситуации. Так что информация у меня для вас одинаковая. Ваши… наши мальчики после признания этого Марущака увязли основательно.

Вообще-то Артур Викторович Греков не верил в чудеса и ничего другого, кроме как задержания сына вместе с остальными и определения в камеру, не ждал. Учитывая небывалый резонанс, стихийные митинги сразу в нескольких городах, включая украинскую столицу Киев, пребывание Марущака, Крутецкого и Грекова на свободе оставалось лишь вопросом времени. Когда его машину у райсовета забросали камнями, толпа не расходилась, а милиция – не вмешивалась. Вряд ли потому, что поддерживала негодующих граждан: просто не получила приказа действовать. Артур Викторович понял: не поможет ничего.

Оставалась слабая надежда, что с задержанием Юрия Марущака все чуть-чуть уляжется. Однако возмущенные кировоградцы, а вместе с ними – николаевцы, одесситы, житомирцы, черниговцы, харьковчане и киевляне жаждали крови именно мажоров.Сейчас дети высокопоставленных чиновников стали для общества врагами номер один, и тут такими, как Марущак, уже не отделаешься. В любой другой ситуации с козлом отпущения рано или поздно смирились бы. Теперь – нет.

Тем более что через несколько часов после задержания, на первом же допросе, парень признался: да, это они, втроем, привели Олесю к нему в квартиру. Но она не сопротивлялась, наоборот, сама проявляла инициативу. А уже после того, как отдалась каждому по очереди, стала угрожать милицией, заявлением, кричала, билась в истерике, изображала жертву. Ну, ей стали закрывать рот, перестарались, придушили немного. Дальше Юрий перешел на странную скороговорку, что вполне объяснимо: в подобной ситуации каждый из троих начнет преуменьшать свою роль в содеянном, при этом не выделяя никого из остальных. Будь парней всего двое, валили бы друг на друга. Однако третий, как ни парадоксально звучит, стал лишним. И создалась ситуация, когда каждый начнет сражаться за себя, не переводя при этом стрелки ни на кого конкретно.

Групповое преступление усложняло выбор среди самих преступников.

Разумеется, еще через час после чистосердечного признания Марущака двое остальных также были задержаны. Когда выводили и сажали в милицейскую машину Игоря Крутецкого, люди образовали плотный живой коридор метров десяти в длину. Машина с задержанным внутри двигалась очень медленно, со всех сторон в нее заглядывали лица, растопыренные пятерни касались стекол, и Крутецкий, не выдержав, втянул голову в плечи, наклонился, прикрыл ее руками. Тогда опера, сидевшие по обе стороны, не сговариваясь взяли парня за плечи, резко, как по команде, рванули его вверх, распрямили, прижали к спинке сиденья. Тому оставалось лишь крепко зажмуриться, дабы не видеть полных ненависти глаз, лиц, сжатых кулаков…

– Ладно, Яковлев, на темы морали после поговорим, – выдержав паузу, сказал Греков-старший. – Дело Крутецкого кто-то же получил?

– Киев подключили, – коротко ответил Ян Яковлев. – Подтянутся люди. Думаю, все равно придется работать в спайке.

– Безусловно. Тогда поехали сначала. Чистосердечное написано?

– Да, все трое сделали признание. За исключением нюансов, показывают одно и то же.

– Можно отыграть назад и сказать, что признание сделано под давлением?

Яковлев тоже закурил, покачал головой.

– Почему?

– Потому, Артур. По-то-му. – Адвокат аккуратно стряхнул пепел в стеклянную пепельницу, бросил быстрый взгляд на притихшую Алевтину. – Наше дело имеет, при всей алогичности и, как вы сами понимаете, друзья, ужасности и нереальности происходящего, сразу несколько здравых смыслов. Объясню подробно. Итак, Олеся Воловик добровольно соглашается пойти на квартиру с тремя поддатыми парнями среди ночи. Явно ведь не мультики смотреть и не в фанты играть. Но она знает,кто такие Крутецкий и, хм, Греков. Расчет точный: девица собиралась развести наших похотливых молодых людей на круглую сумму. Ради этого можно вытерпеть и тройственный секс. Есть здравый смысл?

Артур Викторович переглянулся с бывшей женой, затем оба кивнули.

– Дальнейшее опускаем. Там нет никакого смысла, даже для психиатра со стажем. Но, – адвокат раздавил окурок о дно пепельницы, – именно это обстоятельство доказывает: у девицы после случившегося не было бы причин показывать именно на наших так называемых героев, если бы этот ужас совершил кто-то другой. Давайте допустим такой вариант развития событий: шантаж не удался, они подрались, девчонка выскочила в чем была, боясь быть задушенной, спряталась на стройке, мимо проходил некто, напал, оглушил и поджег мусор рядом с ней. Бред?

– Бред, – согласился Греков-старший. – Причем полнейший. Я бы даже не пытался строить на этом защиту. И не понимаю, к чему ты ведешь.

– Момент… – Ян Яковлев наморщил лоб, собираясь с мыслями. – Я веду к тому, что любые, даже самые бредовые случайности исключены. Получается, ваш сын и его друзья таки совершили то, в чем их пока формально подозревают. И себя они не оговорили. Олеся Воловик их тоже не оговорила. Преступление настолько страшное и дикое, что я сам, уж простите, господа, готов избить вашего мальчика. А уж общественность вовсе не станет иметь ничего против, если это сделают в милиции. Будем иметь редкостный прецедент, когда милицейское насилие оправдает даже закоренелый либерал-правозащитник. Есть здравый смысл?

– Есть!

Артур Викторович очень удивился – это слово вырвалось у Алевтины.

– Однако – внимание! – мальчишек в милиции пальцем не тронули. Вот мы с вами вместе только что убедились: доказать, что признания получены незаконным путем, то есть парни оговорили себя, не получится. Увы, это так. Они виновны, будет следствие, меру наказания определит суд. Тут надо бояться только одного: чтобы до суда Артура вашего никто в камере не придушил. Потому, кстати, всех троих перевели в следственный изолятор СБУ – от греха подальше.

На некоторое время воцарилась тишина. Снова закурив, Греков-старший осторожно спросил:

– Так что же делать?

– Вытащить вашего сына из тюрьмы, как депутат из Луганска вытащил своего, я не смогу. Слишком громкое и страшное дело. Никто не сможет. Зато, если подключить киевские связи Крутецкого, реально завертеть кое-что другое. Знаете, господа, что такое встречный пожар?

Грековы дружно покачали головами.

– Если полыхает лес или степь, заливать водой невозможно. Потому поджигают участок с той стороны, куда катится пламя, чтобы огонь двигался навстречу огню. Земли выгорает много, зато пожар остановлен. Вот я и предлагаю, подтянув ресурсы Крутецкого, запустить встречный пожар.

– То есть?

– Пока девчонка – жертва, дело громкое и резонансное. Она ведь далеко не пай-девочка, раз подошла в гадюшнике к троим парням, а потом пошла с ними на хату. Думаю, у нее за плечами огромный порочный опыт. Не мне объяснять тебе, Артур, что значит «черный пиар». Нужен грамотный и масштабный слив информации об этой Лесе Воловик. Хорошо, если прозвучит: она проститутка, наркоманка, алкоголичка, бомжиха, с венерическими болезнями, не знаю, что еще… Она на виду сейчас, Греков. Из погибшего ангела ее надо превратить в демона, который сам себя погубил.

– Мы что, должны убедить общественность, что девочка сама себя изнасиловала, задушила и подожгла? – от такого цинизма даже у видавшей виды Алевтины Павловны округлились глаза.

– Не обязательно. Она просто должна оказаться нехорошей девочкой. И с ней произошло то, что случается обычно с нехорошими девочками. Журналисты с радостью подхватили ту историю, какая есть, – скушают и другую, не подавятся. Повторяю в последний раз: ни она, ни мама ее, ни родственники в глазах тех, кто сейчас ее защищает, не должны выглядеть жертвами. Жадные, злые, пьяные, глупые, гулящие – любые, но только не те, кого любят жалеть.

В кабинете снова повисла напряженная пауза.

– Ну? – спросил адвокат Ян Яковлев, откинувшись на спинку стула. – Так что можно узнать об Олесе Воловик?