Текст книги "Тайна страны шедевров"

Автор книги: Елизавета Трусевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Папа не знал, что на это ответить. Степа был прав. Этим же вечером между мамой и папой разгорелся скандал. Папе не нравилась его жизнь, маме не нравилась ее жизнь. Они упрекали друг друга в том, что какие-то дела не сделаны, какие-то мечты не исполнены… И не было этим упрекам ни конца ни края. В конце концов Степа зарылся головой в подушку и заснул. А когда он проснулся, увидел записку, прикрепленную на холодильник с помощью магнитика «Санкт-Петербург», который Степа привез из школьной поездки. Записка гласила: «Пошли разводиться. Каша в кастрюле. Не опаздывай в школу».

Однако все-таки, несмотря на то что родители разъехались, сына продолжали воспитывать вместе. Они по-прежнему в четыре глаза следили за тем, чтобы Степа готовился к поступлению в финансовую академию, ведь и мама, и папа уже заготовили лекало будущей судьбы своего сына, и Степа не имел права их разочаровывать. Вот он и штудировал математику.

В тот важный день, когда Степа решился на то, чтобы купить наконец очки с простыми стеклами и влиться в массы, он ушел с уроков пораньше и направился на работу к отцу. Папа работал в крупном банке, размещавшемся в красивом блестящем здании, и Степа, стоя перед окнами его офиса, уже набирал знакомый номер.

– Пап… Это Степа… Мне нужно с тобой поговорить. Нет, сейчас. Да у тебя же обед! Ну да, уже здесь.

На банальном офисном календаре – декабрь, за окном жуткий холод и даже выразительный, как на поздравительных открытках, снегопад. Папа, несмотря на погоду, выскочил к Степе в одном костюме, на ходу надевая серый, скучный пиджак. Только горло было замотано длинным вязаным шарфом нелепого зеленого цвета. Папа часто мучился ангинами и поэтому не расставался с этим старым зеленым шарфом, который уже весь был в катышках и затяжках. Из-под шарфа неуклюже торчал официальный бордовый галстук.

– В кафе, а то ангину подхватим, – папа схватил Степу за руку и затащил в ближайшую кафешку – уютную, маленькую, на столах вместо цветов стояли трогательные елочки.

– Пап… А Новый год ты с нами будешь встречать?

– Ты за этим сюда приехал? – несколько раздраженно спросил отец. – У меня важная сделка горит… – папа суетливо искал глазами официанта, а тот невозмутимо стоял за барной стойкой и что-то рисовал.

– Мы его так до следующего Нового года прождем, – пробурчал папа и направился к официанту.

Тот даже не заметил, что к нему движется внушительная и очень злая фигура.

– Жалобную книгу, – скомандовал папа. Официант от неожиданности выронил карандаш.

– Извините, я… я за… задумался, то есть зарисовался.

Карандаш укатился к столику, за которым сидел Степа. Мальчик поднял карандаш, встал и протянул его официанту.

– Па, не злись… Ты только посмотри, какая красота, – Степа видел картину, нарисованную на простом листе простым карандашом, вверх ногами, но и так она была прекрасна. Пустое кафе, снег за окном и легкая поволока праздника в каждом штрихе.

– Ладно, два горячих шоколада, – скомандовал папа, усаживаясь за столик. Официант кивнул и исчез в кухонном тоннеле. – У нас ровно пятнадцать минут, говори, – папа торопливо обратился к Степану.

Степа достал листок, на котором излагались все пять проблем, и начал их зачитывать. Остановившись на беде номер три, Степа замолчал – к столику двигался рассеянный официант, у которого на подносе стояли две чашки горячего шоколада с холодной водой. Когда парень уже подходил к столику, он как-то неуклюже задел большую искусственную елку, споткнулся и… все содержимое бокалов, вязкий горячий шоколад, вылилось на папин скучный, чуть подмокший от снега пиджак.

– Бестолочь! – заорал отец.

Официант, извиняясь и что-то бормоча себе под нос, одной рукой пытался придержать елку, а другой рукой собирал со стола упавшие бокалы.

– Пап, скоро ведь Новый год, не пиши на него жалобу, – попросил Степа.

Он знал, как папа любит писать жалобы. Он писал жалобы во все существующие жалобные книги Москвы, на все жалобные сайты и вообще был профессиональным жалобщиком. Степану почему-то стало жалко неуклюжего, рассеянного официанта.

– Нет, я ему все выскажу… Да он просто опасен!

Папа вихрем подлетел к барной стойке.

– Я требую управляющего!

– Я… я заплачу, – оправдывался официант.

– Да что мне ваши гроши. Вы просто не на своем месте.

– Вы думаете, мне это место кажется своим? – официант раскраснелся от невысказанных слов. – Я… я совсем о другом мечтал. В академию художеств не поступил, больше и пытаться не буду. Хватит, надоело! Да, семь бед – один ответ!

Папа смущенно замолчал. В сущности, чем он отличается от этого официанта? Папа ведь тоже мечтал о другом… И у него тоже на все один ответ: «Что поделаешь, так надо».

Степа стоял за спиной отца и изо всей силы тянул его за полы облитого шоколадом пиджака. Отец сам вдруг стал неловким и нерасторопным и, опрокинув наряженную елку, уселся на свое место.

– Степка, у меня очень мало времени. Говори.

Степа зачитал оставшиеся проблемы и смущенно добавил:

– Правда, бед всего пять, а у этого официанта семь, так что у меня еще ничего…

И тут папа снова предложил свой универсальный «один ответ»:

– Что поделаешь, так надо.

– Па, у меня есть два варианта, – ответил Степа. – Либо я снова испорчу себе зрение, либо ты купишь мне очки с простыми стеклами.

– Ни то ни другое. Учись давать отпор. И вообще надо маме позвонить, а то она волнуется.

Папа позвонил маме, и они договорились, что после работы папа отвезет Степу домой. Как в старые добрые (ну, по правде, не очень-то и добрые) времена.

– А пока пошли, в моем офисе посидишь. У меня очень важная сделка.

Степа работает Шерлоком Холмсом

До конца рабочего дня оставались считаные часы, и надо же было в эти считаные часы случиться такому… Степа сидел на вращающемся кожаном стуле и решал скучные задачки, которые он ненавидел так же сильно, как и свою дутую куртку, висевшую на резной антикварной вешалке в углу.

Вдруг Степа услышал какое-то странное бульканье. Он посмотрел на отца. Отец сидел перед монитором, и его рука, вцепившаяся в компьютерную мышку, казалась каменной. Лицо выглядело зеленым. А зеленые глаза, напротив, сделались красными. И вот еще что интересно: левая щека у папы дрожала, как новогодний холодец, а правая щека, напротив, была словно мраморная.

– Па… что… что такое?

– Э-э… – промычал отец и быстро куда-то пошел, хлопнув дверью.

Степа еще не знал, что отец обнаружил крупную растрату – со счета банка исчезла такая сумма, которую не каждый школьник сможет даже назвать. Эта невероятная сумма была переведена не куда положено, а на какой-то неизвестный счет. Степа побежал за отцом. На какой-то момент Степа даже потерял его из виду – так быстро передвигался папа и поэтому затерялся в толпе. А все здесь были в скучных серых костюмах и все казались похожими друг на друга, так что найти серого папу на фоне серых коллег было почти что нереально.

И вот Степа увидел рыжеватую папину шевелюру. Папа разговаривал с миловидной девушкой, которая занималась скучной работой – переводила деньги туда-сюда. Такие девушки называются операционистками (вдруг ее лицо тоже сделалось зеленым).

– Василий Васильевич… я… я… – она начала клясться в том, что не специально неправильно перевела сумму, что она ошиблась, что все можно исправить… Что счет другого банка (куда и должны были уйти деньги) и счет этого неизвестного счастливца (на которого в одночасье обрушились такие деньги) отличаются всего лишь одной коварной цифрой. И что это можно проверить… Степа все слышал и тихонько потянул папу за пиджак.

– Па… можно тебя?

– Ты не видишь, я занят! – заорал отец. Да так заорал, будто это Степа украл эти несчастные один, ноль, ноль, ноль и так далее рублей.

– Па, это срочно.

– Минутку, – отец отошел со Степаном к окну. Только для того, чтобы всласть наорать на непонятливого сына. Но Степа не предоставил ему такой возможности.

– Па… она врет.

– Что? – отец от неожиданности даже выронил трубку.

– Она врет, – повторил Степа. – Она заодно с тем типом, которому пришли деньги. Они все спланировали.

– Откуда… откуда ты знаешь?

– Посмотри на ее стол… Там лежит каталог ювелирных украшений. Этот каталог раскрыт на середине, и она зеленым фломастером проставила галочки возле самых дорогих украшений. Каждое украшение стоит… А под этим каталогом… Я случайно пальцем подцепил и увидел туристический проспект. Она собирается в Мексику.

– Я понял, – тихо и почти трагично произнес отец.

– Она знала, что скоро у нее будут огромные деньги, – уверенно сказал Степа, вспоминая гордый профиль Шерлока Холмса.

Папа достал телефон и начал куда-то звонить.

– Па, ты маме? Ты на меня жаловаться будешь? – промямлил Степа.

– Какой маме! Начальнику службы безопасности… Алло!

Степа вдруг боковым зрением заметил, что девушки уже нет на месте. Он жестом показал отцу на пустой стол (только каталог ювелирных украшений по-прежнему лежал там, где и минуту назад).

– Она сбежала! – заорал отец.

– Догадалась, что мы догадались, – на ходу крикнул Степа.

Он и сам не ожидал такой удачи – как в самых крутых боевиках, он, Степа, несется по длинному коридору за красивой белокурой воровкой. Путеводной звездой впереди мелькала алеющая в волосах заколка в виде банта.

– Па, она на первый этаж поехала! – крикнул Степа, увидев, как закрываются двери лифта.

– Там ее и сцапают, можно не торопиться.

Торопиться в таких учреждениях трудно – офисные лифты неповоротливы, в отличие от проворных офисных работников. Степа и папа сели наконец в кабину лифта, и отец вдруг обнял сына, чего давно уже не делал – мешали то ссоры, то плохие оценки, то мамина педагогика.

А девушка действительно спустилась вниз, к проходной, но по суете, по нервной атмосфере (а у воров чутье развито лучше, чем у всех остальных) поняла, что здесь уже все оцеплено. Она побежала к лифту. А Степа с папой только приехали. На их глазах двери лифта с девушкой закрылись. И лифт мчался уже на последний этаж. В этот момент Степе вдруг показалось, что лифт тоже в сговоре с преступниками – из неповоротливого офис ного лифта он вдруг превратился в воровской, мчащийся на скорости погони лифтище.

– Па, в погоню! – заорал Степа. Он, как и всякий мальчишка, мечтал о таком всю свою мальчишескую жизнь. Папа даже не успел опомниться, как Степа уже мчался по лестнице. Как все мальчишки, он не раз соревновался с лифтами и, конечно, всегда выигрывал. Но теперь это было не просто праздное соревнование. Это было то, ради чего любой мальчишка соревнуется с лифтами всю свою мальчишескую жизнь.

– Степа! – кричал папа, с трудом пытаясь угнаться за сыном.

Папа был стройный, моложавый, но все же ему было уже не четырнадцать, наоборот – сорок один. И бежать было трудно. В детстве он наверняка соревновался с лифтами и тоже, конечно, выигрывал. Но потом… В этом проклятом банке забыл о такой простой и важной тренировке, которая непременно пригодится. Папе было уже наплевать на сумму с нулями, наплевать на эту воровку, он боялся только одного – чтобы она не причинила вреда самому любимому, самому славному мальчугану на свете, у которого такая же рыжина в непослушных волосах, и такая же форма пальцев (снизу пухлые, а сверху тощие), и такие же чуть кривоватые ноги (потому что их предки, наверное, много ездили на лошадях), и такие же чуть сросшиеся на переносице брови, и такая же форма носа с аккуратной горбинкой (на эту горбинку можно класть спички – не упадут, проверено).

– Степа, стой!

Лестница была нереально длинной, казалось, она упирается в самое небо. Избитый образ. Избитый до тех пор, пока это образ. А если это реальность?

Папа увидел, что Степа влетел в чуть приоткрытую дверь. Наверное, на крышу. На крышу?! Да мама убьет и папу, и сына, если узнает. Все мамы фанатично ненавидят крыши. У папы то ли открылось второе дыхание, то ли выросли крылья. Он выскочил (на крышу?!) вслед за сыном. И вот тут-то и начинается самое интересное…

Начинается самое интересное

– Па… мы же бежали снизу вверх, верно?

– Верно.

– Как же так вышло, что мы вышли?..

Степа и папа выбрались из канализационного люка (какая там крыша!) на пустую дорогу, уложенную новеньким, приятно пахнущим асфальтом.

– Па… это же город! Наверное, тот самый город, который построил Иван Грозный. Мы с ребятами читали в инете.

– Что за бред. Здесь же… лето!

Приятно обволакивающий летний зной, раскаленный асфальт и колышущийся от жары воздух. Вот так новости!

– Наверное, асфальт с подогревом, – уверенно сказал Степа.

– Пошли-ка обратно, хватит на сегодня приключений, – отец дернул ручку люка, но люк оказался крепко вжатым в землю.

– Па, да такой шанс раз в жизни! Это же неоткрытый город!

– Ага, у меня там растрата на столько нулей, что ни один твой репетитор такого числа даже в учебнике не видел! – заорал папа и уже шепотом добавил: – Голова трещит.

– Ну пошли посмотрим! Надо людей найти. По-другому не выбраться. Люк крепко заело.

– Откуда ты знаешь, что крепко?

– Если даже мой самый сильный папа не смог его открыть…

– Подхалим, – папа улыбнулся и потрепал Степана по волосам, которые горели на летнем солнце приятной рыжиной.

Степа и папа шли по пустым улицам странного города. Архитектура этого городка не просто поражала, «сносила башню, крышу и просто голову» (как выразился Степа). Папа был более классичен в определениях и все время повторял: «Поразительно!»

Перед Степаном и папой предстало поразительно высокое здание, которое упиралось в жаркое ярко-синее небо. Здание причудливой формы, которое давило сверху и вместе с тем как бы приглашало взлететь вверх!

– Папа, смотри!

Степа смотрел в противоположную от гигантской постройки сторону – там виднелся чудной мост, который вел к удивительному дворцу, отдаленно напоминающему архитектурные итальянские шедевры. Мост был длинным и вместе с тем каким-то хрупким и миниатюрным, и, казалось, он содержит в себе какую-то заманчивую тайну. Папа и Степа, завороженные увиденным, двинулись к мосту. Как только они ступили на мост (который при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж громоздким), земля ушла у них из-под ног (и вовсе не в переносном смысле!).

Мост вдруг ожил, задвигался и понесся на другую сторону реки. Папа, конечно, испугался. Он был уже в том возрасте, когда страхи быстро захватывают человека. А Степа был счастлив, не чувствуя никакой угрозы. Мост несся легко, не быстро, не медленно, как хороший современный лифт, – и Степа мог разглядеть этот удивительный город, который был буквально усыпан шедевральными зданиями разных форм и размеров.

Папа тоже смотрел на все это великолепие, и страх от движущегося моста постепенно отступал. Небо сливалось с водой, казалось, что они отражаются друг в друге. И Степа, вспомнив мамины платья, вдруг подумал, что небо здесь облакотного цвета. А можно ли так сказать о небе? Облакотного цвета? Ведь облакотный – это цвет облаков. А небо и так состоит из облаков? Эти мысли пронеслись в голове Степана вихрем и растворились в облакотном небе.

– Пап, это же просто… просто слов нет! Па, я телефон в твоем кабинете забыл, щелкни меня на свой. Эта фотка взорвет инет!

Папа полез в карман пиджака и обнаружил, что телефона нет.

– Наверное, выронил, когда бежал… Вот невезуха.

Без телефона сразу стало как-то неуютно. Все-таки телефон – это уже часть тела, и без этой части трудно обходиться.

Мост доставил своих пассажиров прямиком к великолепному дворцу.

Возле дворца росли необыкновенные цветы и деревья. Цветы были похожи на розы, но их разнообразие и буйство красок (пастельных или кислотно-ярких) поражали. Деревья вроде бы тоже напоминали привычные плодовые, но вот плоды были необычные. И цвет, и запах – все другое, все удивительное! В конце концов и папа, и Степа устали удивляться и даже уже начали скучать по своему совсем неудивительному банку и своей совершенно неудивительной квартире, похожей на зубной кабинет. Степа почему-то вспомнил взволнованную маму и… квартиру, которая так и не стала после ремонта родной и по которой раньше даже не хотелось скучать. Мама говорила, что белые стены, черные кожаные диваны и пустое пространство – это очень модно. И Степа, в отличие от других ребят, не боялся зубных врачей, потому что чувствовал себя в зубных кабинетах как дома.

Папа и Степа вошли во дворец. Ни охраны, ни людей – это уже начинало пугать. Да, удивление и восторг сменил банальный страх.

Та часть дворца, в которую вошли папа и Степа, оказалась библиотекой. Самой патриархальной и узнаваемой библиотекой – с бесконечными стеллажами книг и вкусным библиотечным запахом. Папа не удержался и начал рассматривать полки, зачитывая вслух фамилии.

– Как я от жизни-то отстал… Ни одной фамилии не знаю, – вздохнул папа. – А нет… Вот и Пушкин. Как мало здесь Пушкина-то, всего восемь книг, не то что у других. – Папа взял на угад томик Пушкина и прочитал: – «Влюбленный бес»[1]1
  А. С. Пушкин, находясь под впечатлением от шедевра И. В. Гете «Фауст», задумал написать философское произведение на аналогичную тему. «Москва в 1811 году. Старуха, две дочери, одна невинная, другая романтическая – два приятеля к ним ходят. Один – развратный, другой – Влюбленный бес. Влюбленный бес любит меньшую и хочет погубить молодого человека. Он достает ему деньги, водит его повсюду. Бордель» – этот сюжетный план, датируемый предположительно 1821–1823 годами, остался неосуществленным.


[Закрыть]. Странно, никогда не слышал о таком… Степа, вы не проходите «Влюбленный бес»?

Степа был занят другой полкой и что-то в ответ промычал.

Папа и Степа совершенно растворились во времени. И вот папа жадно, с упоением читал незнакомое, новое для него произведение такого уже привычного, такого с детства близкого Пушкина. Читал, сидя прямо на причудливом мраморном полу библиотеки-дворца. Степа тоже читал.

– Степа, это просто потрясающе! Это… это шедевр! Это круче, чем «Онегин», круче, чем… чем… «Маленькие трагедии». А ты куда подевался?

– Па, а я тут твоего однофамильца читаю. Пятый том Василия Тутышкина. Крутой мужик, не оторваться! Детективы – покруче, чем у Конан Дойля.

– Однофамилец? – папа взял с полки новенький, красиво изданный том, повертел его в руках и с грустью сказал: – Никогда о нем не слышал.

Она появилась ниоткуда. Наверное, библиотекарша. Высокая женщина, одетая в простое светлое платье (кажется, оттенка гри-де-лень, или, проще говоря, розовато-серого), которое могли носить и две тысячи лет назад, и сегодня. Возраст ее трудно было определить. Но лицо казалось красивым, хотя и без особых примет: нос как нос, глаза как глаза.

– Здравствуйте, рады вас приветствовать в нашей библиотеке.

Степа и папа несколько секунд молчали, пораженные всем увиденным. И вдруг – такая обыкновенная, такая земная женщина, которая своим обликом контрастировала со всеми причудами, окружавшими ее.

– Здравствуйте, мы заблудились… – начал папа, но женщина перебила его:

– Много незнакомых имен?

– Много, – честно ответил папа, хотя ему было стыдно – он и не представлял, что так плохо знает мировую литературу. Даже у Пушкина большинство произведений были ему незнакомы.

– Давайте я вам немного расскажу… лишь о некоторых, конечно. Вся наша библиотека занимает не одно здание и не один гектар… Итак, вот эта книга, к примеру, – она взяла в руки синюю книгу из собрания сочинений. – Одного гениального сказочника – Гоффа Трэверса[2]2
  Гофф Трэверс был отцом будущей писательницы Памелы Трэверс, интересный, яркий человек, фантазер и выдумщик. Ему с его творческой энергий трудно было вписаться в рутинную банковскую систему, в которой он работал сначала управляющим банком, а потом простым служащим. Его образ, его выдумки и сказки оставили неизгладимый след в душе его дочери Памелы. Гофф Трэверс умер в возрасте 43 лет, так и не записав ни одной из придуманных им историй.


[Закрыть]. Он великий писатель! Написал много культовых сказок, на которых не одно поколение детей воспитывалось. Не слышали?

Папа и Степа отрицательно покачали головами.

– Досадно… Но, наверное, вы читали «Мэри Поппинс»?

– Да! – живо ответил папа.

В детстве это была его любимая книга. И поэтому, когда он встретил красивую зеленоглазую девушку в длинной клетчатой, как тетрадный лист, юбке – ему показалось, что она похожа на идеал его детства – Мэри Поппинс. Знал бы папа, что потом эта прекрасная девушка во время их жестоких, беспощадных скандалов будет в сердцах кричать: «Сам приготовь, я тебе не нянька! Сам погладь, я тебе не нянька!» Нет, она оказалась не Мэри Поппинс. Они, конечно, развелись вовсе не поэтому… Хотя – кто знает?

– Разве это он написал? – спросил папа, глядя на фотографию автора, которая разместилась в первом томе книги.

– Нет, книгу «Мэри Поппинс» напишет его дочь – Памела Трэверс. Но, уверяю вас, ее отец также был великим писателем. А вот книги Грибоедова, их здесь аж восемь…

– Да ну! – папа искренне удивился. – А все знают только «Горе от ума».

– Я вам очень рекомендую произведение «Грузинская ночь»[3]3
  Грибоедов работал над трагедией «Грузинская ночь» во время своего пребывания в Грузии с сентября 1826-го по начало мая 1827 года. Вот как пересказывает сюжет трагедии Ф. М. Булгарин: «Один грузинский князь за выкуп любимого коня отдал другому князю отрока, раба своего. Это было делом обыкновенным, и потому князь не думал о следствиях. Вдруг является мать отрока, бывшая кормилица князя, няня дочери его; упрекает его в бесчеловечном поступке, припоминает службу свою и требует или возврата сына, или позволения быть рабою одного господина и угрожает ему мщением ада. Князь сперва гневается, потом обещает выкупить сына кормилицы и, наконец, по княжескому обычаю забывает обещание. Но мать помнит, что у нее оторвано от сердца детище, и, как азиатка, умышляет жестокую месть. Она идет в лес, призывает Дели <Али>, злых духов Грузии, и составляет адский союз на пагубу рода своего господина. В доме появляется русский офицер, таинственное существо по чувствам и образу мыслей. Кормилица заставляет Дели <Али> вселить любовь к офицеру в питомице своей, дочери князя. Она уходит с любовником из родительского дома. Князь жаждет мести, ищет любовников и видит их на вершине горы св. Давида. Он берет ружье, прицеливается в офицера, но Дели <Али> несут пулю в сердце его дочери. Еще не свершилось мщение озлобленной кормилицы! Она требует ружья, чтоб поразить князя, – и убивает своего сына. Бесчеловечный князь наказан небом за презрение чувств родительских и познает цену потери детища. Злобная кормилица наказана за то, что благородное чувство осквернила местью. Они гибнут в отчаянии. Трагедия, основанная, как выше сказано, на народной грузинской сказке, если б была так кончена, как начата, составила бы украшение не только одной русской, но всей европейской литературы. Грибоедов читал нам наизусть отрывки, и самые холодные люди были растроганы жалобами матери, требующей возврата сына у своего господина. Трагедия сия погибла вместе с автором!..» К сожалению, Грибоедов сочинил только план и написал несколько сцен, а современники, зная о его задумке, прочили появление шедевра русской литературы, который он так и не успел дописать.


[Закрыть]. Это остросюжетная драма о мести крепостной кормилицы своему господину, обменявшему ее сына на коня. Это произведение в чем-то даже сильнее, чем «Горе от ума».

– А я и «Горе» – то еще не читал, – с грустью сказал Степа.

Библиотекарша ничего не ответила Степану, к которому она почему-то относилась с почтением, и продолжила:

– А вот книга, которая называется «Книга» Малларме[4]4
  «Книга» французского поэта-символиста Стефана Малларме – его неосуществленный глобальный замысел. Для Малларме «Книга» выступала венцом и апофеозом искусства и мира вообще: «все в мире существует для того, чтобы завершиться некоей книгой», которая «во взаимном сопряжении страниц» выразит «связь всего со всем».


[Закрыть]. Ты, наверное, не слышал о таком писателе? – Степа отрицательно покачал головой.

– Это не страшно. Думаю, его не проходят в вашей школе. Но уверяю вас, эта книга, – она потрясла перед носом Степана средних размеров книжицей, – совершенно бесподобна. Это венец всей литературы вообще. Малларме писал, что все в мире существует для того, чтобы завершиться некой книгой, которая выразит связь всего со всем… Всякий пишущий, сам того не осознавая, покушается создать ее.

Библиотекарша даже немного раскраснелась – у нее дух захватывало от собственных слов.

– Каково, а? Вот она, драгоценная… Интереснейший экземпляр. Этакий «черный квадрат» в литературе.

– «Черный квадрат» – это такая картина, – шепнул папа Степану.

– А, я видел, – разочарованно протянул Степа. – Нас в музей с классом водили.

– Он еще не понимает, мал слишком. Хотя я тоже, признаться, не понимаю, – вздохнул папа.

Библиотекарша снисходительно улыбнулась и продолжила. Она рассказала еще о книге Есенина «Поэма о беспризорнике» и даже процитировала несколько строк. Потом перешла на тексты Пушкина, о которых папа слышал впервые: «История Малороссии» глазами Александра Сергеевича, «Повесть о стрельце» и многое другое.

В какой-то момент Степа и папа почувствовали «перегруз» и Степа попытался вежливо остановить библиотекаршу:

– Нас очень ждут дома.

Папа поддержал Степана.

– Мы хотели бы вернуться обратно, но люк… – начал папа. Он говорил как на родительском собрании – формально и немного монотонно.

– Я знаю. Это я закрыла люк, – ответила женщина. – Вы, наверное, проголодались. Пойдемте поужинаем. Меня зовут Каллиопа. Такое вот красивое редкое имя, – она сдержанно улыбнулась.

Папа и Степа немного напряглись, услышав, что эта дама закрыла люк. Но от мысли про ужин несколько приободрились. Степе давно уже хотелось перекусить (еще с большой перемены). Папе тоже эта идея пришлась по душе. Еда – хороший антидепрессант и отличный способ прочувствовать воздух любой новой страны.

В большом, совершенно пустом зале был накрыт стол. Блюда были приготовлены из привычных и папе, и Степану продуктов, но их сочетание было таким необычным, что порой трудно было догадаться, из чего сделан этот ярко-желтый торт, залитый каким-то кисло-пряным кремом, или из чего сделано это сладко-соленое суфле. Больше всего Степану понравился мутный напиток с удивительно приятным вкусом – чувствовались нотки то ли ореха, то ли жженого сахара.